Истерзанное сердце

      Он ходил по коридорам Эребора. Вид его был до того мрачный, что с ним даже не решались здороваться, гномы лишь замирали в глубоких поклонах и спешили удалиться, как только он проходил мимо. Он сам не заметил, что ходил кругами, и выйдя из своих покоев, оказался вдруг у покоев Дис и Двалина, что находились совсем неподалеку от его. А он уже прошел достаточно. Так что у него и ноги гудели.       Он услышал тихие голоса за дверью. Постоял в нерешительности, обдумывая стоит ли войти. Зачем-то же ноги его сюда принесли. И чего он обдумывает? Там за дверью его сестра, и ее муж – друг его и названный брат. Чего ему их бояться?       Он подумал, что с самой свадьбы не видел Дис. Что сегодня Двалин сказал? Она больше улыбается. Стала мягче. Может, и с ним поговорит по-другому.       Он понял, что хотел бы, чтобы Дис с ним поговорила. Как раньше, когда они друг у друга одни были, и две смерти между ними не стояли.       Резко он постучал в дверь. Двалин отворил ее, несколько удивленный его появлению, все же пропустил его внутрь.       Славно у них здесь стало. Дис умела наводить уют. Всегда умела. И здесь было тепло и спокойно. Горел огонь в камине. Все было просто обставлено, совсем даже дешевыми тканями и вещами, а все же искусно – по-королевски. Ему в комнату свезли все самые дорогие ткани, но уюта там не было.       Дис только кивнула ему, но ничего не сказала. Она была бледна.       – Я помешал?       – Нет, мы только поужинали. Ты голоден? – спросил Двалин. Торин отрицательно качнул головой. Дис принялась убирать со стола. Только теперь Торин обратил внимание, что у нее здесь была и плита и несколько кухонных шкафов.       – Ты сама готовишь?       – А с чего бы мне самой не готовить? Всю жизнь готовила и до конца...       – Дис,– без злости одернул ее Двалин, подходя к ней, и положил руку ей на плечо. Дис замолчала.       – Так лучше,– ответил Двалин. – К новой жизни нужно привыкнуть.       – Да… я не подумал. Я пойду.       – Останься. Поговорим. Ты ведь помнишь, какой сегодня день.       Торин не помнил, ни какой день, ни даже какое время года на улице, но он аккуратно кивнул.       – Мы вспоминали. Мне показалось, что так будет лучше… если совсем о том не говорить, горе не уйдет.       – День рождения Фили,– выдохнул Торин.       – Тут у нас вещи… так ничего особенного,– Двалин выложил на стол несколько клинков, что Фили особенно любил – их не положили с ним вместе в камень, потому что они остались дома, и Дис только сейчас их привезла, еще несколько рунных камней и темную длинную ленту.       Торин взял в руку эту ленту.       – Ты даже не вспомнил о его дне рождения. Как ты можешь жить после всего, Торин? – выдохнула Дис.       – Что?       – Я видела сегодня. Как из твоих покоев выходила Лорин. И будь проклят ты, если ты не помнишь, кто она такая. И чью ленту ты держишь в руках!       Торин машинально разжал руку и отступил назад.       – Не будешь отпираться. Ты знал? Знал, когда звал ее к себе?       – Только поэтому и позвал,– выдохнул Торин.       – Я не сужу тебя за то, что ты меня замуж отдал, чтобы наследника родить. Хотя и ненавижу за то, что ты мое счастье отнял! И не презираю, что тем не менее, к тебе ходят гномки. Но эта гномка! Какая мерзость, Торин!       – Чем же это мерзость?       – Ты ее у них украл. После того, как жизнь отнял еще, и любовь решил присвоить! Эту чистую наивную девочку. Не удивлюсь, если ты заставил ее!       – Не заставлял. Но так вышло. Потому что она – это они живые... пойми же это, Дис.       – Я не желаю этого понимать...       Дис и не могла этого понять. Для нее то, что Торин был с Лорин, значило не воскресить племянников, а предать память о них.       – Мерзость... какая мерзость...       – Не говори этого! Молчи! Теперь я тебе все скажу. Я хотел мира. Но ты упрямо продолжаешь меня во всем винить! Я не виноват в том, что Фили и Кили погибли! Силой их я не тащил с собой! Всеми словами, что были у меня, и приказами, которых они ослушались – я говорил им оставаться. Но они пошли со мной. И это их выбор. И на Воронью высоту они сами пошли за мной, чтобы защищать и биться за своего короля. Потому что я был им королем. Я предложил свою жизнь взамен их жизни. Но Азог желал истребить род Дурина под корень. Он не торговался. Он убил их до того, как я смог бы ему помешать. А после… после уже я убил его. И счастье твое, Дис дочь Траина, что хотя бы брата тебе Махал оставил! Я не желаю больше слушать ни единого обличительного слова. Я сожалею, что так поспешно выдал тебя замуж. Но сообщением о твоей смерти, ты окончательно надорвала мой здравый рассудок. Вини в том себя. И не отнимал я твое счастье. Оно прямо здесь стоит. Отбрось свою ненужную гордость. Хотя бы здесь. Хотя бы с ним. Потому что и сама ты его уже долго любишь, не смотря на то, что предпочла хранить верность погибшему,– он замолчал, переводя дух и смотря, какой эффект его слова произвели на сестру. И, кажется, он смог до нее достучаться. По крайней мере, она стояла тихо. Не возражала. И не перечила ему даже взглядом.       – Про Лорин,– продолжил он. – Нет мне большего судьи, чем я сам. И что сделал я и чего не сделал – все на моей совести. Мне с этим жить. Живи свою жизнь!       Он наклонился и поднял с пола ленту Лорин. И ушел.       Двалин тяжело выдохнул. С самого начала этой отповеди Торина, ему хотелось куда-нибудь испариться, чтобы не слышать. Но он понимал, что Дис его жена, а значит, он должен это слышать. Его дело теперь – облегчить ее душу, унять ее боль и страдания. А для этого в том числе, ее нужно помирить с Торином.       – Дис,– мягко начал говорить он.       – Ничего не говори. Я завтра с ним поговорю. Может, он прав на счет этой Лорин… может, он на счет всего прав. И эта невыносимая гномья гордость…       Она медленно подняла руки, убирая с волос заколки и распуская их по плечам. Медленно, но решительно расстегнула платье и сбросила его прямо на пол. Двалин стоял неподвижно, не понимая, что она делает.       – Избавляюсь от своей гордости, очевидно,– ответила Дис на его незаданный вопрос и тепло улыбнулась.       На пол упала и нижняя рубашка и панталоны. Совсем нагая она стояла перед ним. И ему оставалось только поражаться, как время совсем не тронуло ее. Как годы пощадили ее тело. Над правой грудью у нее тянулся тоненький шрам, который доказывал Двалину, что она реальная, а не видение.       – Он прав. Эта гордость заставляла меня противиться тебе. Я давно тебя люблю. Я отдаю тебе всю себя. Ну что же ты смотришь на меня, Двалин? Иди сюда! Люби меня!       Он медленно подошел к ней и подхватил ее на руки.       – Ты люби меня! – прошептал он и жарко поцеловал ее в губы.       И не было ничего больше. Ни гордости, ни условностей. Ни прожитых в разлуке лет. Только они двое, молодые и беззаботные. Вместе.       И хотя это была не первая их ночь… впрочем нет, это была первая их _настоящая_ ночь любви.              Торин понятия не имевший как своими словами он неожиданно излечил то, что обречено было болеть, и может даже умирать, вернулся в свою комнату.       Ему было до того гадко на душе, что он растолкал спящего Берта и велел ему привести _ту_ гномку. И она пришла. Немного сонная и теплая. Живая. По-настоящему живая.       Она ничего не говорила, молча прошла по направлению к кабинету. Но он схватил ее за руку и толкнул в сторону спальни.       – Только ничего не думай,– прошептал-прошипел он, вспоминая почему и какими словами не пустил ее в прошлый раз в спальню. – В кабинете не топили камин. Слишком холодно.       В спальне камин тоже уже давно прогорел. Но Торин не стал звать Берта. В спальне была кровать и одеяла. И этого было более чем достаточно.              Гномка давно уже заснула, положив голову ему на плечо и закутавшись в одеяло. А он лежал и даже не думал натянуть одеяло на себя. Он подумал, что так и умирают души. Когда становится все равно. Ему внезапно было совершенно безразлично все на свете. Его не простила Дис – плевать. У него погибли племянники – да год уже прошел. Судьба такая была. Лорин ушла – ну и скатертью ей дорога. А эта гномка отдала ему свою честь – так он король и меньшего не достоин. И нечего даже сожалеть об этом или жалеть ее. Ноги его не укрыты одеялом и ледяные – ну так и что с того?       Ему было все равно.       Он смотрел назад в прошлое – на весь этот год и не понимал, чего он так барахтался, чего вообще цеплялся за эту жизнь? Зачем он хоть что-то вообще чувствовал?       Позволил себе думать, что полюбил Лорин. Горевать о смерти. Сожалеть о войне с сестрой.       Зачем эти чувства? Зачем все?       Он столкнул со своего плеча гномку. Она что-то недовольно пробурчала – во сне она не осознавала, что рядом с ней король. Но королю это не понравилось все равно. И он разбудил ее.       – Хочешь спать, да? – гневно сказал он. – А ты заслужила это?       – Ваше величество?       Все его преображение, перерождение, или другими словами – смерть души, гномка проспала, и она была шокирована этой неожиданной переменой в нем. В его голосе была настоящая злость. Но кто же злится на то, что человек пробурчал спящий?..       Она почти не видела его лица. Здесь горела всего одна лампа. Но сильно испугалась его взгляда. Она поспешно поцеловала его в щеку и стала спускаться поцелуями ниже.       – Это потом. Растопи сначала камин.       Он смотрел как гномка быстро вскочила на ноги и даже не накинув на себя рубашку бросилась к камину. Как неловко она складывает поленья. Как дрожат ее руки. Он знал, что она его боится.       И прежний Торин не допустил бы такого. Прежний Торин умел уважать чувства других. Он ведь даже Лорин не сразу попытался овладеть. Давал ей время.       Но теперешний Торин ничего не чувствовал.       Ему было все равно.