Игра вслепую

        «Серьёзно, я уже сбился со счёта».         Скольких он сегодня убил, скольких просто отбросил с дороги? Ронин не пытался считать. Числа больше десяти в голове держаться отказывались. Так же он не пытался подсчитать, сколько у него сломано рёбер. Впрочем, наверное, не сломано. Максимум трещины, иначе, учитывая, сколько он бегал и дрался — разодранные осколками лёгкие, и он захлебнулся бы собственной кровью. Но было только больно.         Все солдаты, охранявшие бутон, лежали на искорёженном гнилью полу. Без сознания или мертвы? Не понять. Но не похоже, чтобы они смогли оказать Мандрейку сопротивление.         Сейчас, в таком состоянии, Ронин тоже не был для болотного князя равным противником. Тот это явно понимал, потому и ухмылялся так мерзко. Но он собирался сражаться до последнего. Тянуть время, надеясь, что сюда доберётся кто-нибудь из гвардии. А может быть, он продержится и сам. Не так уж много оставалось времени до того, как бутон распустится… и стоило молиться высшим силам, чтобы на свету.         Ронин парировал удары посоха мечом, уворачивался, каждую секунду ожидая, что тело может подвести… Это всё равно произошло неожиданно. Скользящий удар по левому колену отозвался чересчур резкой болью: напомнила о себе одна из прошлых травм. И Ронин упал. Откатился в сторону, уходя от следующего удара, который должен был запятнать его гнилью или, может быть, просто размозжить ему голову.         Мандрейк одним рывком оказался рядом — он-то не был измотан часами сражения и двигался очень быстро. Наступил на запястье руки, сжимающей меч. Кость, кажется, не треснула только чудом.         — Сейчас сдохнешь, — сообщил он, как будто обязательно было сказать это вслух. — Листьев много, но дерево одно, так вы говорите? Знаешь, листья падают — и всегда по-отдельности.         Учитывая, что конец посоха сейчас почти упирался Ронину под подбородок, тянуться за ножом не было благоразумной идеей. Впрочем, благоразумных идей на его долю не осталось.         — Ты уже давно упал, — криво усмехнулся Ронин.         Мандрейк размахнулся посохом, как будто просто отравить врага гнилью было недостаточно — нужно было нанести удар со всей силы. Всего полсекунды, но Ронин успел выхватить нож в отчаянной попытке… не защититься, но не умирать без сопротивления.         То, что Мандрейк хотел позлорадствовать, наблюдая за его смертью, пожалуй, спасло ему жизнь. Болотный князь слишком увлёкся и не заметил появления ещё одного действующего лица. Блокировать посох клинком Нод не стал — хватило ума понять, что инерцию он не погасит — просто с разбегу врезался плечом в грудь Мандрейку, отталкивая его. Недалеко, но этого хватило. Хитиновый клинок с глухим стуком столкнулся с деревом, когда болотный князь переключился на нового противника. Ронин сам не поверил, когда ему удалось почти сразу вскочить на ноги. Колено ныло, но пока сгибалось и не пыталось снова подломиться. Он быстро огляделся: на появлении Нода чудеса кончились. Юноша пришёл один. И он Мандрейку тоже не противник… Даже если бы не был изрядно потрёпанным.         Двое против одного — обычно не считается честным раскладом для поединка. Впрочем, вопросы честности по отношению к болотникам редко когда кого-то волновали. Да и не поединок это получался. Попытка выжить.         Вдвоём они оттесняли Мандрейка назад, потому что блокировать удары сразу двух мечей тому всё-таки было непросто, и он временно перешёл к обороне. Но так будет — понимали, наверное, все — только до тех пор, пока Ронин не свалится снова. Любой выносливости есть предел, и он к этому пределу подошёл вплотную.         На короткое мгновение Ронин смог увидеть падающий на бутон поток почти чистого лунного света. Бутон распустится на свету, обязательно распустится… Мандрейк не должен до него дотронуться. Но их всего двое, чтобы удержать его от этого.         От касания посохом на доспехе Нода расползались сероватые пятна. Скоро ли прочная броня осыплется пылью?         В нескольких шагах позади Мандрейка переплетались тонкие усы мышиного горошка, обозначая край балкона. Туда на глазах у Ронина болотник вышвырнул Нима Галу, пытавшегося задержать его. Тогда генерал ничего не успел сделать: в момент, когда был нанесён удар, он только шагнул в зал.         А сейчас нужно только оттеснить Мандрейка ещё немного, и… Ронин рванулся вперёд, принимая удар посоха на вскинутую руку — что-то хрустнуло. Врезался в противника плечом, не пытаясь достать оружием, просто толкая назад, к краю.         По крайней мере, он правильно рассчитал расстояние, и ограда была невысокой. Болотный князь потерял равновесие, предсказуемо ухватился за своего противника — а Ронин не стал пытаться сбросить его руку. Сам шагнул вперёд, наваливаясь на него всем телом и опрокидывая в пустоту за балюстрадой.         Теперь Мандрейк уже не доберётся до бутона. Никогда. Удар о землю не пережить даже ему.         Никогда? Лунный свет блеснул на воде, к которой стремительно падали два сцепившихся тела.         Уже ничего нельзя было изменить.         Кажется, Нод что-то кричал.         Нод кинулся вперёд, хотя прекрасно понимал: единственное, что он может — это смотреть. Можно было твердить себе, что Ронин знает, что делает, вот только было слишком очевидно, что знал он одно: его жизнь менее важна, чем сохранность бутона. А значит, он сделал то, что сделал. Другое дело, что поверить в это у Нода не получалось.         Он застыл у края балкона, сжимая рукоять уже не нужного клинка. Впрочем, нет. Он остался здесь единственным лифменом — бессознательные стражники не в счёт — а значит, должен был сохранять бдительность до конца. Или… мог ли Ронин выжить? Можно ведь подозвать птицу, кинуться вниз, искать.         Можно, нужно? Нод ударил кулаком по ограде, поморщившись от боли в рассаженных костяшках. Он не хотел принимать такие решения.         Позади раздавались тихие перешёптывания. Не нужно было оглядываться, чтобы представить, как мирные жители, спрятавшиеся при появлении Мандрейка, выходят из-за стеблей-колонн и приближаются к бутону. Наверное, осталось совсем немного времени. Нод не хотел оглядываться. Второй раз за день потерять наставника — это было уже чересчур. Так, что глаза — сухие — жгло.         Общий восхищённый вздох: значит, бутон распускается. Нод всё-таки обернулся, чтобы увидеть рождение новой королевы. Той, которой ему предстоит служить долгие годы. Так, как Ронин служил Таре.         Белоснежные лепестки кувшинки в лунном свете мерцали серебром. Медленно, плавно раскрывались, выпуская внутреннее сияние. Магия жизни, более древняя, чем Лунная гавань, возможно, даже более древняя, чем сам лес. Чудо, которое многим удаётся увидеть только раз в жизни.         Внутри, между лепестками, пробуждалось нечто новое, рвущееся на волю. От цветка разливалась волна белого тумана, набирающего скорость.         Истошный женский крик прозвучал неправдоподобно громко. Туман добрался до ближайших лесных жителей. Ещё не все понимали, что происходит. Никто не понимал, наверное. Восторг сменялся страхом вместе с движением мутно-белой волны.         Секунды растягивались в бесконечность. Нод видел, как расползается гниющая кожа и плоть, как на пол одно за другим падают тела. Крики длились недолго. Кто-то кинулся бежать, но белая пелена двигалась слишком быстро, чтобы её можно было обогнать.         За мгновение до того, как туман заполнил всё помещение и полился с балкона, Нод перемахнул через ограду. Не то, чтобы он просчитывал шансы выжить при падении, но, наверное, они всё-таки были выше нуля.         Ронин был очень удивлён, что ещё может дышать. Впрочем, трудно было вообразить, как бы он себя чувствовал, если бы умер. Никак, наверное. Так что по тому, что болело у него практически всё, можно было предположить, что он жив. Какая неожиданность. И это, к сожалению, означало, что Мандрейк с большой вероятностью тоже выжил: он-то заметно более живуч, чем потрёпанный лифменский генерал.         — Ронин! Ронин, ну очнись, ты же живой!         Но рядом, к счастью, был не Мандрейк. Правда, разум отказывался объяснять, откуда тут Нод. И что это вообще за «тут». Ронин чуть шевельнул рукой, сгребая ладонью мокрый песок. Берег озера?         — Ну, очнулся, — он открыл глаза, решив, что не стоит делать что-либо ещё, пока не разберётся получше с состоянием тела. — Не веди себя, как ребёнок. Будто ты никогда не видел раненых, искалеченных или мёртвых.         — Да не в этом дело! — похоже, что Нод был на грани паники. Попытку потрясти Ронина за плечи вряд ли можно было считать разумным поступком.         Ронин отодвинул руки юноши и приподнялся, опираясь на локоть. Скомандовал:         — Отставить панику. Докладывай, рядовой.         Не факт, конечно, что это подействовало бы. У Нода дисциплина и субординация были прописаны плохо. Но всё же конкретный приказ, отданный уверенным тоном, мог помочь ему сосредоточиться.         — Там… я не понимаю…         Похоже, не сильно помог.         — Тебе не обязательно понимать. Изложи факты.         — Просто сам посмотри! — Нод снова повысил голос. Было болезненно очевидно, что он напуган, а что могло настолько напугать безрассудного мальчишку?         То, что Ронин увидел, когда Нод помог ему сесть, всё равно оказалось за пределами любых разумных догадок. Королевский дворец Лунной гавани выглядел мёртвым, причём мёртвым бесповоротно и давно. Иссохшие травы, да и просто землю покрывали гнилостные пятна и что-то, похожее на лишайник или плесень. Россыпь огней, горевшая каждую ночь, погасла. Даже деревья, нависающие над озером, выглядели больными.         — Мандрейк?         — Нет, — Нод на несколько секунд замолчал, собираясь с силами. — Бутон.         — Что?!         Тогда Нод рассказал всё, что видел. Про бутон, распустившийся на свету. Про белый туман и тела, гниющие заживо. Старался говорить чётко и коротко, но всё равно сбивался. Ронин не мог его в этом винить: слишком невероятным и страшным было происходящее. Он хотел бы усомниться в словах Нода, но по крайней мере пятно смерти, расползающееся от дворца, было вполне реальным.         Ронин глубоко вздохнул, сосредотачиваясь на необходимых действиях. Для начала — встать. Убедиться в том, что каким-то чудом он ещё способен держаться на ногах без посторонней помощи.         — Нод, найди мне птицу. Нужно собрать гвардию и эвакуировать Лунную гавань.         Где-то ещё оставался недобитый Мандрейк… но, пожалуй, сейчас это было уже не важно.         Нечто, напоминающее комок грязи среди тростников, шевельнулось, испугав кружащихся над ним мошек. Шевеление сопровождалось сперва захлёбывающимся кашлем — недоутопленник изрядно наглотался воды, — а потом тихой, но весьма выразительной бранью, пока, наконец, на берег не выполз насквозь мокрый и перепачканный тиной болотный князь. Он подтянул к себе посох, и, усевшись на ближайший корень, начал вытряхивать тину из капюшона.         Сказать, что Мандрейк был недоволен случившимся, значило сильно преуменьшить степень его раздражения. Однако взгляд, брошенный в сторону центра Лунной гавани, сразу улучшил ему настроение. Королевский дворец выглядел просто… прекрасно. Островок гниющего болота посреди зелёного леса — что может быть лучше? Ну, разве что сплошное болото.         «Похоже, — Мандрейк криво усмехнулся, — даже самоубийственная выходка Ронина им не помогла». Похоже, бутон всё же распустился в темноте. Однако, что странно, ни одной летучей мыши в воздухе видно не было. Хотя он не мог с уверенностью сказать, сколько времени находился в отключке. Нужно было навёрстывать упущенное.         Цель в пространстве была ясна однозначно. Цель стратегическая — пока не очень. Понять, что именно произошло и где его войско, и в процессе не нарваться на лифменов. Сражаться больше, чем с одним противником ему сейчас не хотелось. Из некоторых порезов всё ещё сочилась кровь, на боку под доспехом наверняка был знатный ушиб, а в ушах звенело. То ли Ронин его по голове приложил (хотя ничего такого не вспоминалось), то ли он сам обо что-то приложился.         Мандрейк потряс головой, водрузил на место капюшон и вспрыгнул на нижний уровень переплетающихся корней. Углубляться в лес он не собирался — только обойти озеро по самому краю. Где-то на середине пути ему пришлось спрятаться, пропуская мимо пятерых солдат в зелёных доспехах. Они не особо смотрели по сторонам, и, пожалуй, выглядели очень встревоженными. Мандрейк счёл это хорошим знаком.         Мирных жителей, уже откровенно паникующих, смысла обходить не было. Они сами шарахались от него, как только узнавали — а его узнавали все.         Он вступил в тень больных деревьев, и навстречу больше никто не попадался. Потом появились тела. Мандрейк шёл среди мертвецов, не обращая внимания на то, что его плащ волочится по грязи и пачкается в полуразложившейся плоти. Чем дальше, тем больше на земле и деревьях было пятен, напоминающих то ли лишайник, то ли плесень. Запах был привычным и знакомым, и, в то же время, другим — мёртвая, сладковатая вонь гниющего мяса. От этого и от давящей на слух тишины по спине будто мазнуло холодом, так что хотелось оскалить зубы и предупреждающе зарычать. Что бы здесь ни было, пусть лучше не беспокоит повелителя гнили.         Сначала Мандрейк был уверен, что движение пятен ему померещилось. Гниль не движется сама по себе. Точнее, движется, но не так. Ему было бы трудно объяснить, как именно — просто не так. Однако это не было ошибкой: он убедился, когда замер на месте. Перехватив посох двумя руками, Мандрейк ткнул им в ближайший сгусток. Он — болотный князь, и окружающая пакость должна подчиняться ему.         То, что ничего подобного не происходит, дошло до него через несколько секунд. Сверху, с дерева, на плечо упала капля слизи и расползлась по плащу, разъедая мех. Мандрейк сделал шаг назад — нога провалилась во всю ту же плесень. Он развернулся, уже догадываясь, что увидит: свободного пути больше не было.         В том, что бесполезно бороться гнилью против гнили, он убедился ещё через полминуты, когда ползучая плесень сомкнулась вокруг посоха и утянула его куда-то вглубь.         Болотный князь зарычал от бессильной ярости и вытащил нож. Не то, чтобы от ножа могла быть какая-то польза…