***
Мандрейк заставил себя не обращать внимания на шум, доносящийся из лагеря гвардейцев, и занялся верёвками. Что бы он ни думал насчёт «быстро», а на самом деле воздействовать на то, что он не видит и не может тронуть пальцами, непросто. Требует времени, и немалого: проверки раз в час лишали его возможности что-то сделать с путами. Сейчас он сможет справиться быстрее, потому что не нужно скрывать свои действия — но не «быстро». Неважно. Главное, чтобы не слишком медленно. Он оставил в голове только одну мысль: верёвки, оплетающие его запястья, должны стать ветхими. Он, повелитель гнили, желает, чтобы так было. Тут ведь всё дело в воле, уверенности — гниль подчиняется ему, и только так. Стоит освободить руки, с прочими верёвками: и на лодыжках, и теми, которыми он привязан к выступам корней, — будет куда быстрее и проще. Только бы успеть. Он не понимал, что происходит, и это беспокоило. Обзор был не очень: корни дерева, трава, куст — место, где обычно сидел парень-с-сапогом, который вечно что-то чинил, не только сапог… пока Мандрейк не сломал ему рёбра. А что творится дальше, чем в паре десятков шагов от камеры, он разобрать не мог. Когда кто-то ввалился в поле зрения спиной вперёд, он потерял сосредоточенность и грубо выругался. Он ещё не готов, верёвки ещё слишком прочны. В нескольких шагах от него мальчишка-стражник вскочил на ноги и выставил перед собой короткий клинок. К такому бы щит, но щита не было. Он коротко оглянулся на пленника, пробормотал: «Они ещё не добрались сюда…» — и направил оружие на неизвестную угрозу в зарослях. — Что там? — через несколько мгновений напряжённой тишины не выдержал Мандрейк, но ответа, разумеется, не получил. Только дурак в опасной обстановке будет отвлекаться на вопросы со стороны. Юный лифмен, пожалуй, всё-таки не был дураком. Но ему не хватало опыта и он устал: еле успел блокировать атаку, хотя явно ждал её. Нападающий — непонятное существо: не болотник, но для лесного жителя — слишком много грязи, и что это за лохмотья вместо одежды? Хотя оружие, кажется, лифменское. Гвардеец неплохо справлялся, пока на него не выскочил второй противник. Не такому сопляку драться сразу с двоими, пусть и, судя по движениям, не слишком умелыми бойцами. Мандрейк следил за ним вместо того, чтобы снова заняться верёвками (всё равно не успеть… отвратительно), видел ошибки и на каждой раздражённо шипел себе под нос. Одно тело наконец упало, как марионетка с оборванными нитями, но взмахи парных клинков становились всё более неровными. Лифмен еле успевал парировать удары и теперь отступал, приближаясь к камере. Ещё немного — и упрётся спиной в край открытой решётки. Мандрейк снова безнадёжно дёрнул верёвки. Нет, не успеть. Никак не успеть. Да что же это такое?! Болотный князь ненавидел быть беспомощным, а мысль о том, что — вольно или невольно, — его защищает зелёный гвардеец, приводила его в бешенство. Несколько мгновений он был слишком поглощён своей злостью, так что не сумел понять, что случилось. Голова неведомой твари покатилась по земле — а мальчишка привалился к решётке камеры, своим весом распахнув её до конца. Сполз на землю, прижимая ладонь к животу, но не выпустив из второй клинок. Он больше не двигался, но видно было, как приподнимается грудная клетка в неровном дыхании. — Эй! — Мандрейк повысил голос, чтобы убедиться, что лифмен его слышит. — Зелёный, ты истечёшь кровью, если рану не перевязать. Освободи меня, и я это сделаю. — Нет. — Я тебя перевяжу. Клянусь. Болотом, гнилью, чем угодно клянусь. Ему нужно освободиться. Любой ценой. Да он даже выполнит данное слово! Только не остаться связанным, когда здесь творится такое. Он не слишком разглядел тех, с кем сражался его тюремщик, но к концу боя твёрдо уверился в одном: они были мертвы с самого начала. Он хорошо знал, как выглядят мертвецы, а отрубленная голова, лежащая от него всего в паре шагов, не могла принадлежать тому, кто был жив меньше чем минуту назад. Мальчишка хрипло выдохнул; перепачканные грязью и кровью пальцы скребли по разбитой грудной пластине доспеха, будто сведённые судорогой. — Нельзя… генерал… — Да пошёл он!.. — Мандрейк придержал язык, чтобы не сказать всё, что думает по этому поводу. — Парень, ты умрёшь, ты это понимаешь? Истечёшь кровью. «Или сюда приползёт ещё какая-нибудь дрянь и сожрёт и тебя, и меня заодно». — Должен… охр… — Эй, зелёный! — на полмгновения он даже пожалел, что не знает имени гвардейца. Может, тогда тот прислушался бы? — Не… Мальчишка глухо закашлялся — на губах выступила кровь, — и, согнувшись, скорчился на земле. Больше он не шевелился. Мандрейк зло и бессильно выругался. Он попытался дотянуться до клинка, который мёртвый лифмен так и не выпустил из рук. Слишком далеко. А он не только связан по рукам и ногам, но и привязан к выступающим из земли корням. Будь проклята паранойя Ронина. Хотя, если честно, это не паранойя, и он сам виноват в своём нынешнем положении… Но быть честным с собой Мандрейк был не в настроении. До клинка он достать не мог. Никак. Только потерял равновесие и завалился вбок: верёвки больно впились в неудобно вывернутые руки. В груди вскипала злость — на упрямого мальчишку, который предпочёл сдохнуть, но не нарушить приказ своего чтоб-его-плесень-сожрала командира. Злость, которая нужна, чтобы заглушить страх. Мандрейк не привык быть беспомощным. Но сейчас он связан, и весьма надёжно, на то, чтобы гниль разъела верёвки, нужно как минимум полчаса, так что, если — как только — появится хоть ещё одна тварь… Различив приближающиеся неровные шаги, он тихо и безнадёжно зашипел сквозь зубы. А потом, оскалившись, попытался приподняться. Если уж умирать — то хотя бы не лёжа мордой в землю.Глава 13
27 января 2017 г. в 17:34
Условия перемирия получались очень простые: всего лишь не убивать друг друга. Шонелли пообещала, что её бойцы в лес не сунутся — по крайней мере, по приказу, а не по дури (дурить они могут, она честно признала). Ронин — что если кто сунется, пока не проявляет агрессии, его будут не убивать, а выдворять.
Это уже не похоже ни на что, бывшее раньше.
Мандрейк остаётся заложником, генерал гвардии обещает ему безопасность, пока перемирие в силе.
И в лес, и в болото могут отправляться посланники-гонцы — по необходимости, хотя лучше не лезть дальше приграничных форпостов.
Ещё — обмен информацией в том, что касается мёртвого леса; Шонелли (то есть, на самом деле, Лейст), как выяснилось, уже посылала туда разведчиков, хотя вплотную к болоту эта территория не подошла. Ничего нового они Ронину пока не сообщили, но собирались продолжать разведку — и кто знает, что сумеют отыскать и понять существа, привычные к гнили?
Шонелли, как ни странно, оказалась грамотной, так что то и дело заглядывала Ронину через плечо, пока он писал условия на свитке пергамента (он решил не спрашивать, из кого сделан этот пергамент), а потом зачитала Лейсту вслух, и когда тот кивнул — накорябала внизу своё имя. Грамотность грамотностью, но почерк у неё оказался чудовищный. Лейст тоже подписал — аккуратно и удивительно ровно для того, кто не видит, что делает. Ронину пришло в голову, что генерал разведки, наверное, слеп не с рождения…
Один свиток — лесу в лице его единственного здесь представителя, второй — болоту в лице Шонелли. Хотя на самом деле бумаги мало значили. Это договорённость двух командиров, которая держится только их волей.
Шонелли, небрежно свернув свой экземпляр договора, прикидывала, куда бы его засунуть (нетривиальная задача, учитывая, что одежды как таковой на ней не имелось, только кожаная повязка вокруг бёдер и хитиновая «броня» — никаких карманов), когда на площадку, запнувшись у входа, вывалился солдат-болотник.
Под строгим взглядом своего генерала отвратного вида тварь изобразила что-то, очень смутно похожее на стойку «смирно», и бодро булькнула:
— Лазутчика поймали!
— Подробнее? — Шонелли выразительно похлопала свитком по ладони.
— Лифменского лазутчика!
— Это и так очевидно, тупое теплокровное! — терпения у неё хватило ненадолго. — Информация где? Ранг, возраст, где был, что искал, один ли?
Вопросы, судя по всему, повергли болотника-посланца в ступор.
Типичный представитель тупого стада — Ронин даже испытал некоторое облегчение, потому что и Лейст, и Шонелли, и их ближайшее окружение заставляли его чувствовать себя в какой-то альтернативной реальности, где у всех болотников, а не только у князя, есть мозги.
— Допросить даже не подумали, да? — с досадой добавила она, так и не дождавшись ответа. — Ну, ладно… Как это понимать, генерал? — обернувшись к Ронину, она ухмыльнулась во всю ширину зубастой пасти.
Знал бы он ещё, как. Лазутчик? Ларга? Этот может… забраться в болото просто потому, что ему что-то в голову взбрело: найти, проверить, убедиться, устроить саботаж, что-нибудь украсть. Да что угодно, это же Ларга. Или вот проследить за генералом, который ясно сказал, что не нуждается в сопровождении...
Ответить, что он никого не посылал? Тогда, весьма вероятно, разведчика убьют, а тот, даже если полез в болото вопреки приказам, такой судьбы не заслуживает. Он, генерал лифменов, не имеет права так подставить своего подчинённого.
— Дай мне поговорить с ним, и я объясню, как.
— Поговорить… — протянула Шонелли, облизнув иголки зубов длинным, липким на вид языком. — Поговорить… Ладно, тащите сюда! — рявкнула она на мнущегося у входа подчинённого. Свиток наконец перекочевал к Лейсту, который спрятал его в поясную сумочку, а она скрестила освободившиеся руки на груди. Обе пары.
Болотный солдат удрал с явным облегчением, а вернулись через пару минут уже другие — приволокли наполовину по земле, наполовину на весу тело, замотанное ловчей сетью грубого плетения. Тело довольно-таки безуспешно брыкалось; на правой ноге недоставало сапога.
Это не Ларга. Тот вообще не носил сапоги, разве что лёгкие сандалии или обмотки — с его анатомией ног обувь была неудобна.
Ронин нахмурился: самое очевидное предположение не оправдалось. Но кто тогда?..
Болотники кинули пленника на землю перед своим командиром.
— Нод! — Ронин не удержался от возгласа. Перевёл взгляд на Шонелли и быстро заговорил, пока она не решила сотворить с молодым гвардейцем что-нибудь неприятное: — Это мой воспитанник. Освободите его, он не лазутчик, а… глупый самонадеянный мальчишка!
Появление Нода меняло ситуацию. Очень нехорошо меняло. Любой лифменский разведчик усложнил бы его положение, но именно Нод…
Ронин не сможет пожертвовать его жизнью, даже если не останется никакого другого выхода.
И он, идиот, сразу выдал своё неравнодушие. Так подставиться перед болотниками — это не оправдать даже тем, что в недавнем бою он пару раз получил по голове. Испугался, что Шонелли сделает что-нибудь из того, что обычно делают с пленными её соплеменники…
Она тем временем наклонилась к дёргающемуся в сети мальчишке, внимательно его оглядывая. Он возмущённо замычал — похоже, что только кляп во рту мешал ругаться в голос.
Тогда она оскалилась, слегка пихнула его ногой:
— Не шебуршись, теплокровное, — и отошла, приглашающее махнув Лейсту.
(Ронин стиснул кулаки: допросом пленных обычно тоже занималась разведка.)
Лейст присел на корточки рядом с юным гвардейцем, провёл пальцами по его лицу, по плечам — Нод дёрнулся, пытаясь избежать касаний. Безуспешно. Его хорошо связали.
— Маленький глупый лифмен, почему ты думал, что твоему наставнику будет лучше, если ты придёшь сюда?
Ответа он, конечно, не получил.
…вытащил кляп, и первое, что сделал Нод — попытался укусить его. Лейст проворно впихнул комок шкуры обратно и покачал головой:
— Не думал. Понятно.
— У тебя очень бестолковый ученик, Ронин, — хихикнула Шонелли. — Тебе же было бы лучше, если бы его убили.
— Вряд ли тебя это касается.
— Не касается, — она резко пожала плечами. — Забирай его, раз он тебе нужен. Перемирие, генерал. Я держу слово.
То, сколь сильное облегчение он испытал после этих слов, хорошо показывало, как немного у него на самом деле веры в её обещания. И закрыть на это глаза, когда риску подвергалась не только его жизнь, было куда как труднее.
— Развязывай сам, — добавила болотница. — Если он попробует укусить меня, я его покалечу.
Последнее было сказано таким тоном, что вполне могло оказаться проявлением сомнительного — болотного — чувства юмора, но проверять желания не возникло.
Она отошла от пленника, будто подчёркивая, что устраняется от дела. Походя махнула рукой своим бойцам и коротко приказала: «Пошли вон». Правда, через пару секунд спохватилась:
— Стоять! Передать по цепочке: чтобы через час все командиры Гнезда были здесь, будут новые приказы. А теперь — вон!
— Мне отправить посланников к дальним отрядам? — спросил Лейст, когда рядовые, даже не подумав дождаться, пока освободится сеть, удрали (никак иначе их поспешный уход было не назвать). — Ты ведь будешь говорить со всеми.
— Отправляй, — согласилась она. Чуть подумав, добавила: — В низине пусть соберутся на закате, должны успеть. Чёрный лог — завтра в полдень, со своей разведкой сам разбирайся.
Он коротко кивнул и уточнил ещё:
— А Хэмлок?
Что послать Хэмлоку — точнее, куда послать Хэмлока, — Шонелли сообщила кратко, но весьма ёмко и грубо. С третьим генералом у неё, очевидно, отношения не сложились.
— Поддерживаю, — хмыкнул Лейст. — Но я должен был спросить.
Ронин тем временем выпутал из сети Нода и — в последнюю очередь — вытащил кляп, предупредив:
— Веди себя тихо.
— Ронин, что происходит?! — громким и нервным шепотом вопросил Нод, растирая слишком туго перемотанные верёвками запястья. По крайней мере, он не кричал в голос — уже хорошо.
— Перемирие.
— Но это же!..
— «Это же», — со злой иронией передразнил его Ронин. — Поверь, я полностью отдаю себе отчёт, кто они. А ты — самонадеянный мальчишка, который оставил пост, покинул лагерь вопреки приказу, полез в болото — и этим подверг опасности не только свою жизнь, но и всё, чего я пытаюсь тут добиться!
— Я не оставил пост, — угрюмо возразил Нод. — Я поменялся с Тилем, он сейчас дежурит вместо меня.
Что ж, хотя бы о пленнике можно не беспокоиться.
— Рад, что в этом ты проявил благоразумие, — сказал Ронин, потому что редкий проблеск ответственности у воспитанника стоило отметить. В целом его не за что было хвалить, выходка оставалась импульсивной и глупой — но стоит сказать, что хоть что-то он сделал правильно. Чтобы запомнил. — И я надеюсь, что ты сможешь проявить благоразумие сейчас…
Он встал и подал Ноду руку, помогая подняться; тот пошатнулся — ноги, надо полагать, тоже затекли, — но устоял. Хмуро молчал, отводя взгляд, пока наконец не спросил:
— Чего ты пытаешься добиться? Почему? Почему ты не сражаешься с ними — и они не пытаются убить тебя?
— Потому что, — ответил незаметно подкравшийся Лейст, снова напомнив Ронину о вероятной остроте своего слуха, ведь разговор вёлся полушёпотом, — потому что, маленький глупый лифмен, то, что вы назвали «плесенью», убивает любое живое существо. Не только лесных жителей, но и болотников.
— И что? — явно не понял Нод. Ронин устало покачал головой.
— И всё, — хмыкнул Лейст и, метко щёлкнув молодого гвардейца по носу, отступил назад прежде, чем тот успел отреагировать.
— Нод, мы не можем позволить себе войну на два фронта, — очень тихо сказал Ронин. — Чтобы избежать этого, приходится идти на крайние меры.
— Перемирие с болотом, — мрачно и столь же тихо вздохнул Нод.
— Именно так.
— Это невозможно. Они… они же… Это безумие.
Да, это безумие, про себя согласился Ронин. Но ничего более благоразумного на их долю не осталось.
Если альтернатива безумию — гибель, причём не твоя собственная, а всего, что тебе дорого… стоит пойти на безумие.
— Я не знаю, что из этого получится, — сказал он, всё так же сдерживая голос, хотя подозревал, что Лейст всё равно слышит. — Но не имел права не попытаться.
— Ронин, почему?! — в голосе юноши звучало отчаянное непонимание.
— Потому что я генерал лифменов. Второй после Королевы в лесу. И сейчас, когда Королевы с нами нет… — он оборвал фразу на полуслове. Прошло ещё слишком мало времени, чтобы боль от смерти Тары стала слабее, но он сжился с ней, утопил скорбь в делах и долге. И именно долг направлял его. В том числе сюда, в болото.
«Я несу ответственность за всех». Было горько от того, что воспитанник не понимает такой ответственности. Не хочет или не может понять, но результат один. И причина одна — Ронин не смог его научить.
По крайней мере, Нод умолк и прекратил возмущаться. Помятый, встрёпанный, недовольный — так он нередко выглядел после того, как что-то натворит и попадётся. Только никогда ещё Ронину не случалось отчитывать воспитанника посреди болота и в присутствии болотников (причём кое-кто из них, кажется, искренне забавлялся ситуацией). Не то «удовольствие», которое он хотел бы растягивать.
— Мы возвращаемся в лагерь, — объявил он. — Лейст, ты можешь отправиться с нами, если хочешь.
Тот коротко кивнул. Ронин счёл нужным напомнить:
— Тебя могут встретить весьма неприязненно, — хотя не сомневался, что генерал разведки это осознаёт в полной мере.
— Лишь бы не стрелой в горло, — хмыкнул тот. Нод при этом выразительно скривился: кажется, «стрелой в горло» он вполне одобрял; нет чтобы подумать о том, что, если бы не особые обстоятельства, его могли поприветствовать так же... — Я надену плащ с капюшоном и, надеюсь, тогда буду привлекать меньше внимания — чтобы вы успели объяснить своим бойцам, что к чему. Хотя, полагаю, они достаточно дисциплинированы, чтобы не стрелять в спутников своего генерала… но лучше подстраховаться.
— Ну, проваливайте уже! — махнула правой верхней рукой Шонелли, которую эти рассуждения явно не радовали. — И если что-нибудь случится с Лейстом… сам понимаешь, генерал.
Ронин, определённо, понимал. Хоть и странно было думать, что между болотниками могут существовать такие привязанности и симпатии.
Поначалу надеть плащи понадобилось Ронину и Ноду: Шонелли не собиралась их провожать, а Лейст честно признал, что его авторитета может быть недостаточно, чтобы удержать всех и каждого встречного болотника от того, чтобы напасть на лесных жителей. (Причём в этом «может быть недостаточно» мерещилось скорее «наверняка будет недостаточно».)
Когда они оказались за пределами крепости, которая, как понял Ронин, и называлась «Гнездо», он спросил:
— Где твоя птица, Нод?
— Думаю, ребята Туны уже варят из неё суп, — неприятно хихикнул Лейст, на полмгновения напомнив Ронину Ларгу.
— Кто такой Туна? — вскинулся Нод.
— Такая, — педантично поправил его болотник. — Командир отряда, который тебя схватил. Что-то вроде вашего десятника… Одна из приближённых Шонелли. Так что вряд ли ты увидишь свою птицу снова, маленький лифмен.
— Перестань так меня называть!
— Нод, угомонись, — одёрнул его Ронин. — Лейст, пожалуйста, не дразни его.
— Трудно удержаться, — тот снова тихо хихикнул. — Я постараюсь.
— Мы пойдём пешком? — тем временем обратился Нод к наставнику. В незавидную судьбу своей колибри он поверил легко — пусть ни в чём другом полагаться на слово болотника не стал бы.
— Да, — с неудовольствием признал Ронин, найдя взглядом мутное пятно солнца за облачной дымкой. — И до леса мы доберёмся в лучшем случае к закату — а колибри очень неохотно летают ночью, хоть ночи сейчас и светлые.
«Особенно, — добавил он про себя, — когда их так изматывают бесконечные дневные вылеты». Таким образом обратный путь затягивался. На форпостах, где осталось минимум дозорных, вряд ли найдётся две отдохнувшие птицы.
Его безрадостные размышления прервал Лейст:
— Есть и другие варианты.
— Летучие мыши? — тут неприязненно предположил Нод.
— Я не летаю на мышах, — поморщился болотник. — Они слишком глупы.
В этой фразе мерещился лёгкий оттенок недосказанности. «Слишком глупы» для чего? Однако Нода это, похоже, не интересовало, а Ронин хоть и подумал пару мгновений над вопросом, спросил другое:
— Что тогда?
— Увидите. Она уже скоро будет здесь, — Лейст, чуть наклонив голову набок, прислушивался к чему-то.
Ронин с неудовольствием подумал, что пропустил момент, когда тот подал сигнал или отправил сообщение. Он старался не выпускать Нода из поля зрения — но вряд ли этим стоит оправдывать невнимательность на временно-не-вражеской территории.
Долго укорять себя ему не пришлось. Появилась та самая «она» — на корягу неподалёку бесшумно опустилась пёстрая сова раза в полтора крупнее летучей мыши.
Лифмены никогда не летали на совах: проще управлять пустоголовыми колибри, чем договариваться с умными и зачастую вредными ночными хищницами. Тем более что да, именно ночными. Однако после всего, что Ронин сегодня видел и слышал, он уже не удивился подобному «питомцу» Лейста.
— В вечернее время сова в лесу не привлечёт внимания. Они порой летают не только в темноте, — отметил тот.
«А ещё их у нас не считают ездовыми животными болотников — в отличие от летучих мышей», — про себя добавил Ронин. К летучим мышам часовые и разведчики гвардии всегда проявляли повышенную бдительность, а сейчас им меньше всего нужны недоразумения из-за чьей-нибудь паранойи.
— Но оседлать её нельзя — оскорбится, — добавил Лейст. — Только пара ремней… Надеюсь, ты хорошо умеешь держать равновесие, маленький лифмен.
В способностях Ронина он, надо понимать, не сомневался. Нод обиженно фыркнул и пробормотал: «Я, вообще-то, один из лучших летунов гвардии», — но только себе под нос. Похвальная сдержанность.