***
Расписание патрулирования опять изменилось. Сеамни вместе с прочими десятниками выслушивала новые приказы, но думала больше о другом: отправят к ней кого-то из новобранцев или нет, ведь её десяток так и оставался неполным. Хотя не похоже, чтобы Шиан или Ронин об этом помнили, а она не собиралась напоминать. Лучше восемь хорошо сработавшихся бойцов, чем те же восемь плюс два новичка. Правда лучше. Генерал и начальник штаба часто меняли расписание, стараясь как можно эффективнее распределить недостаточные силы гвардии. В первые дни изменения означали, что гвардейцев стало меньше… Теперь — наоборот, в строй возвращались ветераны, появлялись новые рекруты. Теперь общие собрания не выглядели так безнадёжно. По крайней мере — Сеамни вздохнула и переступила с ноги на ногу, она терпеть не могла подолгу стоять неподвижно, — если не смотреть за спину Ронину. Листы бумаги, исписанные именами — те, кто жив, те, кто уже мёртв, и те, чья судьба неизвестна. Как будто крипта, сейчас погребённая под гнилью в Лунной гавани; Сеамни была там всего один раз, но накрепко запомнила резное дерево под пальцами и глубокую, беспросветную темноту. В крипту приносят свет только в одном случае — когда хоронят бывшую Королеву. Их было десять: Бригитта, Леана, Сильва, Рея, Джильда, Гестия, Ноа, Эухильд, Кадира, Ольва, — девять лежат в крипте. Тара — одиннадцатая, и церемонии похорон уже не будет. Сеамни никак не могла вспомнить, кто та десятая, от которой тоже не осталось тела; она не слишком любила историю и список имён королев затвердила наизусть просто потому, что нельзя было не затвердить. Только одно из всего, что касалось истории, она запоминала хорошо — песни. Если бы не они, она бы знала о прошлом ещё меньше. Мысли её всё дальше уходили от новых инструкций, потому что Шиан сегодня решил быть занудой куда более чем обычно, и то, что он говорил, можно было бы изложить вдвое короче. А генерал, неизбывно-усталый, выглядел так, будто скоро заснёт прямо за столом. Сегодня, похоже, ждать от него выступления бессмысленно. По мнению Сеамни, Ронину стоило просто пойти спать: Шиан и без него справлялся. Несмотря на всё, им иногда выпадало немного свободного времени: когда миска уже пуста, а времени на сон осталось ещё не настолько мало, чтобы немедленно ложиться. Её отряд собрался почти в полном составе: только Алара унеслась, кажется, на свидание. Ну и пусть с ней — нравы в гвардии вольные, все взрослые, сами разберутся, с кем и как быть. А если что не так, могут постоять за себя. Сеамни извлекла из чехла гитару, с лёгким сожалением погладила гладкий бок: её родной инструмент пропал в Лунной гавани, а эту нашли где-то в закромах то ли у Хранителя Свитков, то ли в чьём-то доме. Гитара, старая и капризная, строила неохотно, каждый раз приходилось долго крутить костяные колки, доводя звучание до ума. Да и паутинки струн, как казалось Сеамни, обработаны менее аккуратно. Но чем богаты, тем и рады. Хорошо хоть такая нашлась, ведь сделать новый инструмент самостоятельно она никак не смогла бы. Кто бы вообще смог? Она не знала, есть ли среди них сейчас мастера. Старый Калеб, создавший её потерянную любимицу, погиб. Его имя — в другом списке, который ведёт Хранитель Свитков. И список этот куда длиннее… Она тоже внесла туда немало имён. Сеамни тряхнула головой и взяла простой аккорд. Она собиралась подбодрить ребят, а вместо того сама хандрит: куда это годится? Ни-ку-да. И никудышный она десятник, если не возьмёт себя в руки. Пусть пока поёт гитара — а потом и она присоединится, когда будет уверена, что совладает с голосом. Звенели струны переливами воды в ручье, птичьим щебетом, стрекотанием кузнечиков. Звенел голос, выводя слова старой песни: о зелёных холмах страны Эрин* и море, которое не видел никто из ныне живущих. О том, как «фаэри» выходили из холмов и плясали среди деревьев, как Госпожа Мэдб выезжала во главе своих охотников, вихрем неслась по небу. Очень старая песня — принесённая оттуда, издалека, через пенные волны и холодные скалы, в эту землю, которая стала им родной. Раз уж она думала недавно об истории — почему бы не спеть об этом? А потом весёлую, танцевальную, хоть вряд ли кто-то станет сейчас плясать. И застольную-алкогольную, которую подхватят на втором куплете, и ещё что-нибудь звонкое-яркое. И, приглушая ладонью звучание струн, — тихую колыбельную. Спать пора, друзья. Спать пора. На рассвете — в патруль. Утро встретило их хмурым небом и лёгкой, еле различимой кисеёй дождя в воздухе. Ребята зевали и морщились, запихивая в себя завтрак — Сеамни машинально отмечала самые мрачные и сонные лица, догадывалась, что кое-кто музыкальному намёку не внял, но ничего не говорила. Не маленькие, сами знают. А зевать на посту не будут. Это ведь не новобранцы, которые не изжили ещё гражданских привычек; не то чтобы Сеамни что-то имела против новичков, но правда в том, что одного желания защищать свой народ мало, а подготовки им дико не хватает. Генерал и начштаба делают всё, что можно, но «можно» не так уж много. Всё-таки хорошо, что к ней никого не приписали. Слетают вдевятером — как раз удобно разделиться на три тройки. Сеамни гладила перья на шее своей птицы так же, как вчера бок гитары, шептала успокаивающе, чтобы колибри согласилась приблизиться к мёртвому лесу. «Прав был Ронин, «только у разумного существа хватит глупости лезть в такое место». Неразумные твари, подчиняясь инстинктам, бежали прочь от опасности. Впрочем, опасным лес не выглядел. Пугающим, мрачным, но не опасным. Как мёртвое тело. Неприятно видеть его, но вреда оно уже не причинит. Но не стоит в таком месте думать о мёртвых телах — и так пробирает беспричинная дрожь. С неё летели Йарвен и Ликка; именно Ликка заметила у самой кромки мёртвого леса это. И, не спросив разрешения, — она ведь не собиралась пересекать границу, — подлетела ближе, проверить. «Семь». Стоя перед Ронином, Сеамни не могла отвести взгляда от списков у него за спиной. Тех, что гвардейцы между собой называли «чёрными» — в противовес «зелёным», живым. Когда она закончит доклад — своей рукой внесёт туда ещё одно имя. — Генерал, — резкий наклон головы, приветствие. — Докладываю о патрулировании у границы мёртвого леса, на третьем участке, — она машинально выговаривала слово за словом, как цитату из Устава, который на самом деле читала, что бы там ни думали некоторые, а мысли метались, как летучие мыши на свету. Понимала, что её тон, то, что до конца дежурства ещё два часа, весь её вид — покажут генералу, что дело неладно. Но перейти сразу к сути не могла. — В течение пяти часов дежурство происходило согласно графику, без происшествий. В два часа пополудни… — она поперхнулась горькой слюной и несколько секунд не могла говорить, — генерал, рядовая Ликка заметила…***
Безнадёжная стабильность: сейчас гвардия держалась, и, возможно, могла держаться ещё долго, но что потом? Без Королевы у леса нет будущего. Рано или поздно они исчезнут, увянут, как цветы на морозе, вот только, в отличие от цветов, не прорастут снова весной, — Ронин знал с самого начала, но не позволял себе не только говорить, но даже думать об этом. Лифмены не сдаются, даже если в их силах только удерживать позиции. Лунная гавань не контактировала с другими селениями, но где-то такие всё-таки есть — когда-нибудь, возможно, они смогут отыскать их. Потом, когда будут на это силы. Сейчас все ресурсы съедали болотные форпосты, патрулирование и охота. Но, так или иначе, их древо ещё не засохло. …Ронин считал, что хуже быть уже не может. Что ж, он ошибся. Перед ним стояла Сеамни, дочь Луга, усталая и серьёзная, и то, что она только что произнесла, нельзя было отбросить. Мёртвые двигаются. Они опасны. Сеамни служила в гвардии больше тридцати лет. Она десятник, опытный боец — впрочем, даже несмотря на это он мог бы подвергнуть сомнению её слова, если бы она была первой, кто сообщал что-то подобное. Но нет, она была только первой, кто говорил столь уверено. И это уже не могло оказаться ошибкой одного разведчика, следствием усталости или страха. Он слышал и от других: мёртвые тела, оплетённые «плесенью», отчасти состоящие из неё, двигались. Они оставались внутри захваченной гнилью зоны, довольно далеко от края — потому разведчики, не залетая внутрь, не могли рассмотреть наверняка. Ликка решила убедиться. Что ж, теперь они знают, что случится, если приблизиться к этому. Сеамни не позволила своим пытаться отбить её тело, чтобы не потерять кого-то ещё. Ронин отправил её отдыхать и, обхватив ладонями тяжёлую голову, задумался. Позвать Шиана — чуть позже. Усилить патрули. (Не хватает бойцов.) Не пересекать пределы мёртвого леса. Не спускаться к земле. Но рано или поздно то, что внутри, выйдет наружу, не так ли? Кроме того — болотники скапливались у границы своих владений и начали иногда переходить её. Если они хлынут в лес всей толпой, лифмены мало что смогут им противопоставить. Эти твари всегда брали не умением, а числом. А гвардия уже собрала все силы, какие доступны без общей мобилизации. Оставался только один отряд, который находился неизвестно где, — дальняя разведка Арайи. Они уже опоздали к назначенному времени возвращения, и то, что Арайя приходилась Ронину родной сестрой, не спасёт её от выволочки, когда отряд всё-таки вернётся. Когда, а не если. «Саламандра» Арайя всегда возвращается. А когда она вернётся, то получит звание капитана и ответственность за всю разведку, потому что прежний командир погиб в Лунной гавани. Ронин десять раз подумал бы, прежде чем давать вспыльчивой сестре командование более чем отрядом, но сейчас не из чего выбирать. Он уже говорил об этом с Шианом, и тот согласился с его решением. Не Ларгу же ставить на этот пост: как разведчик тот почти гениален, но одиночка настолько, что не то что командовать — толком следовать уставу не умеет и не желает. Нет, пусть Ларга остаётся там, где есть. Война на два фронта доконает гвардию. Но Ронин собирался сделать всё, чтобы не допустить такого развития событий. Мёртвый лес был стихией, на которую невозможно влиять, но на болоте находятся разумные существа… Пусть специфически, но разумные. И во главе орды безмозглых тварей обычно стоит кто-то, кто может их направлять. Кто-то, кто соображает лучше. Как Мандрейк — он ведь не туп и не безумен, хотя иногда может показаться таким. Настало время снова наведаться к нему. В прошедшие недели Мандрейк вёл себя терпимо. Ронин знал, что он долго отказывался от еды, но потом перестал упрямиться. В подробности не вникал, но это стало в некоторой мере облегчением: умереть от голода и жажды он не желал даже болотнику. К тому же пленник ещё мог быть полезен. Будет полезен, если Ронин начнёт воплощать свой отчасти безумный план. Болотный князь встретил его очень предсказуемым недружелюбным оскалом. — На этот раз зачем пожаловал? Выглядел он паршиво, даже более паршиво, чем вообще может выглядеть болотник, но Ронин не стал упоминать об этом вслух. Не имеет значения и смысла. Сейчас нужно быстро получить необходимую информацию и не ввязываться в споры, ругань и провокации. Хотя Мандрейк наверняка не прочь пуститься в оскорбления — кажется, даже слегка оживился при его появлении. — Узнать, кто может командовать болотной армией в твоё отсутствие, — спокойно сообщил Ронин. Выведать что-то тайком и ненавязчиво вряд ли получится: ситуация не располагает к светской беседе. Да и он сам никогда не был силён в запутывании собеседника, чтобы тот ненароком проговорился о том, что нужно. — С чего бы мне тебе что-то говорить? — хмыкнул болотный князь и с тенью интереса спросил: — Зачем вообще тебе это нужно? — Чтобы понять, с кем можно вести переговоры, — опять не стал темнить Ронин. — Обстоятельства сложились необычные, и они требуют необычных мер. Очень необычных. Неделю назад он даже не подумал бы о таком. Но теперь… сколько ни искал, не находил иных шансов изменить расклад. Войну на два фронта они не выдержат. Значит, его, генерала, долг сделать так, чтобы такого не случилось. Но вдаваться в подробности он пока не собирался. Может быть, удастся обойтись без этого. Нежелание говорить болотному князю о том, насколько отчаянным стала ситуация, было иррационально сильным. Пусть тот и никак не сможет это использовать. — Переговоры? — Мандрейк расхохотался, будто пропустив фразу про обстоятельства мимо ушей. — Видно, в каком-то бою тебя неслабо треснули по макушке. И, если уж тебе это взбрело в голову, можешь вести переговоры со мной. Я болотный князь, как-никак. — Ты пленник, — сухо оборвал его Ронин. Мог ли он действительно договориться о чём-то с Мандрейком? Вряд ли. Потому что для того, чтобы контролировать свою армию, тот должен отправиться в болото, а отпускать его туда — верх неблагоразумия. Просто потому, что тот не захочет договариваться. Чересчур сильно ненавидит. — И я предпочитаю иметь дело с кем-то, кто не нарушит данное слово и не ударит в спину при первой же возможности. А у него будет какой-никакой аргумент — жизнь заложника. Хотя нет никакой гарантии, что это сработает. Это болотники, они мыслят иначе, они привычны к убийствам, предательству, обману. Но всё-таки князь — слишком важная фигура, чтобы его могли просто списать, ведь так?.. Наверное, зря он это сказал. Слишком прямо. И бесполезно. — С чего ты взял, что найдёшь такого среди моих генералов? — похоже, Мандрейка ничуть не волновало, что этой репликой он характеризует их достаточно нелестно. Думал он явно о том, чтобы посильнее уязвить собеседника, а не чтобы отстоять честь своих подчинённых. Плевал он на этих подчинённых — можно не сомневаться. А они на него? — Возможно, хоть кто-то из них способен объективно оценивать реальность. А реальность такова, что появилось нечто более опасное, чем вражда между лесом и болотом. Мандрейк долго молчал, но потом всё-таки выплюнул сквозь зубы: — Шонелли. Если кто и может контролировать это стадо, то только Шонелли. Рискни, генерал. Его оскал был настолько паскудным, что впору заподозрить недоброе… да что подозревать, и так ясно, что только недоброго он Ронину и желает. Но Ронин не собирался полагаться на его слова, хотел только проверить, что скажет. У него ведь есть и иные источники информации. Он сухо поблагодарил болотника за сведения — тот, как ожидалось, только скривился и послал его по нецензурному адресу, — и ушёл, убедившись, что Нод на посту не теряет бдительности. Мандрейк даже не попытался узнать, что за обстоятельства, — его дело. После двух неудачных попыток побега и голодовки он будто перестал стремиться к активным действиям. Вряд ли смирился, так что не стоило расслабляться, но притих. Пусть он хотя бы некоторое время не создаёт проблем — Ронину этого хватит. Должно хватить. Нужное ему имя он получил; весьма вероятно, что Мандрейк не соврал, потому что это имя действительно когда-то мелькало в докладах разведчиков. Генералы болотников: Дагда, Шонелли и кто-то ещё, кого он сейчас не мог вспомнить. Не важно. Дагда мёртв, этот третий, возможно, тоже. Он знал, что Шиан не согласится с его планом, потому не сообщил ему подробностей. Собственно, сообщил только то, что отправляется на шестой форпост — один, и не нужно сопровождения! — а дальше по обстановке. Рискованно, пожалуй, до жути, он трезво оценивал шансы на успех — невысокие; куда выше — шансы выбраться из болота живым. Такой опыт у него уже есть. Не один раз. Но, даже если его задумка обернётся полным провалом, лифмены не останутся без командования. Шиан справится, уверял себя Ронин. У него есть планы, есть инструкции и надёжные бойцы. Он, если понадобится, сможет стать генералом. Каждый раз, когда Ронин обдумывал, что именно ему предстоит сделать, план действий в итоге сводился к тому, чтобы насколько возможно пробраться тайком, а потом — пробиться через всех, кто попробует его остановить, и найти того, кто сейчас командует болотниками. Особой радости у него это не вызывало, но куда деваться? По-другому с болотниками не выйдет. Однако чем дальше он продвигался вглубь чужих земель, тем сильнее казалось, что его «ведут» чуть ли не от самой границы несмотря на то, что на форпосте он оставил птицу, избавился от приметных лифменских доспехов и набросил на плечи плащ цвета грязи. Не было ни одной стычки, но оставалось смутное ощущение, что за ним наблюдают. И, пожалуй, трудно заметить болотников в болоте, если они того не хотят. Правда, чаще всего им плевать на скрытность… Окружили его на удивление слаженно. Атакующие болотники обычно куда больше похожи на толпу, чем эта группа. Впрочем, они и не атаковали: остановились на расстоянии, нацелив на него длинные копья. Выше, на деревьях, маячило несколько лучников. Лучники Ронина не особо пугали: меткость болотных стрелков давно уже стала темой для анекдотов. — Генерал Ронин, — в голосе, раздавшемся откуда-то сбоку, звучало легкое удивление. — Не ожидал. Трудно было предположить, кто это говорит: голос мужской, достаточно молодой, и, пожалуй, чересчур мягкий для болотника. — Мы в слегка неравном положении, — хмыкнул Ронин. — Ты меня знаешь, а я тебя нет. Да я тебя даже не вижу. — Я тебя тоже, — непонятно отозвался незнакомец и пообещал: — Увидишь. Скажи только сперва, зачем пришёл. — Я ищу Шонелли. — Хм… Через пару секунд от ближайшей коряги отлепилась тощая фигура, до того прятавшаяся в тени. Болотник прошёл через кольцо солдат и остановился перед Ронином. Ронин окинул его быстрым взглядом, отмечая детали. Высокий для представителя своего вида, — примерно одного роста с ним самим, — болезненно тощий. На длинных руках — по лишнему суставу. Фигура странно искривлена, отчего возникает ощущение, что ему что-то ломали, и срослось оно неправильно. Держит в руках палку-посох, кажется, даже опирается на неё. Одежда — повязка на бёдрах и потрёпанная накидка с рукавами. Заострённые уши. Глаза — сплошные бельма… На осознании того, что собеседник слепой, Ронину пришлось остановиться, потому что тот шагнул вперёд, почти вплотную к нему. Он застыл, положив ладонь на рукоять меча и убеждая себя, что атаковать первым будет большой ошибкой. Нужно, как минимум, понять, что задумал оппонент. Болотник его обнюхивал. Потом вскинул руку и быстро пробежал пальцами по лицу, шее и плечам. Наконец, отступил на шаг и с тенью извинения сказал: — Мне нужно было составить впечатление. Ронин медленно разжал стиснутые на рукояти меча пальцы. Его самоконтроля хватило впритык. Он укоризненно покачал головой: — Стоило предупредить. И ты так и не представился, — а потом сказал наугад: — Шонелли? — Нет, я не она, — болотник коротко усмехнулся, продемонстрировав острые как иголки зубы. Задумчиво добавил: — И вам очень повезло, что я не она… Лейст, генерал разведки. Будем знакомы. Он протянул руку столь будничным жестом, что Ронин сперва даже не понял, не ожидая такого приветствия от жителя топи. Но всё-таки пожал тонкие жёсткие пальцы. (Мимоходом отметил, что имя незнакомое — в отчётах он такого не видел. Разведка, значит? Возможно.) — Откуда вы знаете Шонелли? — Лейст начал говорить ещё до того, как разомкнулось пожатие рук. — Мандрейк рассказал, — Ронин не стал вдаваться в подробности, не желая давать лишнюю информацию. Но Лейсту, кажется, не требовались подробности, чтобы сделать какие-то умозаключения. И, даже если для него оказалось новостью, что его князь жив и в плену, то он не подал виду. Впрочем, на его лице вообще почти не отражалось чувств. — Брысь, — скомандовал он своим солдатам (Ронин с трудом удержался от усмешки), а когда они рассыпались по ближайшим корягам, вполголоса сказал: — Значит, так… Интересно. И зачем он вам о ней говорил? — Я спросил, кто сейчас может командовать болотниками, чтобы вести с ним переговоры. Лейст вздохнул. — Он предпочёл бы, чтобы вы умерли. — Я знаю, — Ронин не понимал, к чему это было сказано. — Мы враги, в конце концов. — Я не о том. Шона… Она… В общем, она бы не стала с вами говорить так, как говорю сейчас я. Скорее молча оторвала бы вам голову — даже с Хэмлоком договориться шансов больше. Так что если он послал вас к ней — это не ответ, только пожелание «сдохни». И тут мы подходим к самому интересному вопросу: о чём вы хотели с ней поговорить? Это имя тоже было в докладах разведки — теперь он вспомнил. Третий генерал болотников. Значит, жив? Примем к сведению. Ронин помедлил пару секунд, прежде чем ответить: — О необходимости перемирия, и, возможно, сотрудничества. Пауза длилась достаточно долго. На невыразительном лице Лейста, наконец, проступили эмоции. Удивление. Недоверие. Кажется, восхищение. Однако его голос прозвучал совершенно ровно: — О. Это действительно интересный вопрос.