***
В хорошо освещённой палатке фармацевтов находилось лишь несколько человек: двое из них дописывали отчёты и расстроенно вздыхали о выпавшем на их долю предстоящем ночном дежурстве. Белая косынка с головой зарылась в какие-то бумажки и склянки. Стрекотали северные вечерние цикады - нестройно и громко, мешая сосредоточить своё внимание на работе. У Таи ничего не складывалось, и она просто уставшими глазами наблюдала за серым мотыльком, который отчаянно и бессмысленно продолжал стукаться о стекло ручного фонаря. От этого свет на бумагах и стенах слегка подрагивал, словно неведомые, обитающие в воздухе прозрачные существа исполняли свой завораживающий танец - такой же неведомый, как и они сами. Тая постепенно засыпала, убаюкиваемая этими волнующимися тенями и усталостью. Свежесть и прохлада летней ночи едва проникали сквозь прочную ткань пристанища, и душный воздух отпускал веки девушки. Вдруг она шевельнулась, медленно достала, не глядя, из внутреннего кармана походной жилетки потухшие от времени серебряные часы и словно нехотя поднесла их к лицу. Стрелка спокойно указывала третий час ночи. Фармацевт прислушалась: цикады, видимо, уже несколько часов как смолкли. Сколько же она проспала, сидя за столом в таком неудобном положении? Девушка сгорбилась на некоторое время, старательно счищая с мозга последние следы сна и размышляя о вечном. Проморгавшись и покрепче затянув на затылке медицинскую маску, нетороливо покинула палатку. Никто ей ничего не сказал - все тоже украдкой спали.***
Сидя у потухающего костра с запракинутой головой, опираясь локтями о колени, она напряжённо и без цели искала на ночном небе Северную корону. Минуты две пролетели в поиске. Созвездия Тая не нашла, поэтому уставилась на Полярную звезду и задумалась о жизни. "Мам, что мне через два года сказать королеве?.. Если я отвечу отказом, отец простит меня?..." Девушка опустила голову и медленно накрыла её руками, словно боялась поранить. "Он так старался ради нашей семьи..." Тая незаметно для себя зашла с головой в озеро воспоминаний о далёком и сером прошлом. Кругом было тихо; только в мерцающих углях, окружённых гладкими камнями, нет-нет да и стрельнет запоздалая искра, тут же растворившись в темноте ночи. От потухшего костра веяло жаром, поэтому приходилось водить ладонями по коленкам, когда те сильно нагревались. Можно было, конечно, просто отодвинуться назад, но тогда пришлось бы оттаскивать и полено, на котором фармацевт восседала. Тае не хотелось этого делать, (хотя сие несложное задание наверняка было ей под силу), поэтому каждые секунд десять приходилось тереть коленки или поочерёдно отодвигать ноги вбок. Неожиданно - косынка сама себе удивилась - ей всё надоело: и угли, и ночь, и прошлое. Захотелось вдруг сорвать маску и, не теряя ни секунды, ринуться домой, кричать на весь лес, кинуться с разбегу в холодное озеро, и чтоб никого вокруг не было... Совсем никого... Только птицы пусть смотрят... И мама... Папа пусть не смотрит - он всё равно не поймёт, он только нахмурится и скажет, что такое поведение недопустимо. "Он меня любит, я это знаю. Он никогда этого не показывал, но я всегда об этом знала... Просто, видимо, слишком дорого ему пришлось заплатить за восстановление чести нашего рода... С этого всё началось..." Шорох в палаточном лазарете прервал сеанс окунаний в прошлое наследницы рода Аллит и заставил поднять голову, на пару секунд внимательно прислушаться. Этот тип шороха был юному фармацевту хорошо знаком: "Я проснулся и не башу, что здесь делаю." Тая с неохотой поднялась, но тут же вспомнила, что в той палатке, откуда доносится шорох лёгкого покрывала, есть лишь один человек, который до сих пор не приходил в себя.