Если бы не ты...

      Как много раз она сказала спасибо тети Белль!       Конные прогулки, пикники у реки, те несколько раз, что они разводили костры и пекли овощи в горячей золе… или – да, даже это! – удили рыбу на самодельные удочки… все это вместе дало Ло намного больше, чем можно было ожидать. И в какой-то мере подготовило к тому путешествию, что выпало на долю молодой хоббит.       Хотелось бы надеяться, что Бильбо, где бы он сейчас не был, это тоже помогло.       Как бы не сердилась на него Ло, как не была обижена, но все же… все же… они росли вместе и Ло давно себе созналась, что воспринимает кузена как второго брата. И его дела, как его здоровье, как то, как он смотрит за Бэг Эндом, волновали ее в равной степени. Впрочем, о Бэг Энде теперь не стоило вспоминать. Все, что она могла, она сделала. Заново побелел, покрашен, убран, починен водопровод и закрыт на крепкий замок. Ключ отдан на хранение Тукам, как ближайшей родне, с условием законной отсрочки – хозяин ожидается в течении года, а после признается без вести пропавшим и все имущество переходит к Тукам… с тем, чтобы по истечении пяти лет, если хозяин так и не явиться, иметь право окончательно вступить в права наследства. Не могут же Туки, нарушить слово и закон, да спустить все с молотка, как бы плохо по слухам не шли у них дела… ведь не могли?       Лобелии было тяжело об этом думать, но… было много вещей и забот, о которых она была вынуждена думать здесь и сейчас.       Путешествие через Лес заняло долгие дни… десять дней они шли через него, сквозь заросли, буераки, подымались на высокие холмы, и пересекали многочисленные мелкие речушки. Молодой рыжий дунадан сопровождал их не долго, лишь первые четыре дня, доведя до остатков древней каменной дороги. Или до ее остатков… дальше они шли одни и вел их со всей уверенностью Фрерин.       Молодая хоббит не могла не смотреть на него. Он менялся. Она уже с трудом могла вспомнить, каким он был в первые дни их знакомства. То внутреннее напряжение в нем, неверие всем и во всем, ожидание плохого – будто исчезло, и гном будто выпрямился, став выше, уверенней, сильнее… она вновь и вновь ловила себя на том, что почти постоянно смотрит на него, отвлекаясь лишь на Фили или поневоле на заботы при привалах и остановках. Все общение с Брэном свелось лишь к пожеланиям доброго утра или доброй ночи, да к редким репликам в течении дня. С Дис Лобелия не говорила.       Та пугала.       Ее полный ненависти взор обжигал, обещая смерть. Она ехала с плотной повязкой на губах и за одно это стоило благодарить Фрерина. Стоило лишь снять эту повязку и грязные проклятья, оскорбления или едкие насмешки коробили до глубины души. Вся жалость, какая может и оставалась в Ло к ней, ушла. А вот страх и брезгливость появились.       Заботы о Дис взяли на себя мужчины. И Брэн подходил к ней чаще, чем ее брат.       — Милашка… какой же ты красавчик! – мурлыкала издевательски Дис, в те моменты, когда могла. – Как твой глазик? Скажи, детка, как ты?...       Брэн не отвечал. Его лицо застывало в безразличии при голосе Дис, и трудно было понять слышит ли он хоть половину из тех гадостей, что исторгали уста гномки. Его сменял у Дис Фрерин, на чью голову так же лились гадости. Было ли хоть что-то хорошее и светлое в Дис? Или не осталось ничего?       Ло не знала, и, говоря честно, не хотела знать. Безумцы – уже мертвы. Ибо в них остается лишь тень и отголосок тех, кем они когда-то являлись. Они могли нести лишь горе. Но… как же Фили?       Как не старалась Ло не подпускать мальчика даже на шаг в сторону Дис, все же он видел ее. И подчас слышал.       И Ло обреченно понимала, какой он видел гномку.       Он не должен был запомнить ее такой.       Грязной, сквернословящей, с безумным смехом и темным лихорадочным взором.       — Он не должен запомнить ее так, – Фрерин косо посмотрел на нее, когда она сказала это.       Был седьмой день, а вернее уже вечер, как они покинули поселение дунудан. Горел костер, разгоняя вечерние сумерки, а вымытые миски после вечерней трапезы уже сушились, сложенные у костра. Фили, на которого смотрела Ло, забавлялся с камешками у ручья, в десяти шагах от них. И вряд ли мог их слышать.       Фрерин помолчал, прежде чем заговорил:       — Но запомнит. Мы ничего не можем сделать.       — Нет, можем, – твердо сказала Ло, смотря на него.       — Что ты хочешь сделать? Она опасна, – мрачно напомнил ей мужчина.       — Я знаю… но позволь я постираю ее платье, расчешу волосы и приберу. Она женщина и…       Лобелия вздохнула.       —… в глазах гномов, она всегда будет прежде его матерью. И что он скажет спустя годы? Что мы унижали ее, держали связанной и грязной?       — Развязать – значит отпустить, – процедил Фрерин. – Она сбежит или попытается убить. Я не могу этого допустить.       Лобелия вздохнула.       — Я знаю, – терпеливо сказала она. – Но мы можем сделать то, что можем. Ее… ее ведь будут судить?       — Да, – Фрерин кивнул. – Как только мы прибудем в Синегорье, я извещу Старейшин и Глав семи колен гномов. Я не имею права судить ее. Я не король и не глава рода. Она будет в заключении, пока не соберется Совет и не прибудут узбады кланов. Тогда будет суд. И приговор.       Лобелия кивнула. Это было правильно и справедливо.       — Позволь мне сделать то, что я прошу. И… я бы хотела, чтобы Фили был на этом суде.       Фрерин изумленно повернулся к ней.       — Что?!       — Он имеет на это право. Да, он ребенок, но он должен знать. И услышать. Когда он станет взрослым, он не забудет, что его мать судили. И будет много тех, кого он сможет спросить. И не сможет сказать, что ему врали или скрывали правду… я бы хотела уберечь его от этого, но… придется. Я могу быть просто рядом и все.       Фрерин медленно кивнул. Он понял, что она хотела сказать.

*************************

      Твари.       Твари-твари-твари-твари…!       Дис с ненавистью смотрела на хоббит и на братца. О, как бы она хотела их убить! Почему, почему она их не убила когда могла?! Дис скрипела зубами, срываясь на шипение сквозь повязку. О, как она жалела, что совершила эту глупость!       Но при виде калечного хоббита, ее начинал душить внутренний смех. Славно она поиграла! О, как было сладко!...       Каждый раз, когда он подходил к ней, она любовалась работой своих рук. Эти шрамы не исчезнут, эти руны не скрыть ничем. И этим глазом он уже не сможет смотреть так нагло, как тогда… не сможет никогда!       И внутри все пело от радости.       Она дождалась, когда он вновь подошел к ней с миской еды. И стоило ему снять повязку с ее губ, она не отказала себе в удовольствии:       — А я бы тебя трахнула.       Хоббит дернулся, как от удара. Отвращение и ужас, так явно проступили на его лице, что Дис со смехом качнулась к нему, делая вид, что хочет впиться губами в его рот. Он отшатнулся с воплем, роняя миску и вскочил на ноги, отступая с проклятьем.       — Куда ты, сладенький?! Иди ко мне!       Тот попятился, а затем развернулся и бросился прочь.       — Брэн! – Фрерин стремительно подошел к месту, где сидела связанная Дис.       Та презрительно фыркнула.       — Трусишка. Он сбежал от меня.       — Что ты ему сказала?!       — Только то, что с удовольствием бы его поимела! – ответила гномка. – Он стал таким сладким… да-а… я бы поиграла.       Фрерин стоял над ней и смотрел с отвращением.       — Что? – подняла она бровь. – Тебе тоже эти мохноногие нравятся ведь? Не будь жадиной, дай мне одного!       Фрерин с отвращением покачал головой на ее смех затем.       — Я не стану говорить с тобой.       Дис резко оборвала смех.       — Что ты задумал? Что?! Ты не посмеешь меня убить! Не посмеешь держать так вечность! Что ты задумал? Отвечай!       Фрерин подобрал повязку с травы.       — Тебя будут судить. Совет и Главы Кланов.       — Они не имеют на это право!       — Имеют, Дис… имеют. Ты предатель крови и своего Рода, ты предательски убила, лишила жизни четырнадцать сыновей и отцов своего народа. Тебя обвинят и будут судить. И ты знаешь, каким будет твой приговор.       Дис молча и тяжело уставилась на него. На какой-то миг, Фрерину показалось, что в ее глазах зажглось понимание, что безумие ушло… но лишь показалось.       Она вновь засмеялась, безумно и зло, запрокинув голову, и он раздраженно завязал ей рот, обрывая этот дикий смех.       Дис была раздосадована. Нет, он правда верил в то, что говорит? Суд? Глупец. Можно подумать, она собирается ждать, пока он соберет этих стариков с Совета или этих глав выморочных родов! О, она всего лишь подождет, когда они доберутся до Синегорья! В Эред Луине освободится будет не сложно… братец слишком глуп и наивен и конечно посадит ее под замок в ее же комнатах… а там тайный ход в детскую к Кили и в подземелья к подземному гроту.       Надо только потерпеть… и она подождет.       … и все же она удивилась. Грязное тело ее не заботило. Мерзко, но… купаться в лесу? В какой-то луже или грязной реке? Она не мужчина же! Гордость Дис признавала лишь ванну или купальню при банях в Эред Луине. С жаркой парной и умелыми руками банщиц, что умели размять тело и умаслить его маслами. Вот там омовение было в удовольствие… но здесь? Только пиявок Дис не хватало!       Но мохноногой дурочке это было не понять!       Дис была возмущена, когда на восьмой дней, брат среди дня скомандовал привал у реки и крепко взяв ее за предплечье, повел к воде. А за ними последовала мохноногая его любовница с каким то свертком в руках.       — Ты вымоешься здесь. Мне раздеть тебя или это сделает она? – на возмутительный вопрос Фрерина, Дис яростно сверкнула глазами.       Она не станет обнажаться посреди леса! И лезть в эту грязную реку! Она яростно замотала головой.       — Нет, Дис. Ты вымоешься.       Дис зло прожигала его глазами.       — Фрерин, я помогу ей…       Гномка с такой ненавистью посмотрела на хоббит, что та остановилась было, но тут же смело подошла ближе.       — Послушай, ты же не хочешь чтобы он касался тебя так? – тихо заговорила хоббит. – Он мужчина, он не понимает женских дел…       Хм-м… Дис прищурилась. Эта… решила в ее служку поиграть?       А впрочем… из этих полуросликов вышли бы неплохие рабы.       И Дис стало весело. Что же – пускай! Посмотрим, как эта хоббит будет ей служить! Руки Лобелии уверенно расстегнули и стянули с ее тела платье. И белье. Ее руки лишь миг помедлили, а в глазах появилось виноватое выражение. Но Дис лишь насмешливо склонила голову к плечу. Хватит ли у тебя храбрости? И наглости? Фрерин следил за ними с непроницаемым лицом. И было в его позе что-то такое… что Дис решила не прерывать игру хоббит.       Ладно уж!       Вода в реке оказалась теплой… и мягкой. И вовсе не мерзкой. А ощутить на своей коже мыло! Хоббит оказалась неплохой служанкой. Она усердно намылила тело Дис, растерев кожу комком сухой колкой травы, вместо мочалки. И с большим усердием затем вымыла ей волосы. Но при этом, хоббит была достаточно благоразумна, чтобы не полезть своими ручонками ей между ног. Этого бы Дис не стерпела!       На берегу хоббит вытерла ее тело настоящим вышитым полотенцем, – откуда только его взяла? – а затем Фрерин накинул на нее свой плащ.       Жаркое солнце у реки, жалило глаза отблесками от воды и Дис, сидя на большом камне, чуть щурилась, наблюдая за тем, как хоббит споро и ловко стирает ее белье, а затем платье, как полощет его и выжимает, с тем чтобы после разложить на камнях для просушки. К тому времени тяжелые смоляные кудри Дис почти высохли, и хоббит взяв в руки гребень, стала умело расчесывать их, напевая под нос незамысловатую песенку.       И вдруг Дис стало так странно…       Мир вдруг стал четким и ясным… она моргнула, подымая глаза на стоящего рядом Фрерина. Руки Дис были связаны впереди и она подняв их подцепила повязку на рту, освобождая его. Фрерин тут же отмер, делая шаг к ней.       — Не бойся, – тихо сказал Дис и повернула голову к хоббит. Миг посмотрела ясными синими глазами, а затем слабо улыбнулась. – Спасибо. Дай мне минуту поговорить с ним. С братом.       Ло медленно кивнула, и бросив взгляд на Фрерина, оставила их наедене, отойдя прочь. Туда, где в паре десятков шагов с пони остались Брэн и Фили.        — Что я сделала?       Фрерин подумал что ослышался, но Дис смотрела на него прямо и без привычной уже ненависти или презрения.       — Ты знаешь, – осторожно сказал он.       — Нет. И да, – негромко проговорила Дис. – Я не думаю, что помню верно. И у меня мало времени.       Фрерин недоверчиво смотрел на нее и Дис горько улыбнулась.       — Не веришь? Я сама себе не верю очень давно. Фрерин… ты же сейчас живой? И там… Фили?       Голос гномки дрогнул и лицо у нее было таким, что Фрерин поверил – здесь и сейчас с ним ПРАВДА говорила Дис.       — Я жив. Мы оба живы, сестра, – он приблизился к ней, опускаясь перед ней на одно колено. В глазах Дис мелькнула боль.       — А я похоронила вас. Я помню как лепила ваши тела… помню… а потом они в один миг стали вами… настоящими. Мертвыми телами. Я… Фрерин я убила их? Тех воинов?       — Да, – сказал негромко Фрерин правду.       Дис зажмурилась.       — Я не помню Кили… я не помню… я… но он же есть?       — Да, есть. Ты родила его через четыре года, после Фили.       Дис медленно покачала головой.       — Я не помню, чтобы рожала… не помню.       Она вздрогнула, как от озноба, прикусив губу.       — Я безумна, – едва слышно прошептала она. – Я не знаю, где правда, а где ложь. Я редко возвращаюсь… я люблю свою семью, тебя, Фили… и Торин… но потом возвращается ЭТО и я… я не могу больше. Не могу, понимаешь?!       Отчаянный голос Дис, полный безмерной усталости, заставил сердце Фрерина сжаться. Как бы он не опасался Дис, как бы не привык ней иной – жестокой, подлой и опасной… здесь и сейчас лжи и обмана не было.       — Помоги мне уйти. Пожалуйста.       Тишина.       Фрерин медленно покачал головой.       — Я не могу, сестра. Я не могу, Дис. Ты знаешь.       Она сидела перед ним, низко опустив голову. Тяжелое дыхание ясно слышалось в тишине, у тихо плещущей реки. А потом она засмеялась… – хрипло, все громче и громче.       — Что ты можешь? Что ты вообще можешь, последыш?!       Последыш – как пощечина. Фрерин вздрогнул, вставая и отступая.       Он смотрел на Дис и… была ли это она или безумие под ее обличьем?       Но… нет, это была та безумная Дис, какой она была всегда в его жизни.       И это был первый и последний раз, когда он говорил со своей настоящей сестрой.

*************************

      Лес начал подымается. Все круче становились холмы, все жестче земля. На десятый день лес расступился и явил их взорам неширокую равнину, плавно подымающуюся травами ввысь, перетекая в крутые холмы, поросшие деревьями. За ними в голубой дымке подымались изломанной линией Синие горы.       Две седьмицы и они будут дома.       Дома?       Когда-то безмерно давно, Фрерин впервые увидел Синегорье. Тогда они огромным караваном пришли в эти горы – он, и вся его семья, и множество тех, кто выжил после дракона и долгих странствий. Он помнил, как разбитый привычный палаточный лагерь затем в течение десяти лет обернулся в небольшое укрепленное поселение на горном плато… и как трудно было вгрызаться в эти горы, утвердиться на них. Синегорье не богато… здесь много поделочного камня и голубоватого мрамора. Совсем немного железа, зато в достатке угля. Уголь и кормил Эред Луин в первые десятилетия. Потому как… крестьянам людей не нужны статуэтки из яшмы или малахита, этим землю не вскопаешь и в хозяйстве прока нет. Эльфы? Гондор? Рохан?       Про эльфов говорить и вспоминать смысла не было и не будет никогда. Человеческим королевствам казалось бесполезным покупать мрамор, чтобы устилать им улицы своих столиц или коридоры замков. Зачем? Когда есть обычный серый камень и гранит?       Вот железо другое дело…       Вот золото или серебро…       Но железа в Синих горах мало, а золота и серебра и вовсе нет. Все, чем занимались гномы в Синегорье – это добывали уголь. Немного мрамора и малахита – только для себя. Для самого Эред Луина. И хотя все вокруг твердили об оставленном Эреборе, и мечтали о том дне, когда дракон будет уничтожен, а гномы вернут себе Одинокую гору – сам Фрерин с юных лет хотел иного.       Бывает так, что приходишь куда-то и понимаешь – вот место, где ты хочешь провести всю жизнь. Так случилось и с ним. С первого дня Фрерин был влюблен в невысокие Синие Горы, в изумрудные склоны, в сосны, в звонкие горные речки и если бы кто ему позволил, будь у него такая власть… он одел бы Эред Луин в малахит и мрамор, и был бы он славен так же Эребор.       Но… но… не второму сыну мечтать стать во главе чего бы ни было.       Отец объявил эти горы вотчиной Торина – и его Залами.       А что Фрерину?       А он всего лишь правая рука старшего брата.       Так видели все.       Фрерин не раз и не два, а множество раз уходил из Синегорья, с караванами, с отрядами воинов, которых нанимали для охраны люди… и неохотно возвращался, каждый раз тоскливо думая, что устроил бы иначе, и строил бы иначе… да молчал.       А что говорить?       Кому говорить?       И вновь он возвращался. И на сей раз в Эред Луине его никто не встретит. Кроме маленького мальчика, одни думы о котором вызывали больше подозрений, чем что-либо иное. И там не будет Торина.       Если Торин вернет Эребор… кто возьмет в свои руки Эред Луин?       Может быть… может?

**********************

      Корвин вертелся на стуле, изнывая.       Скучно!       — Не вертись. Сиди смирно! Я почти закончила.       Дай Махал терпенья с этим ребенком! Ведь не так уж и долго намазать хной мягкие детские волосы да выдержать короткое время. Потом вымыть хну, высушить волосы… и вот ее сын уже с огненной копной непослушных волос, выворачивается из рук и сбегает в коридоры замка. Мальчик очень хорошо знает коридоры и как не соваться туда, где можно наткнуться на чужих. Мальчик растет в коридорах слуг, играет с другими детьми во внутреннем дворике у кухни.       И он вполне счастлив.       Только не понимает, почему его брат живет где-то там, а не с ними.       Все думают, что брата он придумал.       И хорошо.       Рыжие волосы прекрасно скрывают правду.       Тьера прячет под вдовий платок каштановые тусклые волосы. Полированный лист железа отражает ничем не примечательное лицо гномки. Она вздыхает, и выходит из комнаты, направляясь по коридорам в другую часть замка Эред Луина. Туда, где ждет няньку другой мальчик.       И дай ей сил Махал, играть свою роль дальше.       — Тьера! Скорее! Господин вернулся! – кричит ей с балкона Фрея.       Она вздрагивает.       — Господин Торин?! Иду!       — Да нет же! – машет ей Фрея. – Его брат! Он жив! Слышишь? Жив! Ой, счастье какое!       Тьера спотыкается. Младший принц? Счастье… в голове пусто, а к горлу привычно подкатывает ком страха. Она не знает, не знает… счастье ли?       И что ей делать теперь?