Дружинник на замену

Свирский острог, полгода спустя. Суровая зима пришла в земли новгородские. Сковал лед реки и озера, попрятались свирские русалки от лютой стужи. Разбойники схоронились в теплых пещерах и не беспокоили мирных людей. Да и какие теперь разбойники? Разгромили летом вольное войско Радима, разбежались лесные босяки. Прежний предводитель их, Малява, ныне в остроге жизнь ведет честную, новому десятнику во всем помогает: тропки тайные в лесу указывает, чтобы на зимней охоте в берлогу или на зуб голодным волкам не попасть. К делу торговому у него дар обнаружился, и в кузню захаживает, учится. Теперь там кузнецом Буслай, ученик Кречета. Сам Кречет ремесла не оставил – но до того ли новому воеводе крепости Свирской, надежде и опоре жителей? Уговорил Владыко Спиридон его остаться, принять на себя ношу почетную, да нелегкую, давно уж пора было Прохора сменить. В дружине Кречету рады были, но выбрал кузнец жизнь мирную, с сестрой и мужем ее рядом. Скоро дитя народится, помощь понадобится, а там и самому жениться впору – есть кое-кто на примете. Осенью, в начале хмуреня, вышла Лада замуж за юного Буслая. Жили молодые в мире и согласии. Нет-нет, да и вспоминала Лада дружинного, что ветром лихим в их тихую крепость занесло, но ничем не отзывалось сердце, кроме тепла и благодарности. И остальных не забывали – батюшка Никон ежедневно в молитвах поминал. На свадьбу Лады и Буслая воины Святой Софии не поспели – отражали очередной набег ливонцев, а после раны залечивали, досталось им в том бою. И вот на просинец, к Рождеству, пришла весть – едут дружинные в крепость друзей навестить да знакомым местам поклониться. Грамоту от Владыки привез вездесущий Малява. Обрадовались острожане, к встрече ратников готовились основательно. Особенно ждала дружинных Лада – хотела она просить Аникея в крестные пойти, да не смела. По старой девичьей привычке отправилась она за советом к брату. - Братец, хочу я Аникея просить честь нам оказать, крестным отцом сыну или дочери стать. Как разумеешь, ладно ли будет? Боюсь, откажет. Я ж тогда его…помнишь? - Ну что ты, Ладушка! Неужто и не поняла ничего? Не о тебе его сердце болело, ничем ты его не обидела и не ранила. Прости, что раньше не сказал – не моя тайна. Не откажет тебе Аникей, проси смело. Задумалась Лада – странными были для нее слова брата, но тяжесть с души ушла. - Так тому и быть. Если муж позволит… - Отчего ж не позволить? – из кузни вышел Буслай, обтирая руки. – Только рад буду. Аникей воин славный. Когда ждать гостей-то, Кречет? - Да аккурат к Крещению быть обещались. Воевода и Бус с Вышенем уже в пути, Аникея Малява в Новгороде встретил – тоже собирается. Курган Могучий после доберется, семью на Святки оставлять не хочет, а вот Финист…Неизвестно, где он. Отпустил его Владыко на отдых – больно тяжело ранен был дружинный. От летних ран едва отошел, а тут еще ливонцы добавили. Нет от него вестей, но Владыко обещал разузнать. А то ведь… - Что? - Ничего, брат. Это я так. Ничего. Ждем со дня на день. Храни их Господь в пути, вон морозы-то какие, дороги замело, не заплутали бы, да и волков видели недалече. - Даст Бог, обойдется. Дружинным-то все нипочем, их сама Святая София ведет. *** Услышал Господь молитвы острожан. Через седьмицу морозы поутихли, добрая, мягкая зима пришла, искрился снег чистый на полях, уютно светились огоньки в избах. Утром седьмого дня в крепость пожаловали первые гости – воевода Годун, Бус и ведун Вышень. Хлебом-солью да зимним медом встретили ратников – говорили о последних вестях из Новгорода, о княжиче – а ныне князе Александре Ярославиче и его мудром, не по годам, правлении. Кречет не решился задать тревоживший его вопрос, и только когда после застолья все разошлись, поманил на крыльцо Вышеня. С кем и говорить, как не с ним? - Скажи, Вышень…не знаю, как и спросить, да сестра на сносях, волновать ее не хочу… - Не мучайся, знаю, о чем речь пойдет. Аникей скоро будет, обещал дела закончить и прибыть. В здравии он, только злее и сильнее стал. А ты никак по тренировкам соскучился? Так этот всегда готов, ему что лето, что зима – все едино. И про крестины Лада проговорилась – просите смело, не откажет. А вот от Финиста вестей так и нет. Я своего человека отправил, вдруг гонец Владыки не найдет? Видели его в лесах на севере, а после след затерялся. Ну да мой следопыт и не таких находил. Известим, не тревожься. - Мудрено не тревожиться, дружинный! Что с Аникеем-то будет, если Сокол ваш не найдется? – наконец выпалил Кречет и страшно смутился. Подумать-то невместно о таком, а тут впрямую спрашивать приходится. Уж очень сердце за мастера неспокойно, чужая беда хуже своей гнетет. - Ну тут уж воля Божья. Мы все сделали, а дальше – как Он распорядится. Аникей-то с лета не в себе, ливонцев в клочья рвал, из боя едва живого вынесли, неделю лежал в беспамятстве, уж Владыко отпевать готовился. А потом вдруг как-то сразу очнулся и через день уж по двору носился. Только глаза у него мертвые стали. Шутит, смеется – а сам словно замороженный. Говорят, на Святки чудеса бывают. Станем верить, а, воевода Кречет? - Да какой уж воевода, что ты! Как был кузнецом, так и остался, только забот прибавилось. - Самый что ни на есть воевода! Вся крепость на тебе – и ты за нее в ответе. Малява-то более не шалит? - Что ты, Вышень! Первый помощник мне во всем. Повадки разбойничьи остались, конечно, но то уж натура такая. В делах торговых ему равных и среди купцов не сыскать, а что хитрит да обманывает, так какой человек без изъянов? Имя только свое крещеное никак не запомнит, беда с ним, смех и грех. И мы привыкли – Малява да Малява. А как покличут – Матвей! – так и не отзывается. За разговорами не заметили, как стемнело – зимний день короток. А к ночи завыли волки – как-то особенно люто и тревожно. *** И дернул же его леший пойти напрямик через замерзшие болота! Знакомые летом места совершенно поменялись, то ли в сторону забрел, то ли вовсе с пути сбился. Уж который час кружил Аникей по зимнему лесу, а тропа так и не появилась. Возвращаться на дорогу не хотелось – далеко, да и не найти той дороги в пурге. Ветер налетел с запада, запорошив все следы. С дерева рухнула шапка снега, сбив капюшон и засыпав глаза. Дружинный выругался, отряхиваясь. Замерзали руки, немели и трескались пальцы – в последнем бою Аникей едва не истек кровью и теперь очень быстро замерзал даже на солнце. - Черт меня водит, что ли? Эй, леший, отвяжись добром! – на крик только издевательским уханьем отозвался филин. День клонился к вечеру. Аникей решил идти прямо, не сворачивая, авось и выведет куда дорожка лесная. Меховой плащ немного согревал, но ноги промокли и промерзли окончательно, в сапоги набился снег, неизменные топоры цеплялись за все и мешали идти. Хорошо хоть щит не взял! Если не найдет дорогу, придется разводить тут костер – далеко он так не уйдет, уже и пальцы стынут, и дышать трудно. Здорово сдал за это время дружинный. В бою по-прежнему был ловок и неутомим, но после наваливалась каменная усталость, преодолеть которую было с каждым разом труднее. Аникей остановился, огляделся. Вон, кажется, приметное дерево – не тут ли их с Годуном летом язычники в сеть поймали? А вот здесь прогалина, где он впервые встретил Мару. Мара…Когда-то казалось, что эта ведьма – самое опасное наваждение, что могло с ним приключиться. Как он был беспечен тогда! «Так, хватит мысли дурные собирать да раны бередить! Сам Кречета тому учил – вот на свои слова и оборотись! – вовремя одернул себя дружинный. Встал, скинул плащ, достал из-за пояса топоры. Вот эта полянка вполне подойдет. Сейчас согреться – и быстро в путь, пока совсем не стемнело, вроде и места знакомые. Покружив по утоптанному снегу, Аникей и впрямь почувствовал себя лучше – забегала в жилах кровь, руки налились былой силой, забилось сердце и настроение улучшилось. - Вот так! – ловким винтом отправив оба топора в толстый ствол дерева, дружинный в последний раз кувыркнулся и встал на ноги. – О черт! – один топор улетел дальше, в глубокий сугроб. Проваливаясь и ругаясь, мастер выловил пропажу, накинул плащ, оглянулся. - Только этого еще не хватало! – в пылу тренировки он не заметил, как на поляну бесшумно вышла волчья стая. Худые, ободранные лесные звери не напугали бы человека с оружием, но тут – матерый вожак, в холке по пояс невысокому Аникею, шесть волков поменьше и волчица. «Щенная…А может, и логово рядом. Дело дрянь», - оценил обстановку дружинный. Соображать надо было быстро – сожрут и косточек не оставят, проглотят вместе с топорами, и поминай, как звали! Аникей отступил обратно к дереву, некстати вспомнилась летняя битва с язычниками – тогда он тоже был один против шести или восьми, но то люди, а тут звери лютые, голодные, вон как слюна из пасти течет! Не приведи Господь, бешеные! Можно было спастись на дереве – но долго ли на морозе просидишь? Нет, надо пробиваться. Вожак медленно подходил, стая сжимала круг. Больше ждать не было сил – дружинный атаковал, первым же ударом разрубив череп ближайшему волку. На беду, это и оказалась брюхатая волчица. Горячая кровь залила снег, стая взвыла и со всех сторон набросилась на убийцу подруги. Аникей отбивался с двух рук, но почуявшие кровь и слабость звери сплелись в один зубастый вихрь, сминая чужака, вдавливая в дерево. В сапог вцепились клыки, прокусили толстую кожу. Мастер отправил точным пинком волка в ближайший сугроб, но тут кинулись сразу трое – двое рвали и тянули плащ, стараясь свалить человека в снег, третий целился в горло. «Не уйти. Вот теперь точно все. Какая глупость…Это надо же – заблудился в лесу и загрызли волки!» Стало противно и смешно. Прокушенный сапог отяжелел от крови, начал бить озноб и кружиться голова. Еще пара ударов – и свалят с ног, тогда все. Аникей бросил топор и попытался ухватиться за нижнюю ветку и подтянуться – но тут со спины кинулся вожак, они покатились по снегу, у самого лица щелкнули зубы, запахло кровью и гнилью из волчьей пасти. Тяжелая туша давила на грудь. Мастер невольно зажмурился. - Аникей!!! Не может быть. Просто не может быть – и все. Но…Стало легко. Аникей осторожно открыл глаза и увидел оскаленную морду мертвого вожака. В мохнатом боку торчала стрела. Остальные звери сбились в кучу, рычали, выли, но нападать не смели. На поляне стоял человек в таком же алом плаще с луком в руках, рядом – крепкий отрок с двумя смолистыми факелами, кого-то неуловимо напоминавший. - Иди сюда, господин. Дикий зверь огня боится. Ты ранен? - Покусали немного. Спасибо, ратник. Кто вы? Лучник шагнул в круг света. Эти глаза Аникей узнал бы и в кромешной тьме. Финист. Господи Боже…Откуда здесь, среди леса, в такой пурге? - Меня Саввой звать, господин. Вышеня брат, следопыт. - Какой я тебе господин! Зови по имени. Откуда вы здесь? Как меня нашли? Не знал, что у Вышеня есть брат. Аникей сел на снег, снял сапог и стал перевязывать укус. Савва тут же вытащил из кармана какую-то примочку. - Мы в Свирскую крепость идем, Аникей. Меня Вышень к Соколу с весточкой отправил, а тут остановились передохнуть, а Финист и говорит – мол, неладно. И направление указывает. Велел факелы зажечь и бежать – а я за ним. Под успокаивающее бормотание Саввы Аникей немного выдохнул и осторожно поднялся. – Погоди, не части. Финист же не разговаривает. Как ты его понял? - Да не впервой. Не всегда слова нужны, чтоб понять. - А кто тогда меня звал? Кто кричал? - Я. Я тебя звал, Аникей. Дружинный разжал руки, выронил сапог и сел в снег. - Так, я пойду дорогу проверю. Вон уже и крепость-то, дошли почти. Тут прямо и на тропу – а там рукой подать. – Савва воткнул один факел в снег и скрылся за деревьями. Вдалеке выла осиротевшая стая – волки позорно бежали. Финист закинул лук за спину и протянул руку. Аникей, не глядя, вцепился в теплые пальцы своими, окровавленными и обмороженными. Лучник молча сжал его руки, согревая, накрыл теплым мехом плаща. Так они и стояли – в лесу, среди трупов волков и луж крови. Минуту, две…вечность. - Ты вернулся. Я уже и не верил… - Ты звал. Я пришел. - Ты разговариваешь? - Редко. Только когда очень нужно. Когда от того зависит жизнь. Понимаешь? - Да. Финист! Я хотел сказать…еще тогда, летом, помнишь? Вечер, песня, Вышень пел, - заспешил, путаясь в словах и растерявший свою уверенность и красноречие, Аникей. Но Финист жестом остановил его – мол, не надо ничего говорить. И снова прижал к себе. Ну и правильно. А что тут скажешь?