Постарайся выжить

      Я всегда ненавидел утро.       Это надоедливое солнце, настырно пихающее свои лучи мне прямо в глаза, раздражающее слащавое чириканье птиц. Прохладный ветер, врывающийся в полуоткрытое окошко и забирающийся под мое одеяло. Тихое и грустное пение мамы на кухне. Ее срывающийся, хриплый голос. Каждое утро, пялясь в потолок над своей головой, я думаю: почему она поет? Все время одну и ту же песню, почему? Я не знаю. А мама, каждое утро стоя у пустых шкафчиков и ящичков, думает: чем мне сегодня кормить своих детей? Где достать хоть немного еды? Она не знает. К слову, никто в нашем дистрикте этого не знает.       Утро — худшее время суток. Все, чего хочется — это просто свернуться калачиком под одеялом, обхватить голову руками и лежать так часами, не высовываясь до самого вечера. Даже утро собственного дня рождения не приводит меня в восторг, то же самое касается и Рождества. Праздники не в радость, ничто не в радость, если ты живешь в Двенадцатом.       Все утра я ненавижу одинаково. Хотя… нет. Есть одно такое утро в году, которое я презираю сильнее всех, сильнее всего на белом свете. Оно приходит каждый год, каждое лето, и от него не спрятаться под одеялом, не укрыться за занавешенными окнами. Это утро приносит горе не только в мой дом, не только в мой дистрикт, это утро ненавижу не я один. Оно наводит ужас на всю страну, на все двенадцать округов Панема. И сегодня именно такое утро.       Утро Жатвы.       Это мой пятый раз; мое имя написано на двадцати бумажках. На пяти из них по закону, а остальные — плата за тессеры, которые я брал несколько лет подряд, чтобы хоть как-то поддержать жизнь семьи. Двадцать на несколько тысяч. Что ж, мои шансы довольно велики. Вообще-то, мои шансы всегда велики. Именно поэтому сама церемония Жатвы меня абсолютно не волнует. Не волновала и в прошлом году, и в позапрошлом, и даже тогда, когда мне едва исполнилось двенадцать. Это не храбрость. Это не надежда на лучший исход. Это не уверенность в том, что повезет. Это равнодушие.       Окружающие считают меня излишне самонадеянным, самоуверенным и даже самовлюбленным. Учителя в открытую зовут меня эгоистом, а местные девчонки упрекают за бесчувственность. Что я могу сказать на это? Мне плевать. На них. На весь мир. Даже на себя. Однако, признаться честно, я не всегда был таким. И утра я тоже на самом деле не всегда ненавидел. Было время, когда я радовался дням рождения и другим праздникам. Было время, когда я радовался каждому дню.       Лет десять назад все соседи души во мне не чаяли. Я был любопытным ребенком, которого интересовало все на свете, а в особенности живая природа. Весь наш дом был завален банками с насекомыми — я собирал жуков, бабочек и мотыльков, давал имена абсолютно каждому и держал их под своим наблюдением. Всё это очень веселило маму. Местные мужчины хлопали меня по плечу как равного себе и заявляли, что моей будущей жене очень повезет. «Надо же, какой милый, улыбчивый мальчик! — восклицали женщины, а потом говорили моей маме: — Он вырастет добродушным и воспитанным!» И все они, как один, ошибались.       То была будто и не моя жизнь, то был не я. В любом случае, это было. Было и прошло. Все давно в прошлом. А прошлое мертво — я сам убил его, задушил собственными руками. Значит, нет смысла думать о нем, нет смысла вспоминать. Однако я вспоминаю.       Мое прошлое навещает меня по ночам — в моих снах. Мне снится моя коллекция насекомых, мне снятся мои старые друзья и детские рисунки. Мне снится отец.       Его рука, занесенная для удара.       И мамин отчаянный крик.