Край судьбы

Автобус мерно покачивало на рессорах при движении. Спортсмены галдели внутри салона, затеяв очередную игру, перемежаемую фотосессиями на мобильные и съемками для соцсетей. Макс, которому быстро надоело смотреть в окошко на пробегающие пейзажи, третировал мать вопросами в духе: - А почему дорога? А как облака бегут по небу? А если у автобуса колесо отвалится, мы все перевернемся?- добрый мальчик- А почему кошки мяукают, а собаки лают?. В общем, в конце концов мальчик понял, что мама в каком-то неправильном настроении и решил уйти туда, где было намного интереснее и публика податливее, так что сбежал в переднюю часть салона, присоединившись к гудящей банде. Этери выдохнула и наконец получила возможность пролистать сообщения, последнее из которых видела еще до начала вчерашнего шоу. Потом было суетно от поклонников и забот. А появившийся из прошлого мужчина выбил почву окончательно и по возвращении стало и вовсе не до посланий в сотовом. Много было по работе, по прошедшему туру, уведомления из соцсетей, наконец дошла до Дишкиных сообщений. Первое же содержало аудиофайл и пояснение: “Даниил Маркович предложил на произвольный”. Этери подключила наушники и нажала воспроизведение. Баритон Брюно Пельте вкрадчиво пощекотал душу первой фразой “Dis moi…”, притормозил, словно убеждаясь, что дверь в сердце ему открыта, и продолжил “tu le savais, je t’aime, c’est trop tard quand même…”. Было медленно, плавно, красиво. Завораживающе прекрасно. Даже не зная французского, не возникало сомнений, что мужской голос исповедуется в любви, безнадежной, потерянной, невозвратной. Голос набирал силу, рояль следовал за этой силой, оформляя исповедь болящего сердца. Если сделать хорошую хореографию, оформить правильными вставками, чтобы набрать хронометраж на 4 с половиной минуты, то программа могла получиться совершенно хрустальная, точнее “Хрустальная”, в фирменном стиле штаба Тутберидзе. Диша с Глебом такого пока не катали, да и Этери не припомнит, чтобы Глейхенгауз что-то похожее ставил с момента ухода от них. Женщина пробежала взглядом все, написанное Дианой следом, точнее сообщения, пересланные из ее мессенджера матери. Их источником, очевидно, был хореограф, поясняющий, о чем музыкальное сопровождение и будущая постановка. Блондинка вздрогнула над первой же фразой: “И я вижу её, и теряю её, и скорблю, и скорбь моя подобна солнцу в холодной воде. Поль Элюар” Дальше шло перечисление автора музыки, исполнителя, названия фильма, из которого взята мелодия. И стало понятно, к чему цитата. “Немного солнца в холодной воде”. Сам фильм Тутберидзе не видела, но название точно слышала, кажется только не про кино ,а про книгу. Забралась в поисковик. Убедилась в своей правоте. Нет, Саган Этери Георгиевну не привлекала, любовные страдания, пожалуй, не про нее, тем более французские. А вот песня была прекрасна. Следующим комментарием Даня объяснял, что он планирует поставить: “Это будет история глупого расставания и большой любви. Люди покидают друг друга, потому что не могут услышать и понять, простить друг другу ошибки. Страдают, продолжают любить, хотят снова объединиться, но слишком горды и обижены, чтобы оставаться рядом. И наконец оба понимают, что их счастье возможно только вместе. И этим стремлением объединиться танец заканчивается” Описание программы, наложенное на стоящую на повторе песню, внезапно увиделось удивительно пронзительным и почему-то нечестно близким. Неизвестно, поймет ли что-нибудь из этого публика, смогут ли Диша и Глеб тонко выкатать такую программу, чтобы она зазвучала, но Этери ее видела. Видела легкое женское тело, мечущееся порывами любви, гордости, обид, страхов и душевной боли. Видела себя в этих движениях. Как же справится с программой Данечка? Наверное, совсем иначе, найдет что-то другое. Ей было интересно. И это будет непросто. Последний текстовый блок шел с пояснением “перевод”: Поговори со мной! Ведь ты знала, что я люблю тебя?! Или теперь все равно уже поздно?! Поговори со мной! Я бы сделал для тебя что угодно! И я бы умер раньше, может быть, задолго до тебя, если бы знал, почему ты сделала это сегодня вечером, моя любовь, моя надежда … Поговори со мной! Нет, я не знал, что любовь была тобой ... Поговори со мной, ты должна понять, что я заблудился в собственных ошибках и ничего не видел вокруг, не более того ... Но стоит тебе сказать, что мы очень любим друг друга, и мы снова счастливы … И это было тоже нежно и красиво. Звучало надеждой на будущее. И горьким опытом неудачи. “Диш, а вы уверены с Глебом, что сможете это показать?”- улетело в чат от матери. В чем она не сомневалась, что сама могла б такое поставить и научить своих девчонок катать так, чтобы души зрителей плакали по глупо потерянной любви. Этери вообще удавалось на льду рассказывать большие истории-исповеди. Вот и в этой музыке ей бы нашлось, о чем поговорить с миром. Глейхенгауз до сих пор умел выбирать то, на что отзывалась ее душа. Все же было в их дуэте постоянное неосознанно-одноволновое движение, не испарившееся за годы. И расставание с ним, даже без приложения в виде Макса, давалось Этери тяжело. Ей не хватало его соощущения в программе, совпадения вкусов в музыке, истории, движении. Пальцы сами набрали в поиске название фильма, открыли первую же ссылку на незнакомое кино и почти на два часа фигурная банда потеряла руководителя, вглядывающуюся, вслушивающуюся в фильм, созданный еще до ее рождения. Закончила просмотр женщина с горьким и странным выражением на лице. В душе вилась мысль о том, что для предательства любви надо так мало. Фильм о двух предателях. Нет, она хочет историю на льду про другое. Пусть эти двое поговорят, не так много оба согрешили, чтобы не иметь права на взаимное прощение. Хотя, кто тут разберет, где оно - “много” Серега сидит напротив нее в кабинете и негромко увещевает: “Этери, ты ошибаешься! Он, конечно, дрянь, но он отец этому ребенку! Этери!” Она упрямо и непреклонно отказывается принимать его слова. “У него другая семья… или будет другая семья. А это… несчастный случай и моя непредусмотрительность!” “Я все равно расскажу, даже если ты против!- не прекращает настаивать Дудаков.- Ты не понимаешь, но нам, мужчинам, тоже важно знать, что у нас будут дети! Так нельзя!” Она снова упрямо мотает головой: “Нет! Сереж, у него невеста беременная! Очень удачно завалиться с новостью в ее беременность о том, что будущий отец ее ребенка не умеет предохраняться не только с ней, но еще и с бывшей начальницей!” Мужчина снова в упор смотрит на собеседницу: “Так нельзя, Этери! Нельзя за взрослого человека решать, что ему делать с его ошибками! И как за них платить!” Губы Тутберидзе поджимаются в тонкую злую нитку, и в ответ ледяным шепотом несется: “Вот и не мешай мне платить за мою ошибку!” Дудаков в тот день так шарахнул дверью кабинета о косяк, что Этери пожалела дверь. Но даже сейчас ей было трудно представить ситуацию, в которой информация о Максе была бы в тот момент уместной и правильной. А главное не выглядела бы жалкой попыткой вернуться в жизнь мужчины, тем более, что ты сама потребовала от него уйти из твоего мира. На белый бланк из гинекологии Этери смотрела пустыми глазами, кажется, не могла осознать то, что видела. Напротив сидела стройненькая девушка, закладывающая дрожащими пальцами за ухо темную прядь прямых волос. Глаза у собеседницы Тутберидзе были красные, зареванные. И, между тем, брюнетка не прекращала монолога: - Этери Георгиевна, вы же должны понимать, как трудно растить ребенка без отца! У вас самой хоть мама была и квартира в Москве, а мне придется вернуться на малую родину, тут у меня просто никого!- голос сорвался.- Пожалуйста, отпустите его! - Я не держу Даниила,- резко исправила женщина визави. - Да, конечно,- тут же согласились с ней.- Но тогда… прогоните!- голос напротив задрожал новыми слезами.- Он же просто увлечен, у него пройдет! Вы слишком яркая женщина, снизошедшая до простого смертного! Ему лестно, но, какое будущее вас ждет вместе? Это же не про семью, не про жизнь! А у нас может быть настоящая семья, ребенок! Отпустите его! Прогоните! На белом больничном бланке датированным вчерашним числом четко пропечатанные цифры 8-9 неделя беременности. Это определяло все. В конце концов Данина девушка права. Их короткий роман - не про жизнь. Более того, в нем уже есть измена, закончившаяся беременностью другой женщины. Куда уж больше и куда уж дальше? Хорошо,- вздыхает блондинка,- я разберусь! Вчерашнее короткое общение с Даней показало, что “про жизнь”, кажется, и там не получилось. Но девочка хотя бы рожала не одна. Не одна воспитывает. У ребенка куда как более достойная жизнь, чем была бы, останься его мать без поддержки. Выходит, все правильно. Не о чем жалеть!