ВЕДЬМА

Ночь выдалась беспокойной. Формально они спали. Но не спали. Даня ворочался. Ходил. Выходил курить. И не свой этот пар, а где-то нашел настоящие сигареты. Видно он уже обжился достаточно неплохо у нее в квартире, раз начал делать нычки. Под утро ее выключило. И это стало спасением. А когда она проснулась с беспокойным стуком сердца — его уже не было. — Дань… Позвала его. В ответ прилетела тишина. Тишина. Пустота. Одиночество. Как тогда. Снова они разрушили все сами. Она разрушила. Значит так тому и быть. Или нет? Никаких записок на холодильнике. Никаких прописей на зеркале в ванной. Где еще могут быть следы сНежного человека в ее квартире? Постель уже остыла. Значит уехал давно. Машины во дворе не было. Сообщений в телефоне тоже. Хотя в сети. На связи. Звонить? Не звонить. Неправду говорят, что тяжелее всего даются людям три слова — Я.Тебя.Люблю. С этим было все в порядке. Прошло легко. Потому, что было и так понятно. Потому, что было естественно. Тяжелее всего ему в жизни дались другие слова. Он никогда об этом не задумывался. Хотя всегда был в окружении детей. Но то, как бы, было понарошку. Не свои же дети. Хоть и называл их своими. Всегда была возможность отступления. А тут — на всю жизнь. Он был не дурак. Понимал, почему его торопят. Он был опытный не дурак. Слишком хорошо знал эту женщину. Свою женщину: если она что-то решила — всё, с дороги ее ничего не собьет. Решения принимаются долго, взвешенно, часто самостоятельно. Но выполняются мгновенно. И он прекрасно понимал, тем более она не скрывала, если не он, значит будет другой. А другому он ее отдавать больше не намерен. Уже пробовали. Плохо. Больно. Неправильно. Двоим — плохо, больно и неправильно. С ней рядом было ощущение правильности. С ней рядом было ощущения дома, где бы они не были. В любой стране он был дома, если она была рядом. Самые тяжелые три слова. Он сидел в тиши. В одиночестве. Но разговаривал. Ему сейчас нужен был совет. Ему казалось, что он сейчас своими руками ломает себе жизнь. Плохо, когда обстоятельства так складываются, что переворачивают твою жизнь. Но это воспринимается уже нормально. Да, так сложилось. Да, от тебя ничего не зависит. Но хуже всего ее сломать собственными руками. Он разрушит все сам? Или разрушит, если примет решение не разрушать? Много раз набирались три слова в телефоне. Разные слова. Но каждый раз стирались. Он посмотрел на цифры. Самые черные даты. 13 ноября и 29 августа. Он посмотрел на цифры. 43. В 1991 маме было 43. Это тоже был последний вагон. Но отцу было легче. Он был тогда взрослее. Ему тоже было 43. Или… может быть было совсем не так? И его просто ждали и любили. Просто обожали и воспитывали. И не было никаких преодолений в голове, а была просто любовь? Он так и запомнил свое детство — одна сплошная, большая, концентрированная любовь. Сколько же он ее впитал? Неужели все ушло в никуда и ничего не осталось? Не осталось ничего, что он смог бы передать своему ребенку? Свой ребенок…звучит… страшно? Нет! Звучит… удивительно! — Мама, папа, — сказал он впервые вслух, — я вырос. Я стал взрослым. Спасибо вам за жизнь. И он отправил: Я. Не. Против. Я. Тебя. Люблю. Я. Всегда. Рядом.