Контроль в шкатулке

      С самого детства нам говорят, как важно иметь контроль над своей жизнью.       Деловые бизнес-коучи из телевизора, оптимистичные женщины из маминых фитнес-кассет, умные книжки и призрачные школьные психологи — все твердят одно:       «Контроль — ключ к силе».       Саша чувствовала себя слабой. Саша не могла контролировать весомую часть своей жизни — родителей.       Саша просто не могла контролировать ежедневные скандалы или гробовую тишину за обедом.       Все молчат, но расставание уже неизбежно.       Неизбежны серые коридоры, подавленные очереди, вздохи деловитых дяденек.       Неизбежны и шуршащие документы о разделении имущества, которые мучали Сашу в кошмарах каждую ночь.       Она понимала, что она и есть родительское имущество.       Родной дом стал для неё тюрьмой, где она задыхалась от напряженности в воздухе, в удущающем ощущении собственной беспомощности.       Потолок над кроватью, зубная щетка, школьная форма, завтрак, рюкзак.       Депрессивная рутина заканчивалась, как только её черные туфельки переступали через порог, знаменуя долгожданный момент характерным цоканьем каблучков.       Начало свободы для неё звучит именно как цоканье каблучков, возвращающий контроль в её руки.       Контроль над собой, подругами, ситуацией, людьми вокруг.       На свободе она всемогуща, влиятельна и, бесспорно, очаровательна. Свежий воздух расковывает, позволяет обращать на себя недостающее внимание и упиваться собственной безнаказанностью.       Свобода становится козлом отпущения, на котором вымещают всю накопленную ярость, перемалывая её в неисчерпаемый источник энергии для развлечения.       Развлекалась Саша своеобразно, пропадая на воле до самого вечера.       Заигрываясь, она под соусом шутки подбивала подруг на сомнительные авантюры, всегда находясь у руля.       Иногда авантюру можно было назвать шалостью, а иногда — настоящим хулиганством.       Несмотря на опущенные глаза Марси, несмотря на неуверенное бормотание Энн, она не давала поблажки подругам.       Она могла заступиться за них постфактум, но никогда не давала отступить назад в моменте.       Один раз их трио появилось в кабинете директора. Чете Ву одного раза хватило сполна.       Мар-Мар стала всё чаще пропадать с контроль-радара, оправдываясь учёбой.       Мар-Мар всё чаще отводила глаза, неловко поправляла чёлку, мяла рукав толстовки и посреди разговора закрывала свой шкафчик, убегая в библиотеку с огромной стопкой книг.       Убегала она шустро, но в своей извечной манере: подскальзываясь, спотыкаясь и падая.       Прикладывая лёд к ушибленным коленкам в медпункте, Марси мечтала вопреки всему вернуться к друзьям и продолжить приключения с ними, как раньше.       Ей больше не хотелось слышать рассказы о чудесных выходных, которые Саша и Энн провели без неё. Каждый день, приходя домой, она делала глубокий вдох и заваливала их групповой чат смешными картинками с лягушками в забавных шляпках, милыми котиками и километровыми эссе о градации характера вымышленных персонажей сюжетных игр.       Другими словами, делала всё, чтобы самые близкие люди не забывали о ней.       Саша бунтовала против взрослых и отказывалась понимать, почему ранимая Мар-Мар не может дать отпор своим родителям.       Саша ненавидела взрослых и высмеивала Энн за то, что та после школы спешит домой кушать мамочкин тайский Том Ям.       Какая прелесть.       Неужели они не видят, что свобода от указок взрослых дарит миру новые краски, превращая забитые коридоры школы святого Джеймса и улицы Сан-Франциско в райский сад?       Какая жалость.       Кто же знал, что в каждом раю существует яблоко раздора… Кто же знал, что в их саду запретный плод обретёт форму музыкальной шкатулки.       Саша окончательно потеряла контроль в тот вечер, когда на детской площадке открылась эта проклятая шкатулка.       Розовые, синие, зелёные молнии возникли внезапно, разделив подруг окончательно.       Ослепительная вспышка выбросила Сашу на границе топких болот и скалистых гор.       Она понятия не имела, где Марси и Энн и где она сама, а жабьи копья откровенно мешали опомниться.       Стало ли легче, когда её засадили в темницу и ситуация начала проясняться?       Нет. Не стало. Стало только хуже.       Девочка за решёткой не могла думать ни о чем другом, кроме подруг.       Как бы ни жала цепь, как бы ни было сыро и грязно, Саша как-нибудь это переживёт. У неё есть хоть какая-то крыша над головой, джинсовка, которой можно укрыться, круглосуточное отвратное питание и источники информации.       Каждую неделю появляется новый жабий сторож, на которого манипулятор распространял жизненно необходимый контроль и выуживал все нужные сведения, улыбаясь и болтая как ни в чём не бывало.       Столица, тритоны, жабы, лягушки с болота. Налаженная система оброка.       Саша была уверена, что выживет, выберется отсюда. Дело времени.       А вот Энн и Марси...       Что если им не так повезло? Что если их съели гигантские жуки? Что если они замёрзли насмерть? Что если дикари-амфибии их не пощадили?       Энн ещё куда не шло, но неуклюжая Мар-Мар никогда не отличалась осторожностью, грозясь когда-нибудь довести себя до могилы.       Саша потеряла контроль и билась в догадках, как её друзья справляются без крепкой руки лидера и справляются ли вообще.       В какой-то момент Саша поняла, что неуверена даже в присутствии подруг в новом странном мире. Ей было легче смириться с мыслью о том, что друзья мертвы, чем с мыслью о полном одиночестве.       Глядя на скелет какой-то жабы в кандалах, ей мерещились скелеты подруг детства и становилось по-настоящему страшно.       Нет. Они живы, Энн и Марси живы, с ними всё в порядке.       Она сходила с ума от голода, страха, потерянности и волнения, теряя контроль даже над собой.       Билась головой о стену, билась головой о ржавые прутья.       Даже часы покоя тревожила вода, капающая с протекающей крыши, ежесекундно мешая ей спать. Бессонными ночами оставалось только продолжать думать о плохом.       Вэйбрайт давилась похлебкой из кузнечиков и выцарапывала на стене дурацкие надписи и черточки, считая все закаты и рассветы.       Окно тюремной камеры было единственной отрадой. Вид из окна приносил ей облегчение.       Да, девочки где-то там, за хребтами заснеженных гор. Живые и невредимые. Они каждый день смотрят с ней на один и тот же кроваво-красный полумесяц, считают одни и те же крохотные звёзды.       Она их найдёт, обязательно найдёт.       И всё будет, как прежде.       Деревянная дверь с грохотом отворялась, пропуская капитана внутрь тюремного помещения.       В сумерках жабью морду освещали только светящиеся жёлтые грибы, проросшие в щелях между каменных блоков, формирующих стены башни.       Его единственный живой глаз тоже можно было считать источником света, что время от времени мигал в темноте.       Несмотря на устрашающий вид, голос у командира был весьма интеллигентный, что никак не клеилось с вечно недовольной рожей.       Саше так и хотелось взять кирпич и бросить в эту настойчивую жабу, что постоянно являлась к ней с бестолковыми допросами.       Однако агрессия значительно сокращала её шансы оказаться по ту сторону решётки, а значит и не рассматривалась как вариант.       — Существо, я навестил тебя снова, чтобы получить ответы...       — Дорогой Граймзи, мне надоело повторять, — из раза в раз выдыхала девочка, отворачиваясь лицом к окну, — Я не знаю, как я сюда попала, я просто хочу найти друзей и вернуться домой.       На наводящие вопросы она никогда не отвечала, скучая, наблюдала за движением серых облаков на тёмном небе, подперев щеки руками.       Как бы капитан ни кричал и ни бесился, прыгая на месте и хватаясь за прутья, поделать он ничего не мог. Только продолжать навещать заключенную.       В один из таких допросов, в окнах темницы показались гигантские цапли, обожающие вкус свежей земноводной плоти.       Жабка-оркестр привлекла внимание птиц к башне, битком набитой их ужином.       Клюв цапли, багровый от остатков крови, с лёгкостью пробил стену темницы, и Саша наконец-то смогла выплеснуть все свои негативные эмоции на плотоядную птицу, показав чудеса акробатики и вмазав ей сначала миской со своим перекусом, а потом и целой бочкой, спасая своего угнетателя от съедения заживо.       — Черлидинг, веришь или нет, — пояснила она в ответ на удивлённое выражение жабьей физиономии капитана, отряхивая руки.       Примерно с этого момента и началось их сотрудничество.       Храброе сражение с цаплями и пара полезных советов по софт-скиллам быстро продвинули её по карьерной лестнице, сделав заключённую лейтенантом.       Комплименты — вот настоящая магия.       Девочка победила плотоядных птиц, выполнив свою часть сделки, и могла уйти одиноко блуждать по диким землям Амфибии в поисках подруг.       Но Грайм предложил более выгодную альтернативу. Альтернативу, подразумевающую обожаемый ею контроль. Контроль не только над подчинёнными капитана, но и над всей долиной.       Все эти перепуганные одноклассники, опасающиееся лишний раз посмотреть ей в глаза, — детский сад.       Саше дали вкусить настоящую власть, которой у неё ещё никогда не было.       Лягушки восстают, лягушки не платят налоги, лягушки возносят своих собственных кумиров... Такое проявление самостоятельности всегда карается.       Карается жестоко, без всякого предупреждения.       Это просто слизкие маленькие лягушки. Они не важны, но идеальны для порабощения.       Жабы жгли деревни, в которых вспыхивали костры революции, жгли плакаты с Хопадайей Плантером.       Те поселения, что задерживали оброк, подвергались грабежу. Из маленьких домиков выносили всё, что плохо лежит, заполняя доверху телеги, с запряженными в них гигантскими пауками.       В пустых чёрных глазах членистоногих тяжеловозов отражались илистые дороги топей. Тишину болот нарушали только жабьи караваны с награбленным добром.       И разве это можно назвать грабежом? Нет-нет, они забирают своё.       Тритоны ничем не лучше жаб.       По рассказам Грайма, тритоны — это кучка олигархов, строящих из себя аристократов. Просвещенная элита, которой всегда сытно, тепло и беззаботно.       Именно цветущая столица отбирает деньги у бедных фермеров.       Жабы — связующее звено, покорно выполняющее свою работу. Грязную, опасную работу.       Король видит в жабах только то, что ему выгодно — пушечное мясо.       В какую-то из бессонных ночей зародилась размытая мечта о собственной революции, масштабы которой лягушечкам даже и не снились.       Свержение короля... А неплохо звучит.       Скорее всего, мечты и заставляли Сашу усердно трудиться, тренируя армию. Она контролировала успехи чуть ли не каждого воина, способного пережить её тренировки.       Ежедневно рекрутов ожидали прыжки в высоту, в длину, рукопашные бои, поединки на мечах и обучение совершенно новому для них искусству тай-чи.       В свободное от работы время лейтенант Вэйбрайт, прослывшая в долине Королевой Битвы, получала что хочет и когда хочет. И конечно, она считала, что заработала это по праву, ведя за собой жабью армию.       У неё появилась свита, собиравшая её в бой, уникальный меч, коллекция кинжалов, собственный мерчендайз и даже декоративный замок с милым садиком, где листву деревьев подстригали в форме сердечек.       Её условия проживания заметно улучшились. Теперь у неё были приватные покои, личный шеф-повар, готовивший еду более менее похожую на человеческую, и в любой момент можно было приказать нагреть воды для принятия настоящей человеческой ванны.       Это не то, что она имела в виду, когда хотела стать средневековой принцессой в детстве, но всяко лучше сырой темницы, не так ли?       Если подытожить — многое изменилось. Саша изменилась, и ей это нравилось.       И даже несмотря на некоторые неудобства, калифорнийские будни никогда не сравнились бы с новой жизнью.       Дома она ученица средней школы, а в Амфибии — протеже главнокомандующего, у которого есть все шансы стать будущим правителем этих земель.       В Сан-Франциско у неё был контроль, но в Амфибии его стало гораздо больше.       Это подрывало настрой вернуться домой, но одно Саша знала точно — ей нужно найти подруг. Чем быстрее, тем лучше.       Комната молодого лейтенанта пестрила красками прошлого, напоминая о лучших временах на Земле. Многое в ней напоминало о беззаботном детстве, проведенном с Энн и Марси, начиная с никогда не пустующих подносов со сластями и заканчивая большими мягкими игрушками на ярко-жёлтом ложе, над которым красовалась картина с цаплей, напоминающая о триумфе. Остальные стены украшали постеры с красивыми парнями любимых корейских бойз-бендов и гобелены с инициалами девочки.       Самой главной частью экспозиции была её собственная статуя в полный рост и менее торжественные бюсты на пьедесталах у входа, созданные лучшим скульптором болот. Наличие архитектурных изваяний превращало покои в подобие музея, тешащего самолюбие владелицы.       Её актуальное состояние олицетворяли рабочий стол и троноподобное кресло, что отличались от остального интерьера своей мрачностью.       Распахнув дверь, командир вяло снял с себя плащ и бросил его на пол, на красный ковёр, усыпанный фантиками от конфет, одеждой и амуницией.       Свечи ещё не зажигали. Личные хоромы освещались только редкими грибами-светочами и алой лунной.       Снаружи доносились звуки пира: неподалёку жабы ещё праздновали вечер пятницы, распевая песни и расплескивая содержимое баклажек.       Песнопения, лютня, трубы и тамбурин сливались в одно раздражающее жужжание у подножья башни, заставляя каждую пятницу оплакивать отсутсвие застеклённых окон. Выходные начинались для лейтенанта головной болью, но веселью никто никогда не препятствовал.       На целые два дня новоиспечённый тиран оставит жаб в покое, чем не повод для вечеринки?       Устало вздохнув, Саша сняла земную резинку со светлых волос и, надев её на запястье, достала из-за пазухи кольчуги немного мятую фотографию.       — Подождите ещё немного, девочки, — обратилась она к фотографии, проведя по ней рукой, — Обещаю, я скоро вас найду и мы вернёмся домой.       Она скучала по ним. Скучала по ним больше, чем по родному дому.       Очередная длинная ночь, снова проводимая наедине с собой, обещала быть красивой: почти полная луна, тёмное звёздное небо и целая долина у подножия скалы жабьей башни.       По неизвестной ей причине, эта ночь казалась особенной, не похожей ни на одну другую, проведенную здесь. Закрыв глаза, Саша всей своей сущностью вдруг ощутила, как крепнет связь с подругами.       Ей показалось, что где-то неподалёку она услышала звуки скрипки. Движения смычка по струнам напрочь отказывались сливаться с жабьей катавасией.       Она бы ни за что не поверила, что ночные дуновения ветра принесли игру скрипки из близлежащего фермерского города.       Скрипка перестала звучать на секунду и продолжила снова, менее профессионально, словно инструмент отдали в руки тому, кто в музыке совсем не смыслит. Этот кто-то смеялся так живо и знакомо, не унывая после всех неудавшихся попыток правильно держать смычок.       Ей показалось, что где-то рядом кто-то читает книгу. Читает книгу толстую, с полусотней страниц, не меньше.       До неё доносилось капанье раскалённого воска на блюдце подсвечника, шелест пожелтевшей бумаги и тихие милые вздохи читателя, нарушающие тишину одной из спален замка, чьи коралловые коридоры давно погрузились в сон.       Следом читатель начинает что-то искать, перебирая свои вещи. Судя по звукам стекающих чернил и мягкого царапанья, этот книжный червячок начал делать заметки по прочитанной книге.       Тяжелая дверь её покоев скрипнула, впустив жабьего капитана внутрь.       Неприятный слуху скрип отвлек лейтенанта от созерцания ночи и размышлений, заставив обернуться на своего более опытного коллегу.       — Я бы хотел вернуть свой кинжал, — прокашлявшись, обратился к ней Грайм, протянув свою размашистую лапищу в ожидании подношения.       — Мы вроде договорились не трепать друг другу нервы после отбоя, разве нет?       — Не отдашь кинжал, не узнаешь новостей.       Саша не сдвинулась с места, презрительно прищурившись.       В ответ на её бездействие капитан равнодушно пожал плечами, заскрипев доспехами.       — Что ж. С другой стороны, меньше знаешь, крепче спишь...       Кинжал врезался в грубое дерево, опасно близко к живому глазу капитана, небеспочвенно пригрозив ему полной потерей зрения.       Лейтенант Вэйбрайт, метнувшая ножик, подошла ближе к главнокомандующему и игриво подложила ладонь под бледную щеку.       Вид тусклых огней лягушачьей долины в окне она оставила тлеть на фоне её порозовевших глаз, светящихся властным коварством в полутьме.       Вид тусклых огней долины, полной слизких болотных должников, где расположен небольшой городок Вартвуд. Капитану донесли, что оттуда вернулась группа жаб, ведавшая о странном существе, живущем в городе. Cуществе, так похожем на Сашу.       — Новости? Надеюсь, хорошие?       Капитан зловеще улыбнулся, обнажив острые желтые клыки. Его оскал был способен напугать даже самую свирепую осу-убийцу, которая была воинственной жабе на один зубок.       — Хорошие. Хорошие для нас обоих.       Сашу ждала долгожданная встреча на мосту, долгожданное воссоединение с подругой.       В тот теплый вечер лёгкий ветер колыхал кувшинки на поверхности реки, что зеркалила небесный купол.       Укутавшись в темный плащ, Саша рассматривала своё отражение в водной глади, стараясь не обращать внимания на жабью армию, скрытую в ночи по правую руку от неё.       Ей казалось, что она достигла высот, стала лучшей версией себя. Ей казалось, что обычная школьница, увядавшая в кандалах родительского расставания, утопла в цветущей зелени.       — Саша?       Развернувшись на знакомый голос, девушка забыла, как дышать.       Словно все это было не взаправду, а одним беспокойным сном, пока они не встретились снова. Фиолетовая школьная форма, листья в кудрях и игривый голубой блеск в бездонных черных глазах пробуждали давно забытые эмоции покоя и беззаботности, контрастирующие с эйфорией объятий, обещающих переломать обеим все рёбра.       Объятья были родными, человеческими... В них Саша наконец-то почувствовала себя счастливой.       Подруги пищали от счастья, перекрикиваясь признаниями в любви, предвкушая, что ближайший вечер они проведут за обсуждением новостей.       Приятно было наблюдать, с каким восхищением Энн рассматривала комнату юного лейтенанта, как за обе щеки уплетала почти человеческую еду, чуть не проглотив кетчуп вместе с пиалкой работы лучших жабьих мародёров.       Приятно было помогать ей наматывать бигуди на непослушную копну волос, снова и снова притрагиваясь к плотным мягким локонам.       Приятно было снова видеть свою Энн, слышать её визги и дурацкий смех, отпугивающий всех красивых мальчиков в радиусе воздействия, снова чувствовать её запах...       Мило, что даже вдали от дома она пахла плюмерией и острой едой. Забавно, что плюмерия бывает тупой, что идеально подходило ей, удобной для всех, кроме себя.       Они смеялись вместе над старыми школьными шутейками, попивая травяные чаи на просторном ложе, не подозревая ни о различии во взглядах, ни о назревающем исполнении подлого плана жаб, в разработке которого Саша принимала непосредственное участие.       Много времени утекло с прогулянного препарирования лягушек на Земле. Ранее схожие мнения девочек на счёт скользких амфибий стали расходиться.       Энн, пройдя нелёгкий путь белой вороны в обществе принявших её горожан, нашла в этих существах любящую семью и верных друзей, в то время как Саша продолжала смотреть на местных обитателей с ещё большим отвращением.       На почве различий во взглядах, в решающий момент под красным небом Амфибии Энн встала на сторону скользкой старой лягушки-революционера, что Саша расценила как предательство.       Ей не нравилось, с какой угрозой подруга направляет на неё остриё меча. Заслонив собой жителей Вартвуда, против своей воли собравшихся на вершине башни после жабьего пира, Энн в упор смотрела на школьную подругу.       — Энн, что ты делаешь? Ты серьёзно собираешься рисковать своей жизнью ради говорящих лягушек?       Из раза в раз плести паутину из манипуляций, навязывая Энн сомнения в собственной правоте, было так же легко, как и заплетать подруге косички когда-то. Даже вне дома это не требовало особых усилий.       — Нас вообще не должно было быть здесь. Разве ты не хочешь вернуться домой? Снова увидеть семью?       Саша вплетала в непослушные волосы подруги своё собственное мнение, убеждая, что именно выбранные ею ленты подойдут лучше всего для празднования Сонгкрана.       — Опусти свой меч. Сейчас же.       Саша ничего не знала о тайском Новом годе. Саше долгое время были безразличны семейные ценности, традиции и культура предков подруги, что для Энн являлись неотъемлемой частью жизни. С самого детства никто не слушал скромные рассказы о том, как правильно держать палочки или традиционно кланяться, Саша подстраивала увлечения и характер калифорнийской таиландки на свой вкус, применяя банальные инструменты воздействия.       Саша не пыталась понять Бунчой, только управлять ею.       Энн превращалась в покорную куклу, чья свобода ограничена интересами лидера. С каждым замечанием, каждой новой насмешкой девочка начинала стыдиться себя, своих корней и опекающих родителей всё больше и больше, всё чаще нарушая правила и сбегая от отвественности вместе с Вэйбрайт.       — Конец дискуссии.       Клинок непокорной Энн опускался всё ниже и ниже, а сама она становилась всё более растерянной и послушной, встретившись со знакомым давлением, что всегда преподносилось в обёртке искренней дружеской заботы.       Бунчой поникла, не найдя в себе больше сил сопротивляться такой заботе.       — Вот так, вот это моя девочка. Видишь, это было не так сло...       Под изумлённые подобной наглостью возгласы горожан, Сприг запустил комок земли Саше в лицо и, развеяв туман дурного влияния, пригрозил рогаткой в лапке.       — Как для лучшей подруги Энн, ты плохо её знаешь! — заступился за человека лягушонок, уверенный в каждом своём слове, — Она смелая, она умная и, более того, она не позволит управлять собой такой задире, как ты!       Опозоренная, шипя от гнева стёрла вязкую грязь с щёк, старательно пройдясь по ним перчаткой, и хлестко вытащила подаренный капитаном меч из ножен.       Глаза блеснули пурпуром и, отожествленная с камнем силы, предводительница жаб замахнулась на юного Плентера, захлебываясь в ярости до такой степени, что никакая пощада уже не казалась рациональной. Ей было совершенно не важно, что сверкающее лезвие способно разрубить невинное создание на две части.       Может, в тот момент ей правда хотелось наверстать прогулянное препарирование лягушки, изучить закрытую систему кровообращения наглядно.       Звонкий удар.       Её клинок ударился об сталь меча, ранее выхваченного из лап случайного жабьего солдата. Бунчой дрожащими руками вцепилась в рукоятку, отражая атаку более атлетичной подруги.       — Энн, что ты делаешь? — возмущенно воскликнула Саша, уже настроившись на очередную победу.       — То, что должна была сделать давным-давно, — ответила Энн, приложив последние усилия, — Даю тебе отпор!       Она резко оттолкнула Сашу от себя и, отдышавшись, обернулась к Спригу, выразив свою благодарность:       — Спасибо, что веришь в меня, Сприг.       Розовый лягушонок не просто отобрал у Саши подругу… Он отобрал у неё контроль. А контроль — ключ к силе.       Ключ, стержень которого треснул в её руках.       — Кажется, и у тебя в саду проросло мятежное семя, — приглушенно засмеялся за спиной Грайм, — Ты дала мне множество дельных советов, теперь моя очередь дать тебе один... Заставь её уступить. Потерпишь неудачу, и как прежде никогда уже не будет.       Вэйбрайт не могла позволить этому случиться.       Набравшись решимости, лейтенант кивнула своему капитану, согласившись на его планы, на лживые договоры.       Обстановка накалялась, решающее сражение было неизбежно.       Саше была безразлична сделка, которую Энн заключила с капитаном. Мотивы к битве были личными: она хотела искоренить из Энн её сомнения, глупость и заблуждения, любой ценой заставить Бунчой взять слова назад, пока шансы возобновить контроль не исчерпали себя до последней капли.       Девочки когда-то шутливо дрались ручками и линейками в школе, представляя себя на дуэли. Смех, стук пластика об пластик превратился в звон клинков и тяжёлое дыхание бывших подруг.       — Это просто маленькие склизкие лягушки, Энн. Они не важны, — разнесся эхом крик Саши в разгаре битвы, заставивший народ застыть в напряжённом ожидании.       — Они не просто лягушки, они — мои друзья!       Преисполнившись в отваге, Энн одним движением клинка выбила из рук соперницы меч и кинжал. Те взлетели высоко в воздух, перед тем, как рухнуть близ лейтенанта, упавшего на колени от силы удара.       За долю секунды полёта, кинжал успел рассечь кожу багровой росой.       В легких спёрло воздух, словно кинжал попал именно туда, а поле боя расплылось перед глазами мыльным красным пятном.       Опомниться казалось невозможным. Саша просто не могла в это поверить. Не могла поверить, что по её щеке стекает кровь. Тёплая, почти горячая, кровь обжигала кожу одновременно ненавистью и стыдом.       Она не могла поверить, что эту кровь пролила Энн. Её Энн.       Произошло что-то помимо её поражения. Амфибии пробегали мимо, доносились крики, взрывы... А она все ещё не могла поверить, чувствуя порез под своей рукой.       Кирпичная кладка обвалилась под ней, проигравшая успела только вскрикнуть. От падения с высокой башни её спасла Энн, крепко схватившая за руку, несмотря на разногласия, ибо не могла поступить иначе.       Энн сама еле удерживалась на обломках, и тем не менее не отпускала поледеневшую руку Саши, надломленным голосом убеждая в том, что всё будет хорошо.       В хаосе разрушений спасённая смутно различала адресованные ей слова, переводя взгляд то на полные слез глаза подруги, то на свою скользкую руку, то на лягушачью семью, что пришла им на выручку.       Старый революционер, головастик, лягушонок… Плантеры поддерживали Энн, рискуя своими жизнями ради неё, зная, что она бы сделала тоже самое для них.       На неё всегда можно было положиться. Она была другом, который помог бы вынести любую боль, утешая, сострадая. Она могла бы помочь каждому, усмири каждый гордость.       Башня разрушалась, камни крошились, падая на сухую землю.       Лягушачьей семье с их почетным человеком не выбраться из руин живыми, если они не сбросят долой балласт.       Живой балласт мог стать кем угодно, кем угодно другим, но выбор был сделан давным давно, задолго до развода родителей. В тайне сердце чувствовало всю запылившуюся вину, чувствовало вес безразличия и эгоизма, продолжая слепо биться даже повиснув на волоске от смерти.       — Может, тебе будет лучше без меня.       Саша приняла решение и разжала руку лучшей подруги, на чьем лице в то же мгновенье застыл благоговейный ужас.       Саша доверила свою жизнь невесомости, падая в алеющий закат. Алеющий от крови, стекающей с её собственной щеки.       Саша впервые потеряла контроль по своей воле.