Пандемониум

Как выяснилось, новая правительственная работа Хасегавы заключалась в координации переписчиков в районе Кабуки. Должность была временной, но Хасегава пообещал, что сможет нанять их на несколько ближайших месяцев за вполне приличную плату. — Нам нужны расторопные ребята, — объяснил он. — Как вам известно, несколько месяцев назад стартовала перепись по почте... — Они переписывали наши письма? — сказала Кагура. — Так вот почему я так и не получила свою заказанную по почте фритюрницу для индейки? — Что-что ты там заказала? — сказал Шинпачи. — Не письма, а людей, — сказал Хасегава. — Надо посчитать людей, чтобы правительство знало, сколько граждан здесь проживает. В основном это делается по почте, но некоторые жители так и не вернули свои бланки... — Я, например, — признался Гинтоки. — ...поэтому нам и нужны переписчики, чтобы ходить по домам и лично собирать данные. И что значит — ты этого не сделал? Ты разве не знаешь, что перепись для правительства — это способ распределения финансирования? Выделяются средства для школ, больниц и всего такого. Перепись — это то, как решается судьба денег налогоплательщиков... — А ты отправил свой бланк? — Ну, не-а, я забыл, — сказал Хасегава, почёсывая затылок, — я был занят, возникли кое-какие проблемы, а потом я потерял конверт... но ничего, ты можешь сделать это прямо здесь и сейчас. Форма оказалась довольно простой, с графами, куда можно было вписать имя и возраст, а также списком для указания видовой принадлежности. — И что мне тут писать для Садахару? — спросила Кагура. — Инугами в списке нет. — Это нормально, домашние животные при переписи не учитываются. — Садахару не домашнее животное! Он наш драгоценный Садахару! Если твои солнцезащитные очки считаются, то почему он — нет? — Мои солнцезащитные очки не в счёт! — А, значит, твой бланк остался пустым. — У меня и без солнцезащитных очков есть имя, не так ли? И дата рождения тоже есть, правда? — Пусть солнцезащитные очки возвращаются к работе, Кагура, — сказал Гинтоки. — Средства надо собирать. — Гин-сан, я не думаю, что они собираются предоставить нам финансирование... — Эй, это же не солнцезащитные очки делают всю работу! Это я, Хасегава! Эй! Проведение переписи на деле оказалось более сложной задачей, чем можно было предположить. Концепция была простой, но на практике их визиты больше напоминали старую шутку: — Тук, тук. — Кто там? — Переписчики. — А. Извините, никого нет дома. — А как насчёт вас? Вы разве не дома? — Не-а. Пардон! К полудню они навестили пару дюжин домов, но для отчёта насобирали всего лишь три бланка. — Придется сменить тактику, — заявил Гинтоки. — В смысле, стать ещё вежливее, чтобы люди с радостью открывали нам двери? — сказал Шинпачи. — Или поболтать с их соседями, чтобы выяснить самое подходящее время для визита? — В смысле, соврать? Например, что они получат крупный приз, если впустят нас и поговорят с нами? — сказала Кагура. — Или будем поджигать их домá, чтобы им пришлось выйти? Гинтоки переглянулся с Шинпачи и Кагурой. — Ну, вообще я думал о том, чтобы спрятаться за дверями и хватать жильцов, когда они появятся. Но вежливо солгать о причине нашего прихода — тоже отличная идея. — Я такого не предлагал! — запротестовал Шинпачи. Но попытки принудить людей к разговору оказались только началом испытания. — Что значит: вы не помните собственное имя? — слабым голосом спросил Шинпачи. — Я помню его большую часть! — возмущённо возразил его собеседник. — И я знаю, что это кандзи, просто не могу сейчас точно вспомнить, как это произносится: Каору или Каори... А может, даже Сумирэ? — Это вообще совершенно другое! — Или Тадаши... или Исао... (1) — Совершенно, совершенно другое!! Гинтоки столкнулся с иными трудностями: — Ладно, значит, вам тридцать шесть лет. И сколько у вас детей, сэр? — Гм. Я не уверен. — …Вы не уверены. — Ну, моя жена знает точно, но она сейчас в магазине. Просто погодите минутку, я их пересчитаю. Так, посмотрим, Ичиро на кухне, Какико помогает ему мыть посуду, Джиро и Кашико заняты стиркой, Сабуро и Качико проветривают футоны, а Широ и Канеко присматривают за малышами, Гороу и Кахоко, и Рокуру, и Камико... — ...Ты, должно быть, действительно любишь свою жену, папаша! — Ну, на самом деле мы с женой... мы не были близки уже несколько лет. Ты же знаешь, что любовь иногда не переживает медовый месяц. Но дети продолжают появляться — и это вся любовь, которая мне нужна! К тому же, мой брат всегда рядом, даже когда меня нет, моя жена говорит, что он очень ей помогает, когда она ходит по магазинам... — ...Папаша, мне тебя жаль. Зато у Кагуры было меньше всего проблем: — Значит, вы не знаете дату вашего рождения по стандартному календарю? Ничего страшного. Какое ваше любимое число? И всё шло прекрасно до тех пор, пока они, наконец, не вернулись в офис поздно вечером, и Хасегава не просмотрел сданные ими анкеты: — Почему этому человеку больше двухсот лет, если верить дате его рождения? — О, всё в порядке, она инопланетная цапля. — А почему этому человеку, судя по дате его рождения, всего четыре недели, но он живёт один? — Ой, да всё нормально, он инопланетянин, летающий на цаплях. — А такие вообще существуют?! Тем не менее, бланки были заполнены, Хасегава принял их, как положено, и окинул взглядом стоящую перед ним троицу из Ёрозуи — те выжидающе уставились на него в ответ. В конце концов, он вздохнул. — Зарплата будет только в конце недели. Завтра придёте? Пожалуйста? Если я не получу по крайней мере пятьсот бланков к концу недели, у меня будут проблемы... — Ладно, ладно, — сказал Гинтоки. — Но имей в виду, старик, мы делаем это исключительно ради денег! Гинтоки на самом деле не пил в ту ночь, но на следующее утро проснулся в таком отвратительном настроении, словно страдал от похмелья, и даже после двух стаканов клубничного молока все ещё продолжал брюзжать. Это сработало в их пользу; когда человек в первом по списку доме выкрикнул, чтобы они вернулись позже, то Гинтоки вместо того, чтобы сидеть и прятаться, или болтать с соседями, или устраивать поджог, просто врезал кулаком по дверному косяку и рявкнул: — Вытряхивайся сюда, сейчас же! Или… — Или что? — Или я буду стучать до тех пор, пока не выломаю двери, ублюдок! Интересно, как твои соседи отнесутся к тому, что такой шумный парень, как я, будет стучать и орать здесь часами? Это был их самый быстрый и эффективный опрос. К концу дня они отточили этот навык до совершенства: — Тук, тук. — Кто там? — Переписчики. — Какие еще переписчики? — Такие, которые собираются ВЫШИБИТЬ ТВОЮ ДВЕРЬ, ВЫТАЩИТЬ ТЕБЯ НА УЛИЦУ И ХОРОШЕНЬКО ПЕРЕПИСАТЬ, ТЫ, ЛЕНИВЫЙ, УКЛОНЯЮЩИЙСЯ ОТ УПЛАТЫ НАЛОГОВ НЕБЛАГОДАРНЫЙ ХАЛЯВЩИК. И это была отнюдь не пустая угроза; говорят, дело мастера боится, так что к концу следующего дня даже Шинпачи научился влёгкую выбивать замки. Тем не менее, кое-какие препятствия им ещё попадались. Демоническая и божественная мадемуазель Сайго послушно вернула бланки со сведениями о семье и сотрудниках, но нигде не указала их пол. Гинтоки не стал долго с этим возиться: — Они же леди, не так ли? — Сказочные цветы, все до единой! — заверила его Сайго. — Ну и отлично, — сказал Гинтоки и проставил везде крестик в графе «Ж». Потом был Мой Ребёнок. Открывший дверь мистер Накадзима на первый взгляд показался достаточно разумным джентльменом: средних лет, образованный, утончённый, в тёмном костюме, сшитом на западный манер, он являл собой полную противоположность Хасегавы. Предоставив информацию о себе и своей жене, он спросил: — А Моего Ребёнка тоже следует посчитать? — Да, да, дети тоже считаются, — сказал Гинтоки, поднося ручку к планшету. — Мальчик или девочка? — Мы ещё не знаем, — сказал джентльмен. — А, ваша жена ещё беременна? — Нет, не ещё. — И когда же он тогда родился? — Мой Ребёнок еще не родился. Моя жена сейчас с Моим Ребёнком, позвольте, я вам покажу. И он повёл их в свою безукоризненно обставленную квартиру, к котацу в гостиной, где его жена с безукоризненно уложенными волосами и в безукоризненно выглаженном вышитом кимоно аккуратно поправляла одеяла вокруг безукоризненно белого яйца, которое по размеру было в два раза больше ее головы. — Вот Мой Ребёнок. Видели ли вы кого-нибудь столь же прекрасного? — спросил Накадзима, наклоняясь, чтобы погладить яичную скорлупу, и тихо напевая при этом. Гинтоки, Шинпачи и Кагура на мгновение погрузились в раздумья. — Ну, так к какому же виду вы всё-таки относитесь? — наконец решился Гинтоки. — О, мы оба земляне, моя жена и я. Мы родились в Эдо. — Родились — как именно? — прошептал Шинпачи. — Шинпачи-кун, ты не можешь обижаться на своих собратьев из Эдо только потому, что они вышли из скорлупы, а не из матери, — прошептал в ответ Гинтоки. — Но Гин-сан, разве яйцо не должно быть от матери? Они оглянулись на безупречную супругу, прикидывая разницу в размерах. Наконец Гинтоки покачал головой. — Нет, нет, это невозможно — даже если роды похожи на протягивание арбуза через ноздрю, эта штука больше, чем любой арбуз, да? — Намного больше. — Как мило, — сказала Кагура, наклоняясь, чтобы похлопать яйцо по гладкой белой макушке. — Это самое большое яйцо, которое я когда-либо видела. Супруги буквально лучились от гордости. — И самое аппетитное на вид, — продолжила Кагура. — Вы как, собираетесь положить его на рис с соевым соусом, или сварить вкрутую, или... — Эй, Кагура-чан...! — Мы уже уходим, — поспешно сказал Гинтоки, — До свидания! Спасибо, что уделили нам время, у вас с женой прекрасный омлет... эм, малыш… Вернувшись на улицу, Гинтоки и Шинпачи посмотрели на бланк; затем Гинтоки сделал отметку «2 человеческих существа», а Шинпачи убрал бланк в папку с заполненными анкетами. — Есть хочу! — заявила Кагура. — Теперь мы можем пойти поужинать? — Кагура-чан, сейчас только два часа пополудни... — Хорошая идея, — сказал Гинтоки. — Тяжело работать на пустой желудок. Что ты хочешь на ужин? — Оякодон! (2) — ...Это очень неправильно, — сказал Шинпачи. — А ты что хочешь, Гин-чан? — Тамагозаке. (3) — Это не только неправильно, это вообще не еда!.. Эй, подождите меня! *** На следующее утро Шинпачи явился в контору Ёрозуя с опозданием и запаниковал ещё больше, когда ворвался внутрь и обнаружил, что бодрствует только Кагура. — Где Гин-сан? Мы уже должны быть в офисе! Если ещё и опоздаем после того, как вчера ушли пораньше, нас точно уволят. — Гин-чан все ещё в постели, — пробормотала Кагура, доедая утреннюю порцию риса. — Он прогуливает. У нас тут растет преступник, Шинпачи, что нам делать! — Гин-сан! Поднимайся сейчас же! — Шинпачи стремительно отодвинул раздвижную дверь, промаршировал в спальню и схватил верхний футон. И он бы сорвал футон с размаху, если бы Гинтоки, знакомый с его методами, не вцепился в ткань обеими руками и не удержал её на месте. Шинпачи упёр руки в бока. — У нас есть работа, Гин-сан, и, если мы не продержимся на ней хотя бы неделю, нам ничего не заплатят! — Ты иди, — сказал Гинтоки, закрывая глаза руками. — Я болен, меня лихорадит — это грипп или пневмония? Да, вероятно, гриппмония. Даже вчерашний тамагозаке не помог, хотя раньше всегда помогал при простуде. — Но не тогда, когда выпиваешь семь штук за раз, — сказал Шинпачи. — А ещё мне снились плохие сны... Шинпачи на мгновение замолчал, а потом поинтересовался зловеще мягким тоном: — Но они же были не о гигантском яйце, из которого вылупился гигантский цыпленок, который склевал все здания в Эдо, и когда на него сбросили бомбу, все его перья отвалились, а кожа поджарилась, как по специальному рецепту полковника, но он всё ещё продолжал клевать, да? Гинтоки опустил руку, чтобы посмотреть на Шинпачи. — ...Нет. Это что ещё за кошмар? — Кому вообще подобное снится? —донёсся голос Кагуры из другой комнаты. Покрасневшие уши Шинпачи сравнялись цветом с её платьем. — Никому! Не знаю никого, кому снились бы такие ужасы! — Тут он воспользовался тем, что лоб Гинтоки оказался открыт, и прижал к нему ладонь. — И у тебя нет температуры, так что давай, вставай, пока мы не лишились зарплаты. — Но Шинпачи-кун... — Сейчас же, Гин-сан!! *** Несмотря на то, что с началом работы они припозднились, четверг прошёл гладко. Правда возник вопрос с отшельником, у которого оказался лазерный дробовик и который плохо отнёсся к тому, что его дверь сняли с петель. А ещё произошло недоразумение с клубом боулинга и стрельбы из лука для хостес Кабуки — тут дело могло бы обернуться совсем плохо, если бы не вмешалась Отаэ; но в целом Ёрозуя вполне влились в процесс переписи населения. Пятница началась ещё лучше; утром они пришли вовремя и к полудню провели около пятидесяти опросов. Поэтому, когда они постучали в дверь квартиры шестьдесят первого дома в их списке, и Кацура Котаро открыл дверь, Гинтоки немедленно схватился за ручку и захлопнул её, очевидно, только ради того, чтобы не терять темп. — Не обращайте внимания. Но Кацура открыл дверь снова. Сам. — Что вам нужно? — Ничего, — сказал Гинтоки и опять попытался закрыть дверь, но Кацура уже втиснулся в проём, держа дверь открытой. — Выполняете работу правительственных собак? — подозрительно спросил он. — Собакам хорошо платят, — сказал Гинтоки. — И хорошо кормят. Всё в порядке, Шинпачи, просто напиши «Зура» в анкете, и пойдём отсюда. — Не «Зура», а Кацура! Кацура Котаро. — Да, да… Запиши «Зура», Шинпачи, — нетерпеливо повторил Гинтоки. — Зура Тогурадо, подойдёт. — Нам действительно дают корм, Гин-чан? — спросила Кагура. — А то Садахару голодает в последнее время... — Не Златоград, а Кацура! — Хорошо, хорошо… пиши «Зуран Зуран». — Не Дюран Дюран, а Кацура! — Эй, Гин-сан, может, надо... — Как насчёт Зуран Даа? — Не Зуландер, а КА—ЦУ—РА! Движения Гинтоки были настолько стремительны, что даже Кацура, несмотря на свой немалый боевой опыт, не смог увернуться, когда тот сгрёб ворот его кимоно в кулак и приложил Кацуру спиной о дверной косяк. — Я не передам ни одной чёртовой правительственной бумажки с твоим настоящим именем на ней, — категорично заявил Гинтоки. — Я достаточно насмотрелся как тебя арестовывали; все гамбиты удаются лишь однажды. С твоим хреновым талантом маскироваться, они тебя тут вычислят на раз-два, но помогать им в этом я не собираюсь. Кацура обманчиво лёгким движением вывернулся из хватки, скрестил руки на груди и прищурился, глядя на Гинтоки. Потом он кивнул. — Ну ладно. Пусть будет капитан Кацура Коутаро. «Коу» вместо «Ко». Шинпачи заколебался, ручка зависла над планшетом. — ...Гин-сан? Гинтоки склонил голову и так глубоко вздохнул, что, казалось, каким-то образом уменьшился в росте на целых два дюйма. — Да без разницы. — Кацура Коутаро, — задумчиво произнес Кацура. — Интересно, когда он родился?.. Тридцать два года назад, так что ему было двенадцать, когда появились аманто. День, который он запомнит навечно, хотя и не из-за космических кораблей в небе; это был первый день, когда Нанако по-настоящему увидела его таким, какой он есть. В детстве они всегда играли вместе, но Нанако-чан была на год старше и училась в школе на класс выше, и в течение года они виделись только тогда, когда ходили по магазинам со своими матерями. Так что, несмотря на то что Нанако жила всего через дом от него, с каждым днём она чувствовала, как отдаляется, пока не наступил день, когда Коутаро-кун… — Э-э, Кацура-сан, так мне добавить Нанако-сан в перепись? — Не будь идиотом, — сказал Гинтоки. — Она не существует. — Она существует в сердцах всех, кто верит в чистую детскую любовь! — заявил Кацура. — А что насчёт Эли? — спросила Кагура. — Эли тоже здесь живёт, так ведь, Кацура? — Точно, Элизабет, — сказал Шинпачи, аккуратно записывая имя в следующую графу. — Э-э... а какой вид указать? — Есть там графа для Богомерзких Чудовищ? — предложил Гинтоки. — Нет, нету... О, подождите, да, есть. Ну, вот и всё, — заполнив бланк, Шинпачи поспешно убрал его к остальным бумагам. — Спасибо, что уделили нам время, Кацура-сан, а теперь нам пора… — Подожди, — совершенно другим тоном произнес Кацура. — Гинтоки… Фраза прозвучала слишком тихо для приказа, едва ли её можно было даже назвать просьбой, но тем не менее Гинтоки остановился на верхней площадке лестницы и оглянулся на старого товарища. — Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил Кацура, изучая лицо друга. — Похмелье, — сказал Гинтоки, пожав плечами. — По красным глазам разве не заметно? Ты-то не пьёшь столько, столько должен пить здоровый молодой самурай, Зура. — Не Зура, а Кацура! Только ближе к вечеру, когда Гинтоки был занят тем, что пробирался в вестибюль закрытых апартаментов, расположенных в последнем доме из их текущего списка, Шинпачи спросил у Кагуры: — А Гин-сан разве уходил прошлой ночью? Кагура помотала головой. — Нет, он пошёл спать в то же время, что и я. — И дома у нас спиртное закончилось. Почему же тогда он все ещё мучается похмельем? — Не знаю. Но глаза у него до сих пор красные, он сам сказал, так ведь? — Да, но разве глаза Гин-сана не всегда такого цвета? — Может быть, у него всегда похмелье. — ...И то правда. — Эй, ребята, у меня получилось, идите сюда! — крикнул Гинтоки, пинком распахивая дверь, и они поспешили на голос. В следующий понедельник, когда Ёрозуя пришли на работу, там их вместе с Хасегавой уже ждал мужчина с волосами такого же серого цвета, как и его костюм. Он оказался чиновником сёгуната, ответственным за перепись населения и заглянувшим сюда, чтобы передать платёжную ведомость и сделать им выговор. Очевидно, как переписчики, они в теории являлись представителями правительства, а вот их методы едва ли способствовали тому, чтобы представлять правительство должным образом. С другой стороны, у Ёрозуи соотношение успешно проведённых опросов и общего количества визитов было примерно на шестьдесят процентов выше, чем у следующего лучшего переписчика в городе, да и репутация сёгуната уже была такова, что вряд ли им удалось бы ухудшить её ещё больше. В голосе временного босса Хасегавы звучало искреннее сожаление, когда он сообщил, что вынужден их уволить. За выходные в офис поступило около двухсот писем с жалобами, к тому же весь квартал Кабуки оказался довольно хорошо переписан, так что нужда во временных работниках отпала. — Не надо было мне вас нанимать, — уныло сказал Хасегава. — Эта работа должна была растянуться ещё как минимум на месяц... — Что ж, спасибо и на том, — сказал Шинпачи на обратном пути в контору. — И, по крайней мере, нам заплатили. — А теперь мы наконец-то можем вернуться домой и выспаться, — сказал Гинтоки, потягиваясь и зевая. Опустив руки, он обнаружил, что Шинпачи и Кагура остановились и уставились на него. — ...Что? — Сегодня понедельник, — сказал Шинпачи. — А ты еще не купил «Джамп»! — О, ты прав. — Может, он заболел, — сказал Шинпачи Кагуре. — Это, наверное, гриппмония, — с серьёзным видом ответила та. — Не думаю, что подобное существует, Кагура-чан. — Очень похоже на нашего Гин-чана — подхватить такое, ага? — Эй! — сказал Гинтоки. — Почему бы вам, малявкам, не найти себе занятие получше, чем высмеивать бедного уставшего от переработок Гин-сана? — Ты как думаешь, Кагура-чан: переработки или похмелье? — Хм, ну, глаза у него и сегодня тоже красноватые, правда? Такой противный раздражающий цвет. — Эй, да они всегда такого цвета! Ты оскорбляешь глаза, с которыми я родился? Гинтоки хотел стукнуть Кагуру по голове, но та увернулась и рванула вперёд по улице вместе с Шинпачи. Оба лавировали между утренними прохожими и ухмылялись, оглядываясь через плечо. Закатив глаза, Гинтоки подавил усмешку и трусцой побежал за ними. Когда они свернули за угол, он прибавил в скорости и двинулся по диагонали, чтобы срезать путь и перехватить хотя бы одного — или даже обоих. По крайней мере, таков был план; и он бы даже сработал, если бы на углу Гинтоки неожиданно не расплющил белый пушистый пёс в полтонны весом. — Садахару! — воскликнула Кагура. — Что случилось? Визгливый лай инугами звучал тревожно. Он с силой уткнулся носом Кагуре в грудь — обычная девушка от такого отлетела бы на десять футов назад, но Кагура только обняла собаку, почёсывая за ушами. — Что не так? — Что-то не так вот здесь, — просипел Гинтоки, придавленный огромными собачьими лапами. — Нечем дышать; в глазах темнеет... пожалуйста, Кагура-чан... назови... в мою честь... парфе... — Кагура-чан, — предупредил Шинпачи, — надо освободить Гин-сана, у него все наши деньги. Он упёрся руками в Садахару и попытался оттолкнуть его — без малейшего успеха, пока Кагура не схватила пса за ошейник и не оттащила в сторону. Гинтоки уже почти поднялся на ноги, когда фигура, пробиравшаяся сквозь толпу, врезалась в него головой, едва не заставив снова растянуться на тротуаре. Он вцепился в Шинпачи, чтобы устоять на ногах, а тот, в свою очередь, схватился за Кагуру, и все запросто могли бы свалиться, если бы Гинтоки не окинул взглядом прохожих и не увидел, кто на него налетел. Моментально забыв о нелепых попытках удержать равновесие, он двумя плавными прыжками вскочил на ближайшую крышу, легко балансируя на блестящей плитке и не отводя пристального взгляда от фигуры, несущейся по людным утренним улицам. Беглец низко опустил голову, хотя Гинтоки все равно не узнал бы его в лицо; но он и без того уже увидел всё, что нужно: фиолетовую униформу и длинный, похожий на хлыст, хвост. — Это был один из них? — спросила Кагура, присоединяясь к нему на крыше. — Это один из тех парней! — Она возмущённо замахала зонтиком. — А ну, вернись, ублюдок, я сама тебя укушу! Человек-ящер бежал от дома Отосэ по направлению к Башне Эдо и дворцовым постройкам, где жил посланец Гекконов. Простое совпадение, сказал себе Гинтоки, но, к сожалению, это прозвучало неубедительно даже для него самого. Он вздохнул. Идея вернуться и лечь в постель казалась привлекательной, как никогда. Гинтоки схватил Кагуру за шиворот, прежде чем она рванула в погоню за бегущим Гекконом, и вместе с ней спрыгнул вниз на улицу, где их ждали взволнованные Шинпачи и Садахару. — Гин-сан, это опять был один из тех аманто-ящеров? Садахару снова гавкнул, словно отвечая на вопрос. — Это ты сейчас так пытаешься прикинуться сторожевым псом? — спросил Гинтоки. — Немного поздновато, после того как сбежал раньше грабителей, не находишь, — сказал он, однако погладил собаку по голове. Садахару действительно был силой, с которой приходилось считаться, но кто знал, сможет ли пёс противостоять людям-ящерам с их ядом и светящимися кинжалами. Гинтоки предпочёл бы не выяснять этого — на случай, если ответ его отнюдь не порадует. Когда они добрались до конторы Ёрозуя, Шинпачи остался с Садахару внизу на улице, а Гинтоки и Кагура поднялись наверх — осмотреть свои комнаты на предмет каких-нибудь непрошеных гостей. Контора пустовала, но кусок картона, которым Шинпачи закрыл разбитое окно, был оторван. Гинтоки поднял его с пола и пожал плечами. — По крайней мере, хоть стёкла больше менять не нужно. Может, стоит всё так и оставить. Как дверцу для кошки — только в нашем случае для ящеров. — Так значит, этот парень тут побывал? — поднимаясь наверх, спросил Шинпачи, Садахару тяжело топал по лестнице позади него. Увидев картон, Шинпачи заметно побледнел. — Они к нам снова вломились? — Они могли заявляться каждое утро, насколько я понимаю, — сказал Гинтоки. — Мы ведь уходили. — Не-а, Гин-чан, Садахару бы их спугнул! Как сегодня. — Что-нибудь пропало? Они что-нибудь взяли на этот раз? Что они прихватили? — проводя инвентаризацию своих жалких пожитков, Шинпачи заметался по конторе туда-сюда, как пчела, потерявшая свой улей. Гинтоки покачал головой и опустился на диван. — Что бы они ни искали, я надеюсь, что на этот раз они это нашли. Раздражает, когда вот так вот врываются. Да ещё и без предупреждения, манеры у них ни к чёрту. — Это так грубо, — сказала Кагура, падая на другой диван. — Хотя кусать людей и парализовывать их — это ещё грубее! — Особенно не получив на это согласия, — поддержал Гинтоки. С параличом они столкнулись впервые, но беспардонное навязывание чего-либо было для аманто в порядке вещей, и все об этом, разумеется, знали. Во время переписи они порасспрашивали жителей о создавшейся ситуации, но никто из землян не знал о Гекконах ничего, кроме того, что сообщалось в новостях; а большинство аманто не интересовались обсуждением других видов с приматами из Эдо. Насколько Ёрозуе удалось узнать, Гекконы занимали высокое положение в межгалактической пищевой цепочке, но на этом добытая ими информация исчерпывалась. Кагура склонила голову набок. — Гин-чан, ну и что у нас происходит? — А что происходит? Я на паралич согласия не давал. И на укусы — тоже. Был бы мазохистом — связался бы с четырёхглазой ниндзя, разве не очевидно? Кагура покачала головой. — Нет — в смысле, ты поэтому плохо спал? Ждал, что эти парни-ящеры вернутся и снова на нас нападут? — Кто сказал, что я плохо спал? — Ты сказал, на прошлой неделе. А в эти выходные я слышала, как ты ворочался всю ночь напролёт. — Слышала, значит. — Заснуть было труднее. Уж лучше, когда ты просто храпишь, к этому я привыкла. — Да кто из нас ещё громче храпит, а, малявка? Может, мне шум из шкафа спать не давал. Кагура показала ему язык. — Это Садахару! — Ну конечно, можешь утешать себя этим, если боишься, что женская гордость пострадает. — Гинтоки пренебрежительно отмахнулся, но Кагура, решительно скрестив руки на груди, так и не отвела от него взгляд — гораздо более проницательный, чем мог бы быть у малявки. Гинтоки откинулся на спинку дивана, запрокинул голову и лениво уставился в потолок. — Ну, может, мне показалось, что за нами следили. Пару раз, на прошлой неделе. Вот здесь. Может, я видел жёлтые глаза, как у ящера; я не знаю. Но, похоже, кто-то за нами наблюдал. Он снова выпрямился, чтобы увидеть Кагуру — на её лице застыло непривычно серьёзное выражение, совершенно не свойственное её простой энергичной натуре; но — ни малейшего признака узнавания. — Значит, ты ничего не заметила. Кагура покачала головой. — Нет. Ято были, возможно, самой сильной боевой расой в галактике; тысячелетия сражений закалили и отточили их боевые инстинкты. И несмотря на тот факт, что Кагура смогла противостоять худшим чертам, присущим её клану, она всё равно оставалась одним из самых опытных и способных бойцов, с которыми когда-либо приходилось сталкиваться Гинтоки. Если она ничего не почувствовала... — Что ж, вероятно, это моё воображение, — сказал он. — Не стоит мне читать слишком увлекательные истории перед сном. — Или смотреть фильмы ужасов, от которых маленьким детям снятся кошмары, — кивнула Кагура. — Эй, это ты меня называешь маленьким ребёнком? Шинпачи вернулся из спальни и сел на диван рядом с Кагурой. — Вроде бы ничего не пропало; все ваши покрывала для футонов на своих местах, и кимоно, и всё остальное тоже. Ты же клад под татами не прятал, а, Гин-сан? — Даже если и так, всё равно давно бы уже потратил его на корм для этой бездонной прорвы и бездонного желудка её собаки, — сказал Гинтоки, показывая большим пальцем в сторону Кагуры. — Я только не понимаю — чего они добивались? Что, если они опять вернутся? Наше жилище взломали; мы и правда должны сообщить об этом властям... — Ну ладно, тогда, — зевнул Гинтоки, потягиваясь и вставая с дивана, — пошли к властям. Кагура и Шинпачи поднялись вслед за ним. — Мы идём в полицию? — Типа того, — сказал Гинтоки. — Шинсенгуми же охраняют людей-ящеров, так? Вот давайте и выясним, что эти растратчики государственных налогов могут нам рассказать.