Тучанка: жизнь и быт для чайников

Тучанку Рэйчел невзлюбила с первого взгляда в корабельный иллюминатор, а с первого вздоха – возненавидела. Дрянная планета, думала она, меняя фильтр в респираторе. Дрянная и дурная, продолжала крутить в мыслях, переступая кучи обломков и щебня: куда ни брось взгляд, хоть на горизонт, хоть до ломоты в шее запрокинь голову – везде одно и то же. Пыльно-серого оттенка развалины, такое же небо с болезненно-желтыми, рыхлыми, будто вздувшимися от отравы, облаками, такие же тени, мечущиеся в курганах обрушенного кроганского величия – взгляд скользил, но не цеплялся, и от непривычного, неестественного однообразия кругом шла голова. Хребты арматуры в старых постройках давно заржавели, кислотные дожди, которых Тучанка не видела со времен саларианского вмешательства в климат, смыли оставшиеся после взрывов силуэты-негативы жертв – Рэйчел видела такие на старых снимках Хиросимы. Тучанку пытались облагородить, отмыть от прошлого, придать ей хоть какой-то приличный вид – и вместо этого одарили до зубного скрипа узнаваемой безликостью: вся планета напоминала брошенный на середине шедевр современного искусства, будто какой-то сумасшедший скульптор, разочаровавшись в задумке, просто смял формовочную глину комом да и бросил в углу мастерской. Если бы Рэйчел могла, она отправила бы Тучанку на выставку, а потом присудила бы ей золотой кубок за наглядность авторской мысли и последнее место за художественность. Дурная, измученная, дышащая на ладан планета. Не было, кажется, на ней ни клочка плоти, который не поразила бы болезнь старой войны: пока «Нормандия» сбрасывала скорость перед входом в атмосферу, надев плотной шкуркой все щиты, Рэйчел с панели в БИЦе изучала снятые СУЗИ показания и не понимала, почему Тучанка все еще обитаема. Поверхностные источники воды отравлены солями тяжелых металлов и не годятся для питья без фильтрации. Озоновый слой износился до дыр. Океанов на Тучанке никогда не было, мелкие моря с орбиты напоминали скорее крохотные озерные пятнышки, а реки были так тонки, что без оборудования и не разглядеть. Изотопное соотношение углерода уникально для всех обитаемых планет: фотосинтетическая жизнь в масштабах планеты исчезла, все экосистемы базировались на бактериальном хемосинтезе – а еще суточные амплитуды температур под тридцать градусов, незамкнутый цикл азота и целого ряда элементов, засухи, пыль, излучение… – Радиационный фон повышен. Отдельная инструкция для подразделений, работающих на Тучанке, – еще перед высадкой предупредил их Мордин и медленно моргнул, поджав скорбные уголки губ. – Сначала думай, потом делай. Не люблю, отвлекает от действительно интересных мыслей. – На Палавене тоже фонит, – Гаррус выбрал из кофра модуль прицела и усмехнулся. – Перекрасить бы развалины в серебристый – и считай, что домой вернулся. Полученной сборкой он остался доволен. Винтовка в руках турианца сложилась с тихим щелком, втянув бронебойный обвес и ствол, и разве что не замурлыкала, когда Гаррус погладил потрепанный приклад. Грюнт осклабился, но посмотрел косо – Тучанка ему вполне нравилась и не перекрашенной, Самара улыбнулась понимающе, Мордин запротестовал. – Ошибочно! – воскликнул он, потрясая руками. – Принципиально разные ситуации. Палавен – близость к Требии, Тессия – литосфера, залежи нулевого элемента. Спохватился Мордин вовремя и на Самару указал все же той рукой, в которой держал термозаряд, а не пистолет. – Чистое излучение, источник определен, достаточно щита. Тучанка – радиоактивная пыль, смешанный состав, много частиц, совсем другой случай. Сложная задача! – он протяжно, смакуя вкус слов, вздохнул. – Система фильтров, частичное использование отходов как топлива во вторичных реакторах, частичное захоронение. Масштабный проект, поразительный результат даже для старых технологий, процесс идет до сих пор. Кобальт – больше нет, стронций, цезий – тоже нет, плутоний – вычищено 94%, калий, кадмий – по 87%. Краткосрочное пребывание безопасно. Видел чертежи модификаций для фильтров, справились бы за несколько лет, Тучанка снова… – Кто бы пустил умников на Тучанку, – заворчал под нос Грюнт и, клацнув челюстями, все же не выдержал. – Шепард, пусть пушку заряжает, а не языком мелет, сколько можно! Башка пухнет! Рэйчел вздохнула. На днях Джокер проговорился, что Грюнт повадился выпытывать у него всякое про Землю и даже искренне разочаровался, когда подтвердились данные из экстранета – да, и динозавры, и гигантские акулы-мегалодоны вымерли так давно, что предки протеан еще квакать, наверное, не научились. Так что Грюнту вовсе не обязательно было притворяться, что он совсем не прислушивался краем уха к Мордину, а ей – вовсе не обязательно саларианца затыкать, если рассказывал он интересные вещи, но кое в чем кроган оказался прав. Башка действительно пухла. Чаквас, узнав про наземную вылазку, заблокировала двери медотсека и обещала не выпустить Шепард, пока не предпримет все необходимые меры, и по итогу Рэйчел пришлось сожрать столько таблеток всякой гиcтаминной-радиозащитной-иммуностимулирующей дряни, что что-то ей подсказывало: на Тучанке она откинет копыта вовсе не от жестоких природных условий, а из любви к Чаквас. Ну или из опасений воспротивиться докторскому произволу; в конце концов, один черт знает, как далеко за пределы экранированного поселения им придется ползти и сколько раз она потом помянет заботу Чаквас добрым словом. – И очень жаль, – пробормотала Рэйчел несколько раздраженно. Неопределенная формулировка подействовала, что бы она ни жалела – голову Грюнта или Тучанку, оберегаемую от помощи саларианцев, – Грюнт успокоился, а Мордин часто заморгал, без стеснения совести просканировал Рэйчел инструметроном и понимающе закивал: – Радоцин в предельной концентрации, одобряю. Выбор металлсорбента необычный, впрочем, стоп, ваш врач Чаквас, этический запрет на критику. Биохимия людей – интересовался, но не специалист, на Омеге вас маловато… Проверьте лучше респиратор, Шепард. Рэйчел застонала и окончательно убедилась, что убьет ее не Тучанка. По крайней мере, не так, как она думала. В конце концов, что Шепард радиация, мерзкий климат и вездесущая пыль, просачивавшаяся даже через щиты? Причина для неприязни в худшем случае. Она видела Новерию и Алкеру, рассекала на «Мако» по бесчисленным астероидам и карликовым безжизненным планеткам, напоминавшим скорее ноздреватые булыжники, чуть не утопила «Молот» в лавовых реках Зионы и даже с Зори, о которой в Терминусе перешептывались недобрым словом – планета-убийца, не иначе, – успела прихватить пару сувенирных царапин. Подвох оказался в другом. В любом руководстве можно прочитать, что Тучанка относится к планетам третьего класса опасности (в иерархии от ноля до десяти и при условии, что на планетах нулевого класса невозможно находиться даже при наличии самого современного и технологичного оборудования), и в любом же руководстве приводятся способы защиты от сюрпризов Тучанки. От радиации прикрывает щит, надоевший до зубного (напополам с песком) скрежета респиратор можно стянуть на привале под крышей или в томкахе, для защиты от хищников всегда лучше держать наготове дробовик или, на худой случай, напарника-турианца со снайперской выправкой наготове. Но почему в таком случае во всех руководствах указывают, что самый опасный хищник Тучанки – молотильщик, и ни в одной даже самой захудалой, самой задрипанной брошюре ни один автор не вспомнит, что нет твари страшнее той, что обладает интеллектом? Томках тряхнуло на дорожной колдобине. Водитель – молодой, темно-песочного оттенка кроган с только-только сросшимся панцирем, – матюгнулся так, что забарахлила клипса-переводчик, и выкрутил руль, роняя подскочившую машину на все шесть колес. Под ребристыми шинами захрустело бетонное крошево и панцирь какой-то нерасторопной твари, не успевшей убраться с дороги; Грюнт и пара воинов клана Урднот – тех, кого взял с собой на всякий случай Шаман, – грохнули хохотом. То ли встряска послужила поводом для шуточки, то ли сама по себе казалась им забавной – чем-то вроде головокружительного лихаческого аттракциона, черт знает. Рэйчел, от толчка распахнувшая глаза и едва не прикусившая язык, не стала на них коситься, только крепче стиснула зажатый меж колен дробовик и положила ладонь на макушку снятого шлема, покоившегося на лавке по соседству, побарабанила задумчиво пальцами по височной пластине. Звук вышел глухой, раздраженный: не надо было все-таки шлем снимать – кроганы не заботились о комфорте и безопасности в своих тачках, о такой штуке, как амортизация сидений и подголовные валики, не слышали, кажется, вовсе, и Рэйчел крепко приложилась затылком о кабель, одетый в прочный пластик. Не надо было, но так хотелось подышать нормально, ртом, без всяких забрал и преград… В окнах, тянущихся вдоль сидений под самой крышей томкаха и похожих скорее на вскрытые консервным ножом в металле щели, мелькал все тот же серо-желто-рыжий пейзаж. Проносились мимо облака, накипными хлопьями высыпавшие по небу, арматурные остовы связных вышек, свечи высоток, прогоревшие на пустынном кинжальном ветру – пыль тысячелетней войны, действуя как абразив, превращала в такую же пыль память о том, что до этой войны вообще что-то было. От этих пейзажей становилось тошно: Рэйчел запрокинула голову, чтобы пялиться сквозь самые верхние прорези в небо, и расслабилась – сквозь опущенные ресницы не так бил по глазам раскаленный, безжалостный свет Аралаха. Они только что завалили молотильщика. Не первого в жизни Шепард, надо признать, но первого, убитого в бойне на земле, а не из пушек верткого «Мако», и что-то ей подсказывало, что она должна бы испытывать больше… чувств по этому поводу. Какого-то трепета, или остатков боевого возбуждения, или радости, или гордости, в конце-то концов, за слаженную командную работу; но Рэйчел не чувствовала ничего из списка, кроме усталости в натруженных мышцах, липкого пота, который уже не впитывало супер-впитывающее-белье-плюс, и гула в затылке. Она закрыла глаза и снова подумала про Урднота Рива, про Вейрлока Галда и про Гататока Увенка. Статьи, руководства, путеводители, справочники – все сходились во мнении, что на Тучанке нет твари смертоноснее молотильщика, хотя ирония была в том, что самых опасных созданий планеты Рэйчел могла перечислить по именам. По шкале учебки обычный кроган имел бы где-то семь с половиной баллов опасности, кроган-биотик получил бы уверенную девятку, молотильщику, без сомнений, присвоили бы заслуженные десять из десяти и приписку «не влезай, убьет». В этот список Рэйчел бы добавила последний пункт: кроган-фанатик, одиннадцать из десяти. И посоветовала бы кадетам никогда, никогда не влипать во внутренние разборки кроганов, а кроганскую ДМЗ вообще облетать по дуге в пару световых лет радиусом. Видимо, из нее получился бы хреновый инструктор – она-то уже нарушила это правило. Из головы не шли спертый запах лаборатории, забивавшийся в фильтры респиратора, тела мертвых кроганок на замаранных кровью и лимфой операционных столах и взрывная – во всех смыслах, в ушах еще стоял гул горючей пропановой смеси, – речь Вейрлока Галда. От одного воспоминания Рэйчел крепко зажмурилась и напряглась, стиснув кулаки и стукнув икроножной пластиной брони по прикладу дробовика. Этот голос, этот торжественный рев, этот безумный блеск в глазах… Рэйчел не помнила, чтобы когда-нибудь – вообще хотя бы раз в своей в общем-то прекрасной, но иногда такой гребанной жизни, – хотела кого-нибудь убить с такой силой. Чтобы вообще хотя бы кого-то хотела убить. Даже Сарен не вызывал в ней неистового гнева, даже батарианцы, бомбившие пригород элизиумской столицы, даже Эланиус Халиат, заманивший четырехглазых участвовать в Блице. Рэйчел гонялась за СПЕКТРом и всякой швалью с хладнокровием профессионала, выполняющего в свою работу, и убивала с таким же выверенным расчетом. Не то чтобы это делало ей честь в век, когда на Земле гуманистические идеи стремились к историческому пику, но она по крайней мере пыталась – правда пыталась! – всегда сохранять рассудок и искать оптимальный выход, где число жертв даже среди пиратов и злодеев будет наименьшим. Но Вейрлок Галд заговорил, и она выхватила пистолет – прицелилась в значок «огнеопасно» на ярко-оранжевом глянцевом боку бака – выстрелила – услышала, как засмеялся Галд – перещелкнула над курком зажигательную модификацию патронов – и выстрелила еще раз. Когда пламя объяло крогана и он заорал от боли, Рэйчел испугалась. Она разрядила всю обойму Галду в голову, пока не убедилась, что он перестал кричать потому, что умер, а не потому, что от боевого шока из-за спазма не мог даже захрипеть, и мысленно поблагодарила Мордина за настойчивую заботу: сквозь фильтр респиратора почти не чувствовался запах оплавленного металла и горелой плоти с зажаристой корочкой. Когда она подумала про это – про то, как захрустит обгоревший панцирь, проламываясь внутрь и оголяя коричневые волокна прожаренных мышц – ее чуть не стошнило прямо в респиратор, хотя Рэйчел всегда гордилась луженым желудком. И хладнокровием с выдержкой она тоже раньше гордилась, но когда Галд заговорил, все, что она могла подумать: «Заткнись, заткнись, заткнисьзаткнисьзаткнисьЗАТКНИСЬ». Из-за таких, как Галд – сумасшедших фанатиков, готовых заживо потрошить своих сородичей, – галактика не доверяла кроганам, из-за таких, как Галд, в экзаменационных билетах не было вопроса «представьте, что вы выполняете штурм совместно с кроганской абордажной группой», а только вопрос «кроганы: уязвимости и тактика боя», из-за таких, как Галд, Рэйчел не лезла к Рексу понапрасну, не зная, как подступиться, а Рекс из-за таких, как Галд, привык взаимно, что кроганам не верят (и она тоже ведь не верила, и если бы не Терум – дальше клевала мозги начальству, чтобы ей выслали подкрепление, а не вербовала самовольно наемника), не верил в ответ и не торопился прислушаться даже в мгновенье, когда Эшли поднимала пистолет. Из-за таких, как Галд, галактическое сообщество думало, что кроганы их ненавидят, и ненавидело кроганов в ответ, и петля обратной отрицательной связи росла и росла, все глубже утягивая весь Млечный в этот котел из ярости и неверия. Кто-то должен был разорвать этот круг ненависти. Стоя над трупом Галда и стискивая кулаки от клокочущей внутри бессильной ярости – на Вейрлоков, на турианских генералов, за две тысячи лет успевших истлеть в прах, на себя, – так легко было подумать: «Пусть они будут первые. Не я». Рэйчел видела ошибку. Когда-то она была любопытным подростком и читала много хороших книг о том, как должно выглядеть Добро с точки зрения самых разных философских школ, и из всех книг очевидно следовало, что сжигать врагов заживо, пусть даже кроганов и фанатиков, нехорошо. Но пока Галд говорил, она в его словах видела горящие Палавен, Сур’Кеш и Землю, видела Тучанку, с которой исчезли бы даже истертые временем развалины – остались бы только язвы ядерных бомбардировок. Что-то она упускала. Какую-то очевидную мысль. Какое-то очень красивое изящное решение, которым, как пятью рыбинами и двумя хлебами, можно было бы удовлетворить и кроганов, и галактическое сообщество. Но для того, чтобы отыскать такое решение, требовался незамутненный взгляд, а у нее перед глазами, стоило опустить веки, все еще стояло пламя, в котором сгорел Вейрлок Галд, и истерзанные тела кроганок, и ее собственное отражение в глади операционного стола – с гримасой болезненного бессилия на лице, – и поэтому… Томках снова тряхнуло, снова грохнул хохот Грюнта. Рэйчел разлепила припухшие, воспаленные от света Аралакха глаза и посмотрела на сбившуюся головами друг к другу тройку кроганов, что-то жарко обсуждавших, и на усталого Шамана, притулившегося в углу и наблюдавшего за молодняком с тенью ухмылки на морде. Рэйчел тоже улыбнулась: кажется, Грюнт уже нашел первых приятелей на Тучанке. Едва ли слово «приятели» подходило случаю, конечно, но она слишком устала, чтобы искать наиболее точный синоним, и вообще голова с каждой минутой, проведенной в тесной машине, провонявшей раскаленным металлом и смазочным маслом, гудела все сильнее. Хотя, возможно, не стоило так усиленно шевелить мозгами, которым сегодня и так досталось: стальные конструкции обрушились от плевка молотильщика прямо на прятавшуюся троицу. Только бы не сотряс, Миранда сначала отправит ее к Чаквас лечить больную голову, а потом сама же и открутит – у мисс Лоусон-то она в большей сохранности будет, чем на плечах безбашенной Шепард… Рэйчел покосилась на небо в консервных прорезях томкаха и снова закрыла глаза, найдя, наконец, позу, в которой каждый толчок машины не швырял ее по лавке, как последнюю чипсину на дне банки; но, видимо, не судьба ей была подремать. – Эй, Рэйчел, – заговорщицки шепнул Гаррус и едва ощутимо пихнул ее носком сапога по щиколотке, – Рэйч, ты в порядке? Моргни два раза, если это не инфаркт. «Какой нахер инфаркт!?» – едва не подскочила Рэйчел, разлепив веки, и заперхала сухим сдавленным кашлем: вся вода из фляги закончилась в первую минуту после боя с молотильщиком. – С чего ты взял? – кое-как, придя в себя, зашевелила языком Рэйчел: от долгого молчания голос упал до таинственного томного шепота, и Гаррусу пришлось наклониться ближе и упереть локти в колени, чтобы оказаться к ней лицом к лицу и хорошо слышать. Рэйчел почти физически чувствовала, как взгляд турианца ощупывал ее лицо с полосами от давящего респиратора на щеках, но ей было откровенно лень требовать объяснений, пока Гаррус сам не соберется с мыслями. Он и сам уже начал что-то понимать: удивленно-вопросительно раззявил мандибулы, поскреб когтем шрам на скуле и вздохнул. – Э-э-эм…. Понимаешь, накануне обновление у программы распознавания лиц хумансов вышло, – он постучал по височному ободку прицела, – и прямо сейчас программа выдает, что у тебя или крайняя степень смущения, или инфарктное агонизирующее состояние. Я немного испугался, знаешь ли. Шепард, смущенная кроганами – это сильно. – Ой, да много твои программы понимают, – отмахнулась Рэйчел, вернув Гаррусу беззлобный почти ласковый пинок по щиколотке, и пожала плечами. – Нахрена ты вообще это барахло установил? Какая там прогнозируемая вероятность ошибки? Мне казалось, ты уже и без прибамбасов неплохо наловчился в людях разбираться. – Три процента на критическое несовпадение и семь на разночтение оттенков, – хмыкнул Гаррус и снова поскреб скулу. – Я тоже считал, что со всем давно разобрался, но был несколько… в растерянности после нашего ночного разговора, показалось, не все понял именно так, как ты хотела. Ладно, удалю, если оно уже с первого фокуса на эти три несчастные процента выпадает… Но ты точно в порядке? Чтобы не расстраиваться потом лишний раз, Рэйчел решила посчитать, что озабоченная тревога в голосе турианца ей показалась. В конце концов, она могла ошибаться гораздо больше, чем на три процента, и ее не сильно спасла бы какая-то там программа: у турианцев, насколько она успела узнать из экстранета, в принципе почти не существовало внешних эмоциональных проявлений, кроме положения мандибул и жестов рук. – Да, точно, – пробормотала она и вытянула удобнее вперед затекшие ноги. – Просто задумалась… – О чем? – моментально заинтересовался Гаррус, прищелкнув мандибулами ровно с той же амплитудой, с какой щелкал инструктор видеокурса «Введение в ксенопсихологию: основы вежливого общения с расами Цитадели». Рэйчел задумалась еще больше. Мысли ее напоминали машинное масло, растекшееся по раскаленному радиатору; она могла подбирать с края пластин отдельные капли, но превратить вязкую жижу во что-то твердое и оформленное прямо сейчас не позволила бы банальная физика. В голове ее одновременно говорили Галд, Мордин и Шаман, подобравший их после стычки с Увенком, а еще в затылке гудела мысль, что в томкахе, в котором предполагалось возить не-кроганов, стоило бы поставить даже самый барахлящий и старый кондиционер (иначе бы груз в живом состоянии не довезли), и в висках просто ныла усталость напополам с обещанием купить себе столько наградных батончиков, когда они прилетят на Цитадель, сколько душа пожелает. – Обо всем, – уклончиво ответила Рэйчел с улыбкой и побарабанила по шлему. – Так уж совпало, что думать – это и моя работа, и хобби, так что проехали. Ты сегодня тоже что-то неразговорчивый, кстати. Перевод стрелок был топорный, но, на удивление, сработал – быть может только потому, что Гаррус смилостивился над ее неловкой попыткой, а может, ему и правда надоело молчать под шелест и треск бетонной рассыпающейся дороги. – Я размышляю, сколько очков крутости могу добавить себе в копилку, когда буду рассказывать в баре про своего первого молотильщика, если шрамы – это плюс десять к крутости, а крутая кличка – плюс двадцать пять. «Добавляй сразу сотку», – хмыкнула в мыслях Рэйчел, но озвучивать не стала: как на ее вкус, Гаррус Вакариан и так был чертовски крут, и незачем было лишний раз дразнить этой крутостью окружающих – мало ли, уведут его из команды и поминай как звали лучшего на свете калибровщика. – Полегче, – едва заметно улыбнулась она, – это не твой первый молотильщик. – Да ладно, Шепард, не будь занудой. Из «Мако» не считается, – протянул Гаррус, увидел, что Рэйчел закусила нижнюю губу и еще сильнее вздернула бровь, чтобы не засмеяться в голос, и притворно вздохнул. – Ладно, ладно, я понял, обойдемся тридцатью пятью очками крутости и бонусом в плюс пять за принадлежность самой крутой команде на всю галактику. И кстати… Хм, применим ли к кроганским нравам принцип транзитивности? Если ты крантт Грюнта и я крантт Грюнта, считаемся ли мы кранттами друг друга, сколько в таком случае прибавлять очков крутости за кранттство с самой Шепард и расплачусь ли я за такое со вселенной хоть когда-нибудь? Рэйчел все-таки засмеялась: о чем-то таком она подумала перед тем, когда Грюнт свалил на нее выбор третьего напарника для ритуала, и эта мысль была… определенно приятной и согревающей. – Да, применим; столько же очков, сколько мне надо надбавить себе за кранттство с самим Архангелом; и снова да, – скороговоркой выпалила Рейчел, все еще посмеиваясь. – Если сомневался дольше минуты, то ты полный придурок, Вакариан, мы определенно точно можем считаться кранттами со времен… Она так и не определилась, сказать «с нашего первого молотильщика, пусть и в «Мако»» или «с самого Терума», и определяться не потребовалось: томках снова тряхнуло. На этот раз несколько иначе: сначала водитель выкрутил руль в сторону, взвизгнули шины, сверху шмякнулось что-то тяжеленное, забрызгав щели окон ядовито-оранжевой жижей, и только потом Рэйчел ощутила толчок, который едва не протащил ее по лавке и не впечатал в бок безымянного крогана. – Сборщик! – рявкнул водитель, разворачивая норовистый томках в противоположную сторону. Вездеход клюнул носом, заносясь в резком повороте; Рэйчел на фут разминулась с кроганом, едва успела вцепиться в поручень так, что от рывка потянуло запястье, и врезалась плечом в заднюю стенку томкаха. Сквозь завывание ветра послышался свист крыльев, и следом – новый шмяк. Сброшенный кликсен победно завопил, пережив падение, защелкал жвалами так, что слышно было даже сквозь рев двигателя, и мигом позже раздался отчетливый влажный хруст: томках, задрав горделиво нос, словно разрезающий волку парусник, наехал на тварь и раздавил хитиново-кремнеземный панцирь в осколки. – Хера ли вы жопами расселись? – в просвете меж передними сидениями показался оскал водителя. – Сбейте эту падлу, еще один налипший на шины кликсен – будете мне языками томках полировать, пока не заблестит! – Блестит только пустота в твоих мозгах! – огрызнулся ближний к Рэйчел кроган. – Выкручивай на третий коллектор! Второй вскочил на ноги, ударом лобной пластины откинул незакрепленный люк башни и по пояс скрылся в надстройке. – Быстрее! – водитель действительно выкрутил руль. – Шевелитесь, как беременные варрены! – Зато не тупим, как пыжаки, – голос стрелка прозвучал звонко и гулко, будто он орал в пустую консервную банку, и сразу, не успело еще утихнуть эхо, застрочил укрепленный на томкахе пулемет. Раззадоренные Грюнт и его новый напарник вскочили на ноги, упершись горбами в крышу вездехода и подбадривая стрелка. Шаман все также сидел в углу, недвижный, будто врос в металл обшивки, но даже без его участия в томкахе стало как-то слишком уж тесно и душно, будто жар пулемета раскалял металл стен. Прямо над томкахом засвистел ветер под крылом сборщика, а в окне мелькнула его тень. Тварь пронеслась на бреющем полете, рядом шмякнулся о землю новый кликсен, и сразу же, одновременно с пулеметной строчкой, раздался гневный клокочущий визг. – Подбил! – заорал стрелок. – Подбил ты собственные яйца не трястись, как у сосунка! – рявкнул на него второй. – А он сейчас на второй заход пойдет, стре… Да чтоб тебя пыжак кусал в подхвостье, стреляй! Пулемет загрохотал непрерывной очередью. Грюнт, раззявив пасть и скаля довольно зубы, прижался носом к оконной щели, закрывая большую часть света. Рэйчел пришлось ориентироваться лишь на звук: кликсен шмякнулся прямо на пулеметную башню, строчка выстрелов разорвала его в клочья, как рвет варрен брошенную ему плюшевую игрушку, и сборщик взвыл совсем пронзительно. – Варреново дерьмо! – крикнул водитель, до предела навалившись на тормоз, но было поздно. Томках острым носом врезался во что-то – судя по звукам, – податливое и мягкое, взбрыкнул задними колесами, на миг оторвав их от земли, и, замедлившись, рухнул на все шесть шин. Амортизационные системы у него были ни к черту: Рэйчел чудом не откусила себе язык, Грюнт долбанулся макушкой о крышу и довольно запыхтел, глядя, как по окнам расползаются потеки оранжевой крови. Заверещали кликсены, водитель, вжимая поочередно газ и тормоз – безрезультатно, томках увяз, буксуя на ошметках мяса, – разразился долгой тирадой, из которой следовало, что Тучанка, должно быть, отвернулась, когда матери рожали криворуких уродов, которые достались ему в качестве напарников, и что если бы варрены соображали с такой же скоростью, что и эти уроды, то их жрали бы пыжаки, гнусно хохоча и обкидывая добычу тухлым дерьмом, и что… Его тирада заглохла в рокоте разгоряченно хрипящего движка. Стрелок вылез из башни, отпихнув напарника локтем, схватил с лавки брошенный дробовик и раззявил пасть паскуднейшей из ухмылок, покосившись на пассажиров: – Мягкотелые, брысь! – Вот еще! – осклабился Гаррус, и ожившая в его руках «Гадюка» блеснула окуляром оптики на конце, вытянув ствол из походной раскладки как вытягивает нос из норы растревоженная змея. Им с Рэйчел хватило одного взгляда: водитель уже долбанул по панели разблокировки затвора, и не успел кроган снести их с пути, как Гаррус распахнул дверь, а Рэйчел швырнула в провал вспышку «деформации» и выпрыгнула из томкаха. Кликсен, опутанный биотическими разрядами, заверещал и лопнул, будто сдавленный в пальцах хрусткий шарик для завтрака. Вторую тварь снес лобовым ударом выпрыгнувший следом кроган, третьей Рэйчел выстрелила прямо в морду из дробовика, четвертого поверх ее плеча снял Гаррус и тоже выпрыгнул их томкаха – иначе бы его вытолкнули рвавшиеся в драку Грюнт и третий кроган. Рэйчел отбросила от себя еще одного кликсена синей вспышкой, почувствовала, как опасно и холодно засосало под ложечкой – все, сегодня больше без биотики, – потратила последний “заряд” в бок кликсена, чей панцирь уже треснул от удара Грюнта, и смогла, наконец, оглядеться. Сборщик рухнул поперек дороги, залив бетон темно-бурой, почти черной кровью, развороченные выстрелами внутренности наполовину вытекли на дорогу, наполовину повисли на носу томкаха. Башню пулемета украшала живописная половина кликсена, разорванного выстрелами, еще три живые твари перли на них через кучу бетонных обломков, высившихся на обочине. Рэйчел даже перезарядить дробовик не успела: одного снял Гаррус – пуля с хрустом проломила панцирь и взорвалась, разнеся в оранжево-мясные клочья бок твари, – второй заверещал и забился в агонии от сдвоенного попадания из дробовика и тяжелого пистолета, а третьего Грюнт, пригнувшись от струи пламени, ударил прикладом в хрустнувшие челюсти, схватил за вывернутую мандибулу и за лапу и порвал с такой же легкостью, будто отрывал от куриной туши лакомое крылышко. – А вы не такие уж и неповоротливые мешки мяса, как можно было думать, – осклабившись, одобрительно проворчал стрелок, по пояс нырнул в томках и принялся вытирать кровь с приклада замызганной маслом тряпкой. Гаррус отсалютовал, перепроверил винтовку и, заставив ее свернуться обратно, забросил на магнитный развес, Рэйчел вовсе промолчала. Над бойней плотным облаком повис жухлый, кислый запах кликсеновских кишок и крови. Запоздало Рэйчел натянула на лицо забрало респиратора, опустила экран визора: кинетическое поле защищало от пыли опять начавшие слезиться глаза. Грюнт на пару с приятелем уже сняли с башни половину туши, отбросили небрежно в сторону, к куче других расползшихся трупов; настало время оценить ущерб. – Это ж сколько в нем центнеров будет… – пробормотал Гаррус, подойдя к сборщику, заинтересованно склонил голову набок и чуть попинал переломленную палением шею твари. – Или счет уже на тонны? Сборщик выглядел огромным, раз тенью своей мог целиком укрыть томках, но большая часть площади приходилась на крылья и лапы – даже если кости плотнее птичьих, все равно вес не очень большой будет. Рэйчел тоже подошла ближе. От едкой вони слезились глаза, натекшие лужи крови в считанные мгновенья густели и застывали, налипая на ботинки, как гудрон: приходилось прилагать усилия, чтобы оторвать ноги от земли. Наверное, эволюционное приспособление, чтобы защитить от кровопотери, краем мысли отметила Рэйчел; на сборщиков вряд ли кто-то рискует охотиться, значит, скорее всего, велик шанс напороться на когти сородича. Территориальные схватки или ритуальные поединки в период размножения, надо потом у Мордина спросить, если он не знает – то никто на «Нормандии» не скажет. – Надеюсь, все-таки поменьше, – с некоторым скепсисом вздохнула Рэйчел и хрустнула вывернутыми в «замке» пальцами: кончики под ногтями болезненно покалывало от усталости и нервного перевозбуждения. – Если центнеров пять-шесть, я смогу, наверное, оттолкнуть его тушу. Может, и больше смогу, но тогда на челнок ты будешь меня на руках втаскивать, Гаррус, я сегодня немного заебалась. – «Немного заебалась»? – переспросил негромко турианец и моргнул пленками внутренних век, покачав головой. – Мы завалили молотильщика и пяток кроганов Увенка, а ты всего лишь «немного заебалась»? Если я сейчас не помру от усталости, то точно сдохну от зависти, Рэйч. Так и знай. Рэйчел рассмеялась и похрустела пальцами чуть бодрее, разминаясь: ей даже не надо брать на себя весь вес сборщика, достаточно подпихнуть его просчитанным биотическим полем, чтобы свалился с носа томкаха, и путь освободится. Дело пары минут, если она действительно не свалится с ног. И что за правила такие дурацкие, если кранттов может быть только двое, и у нее не получилось сманить с собой с корабля еще и Самару – на всякий случай вроде этого? – Эй, эй, вы что с тушей делать собрались? – обеспокоенно закричал водитель, высунувшись по плечи в распахнутый верхний люк томкаха. – Заводи движок, я сейчас сдвину тушу, чтобы мы могли проехать… – Не тронь! – рявкнул водитель, вцепился в края люка и вылез по пояс, обернувшись на корму вездехода. – Парни, под каким варреном вас носит, а? Тут хуманс уже лезет к нашей еде, пока вы колупаетесь! – Да не голоси ты, – сплюнул стрелок, обогнув томках. Откуда-то он достал топор – такие вешали на старых станциях в противопожарных коробах, пока человечество не заполучило технологию инструметронных резаков, – и похлопывал себя обухом по ладони, приближаясь к сборщику. – Вы, оба, брысь от нашей еды. – Вашей еды… – недоуменно прошептала Рэйчел, растеряв припасенную к случаю вопросительную интонацию, и только бровь вздернула вверх. – Еды? – А ты думала, – осклабился радостно второй кроган, обогнув томках с другой стороны с точно таким же топором в руках. – Центнер мяса просто так не валяется. Печенка, жареная в варреновском сале, м-м-м… – Потроха жрут одни сопляки и дети, – отмахнулся стрелок, подпихнул Рэйчел в плечо – та только послушно отступила на шаг в сторону, – и вскарабкался на тушу сборщика, замахнувшись топором над сочленением крыла. – Для нормальных бойцов – грудина и окорок. И копченая гузка на десерт, если Нарг не потратил все специи, я люблю, когда во рту полыхает. Эй, пробирочный, хочешь посмотреть, как разделывать сборщика на запчасти? Что ты там вообще жрешь на корабле с хумансами, консервную пасту для сосунков? – Я не пробирочный! Теперь я Урднот! – взревел Грант, за неимением топора стиснув кулаки, и стрелок захохотал: – Силы как у Урднота, а мозгов как у пробирочного. Мой тебе совет: это пройдет быстрее, если жрать правильную еду. Так как, хочешь посмотреть или нет? Грюнт смерил обидчика оценивающим взглядом, но стрелок усмехался открыто, расслабленно держа в руках топор – ранить всерьез не собирался, так, подразнивал, – поэтому Грюнт подумал еще мгновенье, схлопнул пасть, превращая оскал в ухмылку, перебросил за спину примагнитившийся дробовик и тоже вскарабкался на тушу сборщика, ловко балансируя на скользкой от крови шкуре. – И долго вы его… на запчасти разделывать будете? – спросила Рэйчел. Стрелок уже вовсю рубил под основанием крыла – плоть упруго чавкала и брызгала вязкой, похожей на нефть кровью, – поэтому ответил ей второй: – Час, может, полтора. Небольшая тварь, в один заход увезем. Надо было сразу сообразить, что сборщика не просто порубят на куски, а затолкают их внутрь томкаха. Рэйчел представила, как ей на первом же толчке прилетит куском влажной вонючей печенки прямо в лицо, и мысленно вздрогнула. – А до лагеря далеко? – Мы возле въезда в коллектор, – стрелок махнул за ближайшую бетонную кучу и зиявший за ней провал бетонной трубы. – Километра три. – Там тварей много водится? – А, варрены только, и те пуганные, – вмешался блаженно щурившийся водитель: он вылез почти целиком и с удобством устроился на краю люка, свесив ноги вниз и подставив горб солнцепеку. – Что, Шепард, укатал я тебя? «Нет» было бы ложью, «да» – польстило бы и без того лыбившемуся без всякого стеснения крогану. Рэйчел ничего не ответила, забрала из томкаха шлем – Шаман даже не пошевелился в углу, то ли заснув, то ли впав в транс, то ли посчитав ниже своего достоинства реагировать на всяких хумансов, – и зашагала к коллектору. Гаррус, конечно, вызвался прогуляться вместе с ней, Грюнт умоляще скривился – как ни воротил кроган нос от попыток записать его в народные массы, нахождение среди сородичей, кажется, все равно приносило ему немало удовольствия, и Рэйчел благодушно отмахнулась: пусть, мол, возится сколько влезет, пока есть возможность. Все равно они вряд ли опередят томках больше, чем на полчаса – и это если будут пошевеливаться. Пока они пробирались в обход бетонной кучи, было слышно, как ехидно комментировал процесс разделки водитель и как стрелок огрызался, предлагая тому самостоятельно взяться за топор. Пару раз вмешивался Грюнт: о чем он шутил, Рэйчел толком не расслышала, грохот хохота в четыре глотки заглушал конец хохмы, а потом они с Гаррусом ступили в нутро коллектора, и закольцованное трубное эхо подхватило стук шагов, поглотив голоса кроганов. Бетонная труба тянулась вглубь под слабым, в пару градусов, уклоном. В первую очередь здесь было пыльно и сухо, уже потом – тихо и сумрачно. Света, лившегося сквозь трещины и решетки в потолке, вполне доставало, чтобы не спотыкаться, но Рэйчел все равно включила фонарик инструметрона – так было спокойнее, да и варренов, привыкших уже не соваться к двуногой добыче, это отпугнуло бы. Было странно слышать лишь эхо шагов да шелест сквозняка, метшего по дну трубы мелкую асбестовую пыль, и еще страннее – понимать, что когда-то очень давно здесь по колено, если не по пояс, хлюпала сточная вода. Проточенные в бетоне колеи выветрились, то, что осталось, мусорной пылью отшлифовал сквозняк, и если бы не знание, зачем вообще нужны коллекторы, кто-то вполне мог подумать, что подземные трубы – всего лишь причуда древних кроганов. А если когда-нибудь кроганов не останется и на развалины наткнутся археологи, кто знает, может, так и будет… – С тем же успехом я мог ловить хулиганов в вентиляции Цитадели, – фыркнул Гаррус, когда вход в коллектор за их спинами превратился в пятнышко света, и выхватил лучом фонаря потек ракетной краски на стене. – Сейчас пущу ностальгическую слезу умиления, как и не бросал дежурства в СБЦ. Рэйчел тоже направила фонарик на стену, рассматривая грубые мазки красного и черного, складывавшиеся в оскаленную рожу под запрещающим крестом и какую-то надпись. Пиликнул инструметрон – программа уже распознала закорючки и перевела, – но Рэйчел, примерно догадываясь о смысле предупреждения, не стала опускать взгляд на мигающий экран. – Надо же, а я думала, у турианцев нет слезных желез, – пробормотала она, с улыбкой покосившись на Гарруса. – А я думал, что ты не такая зануда, – вздохнул тот и притворно покачал головой. – Хотя, наверное, мне уже стоило смириться с неизбежным… – Раз я такая зануда, на кой ляд пошел со мной? Доехал бы комфортно с Грюнтом, – пожала плечами Рэйчел, но за пренебрежительным жестом так и не смогла скрыть уязвленный тон вопроса. Ей вовсе не нужно было одолжение подчиненного, который просто не смог отказаться от мнимой обязанности таскаться за ней хвостиком, но очень хотелось услышать, что Гаррус правда предпочел ее компанию и тишину коллектора шумной кроганской перепалке… Правда, она скорее бы еще раз согласилась долбануть по кнопке ритуала и подождать, какая еще тварь вылезет из недр Тучанки, чем призналась Гаррусу вслух. Впрочем, он и так все понял – или, по крайней мере, успешно притворился, ухмыльнувшись: – Не только зануда, но еще и недогадливая, – он снова покачал головой, мол, как же так можно, и принялся загибать пальцы: – Очевидно, что тебе надо обдумать все в тишине. Не менее очевидно, что все, что тебе надо сейчас обдумывать – это прощальный разговор с Ривом и в принципе кроганский вопрос, и в таком случае со стопроцентной вероятностью ты провалишься в свои мысли так, что проще будет до совести Коллекционеров достучаться, чем до тебя, – на этом пальцы кончились, и вдохновленный Гаррус, опустив кулак, принялся загибать пыльцы второй руки. – Поэтому мне ясно, как светлый палавенский день, что тебе нужен поблизости героический напарник-турианец, который привык не думать, а стрелять, и который прикроет твою философствующую задницу от какого-нибудь варрена-гурмана, который вздумает закусить новым для себя деликатесом вида «хуманс думающий», и в таком случае… – В таком случае, первым блюдом в варреновском меню будет турианец-язва, – хихикнула Рэйчел, не особо стараясь – и потому промазав, конечно же, – попыталась пихнуть Гарруса плечом в плечо, отвела фонарь от намалеванной рожи и зашагала дальше. Две лужицы света прыгали по стенам, изредка выхватывая другие наскальные (набетонные?) рисунки и даже следы перестрелок, которые еще не успел отшлифовать ветер. Некоторые выщерблены от пуль тянулись на уровне бедра – стреляли по варренам, – но несколько раз попадались и более высоко расположенные выбоины: как раз на уровне горла или головы среднестатистического крогана. С другой стороны, чего еще стоило ожидать от Тучанки? Пора было убираться отсюда. Самое позднее через пару часов челнок вернет их на «Нормандию», но перед этим надо было еще разок нагрянуть к Риву: вряд ли бы он сильно расстроился смерти Гататога или в последний момент воспротивился слову Шамана, попытавшись не принять Грюнта в клан, но Рэйчел хотела быть уверенной наверняка. Другое дело, что как она ни пыталась сосредоточиться на предстоящей встрече, голову занимали совсем другие вещи. Луч фонарика и взгляд рассеянно скользили по стенам, пока под черепом Рэйчел гудел хор таких же рассеянных, вразнобой, голосов: те, которых заботили Рив или Гататог, звучали в этой какофонии едва ли не тише всех. Ритуал оказался вовсе не исцелением, как ярость Грюнта оказалась вовсе не болезнью; значит, Рекс в трезвой памяти выбрал спорить, пока не стало поздно; в чем-то, получается, была причина, почему для него что угодно было лучше, чем уничтожение лаборатории… Рэйчел возвращалась к Вермайру раз за разом и продолжала бы, видимо, возвращаться, даже если последние два года провела не в коме. Теперь в паззле стало одним кусочком больше, и как это всегда бывает, дополнив рисунок двумя сторонами, еще двумя этот кусочек поставил новые вопросы – ребром. Прошли всего сутки. Куда бы Рэйчел не смотрела – на пятно света в полутьме коллектора или в трясущийся кусочек неба, видный сквозь окно томкаха, – краем глаза она все равно видела перед собой истерзанные тела кроганок на операционном столе. Мутные от боли бельма, стиснутые в агонии кулаки, распахнутые пасти с налетом крови и пены в уголках рта; спрятанные под пластиковые мешки тела, вскрытые – словно орудовал мясник, – одним разрезом от горла до паха, с сизыми извивами внутренностей, с багрово-фиолетовыми тугими гроздьями опухолей, которые даже пальцем тронуть было боязно: казалось, одно прикосновение – и лопнут тонкие мембраны, обнажив слизь клеток и кровавые сгустки. В учебке их дрессировали распознавать на телах следы пыток, даже если палачи пытались скрыть улики. Что-то все равно должно остаться – крохотные ожоги от электродов под ногтями или на гениталиях, внутренние прощупываемые кровотечения, следы прокушенных губ, цианоз от асфиксии, признаки истощения или бессонницы. Что-то должно было остаться – пока Мордин выискивал закономерность в расположении опухолей, Рэйчел пыталась обнаружить хоть какое-нибудь свидетельство в пользу тех догадок, что промелькнули в ее мозгу. Существовало какое-то разумное объяснение, какая-то причина, почему кроганок вынудили умирать в муках… Следов пыток не было. Следы от натершей ткани, которую подкладывали под фиксирующие медицинские ремни, от обезболивающих инъекций, от катетеров с питательной капельницей – были. Не пытки – исследование, и кроганки то ли не сопротивлялись вовсе, то ли их после бережно излечивали от попыток сопротивляться, раз не осталось ни одного следа, и Рэйчел не верила в это, не хотела верить, что они добровольно принесли эту жертву, даже когда они столкнулись нос к носу с Мэлоном. «Чудовищно! Непростительная, неоправданная жестокость. Не этому я вас учил!» – возмущенный голос Мордина память воспроизводила с такой же точностью, как и образ кроганок, и даже думать про это было не то что бы больно… Тяжело. Рэйчел чувствовала, что озадачена. Следовало охладить голову и спросить, чем именно вызвано это свербящее ощущение, будто у нее в голове не могут ужиться два шаблона, хотя как раз-таки на этот вопрос ответа она знала. Не было ничего удивительного, что народ кроганов мог родить и самоотверженных женщин, готовых на такую жертву, и Вейрлока Галда, грозившего расправой и бойней всей галактике. Таким же было человечество. Чувствовалось что-то символическое в том, что именно людей отобрал Мэлон для экспериментов как самых разнообразных генетически. Поведение – это ведь тоже гены… И все двадцать семь тысяч рэйчеловских генов, три миллиарда пар нуклеотидов, лежавших в каждой клеточке ее тела, сопротивлялись, когда она пыталась просто выдохнуть, сделать усилие и прекратить крутить в голове шарманку из въевшихся в подкорку образов и мыслей. Рэйчел надо было сосредоточиться на Риве и почившем Увенке, но каждый раз, когда она думала про них, ей вспоминались и хищные оскалы, и пламенная речь Вейрлока, и мысли снова бродили по кругу, рождая глухую, болезненную злость, которую некуда было деть. Если бы они смотрели на настоящее своего народа, а не на уничтоженное прошлое. Если бы знали, на что готовы кроганки, чтобы иметь детей – которых такие, как Вейрлок, собирались бросить в пасть новой войны. Если бы… Из круга мысленной шарманки надо было вырваться. Рэйчел покосилась на запястье, чтобы узнать подсвеченное на голоэкране время, и не смогла не подумать, сколько гигабайт информации, скачанной с терминала Мэлона, хранится в ее инструметроне. Единственный экземпляр уникальных данных: она хотела уничтожить их еще вчера, но Мордин убедил ее взять сутки на размышления и действовать обдуманно. В обратную сторону убеждение не сработало: Мордин много чего наплел, путая и выкручиваясь, и если на базе Вейрлоков его уловки сработали, то сегодня Рэйчел видела отчетливо – он не считал себя вправе в одиночку решать, что делать с данными. Мордин сомневался гораздо больше, чем хотел показать. Его легко было понять: жертва кроганок выглядела как достаточно весомая причина, но Рэйчел это не убедило. То, что творил Мэлон – мерзость. То, что они видели в лаборатории – мерзость. То, что станет следствием этих экспериментов – мерзость в квадрате, потому что цель не оправдывает средства. Наука породила генофаг, и только наука способна его исцелить, но не так, не через тайные кровавые эксперименты в подвале, провонявшем спертой кровью и отчаянием. По ее просьбе Мордин поделился своими исследованиями. Рэйчел догадывалась, что это урезанная, упрощенная версия по сравнению с тем докладом, который Мордин представил ГОР, но это не отменяло сути. Рэйчел взахлеб разбиралась в выкладках почти половину ночи и не прекратила бы, даже если бы знала заранее, что днем предстоит встреча с молотильщиком. Социоматические выкладки, кривые демографического роста, возможные сценарии и модели, выстроенные на отчетах с Цитадели, статистические исследования генофага: все сходилось в одном. Контролируемый вирусом прирост достаточен для стабильной популяции даже с учетом огромных потерь, вызванных тем, как кроганы предпочитают тратить свои столетние жизни. А вот нарушение этой стабильности в любом расчете, при любых вводных параметрах вело к войне. Понимали ли кроганки, когда соглашались на эксперименты, ради чего убьет их Вейрлок Галд? – И никаких варренов-гурманов, – вздохнул Гаррус, внезапно нарушив тишину из шелеста шагов и эха. – Я, знаете ли, разочарован. – Просто ты такой пугающий, что даже варрены решили лишний раз не вылезать, – фыркнула на автомате Рэйчел, краем мысли продолжая топтаться вокруг все тех же вопросов и тех же выводов. Гаррус оглянулся на нее с видом одновременно недоверчивым и оскорбленным, будто еще больше, чем отсутствию варренов, возмутился тому, что Рэйчел не следовала роли глубоко задумавшегося охраняемого объекта. Рэйчел уже начала соображать, как бы ему подыграть, но тут Гаррус внезапно осклабился: – Да ладно, Шепард. Мы вроде как сошлись, что шрамы делают меня скорее сексуальным, чем пугающим. Или, – он пораженно ахнул и замер на месте, – ты мне коварно лгала все это время? – А ты не рассматривал гипотезу, что у меня и у варренов может быть разное мнение на этот счет? – такой же очаровательной ухмылкой ответила Рэйчел, мазнула лучом по стене коллектора, светло-серой от света, падавшего из провала выхода, и выключила фонарь. Гаррус покачал головой все еще недоверчиво – хотя спрятать проблеск смеха в глазах так и не смог, – и выключил свой фонарь на десять шагов позже, когда в провале стали видны тенты, укрывавшие технику в лагере Урднот. Из-за разговора с Ривом, как выяснилось, Рэйчел нервничала совершенно зря: они едва обменялись парой ничего не значащих фраз. Да и чего она вообще ожидала? Если Рив не постеснялся вслух признаться, что смерть Рекса была ему на руку, то точно не стал бы возмущаться из-за гибели пусть подчиненного ему, но оспаривавшего власть Увенка. Рив остался нарочито спокоен, даже натянул какое-то подобие скучающего выражения на морде, так что уже Рэйчел пришлось держать себя в руках, чтобы не выдавать усталость и разочарование. Когда они летели на Тучанку, она ожидала всего; что ее будут презирать или ненавидеть за гибель Рекса, что кроганам будет попросту плевать на какого-то мягкотелого хуманса; но то, что Рив только выиграет от ее действий… Она не могла понять. Не хотела. Теперь, глядя прямо в красные глаза Рива, Рэйчел понимала, насколько адекватен по сравнению со своими сородичами был Рекс и насколько страшную ошибку она совершила, когда не стала воевать за его доверие. И кто знает, каковы будут последствия. Быть может, если бы на троне сидел Рекс, она даже смогла бы поговорить с ним откровенно, обсудить то, что видела в лаборатории и то, чего понять не могла… а может быть и нет. – Я отправил вчера разведчиков на базу Вейрлок, – проскрипел Рив напоследок, когда Рэйчел уже собралась уходить. Она обернулась, стараясь сохранить незамутненную плавность и спокойствие движения, немо вздернула бровь: пусть говорит, раз начал, переспрашивать не станет. Рив хмыкнул, вольготно развалился на каменном троне, навалившись на левый локоть, сообщил почти доверительно: – Они нашли там много интересного. Не буду говорить, что я с тобой сделал бы, Шепард, если бы оказалось, что это ты причинила вред самкам… – Но это была не я, – жестко обрубила Рэйчел, и Рив, расплывшись паскудной ухмылкой, кивнул: – На твое счастье. Спасибо, что подчистила ряды этих сопляков, было бы жалко тратить на них наше время. Их оружие и техника пригодятся клану Урднот. – Я сделала это не ради твоего клана, Рив. – Делай так почаще, Шепард. С тобой удивительно приятно иметь дело. Всю свою злость Рэйчел уже потратила на Вейрлока Галда: ей ничего не стоило сдержать себя в руках и только лишь сухо попрощаться, так и не удостоив Рива ответом, хотя, видит боже, на мгновенье она почти пожалела, что нигде внутри не осталось даже крохи ярости. Рив вызывал… тошнотное, омерзительно ощущение грязи, липнущей к респиратору и мешавшей дышать. Такой, как Рив – не заботящийся о своих подчиненных, готовый улыбаться убийце брата, – не должен был получить власть… Но он ее получил. Из-за нее, Рэйчел, из-за ее ошибок и действий. Рэйчел медленно вдохнула сквозь зубы, спускаясь по обломкам плит в основной лагерь, и заставила себя успокоиться. За обвинениями Рива так легко было забыть, что послужило причиной, и как бы ни было приятно свалить всю ответственность на него, правильнее в первую очередь помнить о своих косяках. Рэйчел очень не хотела допустить чего-то подобного в будущем. Инструметрон казался потяжелевшим от сохраненной в нем тайны и тянул руку к земле, словно браслет кандалов, и из-за этого она колебалась, дожидаясь последнего знака. Гаррус вызвался подготовить челнок к отлету, Рэйчел подзадержалась в лагере до возвращения Грюнта: убедилась, что спасенный вчера разведчик без проблем добрался до клана, понаблюдала без ставок за боями варренов, от скуки прошлась до торговца, но не сдержалась и потратила кредиты на свежую пыжачью тушку. Урц, до этого вившийся на почтительном расстоянии в десяток шагов и только с надеждой косивший в ее сторону то одним глазом, то другим, обрадованно замотал мордой, прижал гребень к затылку и вразвалочку бросился на вожделенный запах. – Ну и кто тут хороший мальчик? – Рэйчел потрясла тушкой. Урц клацнул челюстями, покрутился вокруг своей оси, попробовал даже подпрыгнуть – широко поставленные рептильи лапы едва не разъехались в сторону, и варрен, облизываясь, уселся на зад, распахнул пасть, скользя по деснам кончиком языка, и похлопал хвостом по земле совсем как земные собаки. Видимо, они с Урцем смотрели одни и те же фильмы: Рэйчел лишь раз в жизни видела живого пса, который больше походил на крысу и лаял, зажатый подмышкой прохожей леди. Рэйчел по кусочкам скормила варрену половину тушки, каждый раз дразня Урца новым шматом мяса и вынуждая крутиться; потом на стоянке заворчал двигатель томкаха, и она, швырнув оставшуюся половину Урцу – варрен в прыжке сомкнул челюсти и довольно заурчал, едва не подвывая от удовольствия, – заторопилась навстречу вернувшимся кроганам. Шагов за сто было слышно одобрительное ворчание механиков, первыми узнавших о богатой добыче. Рэйчел показалось даже, что сквозь столпотворение она распознала голос стрелка, поучавшего кого-то, как правильно запекать филе сборщика, но подходить ближе и вмешиваться не стала: Грюнт в сопровождении Шамана шел навстречу. – Как тебе прогулка? – Восхитительно. Зря с нами не осталась, Шепард, – пророкотал, добродушно скалясь, Грюнт. – Мы поджарили часть мяса на радиаторе, думаю, тебе бы оно пошло на пользу. Ты бы точно или поумнела, или стала сильнее. Здесь правильная еда, правильный воздух и правильная компания, с которой можно обсудить, как кромсать сборщиков и турианцев. Я видел воспоминание… – Грюнт, – строго одернула Рэйчел, покосившись на него исподлобья. – Клянись, сейчас же, что не попытаешься сожрать Гарруса. – Что? – кроган уставился недоуменно. – Я… Ах-ха, Шепард! – он запрокинул голову и захохотал, словно смаковал каждое мгновенье и каждое подобранное слово. – Смысл не в еде. Контролируемая ярость. Упоение победой. Ты знаешь, что враг повержен, ты можешь голыми руками рвать его плоть, добираясь до костей, ты… Рэйчел снова пришлось его перебить, на этот раз – еще строже и серьезнее: – Довольно, Грюнт. Мне казалось, мы для того согласились на ритуал, чтобы ты стал спокойнее. Он покосился насмешливо и даже, быть может, снисходительно, но послушно кивнул и показал пустые – внутренними линиями к ней, – ладони, мол все, прекращаю. Шаман, до этого наблюдавший молча, едва заметно усмехнулся и склонил голову так, чтобы об этой ухмылке можно было лишь гадать, но не знать наверняка, и промолчал. То ли одобрил Рэйчел, то ли, наоборот, давал Грюнту знать, что тайком его поддерживает… Или Шаман был слишком стар для игры в намеки и просто посмеивался, глядя на молодняк? – Грюнт, помоги Гаррусу с челноком, пожалуйста. Я подойду через несколько минут. Грюнт осклабился, но спорить не стал. Рэйчел думала, он хотя бы попрощается с Шаманом, но кроганы только переглянулись, кивнули едва заметно, и Грюнт, рявкнув на метнувшегося к нему Урца, чтобы не приставал, уверенно зашагал к взлетной площадке. И Шаман, и Рэйчел смотрели ему вслед, пока он не отошел достаточно далеко. Наконец, Шаман первым нарушил повисшее молчание: – Так о чем вы хотели поговорить наедине, Шепард? – Всего лишь собиралась убедиться, что Грюнта действительно приняли в клан и ему будет, куда вернуться. Рив, кажется, в достаточной степени удивлен появлению молотильщика, но при этом даже не пытался поддержать разговор на тему. – Рив своего не упустит, – Шаман издал нечто среднее между фырканьем и философским смешком и пожал плечами. – Грюнт – ценное приобретение для клана. Он силен, горяч, ищет драки, но не безрассуден; именно таким должен быть молодняк Урднот. Рэйчел кивнула. Ей хотелось бы более определенного ответа, но тогда стоило все же вернуться к Риву и выбить все необходимое из него: Шаман явно привык тщательно подбирать слова. Впрочем, Грюнт, кажется, был доволен всем происходящим, и раз его вложенная память до этого ни разу не ошибалась… – Это все, о чем вы хотели спросить? Рэйчел улыбнулась – обо всем-то старик догадался, несмотря на различия биологических видов и разницу в сотни лет опыта. Может, не зря ей показалось, что его слову стоит верить больше, чем слову Рива. – Увы. Я бы многое у вас спросила про кроганские обычаи и историю, но вряд ли у вас есть желание, а у меня – время, чтобы разговор вышел хоть капельку стоящим… Или, вдруг, вы можете прочесть мне краткий курс? Шаман расхохотался то ли как колдун из пугающей сказки, то ли как булькающий чайник: это был глухой, негромкий, с хрипами смех, от которого – будь Рэйчел лет на десять младше и глупее, – она бы точно покрылась мурашками и десять раз подумала, стоило ли ей еще хоть когда-нибудь раскрывать рот. Но тот возраст давно миновал, да и Шаман смеялся беззлобно и даже не особо радостно – так, будто попросту считал, что смех здесь уместен. – Верно подмечено, Шепард. Нашим традициям тысячи лет, я не смогу и не захочу рассказывать о них чужаку без должного уважения, так, между делом. А наша история… Его глаза тоже были красные, но горели совсем другим огнем, не похожим на язвительный, злорадствующий блеск Рива… Но и на умный, проницательный взгляд Рекса это тоже ничуть не походило, следующей же мыслью подметила Рэйчел. – Сюда прилетали мягкотелые, века два назад или три. Для них история – набор дат в их набухших записных книжках, и они надеялись увидеть, как мы оплакиваем на руинах былое, – Шаман, продолжая ухмыляться так, что в гримасе его было много больше от оскала, чем от улыбки, обвел ладонью огрызки развалившихся стен, окружавших лагерь. – Прошлый вожак послал их за глупые вопросы в яму с варренами. Мы разрушали свою цивилизацию и строили на руинах старой новую, каждый раз мощнее предыдущей. Нет разницы, когда, сколько раз все заканчивалось вот так, и насколько распух календарь, и сколько костей лежат под руинами. И если мягкотелые хотят видеть в прошлом урок, пусть ищут. Они не поймут, что разрушение сделало нас теми, кто мы есть. Не зря, наверное, программа переводчика назвала Шамана шаманом: в его словах, полных силы и упоения, таилось что-то из старых времен, что-то, роднившее и кроганов, и людей, и азари, когда они, сидя в древности вокруг костров, слушали мудрейших племени. Рэйчел почти закивала, покоренная воодушевлением Шамана; а потом встрепенулась и позволила себе усомниться. – Вы считаете, что разрушение прошлой цивилизации… было скорее благом? – осторожно, будто каждое слово было шагов на нажимную плиту ловушки, переспросила она. Шаман насмешливо покосился в ответ: – Я сказал не совсем это. Но прощаю примитивность формулировки. – А генофаг? Это тоже – разрушение во благо? – Генофаг сделал нас еще сильнее, – кивнул Шаман, и на миг его взгляд потемнел, как темнеет, теряя блеск, загустевшая кровь. – Впрочем, – сразу же отмахнулся он, сменив тон, приглушив его, словно не желая больше тратить сил, – зря я надеялся, что вы поймете, Шепард. Вы не такая, как все, и всё же не понимаете. Шаман ошибался. Он думал, Рэйчел не могла понять, но на самом деле – не хотела, и не могла представить, что должно было случиться в ее жизни, чтобы разрушение однажды показалось ей благом. После стольких войн, после опыта Мировых на Земле и Рахнийских в галактике, после Властелина… Мир был хрупок, и мир нужно было хранить, а не подливать топлива в костер. – Я попробую. Но не думаю, что правда смогу однажды, – она покачала головой с намеком на невысказанную горечь, которая стояла за таким признанием, и расправила плечи. – Что ж, в таком случае, не буду задерживаться. Спасибо за все, что вы сделали для Грюнта, и прощайте. – Прощайте, Шепард. Она не оборачивалась и не знала, в какой момент Шаман прекратил смотреть ей вслед; но или он умел передвигаться бесшумно, или простоял достаточно долго, чтобы его тяжелая старческая поступь перестала быть слышна. На ходу Рэйчел распахнула на инструметроне окно с файловым проводником, открыла запароленную папку и, подумав совсем немного – сверх тех суток, что она гоняла мысли по кругу, – нажала отливавшую красным плашку удаления. «Вы уверены, что хотите подтвердить безвозвратное удаление файлов?» – спросило выскочившее окно. Не сказать, что она не сомневалась. Но использовать данные, добытые таким путем – значит, расписаться в соучастии с преступниками. Подписаться под каждым словом Вейрлока Гарда, Урднота Рива и безымянного Шамана, которые – открытым текстом ли, завуалированной насмешкой или забетонированной в их сознании мантрой, – признавались, что кроганы и насилие неотделимы. Рэйчел было бесконечно жаль кроганок, чья жертву она только что отправила в небытие одним касанием экрану, и все же она нажала «да». Окно меню побледнело и исчезло, под ним закрутилось колесо загрузки: гигабайты, на скачку которых требовались минуты, а на обработку – недели вдумчивой работы, растворились быстрее, чем она успела сосчитать до пяти. «Обработка запроса завершена», – всплыло уведомление от программы. Сразу же следом мигнул значком входящего экран комма, и Рэйчел, вздохнув, открыла сообщение: «Шепард, засек удаление из хранилища. Вы окончательно приняли решение?» Краешком губ Рэйчел невесело улыбнулась – кто бы сомневался, что Мордин всюду сунет свой любопытный нос (или что там вместо него у саларианцев, рог?), – и быстро настучала ответное сообщение. «Я считаю, если сохранить лекарство, кроганы (и Рив! Вы же его сами видели!) примут это как условный сигнал, что могут пойти на все ради исцеления. Совет не допустит, чтобы кроганы излечили генофаг подпольно, и примет ответные меры, и в итоге кроганы опять огребут, даже не поняв, за что. Лекарство должно быть создано исключительно законными методами при содействии Совета или Союза, чтобы потом никто не мог обвинить кроганов». Получилось больше, чем хотелось вначале, зато мысль, вертевшаяся в подкорке, наконец обрела форму и вес. Рэйчел нажала «отправить», потом, подумав, набрала вдогонку совсем короткий огрызок: «Мы можем обсудить подробнее на «Нормандии». Ваша копия данных еще цела, я принимать решение за нее не буду» Урц, осмелев, подступил ближе, потерся лбом о броневые щитки голени – Рэйчел, не глядя, слабенько пихнула его коленом и замерла на месте, напряженно вглядываясь в мигавший значок «собеседник печатает сообщение». «Аргументы приняты, обсуждение не требуется. Я удалил свою копию. Вернетесь – не заходите в лабораторию, пожалуйста. Эксперимент в контролируемой среде». Кто о чем, а Мордин – об экспериментах, подумала Рэйчел, но на этот раз без улыбки. Свернула все окна инструметрона, вздохнула, почесала ластившегося, несмотря на тычок, Урца между глаз – варрен утробно заурчал и припал брюхом к земле, виляя хвостом, совсем как земная собака. «Завидую я тебе, приятель. Никакой ебли в мозги», – фыркнула Рэйчел и заторопилась к челноку, сообразив, что сама же и опаздывает к установленному ее капитанской волей сроку. Одного короткого сообщения хватило, чтобы на душе стало спокойнее: хорошо, все же, что Мордин согласился. Офицерам твердо вдалбливали, что ученые и военные существуют в неразделимом симбиозе, потому как одни не справятся без технологий, а другие – без своевременного окрика «куда блять полез, тебя сожрет!» в спину, и все же Рэйчел сомневалась, что могла бы гаркнуть такое Мордину. Он-то про генофаг знал много больше – и все равно сомневался, а ее затянуло во всю эту историю так, за компанию. Как раз на такой случай и пишут закон, для запутавшихся ученых и неуверенных солдат: нельзя проводить эксперименты на разумных существах и стрелять в гражданских даже ради высшей цели. Цель-то хрен пойми где, а жертвы будут уже сейчас… В конце концов, если уж они сделали одинаковые выводы, пользуясь кто выкладками социоматиков из ГОР, а кто – полевыми наблюдениями, то это уже, если подумать, повторяемость эксперимента. А значит, все по науке и правильно, и самое время выбрасывать из головы, пока боль из фантомной не превратилась в физическую, за которую Чаквас ей эту самую голову оторвет – раз пользуется не по назначению. Рэйчел представила драматичную сценку в красках и улыбнулась. Урц проводил ее до самого края взлетной площадки, там Рэйчел последний раз почесала варрена за ухом, выпрямилась, похрустев плечами под броней, огляделась, запоминая, впитывая последнее, что показывала ей Тучанка: желто-серый, ноздреватый бетон, ржавые арматурные хребты перил, кучи мусора, которые не убирали веками. Ей казалось, она навечно запомнит этот запах высушенного ветрами и респиратором воздуха, аромат стоянки – горячий металл, смазочное масло, что-то кисло-мускусное, преследующее всю живность Тучанки, считая кроганов и Урца, – и стойкое ощущение, что от местного воздуха кружится голова и комом дерет горло. Двадцать девять незабываемых часов, в которые влез один безумный ученый, один молотильщик и слишком много головной боли, от которой уже начало ломить виски. Рэйчел вздохнула, оглядываясь последний раз, потом поправила респиратор и, наискось пересекши площадку, забралась в челнок с услужливо распахнутой дверью. – Пока ты там трепалась, я мог сожрать как минимум еще половину крыла, – буркнул Грюнт, уже устроившийся на задней лавке. Рэйчел виновато пожала плечами, пригнулась и, едва не стукнувшись затылком о потолок, перебралась на соседнее с пилотским место. – Что, отчаливаем? – ухмыльнулся Гаррус, клацнув кнопкой закрытия двери. С резиновым чпоканьем та загерметизировалась, и Рэйчел, кинув взгляд на приборную панель, с удовольствием стянула респиратор, вдыхая привычный корабельный воздух – не такой сухой и отдающий принятой по человеческим протоколам дезинфекцией. Зарычал двигатель. Челнок, задрожав, подпрыгнул на несколько метров, выровнялся на подушке соплового выброса и медленно начал набирать высоту, оставляя после себя белесый след. Рэйчел, пристегнув ремни, поерзала в кресле, прижалась виском к окну и безразлично смотрела, как отдаляется бетонный развал стоянки и как мелькают мимо стены вертикального коллектора, пока не показалась изрытая эрозией поверхность Тучанки и клочья неба, укрытого облаками желтыми, как барханы пустыни. Это зрелище вполне можно было посчитать красивым или величественным, но она слишком устала, чтобы называть стакан наполовину полным. Все, о чем могла мечтать Рэйчел – как молча скинет Джокеру курс на Хестром и проспит, восстанавливаясь после молотильщика, до самого ретранслятора Долен. И еще – что никогда больше ей не придется вернуться на опустошенную, изрытую войнами, выкормившую неблагодарных детей планету.