"Что ищешь ты, ветер, в просторах небесных ..."

      Граф Васспард осматривал лошадей, проверяя, хорошо ли они подкованы, готова ли упряжь. В своей жизни он руководствовался принципом — доверяй, но проверяй, а слуг проверяй вдвойне. Дорога дальняя, снега на перевале может выпасть, он должен был убедиться, что поездка не закончится неприятностями. Тем более что ему предстояло ехать верхом весь обратный путь. Разрубленный змей, умудрилась же служанка Барбры подхватить лихорадку за день до поездки. За ужином было принято решение оставить пожилую женщину в Торке. А значит граф Васспард не посмеет даже ступить в карету, дабы не давать повода сплетням. Честь и имя девушки превыше всего.       Эреа Дитмар заверила, что вполне может обойтись несколько дней пути без посторонней помощи, что радостно подтвердили оба Катершванца: — О, наша Барб! Она есть очень корош путешественник, — засмеялся Йоганн, ласково глядя на девушку, — я помнить, как мы путешествовать в горы. Она есть хороший наездница и уметь не жаловаться на трудность. — Йоган, — укоризненно покачал головой Фок Варзов, в чьём доме, собственно, они в тот момент и находились.       Старый вояка пригласил Валентина, Барб и Катершванцев, всё семейство, на торжественный ужин по поводу отбытия воспитанницы, понимая, что для бергеров это важно. Хотя, почему только для них. Наблюдательный Валентин, чутко следивший за всеми присутствующими, не раз замечал, как теплел и грустнел взгляд Вольфганга, останавливаясь ненадолго на лице эрэа, словно глядя на неё, вспоминал ещё кого-то. Сам же граф Васспард то и дело ловил себя на ощущении узнавания: что-то в лице, в мимике, жестах юной Дитмар казалось ему до боли знакомым. Он очень старался концентрироваться на теме беседы, слушать распоряжения и пояснения генерала. Но стоило ему перевести взгляд на каштановые пряди, так по-домашнему обрамлявшие нежное личико — все нужные мысли и слова начисто вылетали из головы.       Валентин злился на себя: он — Придд! Он не какой-то Окделл, что преданным псом ловил взгляды лживой Катарины, не чуя мерзкой фальши, исходящей от неё. Но, увы, в этой битве наследник дома Волн раз за разом терпел сокрушительное поражение. Хвала Создателю, пока ему удавалось прятать нарастающую панику, вот только насколько его хватит? Леворукий и все его кошки! Это так и бывает?! Неужели он, как последний дурак, потерял голову от какой-то девушки! И тут же сам себе мысленно дал затрещину: вот уж кого нельзя было назвать обычной, так это Барбру.       Слишком сообразительная, ироничная, начитанная, порой язвительная и принципиальная в каких-то убеждениях. Умея всё, полагающееся девице ее возраста: вышивать, танцевать, петь, играть на лютне и ездить верхом, — большую часть свободного времени она предпочитала проводить за книгами. «Спрут» до последнего держался, придумывая недостатки причине помрачения своего рассудка. Но увы и ах. Холодным утром и эти жалкие попытки умерли, не оставив завещания.        Из трёх дней, что Валентин провёл в гостеприимном доме Катершванцев, один выдался на редкость ветреным, и без нужды на улицу никто не совался. Ну кроме Йоганна и Норберта — им пришлось отправиться по поручениям маршала. Валентин же решил провести время с пользой и с раннего утра направился в библиотеку, любезно предоставленную госпожой Катершванц, милой седовласой женщиной, больше других огорчённой скорым отъездом девушки. Слишком прикипела она сердцем к милому созданию, горячо отвечающему на ласку и любовь женщины, потерявшей от лихорадки обеих дочерей восемь лет назад.       Едва переступив порог, молодой человек изумлённо уставился на устроившуюся в огромном кресле у окна Барб. Увлечённая чтением, она даже не заметила его присутствия. В скромном тёмно-синем платье и лиловой шали, уютно наброшенной на хрупкие плечи, она картинно склонилась над фолиантом, подперев голову ладонью. Второй же рукой девушка быстро что-то писала в толстой тетради.       Придд не знал, как поступить. Воспитание твердило, что следует обозначить своё присутствие, но какое-то странное, щемящее и необыкновенно нежное и тёплое чувство заставляло стоять на месте, любуясь. Вот она раздражённо вздохнула, перелистнув страницу, посмотрела что-то в записях, нахмурилась, кусая кончик карандаша. Рассвело, первые несмелые лучи скользнули по стянутым наспех лентой волосам, провели золотую полоску по щеке. Девушка отложила карандаш и вдруг быстрым движением приложила ладони к глазам, вздохнув. Валентин вздрогнул и выронил свой дорожный письменный набор. Барб резко повернулась: — Ой! Это вы, граф?! Доброе утро, — Барб сдвинула книгу от края стола и поднялась навстречу. — Доброе, прошу прощения, что невольно отвлёк вас, — удачно всё же упала папка, пока нагибался за ней — успел взять себя в руки и напялить привычную маску холодной вежливости. — Вы мне ничуть не помешали, господин Васспард, — протягивая руку как для рукопожатия, ответила девушка.       Ещё одна прелестная привычка, она никогда не намекала на обязательный ритуал прикладывания к конечностям, хотя, видят абвении — эти руки он был готов покрывать поцелуями, если бы только ему позволили. Закатные твари! Да что с ним такое? Может она читала Дидериха? Это хоть немного смогло бы развеять ореол идеальности Барб в его глазах. — Простите мне моё любопытство, а что же вы так увлеченно конспектируете? — он глазами указал на испещрённые мелким почерком листы. — Ах это? Пытаюсь разобрать рецепты древних противоядий. Но гальтарский грешит двойными трактовками, в зависимости от предлогов, вот и мучаюсь. Увы, древние языки мне даются с трудом.       Папка почти отправилась на повторное свидание с полом, если бы юноша не вцепился в нее двумя руками, как утопающий в плот. — Вы… Изучаете яды? — Противоядия. Ну против чего они работают, естественно, тоже. Вас это удивляет? Это не… Не лучшее занятие для девушки? — она иронично подняла бровь и лукаво посмотрела на остолбеневшего юношу. — Н… Нет. Что вы. Я просто заинтригован. И какие же яды практиковали отравители в древней Гальтаре? — еле справившись с очередным потрясением, выдавил из себя Валентин. И вдруг добавил, словно кто-то взял контроль над его рассудком и языком: — Я неплохо знаю гальтарский. Если вам нужна помощь… — «опомнись» стучало в висках, но загоревшиеся благодарным восторгом глаза вновь швырнули его назад в бездонное море влюблённости, — думаю, моих познаний хватит. Вот только составлю отчёты. — Не желаете настоя с ягодами и приправами? Очень помогает в такую погоду не раскиснуть, — спросила Барб, протягивая руку к шнуру звонка.       Всё, что смог Валентин сделать — кивнуть. Хорошо хоть не расплылся в улыбке. Воистину — любовь может сделать идиота из любого. Что ж, придется взять свои презрительные высказывания в адрес надорца назад. Сам он терял сейчас голову с головокружительной скоростью. Одно радует — воодушевлённая эрэа вновь зарылась с азартом в книгу и будто пропала для всего мира.       Отчёты он всё же написал, притом довольно быстро. Настой и правда оказался хорош, по телу разливалось приятное тепло, а язык немножко щипало от розмарина, но это совсем не раздражало. Подсев к девушке поближе, граф склонился над книгой. За расшифровкой текста они едва не пропустили второй завтрак. — Леворукий побери этих гальтарцев, — пробурчал Валентин, в очередной раз пытаясь уловить смысл написанного, пока Барбра старательно переносила переведённые отрывки в тетрадь. — А они не могли просто сделать ошибку? — девушка задумчиво посмотрела на Придда, но по выражению лица было ясно, что думает она совсем не о нём. Граф вздохнул и задумался. Барбра молчала, не отвлекая от блуждания по мысленным лабиринтам. — Возможно, — протянул юноша, морща лоб, — если бы сравнить с тем, откуда была сделана запись. Это же копия, верно? — Да, — она кивнула и прикрыла глаза вспоминая, — кажется все эти книги, на гальтарском, были списаны с тех, что хранятся в библиотеке одного из аббатств на границе с Талигом. — Аббатств? — Придд удивлено вскинул брови. Кто бы мог подумать, что олларианские священники будут хранить у себя эти языческие талмуды. — Тамошняя аббатиса, говорят, собирает у себя всё, связанное с врачеванием. А эта книга относится к таковым. — И далеко это аббатство? Если оно по пути в Олларию, мы могли бы наведаться туда и сравнить записи. Не думаю, что это займет много времени, — любопытство и азарт исследователя проснулись, нагло срывая маску безразличия с Валентина и открывая истинное лицо графа Васспарда, романтичное и благородное.       Барб оказалась не менее наблюдательной, не уступая в проницательности и умении читать между строк самому Валентину, и мягко улыбнулась, не совсем по протоколу. Вернее, совсем не по установленному этикету. В серо-зелёных глазах опять заплескалось влекущее море: — А вот и настоящий граф Васспард, а не «холодная бесчувственная медуза»! — девушка очень похоже передразнила Арно, и Валентин не сдержал улыбку, живописуя в воображении надутого «оленёнка». — Вам не тяжело всё время прятаться? — неожиданно спросила она, продолжая открыто разглядывать молодого человека. — Я не прячусь, — он даже не стал возмущаться. Только не с ней, тем более, что показал ей себя больше, чем кому и когда-либо, — скорее это привычка. В доме Волн не поощряется демонстрация чувств. А вы? Вам нравится виконт Сэ?       Наконец он задал волнующий его последние два дня вопрос. Почти не дрогнул голосом, за что мысленно похвалил себя. Барб засмеялась и нежно улыбнулась. И от этой улыбки внутри у Валентина мгновенно образовалась дыра. Такая большая и холодная, откуда свистел ледяной ветер обречённости и пустоты. — Арно, он… Милый и открытый. Честный, добрый. Большой ребёнок, — она по-доброму взглянула на собеседника, и в юноше робко затеплилась надежда. С таким взглядом не говорят о том, к кому пылают страстью. В подтверждение его слов, девушка продолжила: — Наверное, я бы так относилась к брату, будь он у меня, — тонкие пальцы перебирали лёгкое шерстяное кружево шали, и Валентину в голову пришла нелепая и одновременно правильная мысль: родовые цвета Приддов ей очень к лицу, выгодно оттеняют глаза и сочетаются с цветом волос и кожи. Но вслух он, разумеется, сказал совсем иное: — Как знать, я был младшим братом, но совсем не похож на виконта. А мои младшие братья ещё дети. — Вряд ли кто-то может быть похожим на вас, граф, — если слышно произнесла Барб, глядя в пол. — И это прекрасно, — саркастично отметил юноша, — хватит в Талиге таких двух спрутов, как я и мой отец. Надеюсь, братья вырастут иными. — Зря вы так. Съентифики утверждают, что спруты обладают высоким интеллектом и способны привязываться к людям, — она серьёзно и несколько укоризненно посмотрела на него. Тепло вмиг спряталось за вуалью этикета, и Валентину хотелось скрежетать зубами от досады. Вместо этого он просто сидел и смотрел в глаза напротив. В библиотеке стояла изумительная оглушающая тишина, нарушаемая лишь завывающей руганью ветра за окном. — Вот вы и снова спрятались, — как-то грустно произнесла Барбра, закрывая книгу. И правильно, рабочий настрой угас, как сырое полено в камине, оставляя после лишь едкий дым. — Я и так слишком открылся сегодня, — полушёпотом бросил юноша. Девушка встала, собрала книги и неожиданно озорно хихикнула: — Обещаю вам, что эту тайну я буду беречь, как собственную честь! — В таком случае, я могу быть спокоен! Моя страшная тайна будет оберегаться надёжнее, чем Гальтара кольцом Эрнани, — весело ответил граф, поднимаясь и наводя порядок на столе. Гордость выбросила белый флаг, чему он был несказанно рад.       Спруты привязываются, прекрасная эрэа? О нет, дорогая. Они не просто привязываются. Они навсегда запечатлеваются с тем, кому удаётся разбить ледяной щит, уберегающий сердце хозяина от подобных покушений. И горе тому, кто попробует отнять у них своё. Если бы чувства могли обретать очертания, то наверняка от Придда к Дитмар сейчас тянулись бы все восемь щупалец их гербового животного, способные удержать рядом, не пропуская никого. Осознавала ли она, какого опасного зверя подпускает к себе, кому сама открывает своё сердце. Или шла по наитию чистой и бесстрашной души. Валентин понимал лишь одно — его зверь уже был полностью приручён ею, оставалось лишь надеяться, что она поймёт это как можно позже.