Воспоминания

Прошло два месяца, за которые Сафие Султан отправила в ссылку, в Египет, Мустафу агу. — О, Аллах, прости мне мои грехи, — заплаканный взгляд Хандан Султан поднялся на стоящего у кареты Мустафу агу. — Госпожа, Вы сделали то, что должны. — Да, и сделаю это снова, но шехзаде Махмуд был невинен. И Ахмед так глубоко переживает его казнь, я виновата перед сыном. Если бы ты не отдал то письмо… — Мне жаль, госпожа, но вы знаете, мы сделали всё правильно, Халиме Султан не должна была стать Валиде Султан, выбора не было. А боль пройдёт со временем, дай Аллах. — Аминь. Мустафа, все эти годы ты был рядом со мной, поддерживал. И теперь отправляешься в ссылку. — Я готов, госпожа. Главное, вы берегите себя. — Я, как и прежде, склоню голову перед Сафие Султан и буду терпеливой, а ты будь осторожен, я обязательно верну тебя со временем. — Благодарю Вас, госпожа… Тем временем в Старом дворце Халиме Султан снова зажигала свечи. «Мои враги, и вот ещё одна свеча — моя душа. Гордыня совсем ослепила мои глаза, и я не увидела, что мой шехзаде Махмуд идёт к гибели. Этот огонь отныне всегда горит и не погаснет. И боль моя утихнет лишь тогда, когда все враги мои изжарятся на таком же вот огне». Прогуливаясь по саду, Михримах Султан подошла к конюшне, зайдя внутрь, госпожа приблизилась к стойлу и погладила свою лошадь по шеи, а затем протянула руку к стоящему рядом Ангелу. — Привет, как ты, друг? — Он в порядке, госпожа. Только в последнее время особенно скучает. — Здравствуйте, Ахмед ага. Конечно, скучает… С этим ничего не сделаешь. — Вы могли бы навещать его почаще. — Но скучает он не по мне. — Но с Вами ему было бы легче, чем оставаться одному. Смотрите, сейчас Ангел рад и наслаждается лаской. Михримах мягко улыбнулась, но её взгляд оставался печальным. — Мне не особенно хотелось приходить сюда. — Из-за того, что случилось тогда? — Нет, — ответила Михримах, продолжая гладить лошадей, — но из-за того, что тогда здесь были Хюмашах и Фатьма, а вместе с ними и смех, радость, тепло, а сейчас… Это чувство даже сложно объяснить. — Вы тоже скучаете, госпожа. — Да, — выдохнула Михримах. — Моя старшая сестра в Египте и Фатьма, прошло четыре месяца, как она вышла замуж за Джафера пашу и уехала из столицы. — Но раз уж Вы здесь, госпожа, не хотите покататься? Верховая прогулка, может, улучшит настроение. Ангел фыркнул и потёрся головой о плечо Михримах. И Михримах улыбнулась. — Но раз так просят, то почему бы и нет, Ахмед ага. — Госпожа, — Ахмед поклонился, — возьмите Ангела, а я выведу вашу лошадь. Во время неспешной верховой прогулки. — Знаете, госпожа, я часто вспоминал ту засаду и нашу ночную беседу с Вами. — Удивительно, но она, похоже, заставляет меня вам доверять и чувствовать себя спокойно. — Я рад, госпожа. — Я уже давно так не беседовала. — Вы говорили о чувстве одиночества, что скучаете по сёстрам, но а как же Фахрие султан? — Конечно, мы видимся, я навещаю её во дворце, а она часто приезжает сюда, чтобы не быть во дворце одной, когда Хасан паша занят на службе, но это всё равно никак раньше и в детстве. Как будто что-то исчезло и изменилось в нас. Мы выросли, но дело не только в этом. И вокруг нас всё как будто изменилось. Исчезло что-то неуловимое и лёгкое, всё стало тяжелее или ещё становится тяжелее. Посмотреть даже на последние месяцы — казнь Махмуда, затем младшие дочери моего брата заболели и умерли. И так резко. Казалось бы, после всех печалей Аллах послал моему брату сына — Джихангира, но он умер почти сразу после рождения. — Мне жаль, госпожа. — Спасибо, Ахмед ага. Это был тихий летний день, к концу которого Михримах к собственному удивлению чувствовала себя даже в очень приподнятом настроении. Госпожа посмотрела на Ахмеда. Что-то в нём располагало её к открытости. Может быть, то, что ага был внимательным и хорошим слушателем, чутко реагировал на каждую тему… И хотел понять именно её лично, что для неё это значит, а не просто формальности. Они много говорили, невольно узнавая друг друга, но говорить было так легко, будто они уже знали друг друга. Что это? Бессознательное доверие из прошлых событий… Притяжение. Близость. Михримах встряхнула головой. Да нет, не может быть. Заметив взгляд Михримах, Ахмед улыбнулся, и она мягко улыбнулась в ответ. С этого дня они виделись почти каждый день. Михримах приходила в конюшню с утра, после обеда, бывало и вечером, и всякий раз делала вид, что их встреча ― случайность. Ахмед подыгрывал. И они продолжали говорить как будто обо всём, так прошёл ещё месяц. Шехзаде Ахмед прожил прошедшие месяцы словно в аду и ощущал себя словно во мраке, когда Сафие Султан пригласила его в покои. Видя, как внук переживает потерю старшего брата, госпожа приказала привести подарки со всех концов света. И в этот момент, проходя мимо подарков и рассматривая их, среди тьмы Ахмед увидел луч света. Шехзаде подошёл и взял увиденную картину в руки. На ней была изображена девушка, и Ахмеду казалось, что самая красивая, которую он только видел в жизни. Невинная, интересная, девушка словно изучала юношу своим взглядом. И Ахмед почувствовал, что ему впервые за много дней и месяцев стало спокойно. — Как её зовут? Оказалось, её зовут Анастасия. Анастасия… Позже, покои Валиде Султан. — Вы хотели меня видеть, госпожа. Сафие Султан сделала глоток кофе. — Анастасия… Найди эту девушку, Насух, найди, где бы она не была. — Как прикажете, госпожа. Я пошлю своих людей на поиски. *** — Госпожа, вы не приходили последние несколько дней… — А я была обязана? — Что? Нет, конечно, нет, простите… Михримах с интересом смотрела на Ахмеда. Он немного смутился, но тут же поднял взгляд. — И сегодня вы молчаливы. Может быть, что-то случилось? Михримах улыбнулась, и Ахмед почувствовал, как его сердце забилось чаще. — Приятно, что вы беспокоитесь за меня, Ахмед ага. Ничего не случилось, просто у меня осеннее настроение под стать наступившему времени года. — В любое время года, день за днём я хотел бы вот так проводить время рядом с Вами, — произнёс Ахмед, не отводя от Михримах взгляда. Михримах резко остановила Ангела. — Госпожа… — выдохнул Ахмед. — Если бы это было возможно… Я не хотел Вас смущать. — Ахмед отвёл взгляд. — Так вы хотите жениться на мне? Голубые глаза снова поднялись на Михримах. — Я желал бы этого всем сердцем. — Но это опасные слова, Ахмед ага, — вкрадчиво заговорила Михримах. — Вы готовы к риску? Если о ваших чувствах узнают… — Вы уже узнали, госпожа. Я открыт, уязвим, а оружие острее всех мечей — отказ, в ваших руках. — Открытый взгляд смотрел на Михримах. — Я рискую, но покоряюсь Вам. «Ахмед доверяется ей, как тогда, в прошлом. А я? Тогда поверила, а сейчас? В прошлом он не подвёл. И сейчас, очевидно, напряжён, но ждёт ответа». — Мой будущий муж, — прервав размышления, заговорила Михримах, — должен быть со мной честным, Ахмед ага. — Конечно, госпожа. — Всегда, Ахмед ага. Я буду честной и хочу доверять своему будущему мужу, чтобы ничто не стояло между нами, чтобы мы говорили и продолжали говорить с друг другом всегда и обо всём, и если я тебе доверюсь, ты никогда не должен мне солгать. — Обещаю это, госпожа. — В своём муже я хочу быть уверенной и всегда знать, что он за мной. — Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы Вы чувствовали себя именно так. Михримах с мягкой и хитрой улыбкой приблизилась к Ахмеду. — А если я захочу на край свете? — Всегда, госпожа. — А если хочу этого прямо сейчас… Резко отстранившись, Михримах пришпорила лошадь. Ветер трепал волосы, развивал плащ, и госпожа стремительно приближалась к главным воротам дворца. — Госпожа! Подождите, куда Вы! Осторожнее! Но Ангел галопом мчался мимо мостов, улиц, на другой берег Золотого рога, приближаясь и приближаясь к Белградскому лесу. И только на лесной тропе Михримах перевела лошадь на шаг. Между деревьев показалось озеро Бюйюк Бент. На его берегу Михримах остановилась. — Ух, я давно хотела промчаться на тебе так, — Михримах ласково похлопала Ангела по шеи, слыша, как он фыркнул, и рассмеялась. — Госпожа, — раздался сзади взволнованный голос Ахмеда. Михримах развернула лошадь. — Разве это не прекрасно, когда от скорости, ветра захватывает дух? Ни с чем не сравнимое ощущение свободы! Ахмед, поддаваясь эмоциям Михримах, тоже стал смеяться. — Да, вы правы. Вам не нравятся ограничения статуса? Вы это хотели мне показать? Михримах приблизилась к Ахмеду. — Мне не нравится, когда они меня контролируют, но это не значит, что я им не подчиняюсь… Ты знаешь, что это риск для тебя? Но и это ощущение свободы я тоже люблю. Я сказала, что буду честной. Сейчас ты ещё свободен и, можешь вернуться… Один. — Вы доверились мне в прошлом и позволили узнать, как любите сестру, вы доверяете мне сейчас, позволяя увидеть себя настоящую. Отступить — уже с Вами быть не искренним. Я люблю вас, — сказал Ахмед. — Люблю и счастлив, что вижу вас. Так позвольте мне, каждый день видеть Вас. Михримах улыбнулась. — Но совет дивана я не обещаю. — Быть рядом достаточно, и поэтому я обещаю Вам, Вы будете свободны рядом со мной. Ахмед тепло смотрел, и Михримах было хорошо. Она засмеялась от удовольствия и легко пришпорила Ангела; Ахмед тоже засмеялся и направился следом. Возвращение во дворец было неспешным. Через мраморные Ворота Повелителя в первый двор, за Воротами Приветствия второй двор, где располагалась конюшня. Впереди показались знакомые очертания, и сердце Михримах на миг ёкнуло. Тем не менее она решительно направилась вперёд, но замерла в некотором отдалении, не в силах отвести взгляд от фигуры Валиде, стоящий около конюшни. — Госпожа, что… Госпожа, — склонил голову подъехавший за Михримах Ахмед. — Матушка… Поднятая ладонь остановила юную госпожу на полуслове. — Займись лошадьми, Ахмед ага, отведи их в стойла. Иди за мной, Михримах. Но прежде чем Михримах ушла Ангел поддерживающе потёрся головой о её плечо, на что госпожа тепло улыбнулась. — Госпожа, — тихо сказал Ахмед, — я… — Занимайся делами, всё будет хорошо, Ахмед. Войдя в покои, Сафие прошла к окну и, смотря в него, скрестила на груди руки. Казалось, она глубоко ушла в свои мысли. Михримах молчала. Так прошло несколько минут. — Матушка, — наконец произнесла Михримах, — вы сердитесь за прогулку? Ничего… — Ты покинула дворец, сделала это без охраны и сопровождения, а если бы с тобой что-то случилось? — Ничего бы не случилось, мама. — И откуда такая уверенность? Михримах почувствовала, как голос матери наполнился холодом, но продолжила. — И Ахмед ага… — Михримах осеклась, продолжая считывать недовольство Валиде. — Мы просто разговаривали, матушка, и он сопровождал меня. — Без сопровождения ему запрещено даже видеть тебя, Михримах, а не то что говорить! — Пустые формальности, я не делала ничего плохого, Валиде. — Традиции и правила, Михримах. Ты должна их соблюдать! — Но не бездумно, матушка. Вы сами этому учили, слепое следование за правилами, чужими мыслями, закостенелыми традициями могут привести к последствиям, способным причинить даже большей вред. Сафие устало вздохнула и потерла пальцами переносицу. — Если ты не соблюдаешь традиции, это всегда могут использовать против тебя. — Сафие обернулась к дочери. — Но кто, матушка? — Здесь всегда найдутся такие люди. — Сафие ласково взяла Михримах за подбородок и приподняла её голову так, чтобы смотреть дочери прямо в глаза. — Доченька, я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. — Матушка, мне восемнадцать, а не девять лет, я уже не маленькая девочка. Сафие вздохнула. — Да, ты выросла, Михримах, но ты по-прежнему моя дочь. Обещай мне, больше никаких прогулок за пределами дворца. Михримах… — голос Сафие стал очень серьёзным. — Я обещаю, мама. — Хорошо. Ты больше ничего не хочешь мне рассказать, Михримах? Молодая госпожа задумчиво нахмурилась. Матушка по-прежнему смотрела ей в глаза, и, как Михримах ни старалась, не могла отвести взгляд. — Нет, наверное, матушка, — пробормотала Михримах. — Наверное? — Нет, — сглотнув, Михримах постаралась, чтобы её голос прозвучал уверенно. — Ладно, иди в свои покои, — сказала Сафие, вновь отворачиваясь от дочери. — Матушка… — Михримах было неуютно, мама знала, что она говорит неправду, и она сама это знала, но почему-то ничего не могла с собой поделать. — Иди в свои покои… И оставайся там, пока я не разрешу. Михримах присела в поклоне, голос Валиде сейчас не допускал никаких возражений. Когда раздался окрик: «Внимание, Султан Мехмед Хан Хазретлери», Михримах сидела у окна и читала книгу. — Повелитель, — встав, Михримах поклонилась, — пришли навестить меня. — Что ты делаешь, Михримах? — А что я делаю? — Сколько месяцев ты уже видишься с Ахмедом агой? — Вижусь? Может, ещё скажешь, бегаю на свидания! — Михримах! Не надо защищаться, я пришёл, как старший брат, не Повелитель. — Не надо говорить со мной так, как будто я делала что-то предосудительное! — Хорошо, ну и так сколько? Ты ответишь мне? Михримах, я знаю, что вы общаетесь. — Месяц. Мехмед покачал головой. — Нет ничего плохого, что ты видишься с мирахуром здесь, совершая верховые прогулки, моя дорогая сестра, в конце концов это его работа, но уехать из дворца? Остаться с ним наедине? Я знаю, что ничего не могло быть… Но ты, зная наши традиции, устои, понимаешь, как это выглядит? Михримах молчала. — Понимаешь и понимала это раньше, знала, что о твоём отсутствии, в отличии от прогулок, обязательно расскажут Валиде, и всё равно сделала то, что сделала, так зачем, Михримах? Михримах опустила взгляд. — Я не знаю, Мехмед. Во мне как будто два разных человека, одна я хочу всё сделать правильно, быть бережной, не обидеть, а другая хочет быть против, противостоять, хочет опасности и риска. И порой это побеждает, и я делаю глупости, как очень давно в Эдирне. Михримах опустилась на диван. Мехмед сел рядом. — В этом я очень даже могу тебя понять. Ты хотела, чтобы мама всё узнала? — Не совсем, я хотела быть уверенной в Ахмеде, что он останется рядом со мной и пойдёт за мной. — Осознанный риск? — Ну, не в полной мере, Мехмед. Я не думала, что матушка вот так всё узнает, так быстро, слишком быстро. Я бы сама всё рассказала, но я не успела. Вероятность, что мама узнает… Но если я делаю следующий шаг, мне нужно было быть уверенной в нём, как я уверена в вас. Матушка не отправила бы человека на казнь, никогда, а ты не сделал бы этого ради меня, — и Михримах сжала Мехмеду руку. — Я бы никогда просто не рискнула жизнью человека. — Почему ты сейчас не стала говорить с матушкой? — Откуда я знаю, Мехмед! — Михримах покачала головой. — Она этого хотела… Я хотела… Не знаю, я не была готова прямо здесь и сейчас, а может, потому что я не люблю, когда чувствую давление, что я вот должна сказать именно сейчас, та вторая я начинает сопротивляться из принципа. Скажу, когда захочу, а не должна, ненавижу ограничения. Но матушка обиделась, да… И теперь я думаю над своим поведением. И сожалею, как видишь. Мехмед улыбнулся. — Так Ахмед ага тебе нравится? — Я не влюблена, если ты об этом. Но я могу его полюбить. Он чувствует ко мне нежность, и я могу найти в нём супруга, способного подарить мне уверенность и тихую гавань. Я чувствую, что могу ему доверять. Это не значит, что я ничего не чувствую сейчас, мне уютно и спокойно с Ахмедом, за этой месяц я привязалась к прогулкам с ним и нашим беседам, это не страсть, но это уже глубоко, мне кажется. И со временем станет настоящим чувством. — Матушке надо было это рассказать, а не мне, сестрёнка. Мама злилась? — На самом деле не особо, и скорее на сам факт, что я ушла, матушка волновалась, что я пострадаю, чем на встречи… У Валиде есть какая-то усталость как будто от всего, что происходит, произошло в последнее время… Мехмед опустил голову. — Но мы могли поговорить, именно я не смогла. — Валиде станет лучше, как только мы соберёмся все вместе. Сейчас начнём готовиться, к концу сентября как раз сыграем свадьбу. Ты же не против? — Думаю, уже нет. Но… — Что? Ты счастлива, с матушкой поговорим, пашой агу сделаем, его обрадуем. Михримах улыбнулась. — А там и день рождения Хюмашах, может, ты вернёшь нам сестру… И эта ссора закончится. — Я верну? Хюмашах и мама так поссорились, что сестра не ответила на приглашение на свадьбу Фатьмы, ограничившись письмом ей, а я верну… — Конечно, ты попросишь и пригласишь, Михримах. Михримах посмотрела на брата и кивнула. — И никаких прогулок, пока ты не поговоришь с матушкой. Михримах снова кивнула. Вечером этого же дня Михримах шла к покоям Валиде. — Госпожа, — поклонилась ей стража у дверей. Но прежде чем госпожа успела ответить, двери отворились, из покоев вышел Бюльбюль и поклонился Михримах. — Госпожа. — Я хотела поговорить с матушкой, она у себя? — Нет, госпожа. Сафие Султан вышла в сад. Хотите подождать её? — Нет, я найду матушку там. Спасибо, Бюльбюль. — Госпожа. Выйдя в сад, Михримах сделала несколько шагов по его дорожкам, наслаждаясь тишиной наступающих сумерек, пока впереди себя не увидела Валиде, она была задумчива или явно чем-то расстроена… Михримах с осторожностью приблизилась. — Матушка… Я расстроила Вас? Простите, если это так. Я не хотела этого. — Тебе не за что просить у меня прощения, доченька… «Моё решение окончательное, матушка. Мне достаточно одной сестры, которая так обижена, что не приезжает…» Сафие вздохнула. — Это я в последнее время забываю, что должна быть не только Валиде Султан, но и мамой, — Сафие повернулась и мягко улыбнулась Михримах, поцеловав её в лоб. — Ты ведь счастлива? Михримах улыбнулась. — На самом деле я пока скорее под впечатлением от таких скорых изменений в своей жизни, но они приятные, так что да, я счастлива. — Прекрасно, хотя бы здесь мы всё сделаем правильно. — Матушка, — сжав руку, Михримах поцеловала руку Валиде, — знаете, что будет дальше? Сафие вопросительно, но тепло смотрела на дочь. — Вы пригласите Хюмашах в столицу, она приедет на церемонию, мы отпразднуем мою свадьбу, а затем её день рождения, мы все будем рядом, будем счастливы, и эта ссора закончится. — Доченька, твои мечты так прекрасны… — Это не мечты, мама, всё так и будет. — Мы очень обидели твою сестру, Михримах, ты уверена, что она захочет нас видеть? — Хюмашах… — Михримах тепло улыбалась. — Конечно, захочет, матушка, она уже хочет вас видеть всем сердцем, не сомневаюсь в этом, но знаете, некоторым желаниям нашего сердца, даже самым сильным, нужно созреть, чтобы стать решением. И не всегда всё получается, когда всё и сразу, когда много эмоций… Иногда лучше подождать. Всему своё время, матушка, и когда Хюмашах почувствует его, этот момент, она захочет вас увидеть, чтобы больше не расставаться. Сафие грустно улыбнулась. — И когда много боли, да, доченька, ты это хотела сказать? Но была с нами трогательно бережной. — Как и Хюмашах, матушка. Однажды мы должны были поговорить, а мне было очень страшно, что после этого разговора мы не станем говорить больше никогда. Так вот Хюмашах тогда сказала мне, что никогда не допустила бы этого, и так мы поговорили тогда и только тогда, когда эмоции не били нас, когда мы могли слышать друг друга. Благодаря терпению и мудрости Хюмашах мы не поссорились тогда и не наговорили друг другу того, о чём могли бы пожалеть. Я учусь у неё в такие моменты. Терпению, порой удивительному терпению, очень любящему и внимательному. Она сейчас хочет быть бережной с вами, я знаю, чтобы, когда вы поговорили, всё стало хорошо, а не больнее ни вам, ни ей, и потому что она очень хочет вас простить и очень вас любит, как и вы её, и это важнее того, что случилось. Всегда важнее, матушка. — Михримах, — растроганно проговорила Сафие и обняла дочь, которая закрыла глаза, наслаждаясь этим теплом. — Расскажите, что вы скучаете, ждёте, матушка, отправьте не только письмо… — Михримах замолчала, отстраняясь от Сафие. — Что-то ещё, доченька? — Будьте уязвимой, собой, матушка. Здесь и сейчас позвольте и разрешите себе это. Отпустите себя… Глаза Сафие растроганно заблестели, она поцеловала дочь в лоб и направилась в свои покои.