Всё ещё впереди

      Обернувшись, страж увидел женщину, очень похожую на Сандру. Только глаза были другими. И волосы другого оттенка. Именно тот пепельный цвет, который он видел у мотоциклистки.       — Мама? — удивился мистер Гамильтон.       — Леди? — в голосе стража был вопрос.       — Амелия Гамильтон. Бабушка Сандры. И мне кажется, что вы нас немного спутали. Это бывает, — усмехнулась она, дерзко глядя прямо в глаза Леона.       Тот махнул помощникам, и те оставили девушку в покое.       — Так значит, это вы украли эти двести лет из сейфа? — поинтересовался Раймонд.       — Украла? — фыркнула она. — Ну нет, мой милый мальчик. Это моё время. И этот дом тоже мой. И как минимум две трети состояния Гамильтонов — моя доля. Я просто взяла то, что принадлежит мне по праву.       — Мама, но почему ты мне ничего не сказала? — мистер Гамильтон был возмущён.       Амелия перевела на него насмешливый взгляд.       — Вот делать мне больше нечего, как спрашивать у тебя разрешения брать моё время! — надменно отозвалась она, а потом перевела взгляд на стража. — Как видите, состава преступления нет, а потому ваше присутствие в моём доме ничем не оправдано. Буду признательна, если вы оставите нас, — улыбнулась она уголками губ.       — Вы позволите побеседовать с вами наедине? — осведомился Леон.       Женщина смерила его задумчивым взглядом, а потом кивнула.       — Да, мистер Леон. Пройдёмте в кабинет, — и леди Гамильтон пошла вперёд, указывая дорогу.       Помощники стража, повинуясь кивку своего начальника, развернулись и покинули дом.       Леон смотрел в глаза сидящей перед ним женщины. Она не отводила взгляда, с вызовом глядя прямо в его глаза. Королевская осанка, изящные отточенные движения и манеры говорили о принадлежности к элите. А вот глаза… Немного усталый и мудрый взгляд серых глаз свидетельствовал о том, что их обладательница прожила уже достаточное время. Сколько ей лет? Он не знал. Её тело — тело двадцатипятилетней девушки. Но она живёт далеко не первый десяток. Мистеру Гамильтону было около восьмидесяти лет, как и самому стражу, а ей, должно быть, уже больше сотни. Амелия усмехнулась.       — Я знаю, о чём вы думаете, мой мальчик. Мне в три раза больше, чем вам.       — Что вы делаете в гетто? — невозмутимо отозвался страж.       Она пожала плечами:       — Развлекаюсь. Поживите с моё, и вам тоже всё надоест.       — Разве оно того стоит?       — Мой милый мальчик, — понимающе улыбнулась она, — а разве стоит твоя работа того, что ты отдаёшь ей всего себя, забыв обо всём остальном?       — Я страж времени.       — Я это уже слышала. Но при всём при этом, разве ты не мужчина? А как же любовь, семья, дети? Ты никогда не думал об этом?       Леон отвёл взгляд. Женщина покачала головой.       — Наверняка думал. В молодости. А потом что-то случилось, что ожесточило тебя. Что-то плохое, что заставило тебя надеть свою броню и бояться любых отношений и привязанностей. Из-за боязни всё потерять, ты ничего и не приобретал. Мне жаль тебя, Раймонд. Ты на этой работе пятьдесят лет, — она предупреждающе вскинула руку, видя, что он хочет что-то сказать. — Не возражай мне. Я всё про тебя знаю. И все эти годы ты существуешь, а не живёшь.       — Вы ошибаетесь, — сухо отозвался Леон, бесстрастно глядя прямо в глаза Амелии.       — Ох, мой мальчик, — устало улыбнулась она. — Если бы это было так. Но ты сам знаешь, что я права.       — Вы спасли мне жизнь? Почему?       — Потому что у тебя всё ещё впереди. Однажды твоя броня треснет. Мне бы хотелось на это посмотреть, — задорно улыбнулась она. — Да и потом, ты такой симпатичный, мне было бы жаль увидеть тебя мёртвым.       — И всё же я не понимаю, — вдруг признался страж, и на мгновение в его взгляде мелькнула беспомощность. — Что заставляет вас так рисковать своей жизнью? Прогулки в гетто, мотоцикл… Это же опасно.       — Ты прав, Раймонд, это опасно. И это единственное, что позволяет мне чувствовать себя живой… Тебе никогда не казалось, что мы сделали большую ошибку, лишив себя смерти?       — Но люди умирают.       — Да, если у них заканчивается время. И человек почти всегда знает, когда он перешагнёт эту самую границу. Но я не об этом. Люди, у которых есть время — такие, как мы — они могут жить вечно. Я уже двести с лишним лет смотрю на этот мир. У меня тело юной девушки, я не болею, у меня солидный капитал времени, и если я буду достаточно благоразумной, то могу прожить ещё не одну сотню, а то и тысячу лет. Я практически бессмертна. Люди прошлого о таком и мечтать не могли, а мне плохо. Почему, Раймонд? Ты знаешь, почему мне плохо?       Страж отрицательно покачал головой. Хотя в глубине души он всё прекрасно понимал.       — Я смотрю на себя в зеркало каждое утро. Вот уже двести лет там отражается одно и то же. Я часто думаю о том, как бы я могла выглядеть, если бы могла стареть. Представляю, где появятся первые морщинки, как будут выцветать мои волосы и глаза, как постепенно будут замедляться все процессы в моём теле.… Но ничего этого нет, и никогда не будет. Я буду вечно молодой и прекрасной. И что бы я ни делала со своей причёской или телом, постепенно опять всё придёт в такое же состояние, какое есть сейчас.       Они немного помолчали, а потом Амелия продолжила:       — Знаешь, Раймонд… Не обижайся, но я буду так тебя называть, мой мальчик. Знаешь, в чём прелесть человеческой жизни?.. Не знаешь. Ты никогда не задумывался над этим. Вся прелесть человеческой жизни именно в её конечности. Когда ты знаешь, что можешь умереть в любой момент своей жизни. Это позволяет именно проживать свою жизнь, а не стремиться найти где-то ещё минутку, день или год жизни, чтобы продолжить своё бессмысленное существование…       Она отвернулась и смотрела в окно.       — Ну, что-то я разговорилась. Давно у меня не было возможности выговориться в подходящей компании. Терпи, мой мальчик. Я старуха, которой больше ничего не интересно, а ты — глупец, бездарно тратящий своё время…       — Простите, леди, но у меня…       — Много дел, — перебила его она. — Твои дела — это ерунда, мой мальчик. Пустая суета. Я не отниму у тебя много времени, поверь. Час или два неспешной беседы по душам. Я потом возмещу тебе их.       — Не стоит. Я и так обязан вам жизнью. И, кажется, я должен вам время.       — Ну вот тем более, милый. Просто посиди и послушай усталую старуху, которой всё уже опостылело…. Ты мне не веришь. Тебе невдомёк, как может наскучить жизнь. А она может, поверь мне. Скучная бесконечная жизнь… Генри тоже понял это. Потому и сбросился с моста.       — Генри Гамильтон?       — Мой брат. Это было самоубийство. Он устал.       — Я не верю.       — А зря… Ты ведь тоже устал, не так ли, Раймонд? — серые глаза лукаво блеснули.       — С чего вы взяли?       — Тебе стало так скучно работать, что ты создал себе достойного противника. И сейчас ты пытаешься уйти от меня, чтобы найти его… Уилл Салас, я говорю про него.       — Он преступник. Он нарушил закон.       — Ты сам его таким сделал, не так ли? Зацепился за смерть моего брата, затем небольшие подначки… Ты сам вынудил его противостоять тебе. А почему?       — Почему? — нахмурился Раймонд. Он чувствовал, что женщина, сидящая перед ним, права.       — Да потому что за пятьдесят лет существования, тебе стало, наконец-то, скучно. Как и мне. Вот и всё. Я гоняю по гетто, чтобы встряхнуться, ты гоняешься за Саласом — иллюзия жизни.       Снова молчание повисло в кабинете. Леди Гамильтон барабанила пальцами по столу.       — А ведь всё могло быть иначе.       — Простите? — Раймонд вгляделся в её глаза.       — Ай, не бери в голову, мой мальчик. Я уже слишком стара для таких глупостей. А ты слишком молод для меня.       Она встала.       — Ну всё, мой милый. Я наговорила тебе кучу ерунды. Выбрось всё из головы, и иди — тебя ждут. Спасибо за беседу.