Море в клетке

Во всех книгах, которые я читала, перед важным днём герои что-то делали. Что важное для сюжета. Они разговаривали, рассуждали, показывали особенную сторону себя, они распускались, как цветы папоротника в полночь. Я была бы плохой главной героиней. Потому что когда я услышала слова «Рой через два дня будет тут», горло у меня сжало, и я села на кровать, уставилась в одну точку и так и не смогла двинуться. Тело будто сковало от ужаса, руки подрагивали, и я, едва могла вдохнуть. Над городом вешали стальную сеть, и режущее позвякивание слышалось даже здесь. Она должна сдержать аспидов, но она не сдержит. Сеть всегда рвалась, падала на дома, размазывая черепицу по мостовым, давя магов, рвалась под огромным черным роем, голодным, яростным, алкающим крови, крови, крови, и все будет в крови, все в крови… Этот мир слишком большой и страшный, и он придавил меня так, что я едва шевелилась. Тело не слушалось, и я… можно ли назвать это трусостью? Я так устала. Это не трусость. Это… попытка спасти себя? И я исчезла. И ощутила ментум, беснующийся от переизбытка чувств и мыслей. Ментум содрогался так, как было лишь при моей схватке с Софой, и то тогда задело лишь малую часть, теперь же его сотрясали со всех сторон массовой истерией. И я поплыла мимо цветных облаков, улавливая лишь обрывки паники, ощущая, что тут не менее страшно, чем там… Мы умрем! Что если меня разорвут? Хватит ли мне сил? Надо помолиться в последний раз! Святая Бланка, пусть тебе приснится, что я выживу! Святая Бланка, спаси меня! Святая Бланка! Святая Бланка! Лучший способ уничтожить малый рой — с помощью воздушного потока собрать в одном месте и поджечь. Я запнулась. Посреди этой паники… Этого ужаса… Кто мог быть столь хладнокровен, что повторял урок? У него синие глаза, как васильки, которые видела за городом. У него веснушки, и когда он улыбается, по лицу будто пляшут солнечные лучи. У него рыжие волосы, похожие на пламя. И в его сердце полно огня. «Джина? Шпионишь за мной?» — я ощутила насмешку, разлившуюся по ментуму, будто яблочный сидр с корицей. «Я… нет… я просто прячусь», — и я не собиралась ему лгать. «Я тебя прикрою». «Я знаю». Я и правда знала. Я и правда верила ему. Кому я ещё могла так верить, с таким упоением, с такой безумной страстью — разве не так описывают чувство к человеку, который будет охранять меня от роя голодных тварей, пока я стою с закрытыми глазами? Впрочем, я могла бы так описать просто чувства. Просто к человеку. Но зачем усложнять?