«Софа»
Я вздрогнула и покачала головой. Нам никогда не говорили о хобби. Мы учились не умереть, но как оказалось, для пси-магии, которая расширяет восприятие мира, просто необходимо что-то, что от этого мира оградит. — Спасибо, — неуверенно протянула я. — Попробую придумать, чем заняться. Когда-то давно я рисовала углем. Где-то даже валяется мой старый альбом, и целый час я увлеченно рылась в шкафу, пока не пришла Магдаленка и хозяйственным тоном не заявила, что она убрала все на верхние полки. Альбом у меня был красивый, кожаный, но весь истрепанный. Мне его подарила воспитательница еще в приюте — купила на блошином рынке, да я и такому была рада. Помню, как высунув язык, что-то в первый раз рисовала. Заполнила весь лист, чтобы экономить, потому что денег у приюта было не так уж много. А наша воспитательница — Агата — считала, что у каждого воспитанника должно быть занятие по сердцу, такое, которое согреет в миг одиночества и тоски. Она подарила Магделенке тетрадь, куда та могла записывать свои стихи, кому-то покупала дешевые дудочки или губные гармошки, кому-то нашла старую лютню и ноты, и учила вечерами играть, а когда мы спросили, какое же занятие для души у нее, она, улыбнувшись, ответила: «Помогать вам находить ваши пути!» Я достала этот старый альбом, чьи листы, почти черные от экономии, слиплись, и разглядывала портреты. Корявые, непохожие на оригинал портреты. Когда-то я знала их всех, когда-то была им дорога, а теперь… теперь мы с Магдой для них мертвы, потому что маг все равно когда-нибудь умрет, зачем поддерживать с ним связь? Зачем испытывать эту томящую боль от вести о смерти друга? Я не стала вырывать листы. Это моя история все-таки, и притворившись, что этого не было, я не изменю прошлое. Только обида накопится, и новый срыв, снова гортензии и клематисы… Я взяла в руки уголь и сначала неловкими движениями, а потом все уверенней и уверенней, широкими грубыми мазками вырисовывала портрет Марека Хигельманна.Я не могу притворяться, что его нет в моей жизни.