Море в клетке

Два дня назад в Черицу приехал Ян Таврич. После Нового года у нас начинается практика, а до того времени он шлялся по заставам и отлавливал для нас тварей, которых мы потом будем истреблять. Всю пятницу и субботу Марек пропадал. Дал мне отдохнуть, да я была и не против — Темные камни вытянули столько сил, что мне хватило лишь на уроки, а потом я приходила в комнату и падала. Голоса больше не возвращались. Я ждала, и от каждого странного звука сердце замирало, но всякий раз этот звук оказывался чем-то обычным, объяснимым, и я поверила, что все будет хорошо. Я глупая и наивная дура. «Привет» разбудило меня среди ночи. Я слышала его во сне, и кто-то кричал, звал на помощь, и я рыдала, рыдала, я протягивала руки, а потом… «привет!» Я вздрогнула и проснулась окончательно. Магдаленка сопела, сердце мое колотилось где-то в горле, а руки сжались в судороге, и ногти впились в ладонь. «Мне показалось!» — решила я. Может, мне удастся себя убедить? «Ты нас слышишь? Ты нас слышишь!» И оно засмеялось, завыло. «Слышит, слышит!» «Ты здесь?» «Ты чувствуешь?» «Я вижу твою душу! Я сожру ее!» Я сжалась и заскулила, дыхание сбилось, и в горле застрял комок. Слезы потекли, я вскочила и схватила плащ, завернулась и босая выскочила в коридор. А голоса все кричали, шептали, угрожали. Они говорили — прыгни из окна, говорили о человечьей крови, сладкой, красной, терпкой, как вино, говорили о бьющихся сердцах, которые так легко остановить, и все время повторяли: «слышишь, слышишь, слышишь?» Я бежала, шлепая босыми ногами по ледяному полу, бежала к Мареку, забарабанила в дверь одной рукой, второй кое-как удерживая съехавший плащ, и когда Марек открыл, заспанный, недовольный, я чуть ли не упала на него. — Джина? — он никак не мог понять, в чем дело, а я давилась слезами, и голоса в голове кричали. — Я солгала, — ответила я, надеясь, что не кричу. — Я слышала голоса. И сейчас слышу их! Глаза его округлились, он как-то странно вдохнул и втянул меня в комнату, захлопнув дверь. Ночной мрак рассеивал бледный свет одной-единственной лампы. — Их много? Я закивала, давясь слезами, а они все шептали, шептали… — На меня смотри. И повторяй. Вслух повторяй! Я кивнула снова. — Раз! — Раз… — Два! — Два… — Три! — Три… — Теперь снова, сама. Возвращайся в реальность. Не уплывай в подсознание, поняла? Повторяй! — Раз… Два… Три… Раз, два, три… Я повторяла снова и снова, и голоса вдруг стали затихать, и в конце концов я слышала только собственный голос. Марек отпустил меня. — Пси-магия расширяет границы сознания. Теперь ты воспринимаешь этот мир гораздо острее, гораздо… глубже. Во всех отношениях. И контроль, которому тебя учила панна Далибора, имеет огромное значение. Я шмыгнула носом и только сейчас поняла, как же заледенели мои ноги. Марек опустил глаза и выругался. Порылся в шкафу, достал пару шерстяных носков, протянул мне платок. Я растерялась, но потом быстро натянула носки. Простужаться тут опасно — Магда может решить меня полечить. — Они вернутся? — опасливо спросила я. — Кто? — Голоса. — Возможно. Завтра напишу в Корпус, они занимались изучением этой области. Может, выяснили что-то новое. И я решилась задать еще один мучающий меня вопрос: — Ты будешь меня отчитывать? Он хмыкнул, зачем-то достал еще одно одеяло и расстелил его на полу. — Не буду. Ты не дура, сама поняла, что не надо мне лгать. Потому что может случиться то, что нужно предотвращать срочно. И если ты что-то утаишь, умрешь быстрее, чем успеешь попросить помощи. Он свернул свитер и бросил на одеяло, а я до сих пор не могла понять, что происходит. — Ложись, — он кивнул на кровать. — Ты хочешь, чтобы я тут спала? — А ты хочешь сказать, что, если голоса вернутся, ты не умрешь от паники? Пожалуй, он прав. Пожалуй, мне гораздо проще будет с ними справиться, если Марек будет рядом. Интересно, а Софа тоже спала рядом с ним? Я забралась на мягкую перину — есть все же плюс в выпускном классе — укрылась с головой и замерла. Слышала, как Марек погасил лампу и устроился на полу. Мне казалось, я ни за что не усну, поэтому я моргнула, а когда открыла глаза, в окно уже пробивалось солнце. Голоса не вернулись. Солнце только вставало, заливая комнатку алым, кровавым светом, и я огляделась. Марек еще спал, и его волосы, обычно стянутые в хвост, растрепались по всему свитеру. Я смотрела на его лицо, на веснушки, на бледную кожу, на шею, потом, смутившись, отвернулась. Он меня спас вчера. Комната у его была маленькая, и все, что в нее помещалось — кровать, шкаф и огромный стол, но вся она была так захламлена разной дребеденью, что казалась крохотной, будто тут совсем не было места. Какие-то колбочки, книги, коробки, сундучки, безделушки, даже перегонный аппарат стоял в углу. Надо бы убираться отсюда, пока еще рано. Рассветает зимой, конечно, поздно, но сегодня воскресенье, так что вполне возможно, никто меня не увидит. Я встала, накинула плащ, но прежде, чем уйти, движимая каким-то ребяческим любопытством, я заглянула в альбом, что лежал открытым на столе. И там каллиграфическим почерком было написано лишь одно слово, но тысячу раз:

«Софа»