Беседы наедине

      Поняв, что находиться в этом городе ей предстоит куда дольше, чем планировалось, Сейрен решает разнообразить рутинные поиски нот и новое место как следует исследовать: всяко пригодится для того, чтобы потом на блуждания лишнее время не тратить и лучше ориентироваться на местности.       Быстро уставшая от шумного суетливого центра, Сейрен не скрывает облегчения и радости, найдя на окраине уединённый угол — в самом прямом смысле, ибо даже ничьих запахов, кроме собственного, она здесь не чувствует. Полупустынная улица с нежилыми, потемневшими, начавшими разрушаться домами и недостроенной детской площадкой, где из законченного есть разве что пара скамеек — возможно, отголосок тяжёлых времён, когда на завершение строительства нового района так и не нашлось средств и рабочей силы.       Иногда Сейрен пугается того, как тишину этого места изредка нарушает лишь ветер, гонящий пыль по неухоженной дороге, но после гула множества голосов, смешения десятков запахов и толкучки жуткое затишье заброшенной улицы выглядит допустимым избавлением.       Вскоре в ней закономерно просыпается интерес, и фея решает посмотреть изнутри на один из домов, кажущийся самым незатронутым временем и погодой; ничего примечательного там не оказывается, кроме голых стен и земляных полов, но в один момент кошка надолго зажмуривается и медленно открывает глаза, тщательно всматриваясь и принюхиваясь, чтобы убедиться: бледно-бурое, остаточно красноватое пятно на стене действительно кровавое.       Сейрен принимает человеческий вид и, присев рядом, с лёгким нажимом проводит по пятну кончиками пальцев.       Со спины на неё падает лёгкая — почти бесплотная — тень, и девушка быстро разворачивается, вскакивая на ноги — сердце у неё проваливается в пятки, но она готова защищаться.       Стоящий перед ней парень вопросительно склоняет набок голову, сложив за спиной руки и слегка недоуменно глядя медово-янтарными глазами.       Он с удивлением раскрывает глаза шире и словно ждёт продолжения, когда Сейрен резко от страха спрашивает, кто он такой.       Дальнейший разговор — как и все, последовавшие за ним в другие дни на долгие три месяца — перемещается на скамью на краю детской площадки: Сейрен рассказывает, активно жестикулируя и порой не стесняясь в выражениях, жалуется на жизнь и задаёт вопросы, её новый друг, представившийся как Оджи, сидит рядом, сведя колени и скромно сложив на них ладони, отвечает ей вежливой улыбкой, едва заметными морщинками-складками в уголках прищуренных глаз, и словами — немногочисленными, но точными и правильными, поэтому их достаточно.       Впрочем, его неразговорчивость Сейрен немного огорчает — она вовсе не против хотя бы просто слушать его голос, вселяющий спокойствие и искреннюю веру в то, что если не сейчас, то хотя бы потом всё обязательно будет хорошо.       Сейрен приходит Оджи поведать и обо всех изменениях, что начинают стремительно происходить в её жизни, и он по-прежнему готов её поддержать и выслушать, а при просьбе — помочь советом, но всегда отодвигается и покачивает головой, стоит девушке попытаться хотя бы робко коснуться его руки.       Сейрен хмурится и украдкой ворчит тихо под нос, но не протестует: возможно, придёт ещё время ему поделиться причиной своей нелюбви к прикосновениям.       Остаётся лишь любоваться им со стороны — высоким, изящно-стройным, золотоволосым и этим непохожим на значительную часть своих сверстников и многих окружающих в принципе*, одетого неизменно в аккуратную школьную форму — уже довольно старомодную, сказала бы Сейрен, волнуй её мода.       Но от формы, что носили в учебное время её противницы и другие учащиеся местной школы, она действительно отличается.       Несмотря на свою подчёркнутую отдалённость и неприкосновенность, Оджи медленно, но заметно подруге поддаётся: чаще говорит, чаще смеётся — пусть пока что сдержанно и негромко — и начинает даже рассказывать что-то о себе, а не отвечать на бесконечные вопросы.       Только с ним Сейрен может поделиться всеми трудностями, сопровождающими её нелёгкую — не только в физическом плане — борьбу с Прикюа, и пусть Оджи редко одобряет её действия, он всё равно находит, в чём оказать поддержку.       Смущается и не подбирает нужных слов он только два раза.       Впервые — когда Сейрен спрашивает, почему он так часто сюда приходит.       После — когда девушка интересуется, почему ей рядом с ним почти всегда хорошо и в какой-то степени уютно, а приходить, беседовать и слушать хочется всё чаще.       Первый вопрос он оставляет без ответа и впредь стремится избегать подобных тем — по-прежнему не позволяя Сейрен к нему никак притрагиваться.       Когда самый (на данный момент) сложный период остаётся позади, нашедшая себя Сейрен с нетерпением тянет за собой бывших противниц и новообретённых союзниц, чтобы в качестве первого доверительного шага познакомить со своим дорогим другом, и её сбивает с толку ужас и непонимание в их глазах, стоит им понять, куда фея их ведёт.       Сейрен ждёт объяснений от Хибики, которую вовсе не легко напугать, но говорить начинает Канаде.       Она ей и рассказывает о том, что работы в районе свернули по причине не только недостатка средств — на момент кризиса наложился и краткий расцвет преступности, и мало кто осмеливался приближаться к стройке после того, как там пропал позже найденный мёртвым мальчик примерно их возраста.       С того случая минуло более пятнадцати лет, но дурная слава осталась, преобразовавшись в жутковатую городскую легенду.       Сейрен мчится к привычному месту так быстро, как только могут донести ноги. Оджи уже ждёт — и по её отчаянно-неверящему взгляду догадывается, что его тайна стала явью.       Оджи виновато, с лёгкой грустью улыбается, опустив ресницы, пока на веках Сейрен, которая от этого имени скоро откажется, дрожат слёзы.       Не выдержав, девушка срывается, покрывает разделяющее их расстояние и в качестве последней проверки пытается крепко его обнять — её руки загребают воздух и обхватывают собственные плечи.       Теперь она понимает, почему он смог в день их встречи незаметно подобраться, не выдав себя звуками шагов или запахом.       Хибики и Канаде держатся на самом краю улицы, и лица их полны пугливого сочувствия к подруге, безрадостным голосом беседующей с пустотой.