Росстань

Раевский отложил рацию. Хоть какие-то хорошие новости – этот почти тропический ливень полностью затушил начавшийся в лесу пожар. Обстоятельство, которое до недавнего времени сильно напрягало майора, ведь если бы внезапно сменилось направление ветра, то на пути огня могла оказаться школа. Что ж, природа помогла ликвидаторам аварии, теперь хотя бы наземной бригаде и вертолетчикам не придется рисковать своими жизнями, летая над эпицентром взрыва. Дождь еще продолжался, но теперь с небес не обрушивались целые столпы воды. Раевский велел солдатам продолжать работу по установке палаток, прерванную из-за ливня. Бойцам инженерного отряда предстояло еще обнести территорию заграждениями из колючей проволоки по всему периметру. Работы должны были начаться сегодня же и продолжаться до темноты. Колючая проволока. Будто ограждали территорию от опасных преступников, а не от полутора сотен детей и пары десятков учителей. Сергей сам не понимал, почему на душе так скверно, ведь действовал он совершенно правильно. Нельзя было позволить начаться эпидемии. Поэтому он с чистой совестью выполнял приказ полковника Фролова. В то же время перед глазами всё стоял маленький мальчик, сжавшийся под хлесткими струями дождя. И его отец, бросивший Сергею короткое: "Фашисты!" Вспоминал растерянное лицо молодой белокурой женщины, директора школы, и гневное – высокого мужчины, требовавшего вызвать МЧС во что бы то ни стало. Что если действительно кто-то остался под завалами? А сколько в школе сильных, крепких мужчин? Даже десятка не наберется, наверняка придется помогать мальчишкам-старшеклассникам. Но ведь они не опытные спасатели, они даже не представляют, как грамотно разбирать завалы. В итоге их неумелые действия могут привести к новым обрушениям, они могут как пострадать сами, так и погубить тех, кто так ждет спасения. Сергей колебался. Может, связаться с полковником и попросить разрешения выделить хотя бы с десяток опытных человек в помощь? Конечно, они могут заразиться. Но пусть сами примут решение, вызвавшись идти добровольцами. Сергей предложил бы себя самого, если бы не был командиром. Его роль – обеспечивать безопасность и организовывать строительно-ликвидационные работы. Из леса показались несколько человек. Дежурящие у заграждения солдаты тут же взяли автоматы на изготовку, но Раевский, подойдя ближе, дал команду опустить их. Не пропуская посетителей на территорию лагеря, он сам вышел к ним. Конечно, Сергей знал, что, вернувшись с территории заражения, они уже прошли санобработку, но лишнего их присутствия в лагере не хотел. Он и здесь надеялся на обнадеживающие новости, но привык таковых не ждать. – Товарищ майор! – приставил руку к козырьку офицер радиационной защиты. – Предварительная разведка местности выполнена. Разрешите товарищу Сенцову сделать доклад? – Разрешаю, – кивнул Раевский ученому-консультанту, присланному им в помощь. – Мы сделали замеры радиации вокруг лагеря, – заговорил с ним невысокий мужчина в плащ-палатке. Несмотря на накинутый на голову капюшон, капли косого дождя то и дело попадали на стекла его очков, отчего мужчина постоянно щурился. – На данный момент показатели в норме, но дальше в лесу радиационный фон постепенно повышается. В районе предполагаемого эпицентра взрыва допустимый уровень радиации по предварительным оценкам превышен в тридцать раз. Мужчина достал из кармана и развернул карту, прикрывая ее краем своего плащ-палатки. Сверяясь со своими записями, он называл точные цифры в каждой зоне. Ликвидация ядерных аварий не входила в специализацию Сергея, но степень риска он мог оценить. Ситуация была пока некритичной, но заставляла обеспокоиться. – Какова вероятность дальнейшего распространения радиации? – спросил Раевский. – Школа, там понимаю, в зоне повышенного риска? – Ветер, к счастью, дул к югу от эпицентра, а школа, как видите, находится на севере, как и наш лагерь, – мужчина повторил то, что майор и сам знал. – К тому же сейчас прошел ливень – радиоактивную пыль сильно прибило. – "Логос" в трех километрах от места предполагаемого взрыва реактора, – проговорил Раевский, просчитав по карте. – Тогда как мы – в четырех. Не рассказывайте мне сказки о том, что в "Логосе" радиация будет в норме, даже несмотря на дождь и ветер. – У нас пока мало данных о масштабах взрыва, о том, насколько глубоко под землей был реактор и насколько большим был радиоактивный выброс, достигший поверхности земли, – проговорил мужчина. – Когда получим эти данные, сможем рассчитать точнее и уже составить полный план ликвидации. – А что насчет подземной части? – спросил Сергей. – Там радиация должна быть сильнее, поскольку взрыв был именно там, а реактор, так понимаю, не выбросило в воздух. – Зависит всё от того, насколько надежно он был защищен. Но, разумеется, вся подземная часть вблизи реактора смертельно опасна, – проговорил мужчина. – По предварительным данным, после взрыва реактора последовала серия более мелких взрывов под землей. Взрывная волна распространялась по направлению к школе. Мы нашли два провала в земле и вывороченные с корнем деревья более чем в пяти участках. Но вблизи "Логоса" разрушений пока не обнаружено. Впрочем, мы обошли не всю территорию – сейчас туда отправился второй отряд. Что до ликвидации – придется действовать как сверху, так и снизу. Вот здесь в лесу, – он снова указал на карту, – есть вход в подземную часть. – Вход вниз есть и на территории "Логоса", – показал снова на карте Раевский. – Причем в целых трех местах. И в школе есть разрушения, под завалами остались люди. Так мне доложила директор школы. Спускаться вниз им всё равно придется. Мужчина поправил очки. – Это было бы крайне неразумно, – сказал он. – И опасно для неподготовленных людей. Сергей усмехнулся – а выбор у находящихся в школе будет? Что, им ждать, пока люди умрут под развалинами? Может, среди жертв их близкие. – Товарищ майор, у вас еще будут ко мне вопросы? Что Сергей мог еще спросить? Данных для точного прогноза распространения радиации было пока мало, видимо, Фролов не сильно-то спешил делиться ими даже с учеными. Раевский, вне всякого сомнения, осознавал всю сложность возникшей ситуации. Ядерный взрыв в секретной лаборатории – не для широкой общественности. Вот только в школе остались дети... в школе, которая на свою беду оказалась слишком близко от эпицентра взрыва – Сергей до сих пор не понимал, как можно было разрешить строить учебное заведение рядом с ядерным реактором, пусть и небольшим. Обитатели "Логоса" теперь оказались между молотом и наковальней: вирусом и радиацией. Не понимал Сергей и того, почему именно его назначили руководить всей операцией: он принадлежал к саперно-инженерным, а не войскам радиационной защиты, и уж тем более не к биологической – а речь шла о заражении школы новым типом вируса. Однако полковник Фролов настоял на том, чтобы отправить именно его: – Ликвидацией последствий ядерного взрыва будет заниматься отдельная группа, твоя же задача – контролировать ситуацию в целом и не допустить, чтобы кто-то из зараженной школы покинул ее территорию. В то же время там нельзя допустить панику. Люди должны знать, что мы делаем всё для обеспечения их безопасности. Для такого ответственного задания мне нужен особый человек. И я знаю, что могу положиться на тебя, Сергей. – Вопросов больше нет, – сказал Раевский ученому. – Доложите обо всем полковнику Фролову, вы лучше разбираетесь в этих цифрах. После этого поговорю с ним я. Он передал ученому рацию, сам отойдя в сторону. Раевский надеялся, что, учитывая обстановку, полковник примет разумное решение: прикажет срочно эвакуировать школу куда-нибудь в другое место – тоже, разумеется, под карантин. Дождь шел теперь тихо, походя уже на теплый, летний. Капли стекали по фуражке Раевского, несколько попали сзади под воротник и холодили шею – плащ-палатку он не надевал. Сергей стоял, ожидая окончания доклада ученого, чтобы самому поговорить с Фроловым. Он вспоминал... 10 августа 1985 года. Дальний Восток, Приморье, поселок Дунай. – Двадцать два... двадцать три... двадцать четыре... – громко считали мальчишки, собравшись на спортивной площадке во дворе. Сережа стиснул зубы, но подтянулся двадцать пятый раз под крики и громкие аплодисменты друзей, а затем спрыгнул с турника. Улыбаясь, он сунул руки в карманы, чтобы никто не видел, как они подрагивали. Это был за сегодня уже третий подход. Последний. Теперь норма была выполнена, и Сережа с чистой совестью мог отправляться с друзьями купаться. День выдался достаточно жаркий, и сейчас, после турника, теплая водичка бухты особенно сильно манила. А еще жутко хотелось пить. – Ну, Серега, ты молоток! – Алешка одобрительно похлопал друга по плечу. – Мичман! Его так давно уже называли, и Сережа этим страшно гордился. Как-никак, отец служил на атомной подлодке старшим мичманом, а еще точнее – штурманом. Штука очень важная, если не самая главная. Ракеты, атомный ректор – всё это тоже необходимо, но без штурмана в огромном океане не обойтись. Заплывет подлодка в какую-нибудь в Марианскую впадину – и всё, поди ее там найди. Конечно, отец был для Сережи кумиром. Правда, была и другая, оборотная сторона его службы, поэтому иллюзий мальчик даже в свои двенадцать лет не питал. На подлодке служить непросто. Уйдет в "автономку" на пятьдесят минимум суток – и никакой связи с домом. Мать давно уже смирилась с этим, как и сам Сережа – ко всему можно привыкнуть, даже к томительному отсутствию отца, который не то что в море – он на много метров глубоко под водой и что угодно может с ним случиться. И пожар, и потоп, и подбить его всякие американцы тоже могут. Сильно отца не хватало долгие, бесконечно тянущиеся дни "автономки", а если налетал шторм – то и вовсе становилось на сердце тревожно. И даже когда подлодка возвращалась, всё равно отца целыми днями было не видать. Часто приходил лишь к одиннадцати, когда Сережа уже лежал в кровати. Лежал – но не засыпал. Традицией уже стало дождаться, когда скрипнет дверь, раздадутся в прихожей знакомые шаги, а вслед за этим – приглушенные голоса родителей. Усталый, но радостный – отца, и излучающий счастье на всю квартиру – матери. Сережа тогда довольно улыбался и засыпал. Конечно, очень хотелось выйти и обнять отца, но... режим. Зато во время отпуска все трое наверстывали упущенное. Сережа даже чуть ревновал, когда родители его куда-то отсылали. Ну, ясное дело, что с любимой женой отец тоже хотел уединиться, сильно скучал по ней. Но делить его даже с матерью в такие быстротечные дни отпуска было тяжело. Зато Сережа научил ценить каждую минуту, проведенную с ним. И впитывал как губка его наставления, рассказы о дальних походах, его сильные объятия, его запах, принесенный с моря. Но вот сам Сережа хотел пойти в десантуру. Море – это, конечно, здорово, оно с детства плескалось рядом, сколько мальчик себя помнил. И форма у моряков была просто классная. Но всё-таки десантники манили сильнее. Отец всё смеялся, говоря о том, что Сережка – изменник, не хочет продолжить традицию. Ведь и дед был моряком, а сын на тебе – с моря в воздух. Но говорил, что время решить есть, какие еще у сына годы. А мать предупреждала: ищи верную жену-соратницу, абы какая не станет это всё терпеть. Сережа это понимал и относился к поиску будущей супруги крайне серьезно. Так серьезно, что распугал всех девочек в своем классе, потому что стоило им начать с ним дружить, как он сразу спрашивал: "А если мы поженимся, когда вырастем, ты будешь ждать меня с военных сборов?" Почему-то все или смущенно говорили "не знаю", или отходили, странно на него глядя. Правда, постепенно привыкли. А спутницы жизни пока всё не было. Но, правда, папа тоже женился, только будучи в училище. Относительно всего остального Сережа тоже был настроен решительно и готовился к будущей профессии со всей отдачей. Строгий режим, суровая подготовка – отцу даже не приходилось гонять его. Сережа сам это делал: и ежедневная зарядка, и три подхода на турнике и других снарядах, отжимания, пресс. Обливание холодной водой, зимой – обтирание снегом. По полу мальчик всегда шлепал босиком, даже когда плохо топили и сквозило холодом. И Сережа давно уже не болел, смог закалиться на славу. В школе – сплошные пятерки и редкие четверки, железная дисциплина – сначала уроки, потом – развлечения. А еще Сережа ходил в кружок аэролюбителей и строил модели самолетов, хотя в пилоты не собирался. Но всё в его жизни было связано с будущей службой. Неважно, какой род войск, главное, что он будет военным. Это точно решено. В то же время ну как отказаться от обычных детских радостей? Искупаться в бухте, поиграть с ребятами в казаков-разбойников или индейцев и ковбоев? Время оставалось и для этого. А еще для чтения, потому что Сережа обожал читать, и у них в дома была уже почти полностью собрана "Библиотека приключений", переехавшая в Приморье с Камчатки, где поначалу служил отец и где Сережа, собственно, и родился. Правда, те места запомнил смутно – отца перевели, когда мальчику было всего три года. В качестве особенной радости было, конечно же, кино. Но сегодня вечером сеанса не предвиделось, поэтому план был очевиден – искупаться, а затем до вечера носиться по двору. Можно даже до темноты, сегодня мать не на дежурства в больнице, а значит, может сама приготовить ужин. Не то чтобы Сережа возражал против самостоятельности: давно привык и обстирывать себя, и готовить еду, но мама, конечно, стряпала куда как вкуснее. Солдат, к слову, всегда хорошо кормят, а подводников, как рассказывал отец, просто на загляденье. – Ребят, я сейчас переоденусь – и спущусь, – Сережа похлопал по мокрой насквозь майке. – Калаш захвати! – попросил Алешка. Само собой, игрушечный, хотя самый настоящий штык-нож у Сережи был – отец подарил. Автомат Калашникова был магазинный, подарок на минувший День Рождения. Классный – с батарейками. Когда нажимал на спусковой крючок – загоралась лампочка и раздавался стук – как очередь. Мальчишки жутко завидовали, но Сережа честно давал поиграть всем. В общем-то, в их дружкой компании все игрушки были общими, жадин не любили. Искупаются – и затеют новую игру. Сережа только надеялся, что в этот раз вытянет бумажку с ролью красноармейца. В прошлый раз пришлось играть немца-фашиста. Конечно, каждому приходится в свою очередь выполнять роль "врагов", но кому же это понравится? Сережа мигом добежал до своего, соседнего двора, взлетел на второй этаж и затрезвонил в дверь. Но никто ему не открыл. Странно. Может, мать вышла куда? – Сереженька, это ты? – это была баба Клава, соседка. – А матушка твоя убежала в больницу, срочно ее вызвали. Сказала – может, до ночи задержится, так что ты уж сам как-нибудь. Вот, ключ оставила. Такое случалось. В прошлый раз мать срочно вызывали в больницу из-за автомобильной аварии – были пострадавшие. Грустно, конечно, что ужина не будет, Сережа уже рассчитывал на вареники с брусникой. Теперь придется самому готовить, и уж точно не вареники. Он наскоро переоделся, схватил калаш и собирался уже выбежать на улицу, когда зазвонил телефон. В их квартире он был из-за работы родителей: оба могли получить срочные приказы. Сережа гордился, что у них есть собственный аппарат, но приходилось зато терпеть, что соседи то и дело просили позвонить – на весь подъезд было всего два телефона. Кто-нибудь из его друзей махнул бы рукой, стоя уже на пороге, у самой двери – я уже ушел, пусть себе звонят. Но Сережа был приучен к порядку, поэтому взял трубку. Звонила мать. И голос у нее был какой-то напряженный, встревоженный. – Сереж, как хорошо, что застала тебя. Говорить долго не могу – бежать надо. К ночи не жди, вернусь к утру. Справься сам. И еще – дай обещание, что со двора никуда не пойдешь! – Как это "не пойдешь"? – слегка растерялся Сережа. – Мам, мы с ребятами купаться собрались! – Не ходите купаться! Во дворе поиграйте. Если пойдут они – останься. – Но, мам... – Это приказ! Эти слова значили много. Выращенный в семье потомственного военного и медсестры, Сережа как никто другой умел понимать и выполнять приказы. И умел не спрашивать, как и почему. Раз приказали – значит, надо. Рядовой подчиняется – и не задает вопросов. – Так точно. – Всё, целую. В трубке послышались гудки, и Сережа медленно опустил ее на аппарат, сев прямо на пол. Ну почему – не купаться, что такого? Шторм, что ли? Ну, бегают редкие тучки по небу, но прогноз-то в целом благоприятный. И море сегодня спокойное с утра. Сашка там уже побывал, он всегда успевает выкупаться. У него и прозвище было "водяной" – как в мультике "Летучий корабль". И Сашка иногда действительно бывал вредным, отчего его и дразнили: "Водяной-водяной, никто не водится с тобой, одни твои подружки – жабы да лягушки". Сашка краснел и на время переставал задаваться. Но всё-таки – почему нельзя купаться? Если бы было штормовое предупреждение – мать не говорила бы загадками. Что в этом такого? А тут – странный запрет. Сережа не понимал, но чувствовал, вспоминая голос матери – что-то она недоговаривает. Но она знала как никто другой, что ему и в голову не придет нарушить приказ. Сережа, понурив голову, спустился вниз. Друзья уже ждали его у подъезда. – Серый, ну ты прям долго! – недовольно произнес Сашка. – И калаш-то где? – Черт, забыл... – нахмурился Сережа. – В общем, ребят. Я не пойду купаться. Мать запретила. Может, во дворе поиграем? А калаш я сейчас принесу. На него воззрились удивленные глаза. Все знали, что Сережа четко следует приказам родителей, но приказам умным, что это дисциплина, а не просто слепое подчинение. И Сережу даже уважали – как и его рвение в занятиях спортом. Но, видимо, этот приказ поверг всех в изумление. Он был слишком непонятный. – Серега, ну чего так? – удивился Алешка. – Никакого шторма не обещали. – Ага, – кивнул Сашка. – Вода просто чудесная, теплая... Чего маме-то твоей в голову взбрело? Сережа пожал плечами. – Не знаю. Но не пойду купаться. Давайте завтра? А я сейчас схожу... – Не, я так не согласен, – сунул руки в карманы самый старший из них, Андрюшка. Ему было уже тринадцать. – Жарынь такая, а мы во дворе сиди. Искупнемся – и придем. Ну а ты если хочешь – жди нас здесь. – Да пойдем, Серега, а? – ткнул его в плечо Алешка. – Твоя мама дома? Нет, на дежурство ушла? Ну, ее ж до вечера не будет! Искупаемся, голова успеет высохнуть – ничего и не узнает. – Ага, еще и воротничок зашить, как Тому Сойеру, – усмехнулся начитанный Сережа, хотя, конечно, предложение Алешки сильно его искушало. В самом деле – мама и не узнает! Ведь если хотя бы объяснила... Но тогда он нарушит приказ. Что из него за военный, если он втихаря в самоволку сбегает? Нет, так нельзя. Стыдно будет отцу в глаза посмотреть, когда он завтра вернется и спросит: "Ну что, рядовой, происшествий в мое отсутствие не было? Службу исправно нес?" – Серега, ну давай! – включился Колька. – Ну что ты никогда не нарушишь этих "приказов"? Даже солдаты – и те нарушают. – Значит, плохие из них солдаты, – вздохнул Сережа, всё еще колеблясь. – Так то солдаты, – вдруг заявил Сашка. – А тут мамочкины приказы какие-то. Ну, она ж не лейтенант даже. Сережа сразу же выставил, как ёжик, иголки: – Это ты меня сейчас маменькиным сынком обозвал? – он сжал кулаки. – А повторить слабо? – Не маменькин, – было видно, что Сашке совсем неохота ссориться. Наверное, слишком хотелось пойти купаться. – Просто скучный ты какой-то. Приказы да приказы. – Ах, я скучный! – Сережа вконец рассердился и принял решение: – Вот и идите, плавайте! А мне и без вас тут хорошо. Найду себе занятие. Всё, валите! Он развернулся и пошел обратно в подъезд. Втайне, сказать правду, надеялся, что сработает мальчишеская солидарность – и друзья тоже останутся, а Сашка забормочет, что сгоряча напорол чуши. Ну да, всем жарко, но найдут чем заняться. Вон, наберут холодной воды (а горячей летом и не водилось в водопроводе) и устроят обливание. Делали так уже. Но Сережа ошибся. – Ладно, Серый, ты как хочешь – но мы пошли, – раздался голос Сашки. Уже у самого подъезда Сережа обернулся и увидел, как они с Колькой и Андрюшкой уходили со двора. Алешка еще медлил, видимо, разрываясь между сочувствием к Сереже и желанием искупнуться – но в конце концов тоже решился. – Мы быстро – и потом вернемся! – крикнул он и бросился догонять остальных. Сережа поднялся к себе, открыл дверь и, зайдя внутрь и скинув сандалии, повалился на кровать. Настроение было отвратительное. Не только из-за приказа. Друзья могли бы его и поддержать. Выходит, теплая водичка для них дороже него. Так хорошо начавшийся день внезапно стал жутко неприятным. *** Быстро возвращаться ребята не собирались. Прошло уже три часа – а их всё не было. Сережа сидел в опустевшем дворе, забравшись на качели, и пробовал читать. "Последний из могикан" был, наверное, самой любимой его книгой. Сережа трижды уже читал ее и всё не надоедало. Представлял себя, конечно же, Натти Бампо. А с ребятами они частенько играли в спасение Ункаса, потому что ну не мог такой хороший парень взять и погибнуть. Кору бы спасли тоже, им было не жалко, но в их компании не было девчонки. Не надевать же кому-то из мальчишек длинное платье? Смешно. Сережа сердито листал страницы туда-сюда. Эта книга слишком связывала его с друзьями, которые ушли и забыли про него. Плещутся там в теплой бухточке... Облачка, конечно, продолжали тревожно сновать по небу, но если гроза и будет – то ночью. Он бы уже раз десять успел искупаться и лежал бы сейчас на расстеленном на камнях полотенце, вбирая в себя летнее солнышко и лениво перекидываясь с ребятами парой слов. А может, они уже носились бы по пляжу и прибрежным кустам с игрушечными автоматами. Захлопнув книгу, Сережа принялся, отталкиваясь ногой, раскачивать качели туда-сюда. Скоро на прогулку спустятся бабушки с внучатами, молодые мамочки с колясками. Сегодня раньше чем обычно – всё-таки суббота. Настроение, кажется, "достигло абсолютного нуля", как говорил отец. Даже солнечный день с редкими тучками стал казаться Сереже какой-то обманкой – ведь за ним скрывалось почти что самое настоящее предательство. Совершенно пустой двор начинал даже создавать угнетающее впечатление, жара, которую не могли разогнать облака, становилась невыносимой. "Пахнет грозой", – так отец тоже не раз говаривал. Ему, опытному моряку, достаточно было порой глянуть на цвет воды. И Сережу он учил тоже, но пока еще мальчик в этом не сильно разобрался. Но сейчас явственно ощущалось – что-то грядет. Что-то нехорошее. Размолвка с друзьями и запрет купаться – только начало. Головой Сережа не мог этого себе объяснить. А потому рассердился. Все эти "предчувствия" – глупые суеверия, пережитки религии, как учили в школе. Сережа решил применить испытанное средство – снова пошел на турник. Лучшее лекарство от всяких дурных мыслей – физнагрузка. Видимо, не всегда. Перестаравшись – а может, дело было в неосторожности, – Сережа потянул руку. С минуту тихо подвывал, прижавшись к горячей от солнца раме турника, а потом понуро побрел домой. Когда мать – медсестра, в доме полно лекарств и все знают, как, когда и чем намазать ушиб или растяжение. Вот и Сережа, вытащив из комода ящик, быстро нашел нужное средство. Следовало, конечно, еще повязку наложить, но одной рукой это было сделать неудобно. "Был бы здесь кто-нибудь из ребят..." – подумал он, но тут же сердито одернул себя. Нету здесь ребят, он один. Вот так и проверяется дружба... Близился вечер – во двор в самом деле вышли женщины с колясками, бабушки с внучатами. Сережа начистил картошки и поставил ее жариться – самый верный рецепт, хотя мама и ворчала, что он слишком увлекается жареным, а это вредно. Но варить суп настроения не было никакого. Пришла баба Клава – как всегда, позвонить в субботний вечер внукам во Владивосток. – Сереженька, а чегой-то он не работает? – она удивленно держала в руках трубку. Сережа подошел к аппарату. Действительно, в трубке полная тишина, никаких гудков. – Не знаю, сегодня днем мама звонила, всё работало. Он, конечно, проверил провод и все контакты. Отец его уже научил разбирать и собирать телефон. Всё в порядке. А чего связи-то нет? – Значит, на линии авария, – по-взрослому рассудительно проговорил он. – Ох, да это не из-за пожара ли на судоремонтном-то? – всплеснула руками баба Клава. Видя встревоженный взгляд Сережи, воодушевленно продолжила, поняв, что нашла собеседника. Сплетнями она всегда любила делиться: – Я тут у Зинаиды была, ну, муж-то у нее в строительной бригаде работает. Павел Олегович, знаешь? Сережа кивнул. – Ну так вот. Вызвали его сегодня срочно, хотя не его дежурство было. А еще говорят, что машины скорой помощи все в Чажму направлялись, а куда там, как не к судоремонтному? И дым вроде видели, черный такой, над бухтой подымался... А у Семеновны муж там в цеху, уже второй час, как вернуться должен, а всё его нет. Ох, приключилось чего – точно говорю. – Но телефон-то причем? – Сережа в упор не видел связи. Пожар на заводе, может, и случился – мать ведь не случайно тоже вызвали в ее выходной день. Но ведь не на телефонной же станции! Пока баба Клава продолжала выражать свои догадки и сомнения, где факты наверняка обрастали тоннами сплетней и домыслов, Сережа снова и снова проверял аппарат. Нет, это точно что-то на линии. Жаль, даже маме не позвонишь. Хотя если действительно на судоремонтном пожар, то ей не до его звонков. Пострадавших, наверное, много... – И ведь ничего не известно, что там у них делается, – сокрушалась баба Клава. – Ну а то как же! – Сережа посмотрел на нее как на маленькую, несмышленую девочку. – Завод же часть военного объекта! Конечно, там секретность! А в сердце тем временем кольнуло – в бухте Чажма подлодка отца сейчас стоит. Да, пожар на заводе, но мало ли... И ведь придется теперь ждать до завтра. Томительно ждать. Как бы Сережа не возражал, исполненный важности, бабе Клаве, он понимал, что сам всю ночь будет терзаться из-за недостатка новостей. Из кухни запахло горелым. Сережа подскочил, как ужаленный, и понесся спасать свой ужин. Баба Клава же пошла совершать свой ежедневный обход – по всем соседям, делясь уже услышанным, раздувая сплетни и пытаясь выведать что-то новенькое. *** Картошку удалось спасти – в целом. Подгоревшую часть Сережа отковырял вилкой и отправил в мусор. Поесть поел – но аппетита не было никакого. Мальчик снова пробовал взять в руки трубку телефона – но там стояло какое-то прямо гробовое молчание. Словно вся Земля, обтянутая проводами, оборвала связь с их поселком. На улице стало совсем темно, хотя было не больше семи вечера – тучи сгустились. Теперь было понятно, что ожидается гроза. А еще ливень. – Серега! Серег! – послышался с улицы свист. Мальчик встрепенулся и кинулся к окну. Отворив ставни, высунулся. – Лешка? – он обрадовался, увидев внизу друга. Всё-таки, значит, не совсем его бросили. Но в воспитательных целях следовало недовольно пробурчать: – Вы не спешили-то с пляжа. – Извини, – виновато пробормотал Алешка. – Сначала забегались, а потом такое... Не слыхал, на судоремонтном-то пожар! Неужто это не просто бабы Клавины сплетни? – А точно знаешь? – Весь поселок уже говорит! Мать извелась вся... Сережа почувствовал укол совести: как он мог, важно возражая бабе Клаве, забыть, что у Алешки отец на заводе работает? Подлодки-то хоть у пирса стоят, а тот в цеху... Что там с ним? – У тебя телефон работает? – спросил Лешка с надеждой. – Не-а, отключили. – В нашем доме тоже. Я думал, хоть позвоним, узнаем что... – Вряд ли бы сказали, даже если б работал. Сережа не стал повторять, что на заводе секретность. Одно дело – бабе Клаве, которой одна забота – поболтать. Другое – Лешке, у которого там отец. И ведь не поможешь ничем. Только ждать. Лешке даже тяжелее теперь, чем ему. – Может, у меня заночуешь? – предложил Сережа. – Всё равно я один сегодня, мать всю ночь продержат, а батя только завтра придет. Алешка помотал головой. – Как мать-то оставлю? Да и за малым присмотреть, – он имел в виду младшего брата. – Я просто забежал узнать и... – он замялся. – Извини, что вот так ушли... Ну какое это теперь имело значение? Сережа досадливо отмахнулся: – Я уже забыл. Между сгустившихся туч сверкнула молния – и тотчас же не слабо громыхнуло. Значит, всё-таки гроза – и она совсем близко, даже до двух досчитать Сережа не успел. – Ой, я побегу, а то льнет же, – проговорил Алешка. – Я утром зайду, вдруг что узнаешь... Надеялся на его отца. Сережа сомневался, что отец, придя домой, что-то разъяснит. Нельзя же. Но крикнул: – Конечно, – нужно же было обнадежить Алешку хоть как-то. Яркая вспышка на мгновенье озарила двор, вслед за ней снова загрохотало. По листьям тополей застучали первые капли. Всё быстрее и быстрее. – До завтра! Алешка пустился бежать – и тут же тучи, сжавшись, как огромная небесная губка, выпустили из себя, казалось, настоящую лавину. Такого ливня Сережа давно не припоминал – точно сверху образовалась своя Марианская впадина и оттуда теперь извергались бесконечные потоки. От сильного порыва ветра взвились вверх белыми привидениями занавески, внизу, этажом ниже, бухнула чья-то незакрытая ставня. Сережа спешно захлопнул свои, чтобы стекла не раздолбало, и по ним тут же забарабанили, отбивая дробь, крупные капли. Лило так, будто Дунай был каким-нибудь городком на экваторе, Сережа читал, что у них в тропиках именно такие ливни. Стало темно как ночью, за окном завывал ветер и гремел дождь. Будто природа выплеснула из себя всё, что накопила за этот долгий, тяжелый день. Тревоги людей, боль тех, кто наверняка пострадал при пожаре... Было слегка жутковато, но вместе с тем Сережа чувствовал облегчение, словно обрушившаяся с неба вода что-то вымывала из его сердца. Забравшись на кровать, он сидел, не включая свет, и всё смотрел и смотрел на разыгравшуюся за окнами непогоду... Он сам не заметил, как заснул. И как закончился дождь – уже не видел. *** Мать вернулась лишь через несколько дней – когда Сережа уже извелся от неизвестности, поскольку ни о ней, ни об отце толком ничего не мог узнать. Всё это время за ним присматривала баба Клава, хотя, лучше сказать, он сам за собой присматривал, поскольку единственное, что делала соседка – это варила еду да снабжала его новыми новостями, от которых легче не становилось. Только хуже, потому что правды не знал никто, а предположения лишь угнетали. Поговаривали чуть ли не о взрыве на одной из подлодок: дескать, американцы вторглись в Чажму и подбили. Или что взорвалась одна торпеда, но чего бы она взорвалась просто так? Наверняка диверсия. Мать вернулась усталая, исхудавшая, даже какая-то постаревшая. Сережа смотрел на нее – и понимал, что в ней что-то непреодолимо изменилось. Только не мог понять что. Отца, как она сказала, отправили на лечение и что вернется он не раньше, чем через месяц. Сережа, не удержавшись, кинулся он к ней с расспросами, хотя и понимал, что нужно дать ей отдохнуть. Но слишком уж он извелся за эти дни. – Мам, это же на судоремонтном пожар? А как папа оказался там? Или... это на подлодке пожар? Или взрыв? Американцы вторглись в наши воды? Было очевидно, что мать не может рассказать ему всего. Но впервые эта "секретность" тяготила Сережу. Тяготила оттого, что он мог бы чем-то помочь, как-то поддержать, но из-за неизвестности тыкался в стенку, как слепой котенок. – Глупости какие об американцах! – невесело усмехнувшись, покачала головой мать. – Ты больше слушай, вон, даже уши большие стали. Затем она всё-таки добавила: – Да, пожар был, но не на подлодке, – она грустно смотрела на сына, гладя по голове, а затем прижала к себе. – А папа помогал тушить пожар. Его ранило, несильно. Но лучше ему лечиться не здесь. – А ты? С тобой всё в порядке, мам?.. – Конечно. Я просто очень сильно устала... Неправда – ничего с ней не было в порядке. Ее постоянно одолевала слабость, руки дрожали, был слабый аппетит, хотя Сережа, заделавшись поваром, в эти дни взял готовку на себя. А может, и еще что-то было, но она тщательно это скрывала, думала, что сумеет его обмануть. Ей даже отпуск пришлось взять, хотя она откладывала его на декабрь, чтобы провести время с отцом. А об отце вообще три недели никаких вестей не было, кроме того, что он где-то там во Владивостоке – лечится в военном госпитале. Слухи о происшествии 10-го августа становились всё более странные и пугающие. Алешкин отец вернулся жив-здоров, но молчал, сыну тоже ничего не рассказывал. Купаться мать по-прежнему запрещала, а еще мальчишки застали однажды у леса странных дяденек, которые ходили с приборами и что-то измеряли. Когда ребята попытались подойти поближе – их прогнали. – Мальчики, вы бы не ходили здесь, – сказал им один из тех людей. Но, как всегда, ничего не объяснил. Никто ничего не объяснял. Сашка в один день заявился жутко серьезный и принялся утверждать со всей очевидностью, что пожар – версия для лопухов, и что был именно взрыв. – Никакие, конечно, не американцы, они бы к нам не сунулись. Но рвануло не слабо. Там целую плавмастерскую к другому пирсу аж выкинуло! И пожар два часа не могли потушить! И тушили с берега, потому что аж вся бухта горела! – Да врешь ты всё, – хмурился Андрюшка. – Нет... – вдруг тихо произнес Алешка. – Вы только не говорите никому, но... с отца взяли подписку, что он скажет, что был пожар на заводе. А там действительно подлодка горела... Баба Клава, Сашка – всё могло быть враньем. Но Алешка никогда не стал бы говорить зазря. Сережа когда услышал – побледнел. И внезапно подумал – а вдруг мать просто страшится сообщить ему страшную правду, что это был пожар на подлодке отца! И что он среди погибших... Ведь о них тоже говорили, но мало, и всё недомолвками. Сережа бросился домой, ворвался в квартиру... – Мам! Это правда, что взорвалась подлодка? Это папина? Мам, скажи, это папина?! Мать взволнованно на него посмотрела, а затем, взяв себя в руки, велела успокоиться. – Стыдно слухи собирать, как бабе Клаве, – пожурила она его. – Что тебе там опять наговорили? Но Сережа смотрел на нее решительно и упрямо. Мать знала – когда он так смотрит, значит, не отступится. – Да, взорвалась подводная лодка. Но не папина, папина даже не пострадала. Но я тебе уже говорила – он помогал тушить пожар. – А как он тогда пострадал? Так пострадал, что в госпитале почти месяц уже лечится! – Сережа в этот раз не отступался, пытливо задавая вопросы. – Если тушили с берега? Вон, Сашка говорил... – Сергей, – мать сурово взглянула на него. – Мне не нравится, что ты веришь кому угодно, но только не мне. – Потому что ты мне не говоришь правду! – чуть ли не впервые в жизни взорвался мальчик. – Ты сначала говорила, что пожар на заводе. А теперь говоришь, что на лодке. А завтра скажешь... – Прекрати говорить со мной в таком тоне! – повысила голос мать. – Отца на тебя нет, всего три недели – а ты ведешь себя из рук вон! – Потому что я не знаю, есть ли папа вообще! – Сережа чувствовал, что еще немного – и зарыдает, как сопливая девчонка. – Почему ничего не ясно?! Почему все говорят то одно, то другое?! – Ты прекрасно знаешь – почему. Потому что была авария на военном объекте, – сурово проговорила мать, но затем добавила мягче, привлекая к себе сына: – Папа жив, это тебе точно говорю. И он обязательно скоро вернется. Здоровым и веселым. И в декабре мы поедем в отпуск, как и собирались. Только, Сереж, хватит распускать слухи. Нельзя, ты это понимаешь. Мало ли что там Сашка болтает. Ему можно, а твой отец – военный. Разве ты хочешь, чтобы из-за тебя у него были неприятности? Авария на заводе – и пусть так и остается. – Хорошо, – Сережа прижался к матери и сдавленно проговорил: – Мам, но с тобой же всё нехорошо! Я вижу! Если ты не из-за папы... – Не из-за папы. А знаешь, почему мне нездоровится? – мать отстранила его от себя и, заглянув в глаза, улыбнулась. Сережа понял, что давно не видел ее улыбку. – Потому что скоро у тебя будет сестренка или братик. Женщинам часто нездоровится в это время, потому что они отдают силы малышу. – Правда? – словно гора с плеч рухнула. – Сестренка... Родители давно ему это обещали, еще когда ему было семь лет, он попросил на Новый год сестренку. Но подарили игрушечный вертолетик, сказав, что сестренка пока откладывается. И вот – наконец-то! – Мам, я так тебя люблю... – будущий десантник позволил себе минутку нежности, обняв мать и зарывшись носом в ее волосы. – А папа знает? – Еще нет, но он очень обрадуется, – показалось Сереже или в ее голосе была какая-то печаль? – Я и сама узнала лишь недавно, что к нам прилетал аист. Сережа фыркнул. – Мам, ну какой аист! – встав рядом, он с укоризной посмотрел на нее. – Я давно знаю, что вы с папой обнимаетесь и целуетесь, а потом в животике появляется ребенок. – Да, я и забыла, какой ты у меня взрослый, – мать взлохматила ему волосы. – К слову, ну вот когда успел отрастить такую шевелюру? Завтра же к парикмахеру! – Так точно! – вытянулся по струнке Сережа, радуясь вновь выполнить приказ. Кажется, жизнь начинала налаживаться – и ну эти слухи, бродившие по поселку. Через неделю даже отец позвонил (связь уже вернули). Шутил, подбадривал Сережу, велел заботиться о матери: "Ты же теперь меня замещаешь, единственный мужчина в семье". А Сережа изнывал от желания обрадовать отца, что скоро родится сестренка. Но выдержал – потому что характер. Почему-то он был уверен, что это именно сестренка. *** Отец вернулся через два месяца. И Сережа был бы крайне счастлив, если бы не здоровье матери. Может, малыш и забирает все силы, но это не должно было проходить так тяжело, как у нее – ведь у друзей Сережи были младшие братья и сестры, но с их матерями такого не творилось. А здесь – постоянные отгулы по состоянию здоровья, бесконечные обследования. Тревожные разговоры родителей за полночь – теперь уже их голоса не были наполнены счастьем. Вроде бы такое событие, как появление малыша, должно было приносить радость, а не вечные волнения. В отпуск не поехали. Отец снова напряженно работал, мать плохо себя чувствовала. Сережа помогал, как мог, взяв чуть ли не всё домашнее хозяйство на себя. Он уже осознавал, что его жизнь ломается, как мостик из соломки, что беззаботное детство остается за плечами, а впереди маячит то, что ему совсем не нравилось, но что нужно было быть готовым встретить. И, как бы ни хотелось, от этого не убежать. Он отдалился от друзей, продолжая дружить лишь с Алешкой. У того тоже с отцом в последний месяц было неважно. – Он всю жизнь здоровый был, как вол, – хмурился Алешка. – А тут совсем что-то сдал. Мама говорит, что, наверное, уйдет с завода... уезжать тогда придется, – и вздыхал. Этого никому не хотелось, Сереже тем более. Именно Алешка лучше всех понимал его в последнее время, когда казалось, что по небу, как и в тот далекий летний день, всё ползают и ползают облака и грядет гроза – только какая-то непонятная... ...Она случилась в феврале. Сережа вернулся из школы – и увидел лежащую на полу полубессознательную мать, рядом с которой расползалась лужа крови. Он действовал на каком-то автопилоте, страх и другие чувства будто выключили рубильником. Кинулся к телефону, вызвал скорую. Достал бинты и пытался перевязать мать. Чувства не включились и в карете скорой помощи, и даже в больнице, куда Сережа приехал вместе с матерью. И когда наконец ему позволили ее увидеть и она дрогнувшим голосом сообщила ему, что начались преждевременные роды и его сестренка погибла, он не вздрогнул и не заплакал. Только отупело смотрел перед собой и гладил, гладил мать по волосам. А вот она – зарыдала, и он, как настоящий мужчина, успокаивал ее, говоря, что всё хорошо, что у них еще будут сестренки и братишки. И делал это, наверное, умело, но как-то машинально. Будто робот из фантастических рассказов. Боль пришла уже дома, куда он вернулся один – мать должны были выписать лишь завтра, а отец опять был на дежурстве. Только тогда, свернувшись калачиком в кровати, Сережа вдруг понял, что сестренки не будет. А ведь он уже придумал ей имя – Алена, и вместе с отцом они смастерили манеж... И он уже присматривал в магазине игрушек для нее куклу и договорился с Алешкой, что возьмет у него пару книжек с яркими, цветными картинками. И теперь это всё – бесполезно. Сережа никогда еще не терял никого близкого. А можно ли потерять того, кого еще и не было? Ведь он ни разу не держал сестренку на руках, не качал ее, не читал, не кормил. Оказывается – можно. И вот когда пришло осознание этого, слезы хлынули потоком, и, кусая наволочку, Сережа долго плакал. И в этот момент в его сердце что-то хрустнуло – и жизнь окончательно переломилась пополам. *** Алешка уехал еще до начала лета. Но Сережа тоже недолго прожил в Дунае. – Уедем отсюда, Витя... Однажды, не выдержав тревожных голосов родителей, Сережа всё же поднялся, вылез из кровати и, подобравшись к закрытой двери кухни, приложил к щели ухо. – Свет, я всё понимаю. Но это просто черная полоса... – голос отца теплый, но какой-то растерянный. – В жизни не только нашей. Сначала рвануло у нас, теперь на Чернобыле. Вить, я не могу нормально жить, когда знаю, что ты постоянно рядом с реактором... – голос матери был измученный, потухший. – Я пробыл рядом с реактором многие годы. Неужели из-за двух аварий нужно списать все атомные подлодки, остановить все атомные станции? В одну воронку второму снаряду не угодить, у нас теперь тщательно всё проверяют! – настаивал отец. – Мы уже потеряли одного ребенка. А Сережка? Здесь уже не станет лучше, кто бы что ни говорил. Мы же не можем вечно запрещать ему купаться, ходить в лес. Я как врач тебе говорю – люди стали чаще болеть. И это лишь начало... Отец молчал. Он хорошо держался, но Сережа знал – гибель сестренки сильно его подкосила. И он очень любил мать, а она увядала с каждым днем. – Пожалуйста, Вить. Я не смогу уже больше родить... и это даже к лучшему... я не выдержу смерти еще одного ребенка, – она помолчала, затем воскликнула: – Но ради Сережи! У него же вся жизнь впереди! И отец снова молчал, долго не отвечая. Сережа отошел от двери и, вернувшись в свою комнату, бухнулся на кровать, даже не натянув на себя одеяло. Откуда-то он знал, что они действительно отсюда уедут. И, наверное, так будет даже правильно, потому что счастья здесь уже не будет. И не только из-за вредной радиации, которая, оказывается, была в поселке с самого момента аварии. Через месяц Сереже исполнилось тринадцать, хотя ему казалось, что намного больше. А еще через месяц отец вышел в отставку, они переехали во Владивосток, где он устроился преподавать в военное училище. *** Лишь в 1993 году ликвидаторы Чажминской аварии начали получать помощь от государства. Но не все. Если отец подпадал под это постановление: служил на подлодке, чей экипаж задействовали для тушения пожара, то матери пришел отказ. Дескать, вы не были в момент аварии на территории бухты или завода. Медсестры и врачи, оказывавшие помощь пострадавшим, которых спешно доставляли в госпиталя, – пострадавшим, которые получили большую дозу и от которых из-за этого фонило не меньше, чем от самого реактора, участниками ликвидации не считались. И не получили ничего – кроме подорванного здоровья. А мать получила еще и погибшего ребенка, потому что о беременности узнала лишь при обследовании после аварии – срок был слишком мал. И теперь в 90-е, когда в стране рухнуло всё, когда большая часть населения, в том числе семьи военных, испытывали тяготы и лишения, а здоровье ликвидаторов стремительно разрушалось – государство даже не хотело разобраться и помочь. Не случайно воздух пах грозой и предательством в тот далекий день 10-го августа. Даже о Чернобыле говорили больше, о Чажме все попросту забыли. Сергей учился уже в высшем военно-инженерном. Трагедия в Чажме заставила его проникнуться уважением к этому, казалось бы, неприметному и скромному роду войск. На самом деле – наиважнейшему. Правда, он чуть было не пошел в гражданский вуз. Не хотелось, чтобы за него волновалась мать. Но она, всё понимая, не позволила ему отказаться от мечты: – Из-за того, что нашу жизнь покалечили – не смей калечить и свою. Да, мать жутко боялась за него – он, ее Сережа, единственный сын, был для нее светом в окошке. Ради него она, уже к 1993-му году совсем больная, только и жила. Но не зря она была женой военного. Она умела отпускать. Как когда-то мужа в "автономки" – так теперь и сына на учебу. А потом... а потом и на войну. В 1995-м Сергей прошел в составе инженерно-саперного батальона боевое крещение в Чечне. Матери не стало через два года. Онкологические заболевания не обошли стороной и отца, хотя казалось, что своевременное лечение после аварии и помогло ему. Но сказывался возраст, лишения, осознание той несправедливости, с которой государство, которому он отдавал молодость и жизнь, отнеслось к его жене. Сергей потерял отца в 2000-м году. Проходили годы. Жизнь успела не раз испытать не прочность Сергея Викторовича Раевского, теперь уже майора инженерных войск. Но тот августовский день, навеки изменивший его судьбу, будто высекли в памяти как петроглифы на скале... 4 мая 2012 года. Подмосковье, неподалеку от школы "Логос". Сенцов сделал доклад и вернулся к Раевскому. – Фролов приказал продолжать разведку местности. Завтра пришлет помощь, тогда и приступим к ликвидации. Сегодня вечером сделаем еще замеры у школы. Выходит, Фролов не собирается эвакуировать учеников? – Жду от вас более точной карты радиационного фона уже к утру, – приказал Сергей. – У нас сутки на создание ограждения, и предстоит решить, какой радиус будет с юга. – Чем меньше – тем лучше, – предупредил Сенцов. – Думаю, полкилометра. На севере можно сделать и два. – Повторяю еще раз – мне нужны точные данные, – отрезал Раевский. Он ушел в палатку, откуда связался с Фроловым. – Товарищ полковник, будут ли какие-то корректировки в связи с возможным риском попадания "Логоса" в зону радиационного заражения? – Насколько следует из доклада Сенцова, радиационный фон там в норме, – ответил полковник. – Волноваться не о чем. – Три километра от эпицентра взрыва, – напомнил Раевский. – Это может начать сказываться потом, а если дети пробудут там от двух дней до недели... – Сергей, – полковник обратился к нему не по уставу, почти по-отцовски, как это не раз бывало вне строя. –Ты должен понимать, что мы не можем предать дело гласности, поскольку лаборатория – закрытый секретный объект. А эти дети могут быть заражены вирусом, риск распространения эпидемии увеличится, если мы начнем их перевозить. Мои люди будут следить за радиационной обстановкой, а ты делай свое дело. Ты ведь сам сын ликвидатора. Выходит, он даже это о нем знает? Но как раз потому, что Сергей был сыном ликвидатора, он и не мог отступиться. Радиация и люди, не принявшие должных мер, отняли у него сестру, мать, отца. А теперь он сам может отнять у тех, кто в школе, их будущее. – Сын ликвидаторов, товарищ полковник, – уточнил Сергей. – И жил в облученном поселке. Я видел это изнутри. А там, в школе, маленькие дети. Там женщины, которым еще рожать. – Как только мы синтезируем вакцину, а случится это скоро, мы их вывезем. Несколько дней ни на что не повлияют, – он помедлил, а затем внезапно сказал: – Сергей, подумай и о своем ребенке. Помни о нашем соглашении. Раевский замолчал. Он не думал, что выполнение соглашения заведет его так далеко. Что придется быть на месте тех, кто когда-то решал судьбу его семьи. – У них люди остались под завалами. Разрешите послать туда... – Нет, – даже не дослушав, отрезал полковник. – Чем больше людей будет заражено вирусом, тем сложнее будет вылечить всех. Ты сам это понимаешь. Не понимал – бойцы биологической защиты должны работать даже в таких условиях, спасая гражданских из-под завалов. Но, будучи военным, Сергей привык не оспаривать приказы. – Разрешите выслать им необходимое оборудование. Сегодня же. – В этом разрешаю помочь, как и в обеспечении продовольствием. Еще вопросы? – Никак нет. – Тогда действуйте согласно составленному плану, майор, – снова перешел на армейский уставной язык Фролов. – И докладывайте мне каждые три часа о ходе работ. – Так точно, товарищ полковник, – проговорил Сергей. Связавшись с начальником склада и приказав срочно прислать инструменты и деревянные стойки для установки временных опор, Раевский отложил рацию и вышел под дождь, который и не думал прекращаться. Наоборот, снова усилился. Но от работ это обстоятельство вовсе не освобождало. Лагерь был готов, и следовало уже начинать огораживать территорию. Теперь это тем более необходимо – чтобы глупые ребятишки не пошли погулять по зараженному радиацией лесу. Капли опять затекли под воротник, пробежали, холодя кожу, по позвоночнику. Снова перед глазами встал тот мальчик под струями дождя – и его разгневанный отец. Знал бы о радиоактивном выбросе, еще и не так обозвал бы Раевского и его людей. И в чем-то Сергей его понимал. Видно, что мужчина очень любит сына и готов ради него на всё. Но и Раевский был готов на всё – ради своего.