Against them all

Шаги Адама затихли напротив моей двери. Я вижу его тень в щель над полом. Мнется, прежде чем постучать. Наверняка боится разбудить, но что-то ему все-таки нужно. — Я не сплю, — объявляю я. — Но сегодня воскресенье и я не встану с кровати как минимум до часу без веской причины. Раньше, чем успеваю договорить, дверь открывается и голова Адама наклоняется в проем. С его плеча свисает кухонное полотенце, а со стороны кухни тянет чем-то жареным. Чем-то сдобным, вредным и аппетитным. Пончики во фритюре? Я сейчас же приподнимаюсь на локте и заинтересованно вожу носом. — Если надеешься, что я принесу тебе пончик в твою берлогу, — он брезгливо оглядывает темную комнату и морщится. — Фу, нет. Дверь закрывается и я резво сажусь. Он же там слопает самые румяные! Дверь вновь открывается. — Кстати, я вчера купил-таки сливок… Конец гадкому черному кофе! — …и джем. Вскакиваю с кровати, распахиваю дверь настежь и бегом несусь мимо Адама в кухню. Господи, да это ж праздник какой-то! Я не ела ничего вкуснее яичницы с помидором и бутербродов с консервированным тунцом, наверное, с тех пор, как съехала из родительского дома два месяца назад. А ведь предполагалось, что Адам отлично готовит! И вообще-то, он вправду хорошо готовит, вот подтверждение. Только дома почти не появляется. — С чего это… мммвдруг… такой завтрак? — уточняю с набитым ртом, подозрительно глядя на брата. — Ты сделал что-то, что я должна скрыть от мамы? Или решил съехаться со своей подружкой и хочешь прогнать меня обратно к родителям? Или постой, — я замерла с пончиком в руке и в ужасе выпучила глаза. — Ты что, продаешь квартиру и возвращаешься к родителям сам? — Как все мрачно, — лыбится Адам, усаживаясь напротив, и запускает ложку в джем. — Вообще-то я просто решил тебя подкормить. Ты, вроде, хорошо учишься, подрабатываешь, периодически моешь за мной посуду… — И стираю твою одежду, — напоминаю ему. — И стираешь мою одежду. Мне стыдно. Ты довольна? И я чувствую себя плохо, потому что так мало провожу с тобой времени. — О, ну это, скорее, подарок, — стараюсь быть невозмутимой, но сдержать улыбку не получается. Старшему брату полагается быть занозой в заднице у младшей сестры: бычить на ее парней, пытаться чего-то там запрещать и вообще строить из себя главного — во всяком случае, таких примеров я знаю много. Но Адам если и заноза, то очень милая заноза. Конечно, он никогда не моет посуду и заочно относится к Бьорну с большим недоверием, но не нарушает мои личные границы так сильно, как это делает мама. Более того, он предложил мне пожить у него, пока не закончу гимназию, и спас от маминой «доверительной обстановки» на два года раньше, чем я могла бы спастись сама. А это огромная услуга, учитывая, что Адаму тридцать один, и он вполне уже мог бы сожительствовать со своей девушкой, а не спасать младшую сестру от сумасшедших родителей. Впрочем, я не уверена, есть ли у него постоянная девушка. Но учитывая, что дома он ночует через раз… Загребаю джем пончиком и подмигиваю, дабы показать, что шучу. — Мю приглашает нас на ужин в следующую субботу: Алекс приезжает. Еще одна возможность поесть нормальной еды, раз уж ты сама не готовишь. Пойдешь? Алекс приезжает? Значит соберутся все Скарсгорды, какие сейчас есть в Стокгольме? Я поспешно качаю головой из стороны в сторону. Господи, нет. Конечно не пойду. Адам делает такую мину, будто другого ответа не ожидал, и коварно ухмыляется. Срочно ощетиниваюсь, готовая к граду подколов, но некоторое время он молчит, в свою очередь деловито намазывая джем на пончик. — Билл не успеет вернуться к субботе. Он, кажется, занят в Америке. Вкусный ужин в кругу семьи и друзей? Пожалуй я очень соскучилась по Алексу! — Что мне с того? — отмахиваюсь и выжидаю пару минут, чтобы спросить как бы между прочим: — Родители будут? — Ну а как же. — А ты? — Я работаю. Но они смогут за тобой заехать, а обратно доберешься на такси. Я угощаю. Хм, заманчиво. Жую и изобретаю способ беспалевно передумать. — Так давно не видела Эйю и Вальтера, — произношу тоскливо, изо всех сил не замечая смешки Адама, выдаваемые за кашель. — Может и съезжу…

***

За кулинарные шедевры Мю приходится платить поездкой на заднем сидении родительского авто. Но я уверена, что оно того стоит, а это серьезный комплимент Мю! — Детка, ты так похудела! Новая диета или новый мальчик? Вздыхаю. Моя мать — единственная женщина в мире, которая радуется, когда ее не страдающая избыточным весом дочь худеет еще сильнее. Если я прямо на ходу сочиню какую-нибудь пп диету (а ты разве не знала?! Диета «второй год гимназии», в Голливуде сейчас все на ней сидят!), она со стопроцентной вероятностью опробует ее завтра же и пришлет мне рецензию. С жалостью гляжу на отца: не то чтобы мама насильно приобщала кого-то из нас к своей одержимости здоровым питанием и образом жизни, но он очень любит, когда она довольна. Поэтому давно забыл, что такое углеводы, но узнал, что такое глютен. А мясо ест только втихаря. — Мне семнадцать, мам. — И что? Я лишилась девственности в пятнадцать. Кстати, ты предохраняешься? Хочешь, запишу тебя к своему гинекологу? — Запиши меня, — вызывается папа. Улыбаюсь ему и ловлю мамин взгляд в зеркале заднего вида. Она за рулем. — Я не об этом. У меня есть парень. Парень, а не мальчик, хорошо? Господи-боже. — Уууу, он красавчик? Прищуриваюсь, пытаясь сопоставить мамины стандарты красоты со своими. — А Адам — красавчик? — уточняю, чтобы помочь себе в этом. — Ну конечно нет, милая, он слишком похож на твоего отца. Отец вытаскивает носовой платок и картинно прикладывает к глазам. Ржу в голос, откинув голову на спинку сидения. Вообще-то мама любит вспоминать, что она аки львица распугала всех соперниц в борьбе за папино сердце. Одну даже облила зеленкой. Папа был невероятным красавчиком в юности и все еще хорош в свои шестьдесят два. Медлю с ответом, обдумывая, считаю ли Бьорна красавчиком. Сердце мгновенно тает от воспоминаний о его смеющихся глазах. — Ну? — торопит мама, поглядывая на меня с любопытством. — Он высокий голубоглазый шатен. — Уже неплохо, — одобряет она. — И… все, — осаждаю ее и отворачиваюсь к окну. Не желаю, чтобы она знала о Бьорне больше, чем три этих факта. И я совершенно точно не уступлю ни миллиметра своего личного пространства теперь, когда она не может следить за каждым моим шагом. Она заметно сникает на целых несколько секунд. Меня не мучает чувство вины, и не надо так растерянно смотреть, мама. Этим меня уже не проймешь. — Почему бы тебе не пригласить его к нам? Скажем, в пятницу? — Вуаля, она мгновенно просияла. Я знала, что так будет, но все равно испытываю облегчение. Теперь, когда я живу отдельно от нее, третировать маму почему-то уже не так приятно. — Лучше сразу забудьте об этом, — заявляю уверенно, приплетая сюда же отца, чтобы ей не было так обидно. Переглядываюсь с ним, и папа подмигивает: «Все правильно сделала». На мать смотрю по-прежнему бескомпромиссно. — Этого не будет. Ни за что.

***

Дом Мю как обычно похож на гудящий улей. Если братья Скарсгорд собираются в одной комнате — та уже трещит по швам от избытка тестостерона, а ведь чаще всего к ним еще присоединяются Адам и Зеке. Когда они вместе — они шумные, они рисуются друг перед другом и легко воспламеняются. Мю, мама и Эйя снисходительно посмеиваются над их полушутливыми перепалками и взаимными тумаками, ибо знают, что в отдельности каждый из этих парней не прихлопнет даже муху, предварительно перед ней не извинившись. Случается, конечно, что вино ударяет в их горячие головы и ситуация начинает выходить из-под контроля, но любая женщина в доме может вмиг прекратить их конфликт крепким словцом, а то и одним строгим взглядом. Здесь не принято расстраивать женщин. Особенно учитывая, что любая из них способна отвесить этим двухметровым детишкам таких люлей, каких друг другу они б точно не отвесили. Папа и Стеллан дружат всю жизнь, а до них дружили их отцы. И вот, через два поколения, мы со Скарсгордами почти уже родня. Мы общаемся, но такой большой компанией собираемся редко. Обнимаю Мю, шлю Эйе воздушный поцелуй и проворно топаю через гостиную, попутно игнорируя охи и ахи по поводу того, как я повзрослела. Они говорят это каждый год, а на деле я не меняюсь лет с четырнадцати, если не считать незначительных колебаний веса. Сейчас мне очень нужно в туалет, а потом я обязательно выкрою время, чтобы дать леща Вальтеру, который показательно громким шепотом удивляется: «Что это? Неужели грудь?». К счастью, когда я вернусь, у него на лбу уже будет крестиком помечено место, куда бить. Дергаю дверь туалета на первом этаже и конечно же, она заперта. Она всегда заперта, когда я больше не могу терпеть. — Черт! — жалуюсь мирозданию, пританцовывая на месте. — Побыстрее, пожалуйста! — Ширинку можно застегнеуть? — отвечает мироздание голосом Билла и с лукавой улыбкой отворяет дверь. Вижу, как его глаза округляются, быстро скользнув по мне; вижу, как он чисто автоматически раскрывает объятия, в которые в детстве я прыгала с разбегу и… Я уворачиваюсь. Точнее, не так. Я протискиваюсь в дверной проем мимо него, буквально трусь спиной об косяк, лишь бы не коснуться Билла, словно он чумной. Я в тотальном ужасе и даже не хочу думать о том, что это было и как это выглядело. Молюсь, чтобы он объяснил все тем, что мне очень-очень нужно пописать. — Ты не мог бы? — пищу, кивая на дверь. Билл, очнувшись, кивает и выходит. Я запираю дверь. В последнюю секунду добираюсь до белого трона, и как только чувствую долгожданное облегчение, сразу же начинаю лихорадочно обдумывать план побега. Смогу ли я незаметно вылезти в окно? Хватятся ли?