When the night is over out of all the places I could choose I go to you, only you Feel you just below the surface, darling All I wanna do is go to you
I go to you
Саске и сам не заметил, когда его путешествие-искупление плавно превратилось в миссию по поиску следов клана Ооцуцуки. И хотя ещё полгода назад он планировал вернуться в деревню и попытаться наладить быт, не исчезая из поля зрения близких на неопределённый срок, то после нападения Тонери на Коноху, все его и без того шаткие планы рассыпались, как карточный домик. И вот после трёх месяцев практически бессмысленных скитаний, ведомый от одной туманной наводки к другой, он наконец вышел на надёжный след, указывающий на небольшой город среди пустынь Страны Ветра. Именно в окрестностях этого города Саске рассчитывал найти руины храма Ооцуцуки и, если и не извлечь полезный материал, то хотя бы, отталкиваясь от грядущих находок, разработать дальнейший план своей миссии. Затерянные в пластах времени сведения о прародителях шиноби отличались своей скудностью и правдоподобностью на уровне легенд, так что обычно скептичный Саске принял за невероятную удачу то, что на запылённой полке одного из многочисленных антикварных магазинов он сумел найти уже начавшуюся покрываться плесенью историческую карту. Тщательное изучение карты подтвердило её подлинность, и после сопоставления выцветших границ с границами на карте современного мира Саске наконец получил достаточно точную конечную точку. Пустыня растянулась на долгие три дня, проходившие под знаменем жажды и жары. Саске, научившийся стойко переносить любые неудобства, всё же несколько раз позволил себе проклясть то, что из всех стран, заброшенный храм должен был оказаться именно посреди этого пекла. Жалея, что не запечатал в свитки побольше питьевой воды, он неосознанно для себя начал пристальнее вглядываться в горизонт, пытаясь различить на бесконечно голубом фоне хотя бы смазанные очертания города, но небесное полотно оставалось нетронуто. Солнце поднималось всё выше, раскаляя песок под ногами так, что даже сквозь плотную подошву сандаль чувствовался исходящий жар, заставлявший невольно ускорять и без того быстрый шаг. Прилипшие к лицу волосы больше не развевались на редком лёгком ветерке, а губы незаметно покрывались сухой корочкой, требуя спасительной влаги. Саске призвал из свитка полупустую флягу и, утолив жажду, оставшейся водой умыл лицо, на мгновение чувствуя фантомную свежесть. Когда он протёр лицо и поднял глаза на линию горизонта, то уловил еле заметную, плавящуюся под палящим солнцем черту, которую можно было бы принять за мираж, но даже природные гендзюцу не смогли бы обмануть Учиху. Вдали виднелся конечный пункт его маршрута. Приближаясь к городу, Саске все чётче начинал различать типичные для Страны Ветра кругловатые постройки. Вскоре можно было увидеть и главный вход, к которому медленно стекались торговые караваны, ставшие первым свидетельством общества за несколько дней. Они всё ещё выглядели размытой нитью на горизонте, которая могла бы пройти сквозь игольное ушко, но наблюдения за ними отвлекали от сосредоточенности на финальном рывке, полном нетерпения и усталости. Шаг за шагом – и вот Саске уже мог разглядеть лица кочующих торговцев, которые, судя по смуглому цвету кожи, прибыли сюда из Страны Молнии. Их собранный и неспешный вид говорил о том, что они не в первый раз проделывают этот долгий путь и относятся к нему как к обыденной части своей жизни, натренированные годами и опытом выживать в непредсказуемых просторах пустыни, где давящая тишина сменяется возникающими словно из ниоткуда песчаными бурями. Постепенно караван начал исчезать за мощно возвышающимися воротами, оставляя после себя лишь смазанную вереницу следов на песке. Саске проводил взглядом торговцев и осознал, что за размышлениями и сам уже приблизился ко входу в город. Город Асахи не являлся Скрытой Деревней, оттого, хоть на границе и был дозорный пост, исполнял он, скорее, формальную функцию, не стремясь изучить каждого новоприбывшего. И Саске беспрепятственно пересёк границу, разделявшую бескрайнюю пустыню и островок цивилизации. Он намеревался задержаться здесь на два-три дня, чтобы не только изучить предполагаемые руины храма на окраине, но и позволить себе отдохнуть, восстановить силы и пополнить запасы еды и воды после изматывающего путешествия. И поэтому в первую очередь он планировал найти гостиницу, которых, судя по кипящему оживлению на улице и всё прибывающим путникам, должно быть достаточно. Для Саске, проведшего долгое время во всепоглощающей тишине, на улицах стоял неестественный шум. Казалось, куда ни глянь, найдёшь источник звука – колёса повозок проносящихся мимо рикш заунывно скрипели, угрожая развалиться прямо на ходу; забегаловки так кишели посетителями, что можно было буквально услышать стук палочек о пиалы и утопающее среди торопливых разговоров «добавки!»; по обочинам улицы равномерно рассредоточились случайно встретившиеся знакомые, и отчего-то большинство бесед проходило со столь активной жестикуляцией, что Саске буквально чувствовал, как нагоняются потоки ветра от хаотичных взмахов рук; и апофеозом всей этой какофонии служили торговцы, соревновавшиеся друг с другом в силе крика в попытке зазвать покупателей. Учиха, недавно с надеждой пересёкший линию врат, уже невольно начинал скучать по оставленной позади пустыне. Местами от главной улицы ответвлялись более узкие переулки, и Саске, спасаясь от давящей суматохи, свернул в один из них. Шум резко приглушился, оставляя назойливое гудение в голове. Он прошёл ещё несколько шагов и остановился, оглядывая местность, куда попал более по воле судьбы. В этом переулке торговля шла своим ходом, хотя и меркла на фоне разнообразия палаток и лавок, выставленных на главной улице. Покупатели больше походили на заплутавших зевак, с вялым интересом реагировавших на наиграно-радостные оклики продавцов. Изредка можно было услышать настойчивого клиента, пытающегося сторговаться, и любезный, слегка заискивающий голос торговца, настаивавший на угодной ему цене. Саске ускорил шаг, с досадой отмечая, что ещё не видел ни одной вывески, оповещавшей бы о ближайшей гостинице. Он бегло оглядывался по сторонам, мимолётно изучая редкие таблички на дверях, но лишь невольно запомнил месторасположения с десяток различных забегаловок и игорных домов. Не те места, где он предпочитал бы отдыхать. Но рано или поздно он найдёт себе пристанище на ближайшие несколько дней; и мысли о небольшом отдыхе мотивировали не отвлекаться на досаду от тщетных поисков. Но слева снова мелькнула очередная открытая лавка, а справа – терраса с многочисленными, чаще пустыми столиками, и Саске уже переключил внимание на следующие постройки, как внезапно он резко остановился, пытаясь осознать тот невольный образ, что выловило его подсознание несколько секунд назад. Не в силах понять, что же зацепило его взгляд, Учиха развернулся и, оглянувшись на ближайшую лавочку, не поверил собственным глазам. Лавочка явно специализировалась на печатном материале: все её стенды, прилавок и импровизированные растяжки над головой продавца были заставлены и обвешаны всевозможными журналами, газетами и другой периодической литературой. Здесь можно было найти свежие газеты не только самой Страны Ветра, но и даже отдалённой Страны Волн, что казалось невозможным, учитывая тот непреодолимый ландшафт, который разделял две с недавних пор союзнические страны. Но Саске сейчас совершенно не волновал вопрос невероятной проворности в доставке материала, его волновал тот факт, что прямо с первой полосы газеты на главном прилавке на него смотрела Сакура… И она была не одна. «У Казекаге роман?» – всё, что успел прочитать Саске, прежде чем яростно схватить газету и вернуться к рассмотрению фотографии вблизи. На главной странице газетёнки, гордо именовавшей себя «Время истины», красовалась огромная цветная фотография Сакуры и Гаары, которые, судя по всему, не подозревали что их снимают. Оба стояли лицом друг к другу, ирьёнин была в непривычно нарядном тёмно-синем платье в пол и с собранными в высокий пучок волосами, Казекаге-сама же был в традиционном для его должности выходном костюме. На их лицах были лёгкие улыбки, а рука Гаары застыла в момент, когда она должна была соприкоснуться с приподнятой рукой Сакуры. В их позах и выражениях лиц царило такое спокойствие и дружелюбие, что Саске не смог вспомнить, когда в последний раз видел девушку столь расслабленной и радостной. Даже в послевоенное время, когда, казалось бы, жизнь вернулась на круги своя, ей, разрывавшейся между больницей и помощью в восстановлении деревни, было не до отдыха. Рассмотрев буквально до боли в глазах каждую деталь фотографии, взгляд Саске метнулся вниз на крупный заголовок, часть которого он уже прочитал раньше. «Талантливый медик из Конохи – достойная невеста?» Достойная невеста? Что это значит? Пальцы Учихи сжали дешёвую бумагу, оставляя на ней кривые линии вмятины. Буквы перед глазами поплыли, смешиваясь в массивное чёрное пятно, теряя свой смысл. Лицо Саске, скрытое ниспадавшими иссиня-чёрными волосами, омрачилось, былая маска вечной невозмутимости пала под напором неведомых ранее эмоций, что буквально захватывали всю его сущность, заставляя сильнее сжимать челюсть и чаще дышать, отчего его тонкие ноздри раздувались. Он не ощущал бега времени, замерев посреди улицы с газетой, что служила проводником дрожи его единственной руки. В голове творился хаос, и Саске погряз в нём не в силах уцепиться за рациональные мысли, чтобы выплыть из этого круговорота бешеных образов. Но внезапно чужой нервный голос, словно из гендзюцу, вывел его из поглотившего оцепенения: – Молодой человек, вы либо покупайте газету, либо не отпугивайте мне покупателей своим мрачным видом! – старик-продавец недовольно кивнул в сторону Учихи, чтобы тот уж точно понял, что обращаются к нему. Саске растерянно пошарил в кармане, предусмотрительно переместив газету под правое плечо, и, вытащив несколько монет, протянул их недружелюбно рассматривающему его старику. Тот, хмыкнув, забрал с ладони нужную ему сумму, и, сменив гнев на милость, довольно выдохнул, и заговорил уже более мягким тоном: – Ох, до чего же красивая пара! – А? – Учиха, ещё не полностью вернувший контроль над своим сознанием, не сразу понял, про кого именно говорит старик. Продавец же поднял руку и ткнул в один из многочисленных экземпляров свежего выпуска газеты – тот самый, который купил Саске. – Казекаге-сама и девушка-Саннин из нового поколения. Взгляд Саске, проследивший за рукой продавца, вновь наткнулся на уже знакомую фотографию. Скорее, на целый ряд чередовавшихся лиц Сакуры и Гаары. Судя по количеству экземпляров и их центральному расположению на прилавке, этому выпуску газеты предрекали ажиотаж, и Саске из последних сил сдерживался, чтобы не применить всеуничтожающее чёрное пламя Аматерасу и безвозвратно стереть газетёнку в пепел. – Вы так не считаете? – старик, не наблюдавший других клиентов на горизонте, очевидно решительно настроился на диалог с, видимо, заинтересованным в местных сплетнях юноше. – Нет, – холодно ответил Саске, и, метнув гневный взгляд в сторону трепливого старика, развернулся, и пошёл в обратном направлении, оставляя продавца покрываться потом не то от жары, не то от пробравшего его озноба после встречи с запылавшим алым огнём глазом. Столкнувшись с неизвестным чувством, Саске потерял прежнее самообладание. И он совершенно не мог разобраться почему. Ведь, если быть откровенным, он никогда не давал Сакуре обещаний вернуться и быть вместе и, тем более, никогда не брал с неё слова оставаться верной ему. Но если для Саске и было что-то вечное под луной, то это были чувства Сакуры к нему. Ему казалось само собой разумеющимся, что, что бы ни случилось, она будет ждать его, как ждала до этого, когда надежды на его возвращение таяли с каждым словом, с каждым взглядом, что он посылал ей, вкладывая туда всё возможное презрение к бывшим товарищам. И если после тех унижений Сакура не сдалась и пронесла свою любовь сквозь года боли и ненависти, то как он мог представить, что в мирное время, когда они вновь придерживались одной цели – защитить Коноху, она решится отпустить его? Неужели всему есть предел? Неужели замолчанное обещание стало последней каплей в чаше терпения девушки, что клялась ему в любви? Неужели он, принявший её чувства за должное, был слишком беспечен в своей уверенности? Он ведь никогда и не задумывался о важности этих чувств для него, они просто жили в нём, направляя в самые сложные времена. Но теперь вдруг оказалось, что её чувства не просто привычная обыденность, но и необходимость, без которой жизнь теряет свою полноценность. Почему же он не понимал этого раньше? Или понимал, но не видел повода для беспокойства, для себя зная, что однажды он вернётся за ней, как и обещал. Но знала ли она? И перед глазами пронеслись десятки писем, что она писала ему, пока он исследовал места, где не ступала нога человеческая. Сакура постоянно старалась держать его в курсе дел в Конохе, рассказывая, чем живёт деревня, пока он вдали от дома. Делилась важными событиями в жизни товарищей, часто упоминала госпиталь, рассказывала о достижениях Какаши-сенсея на посту Хокаге, а ещё иногда в конце её писем корявым почерком были приписки от добе, который не жаловал всю эту писанину, но «надо бы напомнить этому теме о себе». Но с недавних пор в письмах Сакуры всё реже упоминалась Коноха и всё чаще он читал про Суну. Кажется, если проследить всю хронологию её писем, то последние полгода она слишком много времени находилась за пределами родной деревни… Саске свернул с дороги и остановился под небольшим козырьком, спасаясь от ещё не распалённого утреннего солнца. Небрежным движением он закинул газету в наплечную сумку, а затем извлёк оттуда пачку писем, перевязанных слегка истрёпанной холщовой верёвкой. Аккуратно развязав узел, чтоб не помять сложенные вчетверо листы, он начал перебирать письма, просматривая их по датам, проставленным в верхнем левом углу. Как же давно и много она ему пишет… Сам Саске не отличался многословностью, оправдывая себя тем, что его миссия секретна и передавать данные ястребом и без специальной шифровки – опасно. Поэтому его письма ограничивались вопросами и редкими размышлениями в ответ на новости от Сакуры. Тем не менее, недавно он стал замечать, что долгое отсутствие ястреба порождает в нём лёгкое раздражение, нарастающее с каждым днём и сходящее на нет, лишь когда он с неподдельным интересом разворачивает плотную бумагу с чётко выведенными иероглифами. Вдали от Конохи, от близких и дорогих ему людей, Сакура служила той красной нитью, что не позволяла ему потерять связь с домом, что дарила веру в то, что однажды, вернувшись, он не будет чужаком среди своих, что он важная часть родной деревни и, сколько бы времени ни прошло, он не забыт, его ждут. Каждое новое письмо спасало от кошмаров одиночества по ночам, подталкивало его продолжать путь среди затерянных миров и не жалеть о прошлых и будущих годах, посвящённых миссии, что могла покориться только ему. И он твёрдо шёл вперёд, время от времени аккуратно добавляя в пухлую пачку новое письмо, от которого веяло забытым уютом. Месяца сменялись один за другим, и, когда Саске увидел первое декабрьское письмо, рука невольно замерла... В тот зимний день в Стране Железа не прекращал идти снег, тяжёлыми хлопьями ложась на грубо сшитое пончо и нить за нитью пропитывая его холодной влагой. Мороз, пробирающий до костей, не оставлял Саске иного выхода, кроме как сделать незапланированную остановку в обветшалом кафе, одиноко стоящем на кочевой тропе и привлекающем редких путников позабытым в дороге теплом. Грея руку о горячую кружку с зелёным чаем, Саске позволил себе ни о чём не думать, через окно вглядываясь в танцующие в замысловатых узорах вихри снега. Пальцы невольно крепче сжали керамику, когда среди непроглядного белого полотна в небе показалась чёрная точка, по мере приближения обретающая знакомый силуэт: мощные крылья с лёгкостью разгоняли снежные завихрения, прокладывая путь к замершему у окна хозяину. Птица присела и постучалась клювом в стекло, привлекая внимание нескольких забившихся в угол подальше от продуваемой двери посетителей. Саске вышел во двор и, посадив ястреба на плечо, вернулся с ним обратно за стол. Он аккуратно снял подвязанное к шее птицы послание, и та с чувством выполненного долга нахохлилась и прикрыла глаза, позволяя себе отдохнуть на плече хозяина после долгого перелёта. Саске легонько провёл по её перьям, выражая благодарность за проделанный путь в тяжёлых условиях, а затем, стараясь не выдавать своё нетерпение, как можно спокойнее развернул письмо, укрытое в специальный защитный тубус. Ему не было необходимости читать имя отправителя, он и без этого знал, от кого послание: такие длинные письма писала только она. Она рассказывала о повседневных делах дома со всеми подробностями, словно надеясь, что благодаря её ярким и живым описаниям, Саске вернётся в родное селение, а не в изменившуюся с ходом времени и прогресса обновлённую до неузнаваемости Коноху. Ровные аккуратные иероглифы вереницей тянулись по шершавой бумаге, складываясь в единое повествование о жизни оставленной позади деревни. Добрая часть текста была посвящена обучению Наруто, который готовясь в будущем стать Хокаге, должен был иметь не только развитые тело и дух, но и разбираться в теоретических науках, к которым Узумаки с самого детства не проявлял ни склонности, ни интереса. И даже в мягком пересказе Сакуры Саске уловил меж строк, что их общий друг возмущён тем фактом, что ему словно снова пришлось вернуться в Академию, когда он сам находится в шаге от должности главы Скрытой Деревни. Как будто спасение мира недостаточно для того, чтобы стать Хокаге. Глупые правила. Учиха усмехается, представляя себе надутую гримасу усуратонкачи и продолжает читать письмо, рассказывающее уже о других жителях. Оказывается, Какаши возмущается не меньше, чем его глупый ученик, каждый день вздыхая и проклиная Цунаде, которая коварно похихикивает на горячих источниках с бутылкой саке в одной руке и игральными картами в другой, и сам уже молится на тот день, когда Наруто наконец закончит обучение, чтобы вручить ему долгожданные регалии и наверняка не столь желанные кипы бумаг. И только Шикамару со всем смирился и ничего не ждёт, понимая, что он в этом болоте проблем навсегда, как может помогает Какаши, чтобы в будущем тянуть тяжёлое бремя правой руки нового непутёвого Хокаге. Геморрой ещё тот, конечно. Но если не он, то кто? А деревня отстраивается, растёт и развивается. Появляются новые кварталы, удлиняются улицы, добавляются переулки, и Саске думает, что такими темпами в следующем письме он обязательно попросит новую карту, потому что потеряться в родной деревне, не то, что он хотел бы сделать по возвращении. Внимание Саске возвращается к письму, где лишь ближе к концу Сакура решает рассказать о себе, делает это осторожно, без излишних эмоций и подробностей, в противоположность предыдущему тексту, будто неуверенная, что эта часть будет интересна получателю, переживая, что навязывает лишнее, но тем не менее, желая поделиться и своей жизнью. Она давно посвятила себя развитию медицины в Конохе и редко ходит на миссии, но недавно главы медицинских отрядов Пяти Великих Стран провели совещание, на котором было принято решение, что Коноха, как деревня с самыми сильными ирьёнинами, поможет остальным повысить уровень их ниндзя-медиков. И Сакура никак не могла упустить такую возможность и уже через неделю выдвигается в командировку в Суну, где и проведёт в общей сложности около полугода, обучая медиков и поддерживая дружеские отношения между деревнями. Саске улыбается и с неким облегчением думает, что в ближайшее время он всё равно не мог вернуться в Коноху… И с тех пор её письма становились всё короче, а эмоции блекли, она редко упоминала Коноху и всё что касалось их общих друзей и знакомых. Всё чаще её рассказы сводились к нейтральным историям вроде новостей из сферы медицины или стабильно жаркой и сухой погоды Суны. Не было ни намёка на то, чем она живёт, занимается, что чувствует или с кем общается. Сухие факты, разбавленные редкими восхищениями достижениями науки. И почему Саске раньше не обращал на это внимание? Наверняка ей было что рассказать про своё пребывание в Суне, но отчего-то она избегала этой темы. И думать о причинах совершенно не хотелось. Миссия всегда была для Саске на первом месте. И продолжала оставаться. Но вот отдых. Отдых мог и подождать. И сам не понимая, что на него нашло, он, аккуратно сложив письма обратно в сумку, быстрым шагом устремился обратно к воротам.