Темная магия оставляет шрамы

Джинни перекладывает готовый румяный блин на тарелку и берет свободной рукой чашку, чтобы сделать глоток необходимого в утренней суматохе горячего кофе как раз в тот самый момент, когда со второго этажа дома доносится в очередной раз грохот. — Лили! — подняв вверх голову, кричит Джинни, так и не успев поднести чашку к губам. — Альбус! Немедленно прекратите ссориться! Грохот повторяется, и Джинни обреченно выдыхает, на мгновение прикрыв глаза. Ссоры в доме между младшими — обычное дело, к которому за последние годы Джинни привыкает, потому что понимает очевидное: из старших братьев младшая дочь любит только одного, как бы это сейчас не прозвучало. Лили и сама не скрывает. Альбуса она, конечно, любит. По-своему, но любит, пусть и никогда этого не показывает. С Альбусом ей очень тяжело найти общий язык, точек соприкосновения у детей слишком мало. Джинни удается за эти годы найти лишь одно общее увлечение для них: рисование. Только Мерлину известно, с каким облегчением трижды в неделю она возит их на двухчасовое занятие, безмерно радуясь осознанию обыкновенной вещи: в доме будет тишина, а у нее появится возможность провести время наедине с собой. Джинни любит своих детей, каждого из них. Безмерно, безгранично любит. Однако отрицать она не может: в доме воцаряется спокойствие только на летние каникулы последние годы, потому что домой возвращается Джеймс после учебного года. Лили тогда меняется буквально на глазах, расцветает и прячет свой пылкий характер, унаследованный от матери. Лили видит в Джеймсе опору и лучшего друга, в то время как Альбус лишается на летние каникулы даже вынужденного общения в виде сестры. Джинни надеется, что этим летом будет полегче. Рон обещает приехать в дом родителей со своей женой Лаурой и дочерью Полли. После дня рождения Молли осенью Альбус и Полли заводят некоторое подобие дружбы. Они оба скромные и стеснительные, а еще оба интересуются драконами и волшебными сладостями. Джинни надеется, что Полли поможет Альбусу выбраться из своей раковины, иначе, поступив в Хогвартс, он столкнется с жестоким миром подростков совсем неподготовленным. — Она опять взяла мои наклейки без разрешения, — угрюмо оповещает Альбус, спускаясь по лестнице вниз. — Мам, она не первый раз так делает. — Ябеда! — появляется наверху рыжая макушка девчонки. — Враки всё это! Ты все придумываешь! Лили вихрем спускается вниз и, нахмурив брови, оббегает старшего брата, тут же оказываясь возле матери первой. Она сводит брови на переносице и скрещивает на груди руки, надув губы. Джинни понимает, что ругать детей за такое бессмысленно. Дочь скучает по старшему брату, она уже просто на пике своей детской печали, а внимание привлечь к себе хочет любыми доступными в ее возрасте способами. Даже если приходится устраивать сцены и подставлять Альбуса, хотя у нее такие махинации совершенно не получаются. — Лили, — устало смотрит она на дочь и тянет руку к ее волосам, снимая одну прилипшую наклейку. Как раз одну из тех, что она берет без разрешения из коллекции Альбуса. Джинни оставляет запекаться следующую партию блинов, ставит чашку на стол и присаживается перед дочерью на корточки. — Эти наклейки очень важны твоему брату, — объясняет она, глядя ей в глаза. — Не стоит брать без разрешения то, что тебе не принадлежит. Светлые щеки Лили начинают краснеть, когда она опускает взгляд. Джинни не кричит на детей, не применяет грубости, старается объяснять все на словах, пусть это порой очень и очень сложно. В любом возрасте психика ребенка неустойчивая, подход необходимо подбирать каждому свой. Сам Мерлин пошутил над ней за ошибки прошлого, не иначе, потому что у нее три абсолютно разных ребенка. Джеймс… Как бы это сейчас не прозвучало, но он является «пробой пера» четы Поттеров в родительской практике. Они с Гарри совершают много ошибок в его воспитании, но от них никто не застрахован, это стоит признать. Поэтому, наверное, Джеймс такой непостоянный. Порой он открыт для общества и мира в целом, иногда закрывается в себе и ни с кем не общается. Бывают дни, когда Гарри видит в старшем сыне поведение мародеров или близнецов Уизли в школьные годы, а в следующий момент он становится серьезным и рассудительным. Поэтому, наверное, Лили больше тянется к Джеймсу. Она взрывная и непокорная, совсем как Джинни, а у старшего брата получается найти к ней подход. Приручить ее пылкую натуру. По той же причине это не получается у Альбуса. Мальчик он тихий, неприметный. Часто проводит время в компании себя самого, избегает шумных посиделок с родственниками, предпочитая быть отдельно от остальных, а в компании братьев, сестер и друзей семьи не выделяется и старается сделать так, чтобы его заметили в последний момент. Джинни искренне поражается тому, что у них с Гарри настолько разные дети. — Я поняла, — тихо отвечает Лили, не поднимая взгляда. — Милая, извинись перед братом, — мягко, но при этом непреклонно произносит Джинни. Девчонка фыркает. — Извини, — обернувшись через плечо, бросает она. — Лили, — терпеливо и строго повторяет Джинни, протягивая дочери наклейку. Девчушка шумно выдыхает и, подняв голову, забирает с ладони матери наклейку, направляясь к брату. Альбус непроизвольно делает шаг назад, когда она подходит. О, Мерлин, да он же побаивается свою младшую сестру! Протянув вперед руку, Лили поднимает яркий взгляд карих глаз. — Прости, Альбус, — смотрит на него девочка. — Я больше не стану трогать твои наклейки. Альбус поджимает губы и коротко кивает, забирает наклейку и в глубине души надеется на то, что ему удастся разгладить ее и вернуть на место в коллекцию с минимальным ущербом. — Хорошо, — кивает он. Альбус никогда не держит зла на Лили, что бы она ни сделала. Джинни искренне улыбается, поднимаясь на ноги. — А теперь садитесь завтракать, — указывает она стол, — мы совсем скоро едем на вокзал встречать ребят. — Ура! — искренне радуется Лили, подпрыгивая на месте. — Джеймс домой едет, да, мам?! — Да, милая, — чуть улыбается она. Она бросает взгляд на Альбуса, который снова опускает вниз голову и бредет к обеденному столу, теребя в руках наклейку. Джинни многое бы отдала за то, чтобы Альбус чувствовал себя увереннее и спокойнее. Она хочет, чтобы у него появился друг. — Отнеси брату порцию, — протягивает Джинни тарелку дочери. — Кленовый сироп на столе. — Хорошо, мам! — так обрадовавшись новости о скором приезде Джеймса, Лили даже не перечит маме и с радостью выполняет простую просьбу. Джинни наконец усаживает детей за стол и направляется за своей долгожданной чашкой кофе. Она ожидает получить желанное удовольствие от кофеина на языке, но этого не происходит, потому что, избавившись от мыслей обыденных, на место возвращаются прежние тревоги. Они с Гермионой не видятся несколько дней. После ее внезапного приезда с огромной коробкой, до самого верха забитой новой детской одеждой, она и не рассчитывает увидеть подругу как минимум неделю. Надеется только, что Гермиона прислушается к ее совету и наведается к Рольфу, который в свое время вытаскивает ее буквально из цепких лап Мерлина. Джинни трет шею ладонью и делает еще глоток кофе. Она замечает, что в последние месяцы они с Гермионой сильно отдаляются друг от друга, чего не было десятки лет. Гермиона не хочет слушать сочувствия в свой адрес, но Джинни не представляет, как она держится так стойко. Почему не говорит об этом? Почему не скорбит? Почему не плачет? Почему вся ее тревога сосредоточена только на Северусе, который застрял в Мунго по совершенно непонятным ей причинам. Если быть до конца откровенным, Джинни вообще не понимает, как он туда попадает. И почему попадает именно он, а не Гермиона. Вопросов у нее к чете Снейпов по жизни было много, но сейчас Джинни бьет собственные рекорды. Складывается впечатление, что она, как и все другие, видит только то, что Северус и Гермиона показывают по доброй воле, а на деле за некогда обворожительными улыбками скрывается что-то, что даже сама Джинни не знает. Пусть она всегда была, есть и будет самым близким для Гермионы человеком. Джинни не хочет терять ее, но не понимает, что это уже происходит, а процесс остановить не получается ни у одной из них. — Привет, солнце, — целует ее в щеку Гарри, вырывая из размышлений. Джинни рассеянно кивает, снова принимаясь за готовку блинов, потому что не хочет портить настроение другим членам семьи с утра. Однако Гарри — неглупый парень, и состояние супруги видит невооруженным глазом почти сразу. — Что-то случилось? — наливает себе в чашку кофе Гарри, обернувшись к супруге. Джинни поднимает глаза, оторвавшись от своего занятия, и понимает, что сейчас ей совсем не хочется говорить о своих тревогах. Она моментально принимает решение скрыть всё это, пусть сегодняшнее утро будет наполнено только трепетным ожиданием старшего сына и всех остальных ребят из Хогвартса. — Задумалась, все ли взяла с собой, — чуть нахмурив брови, отзывается Джинни, снова опустив вниз взгляд. Перевернув последний блин, Джинни выключает плиту и кладет небольшую кастрюлю с половником в раковину. Гарри коротко кивает на ее слова. Он не верит в то, что Джинни думает именно об этом. — Заправил бак? — снова задает вопрос Джинни, чтобы самой поверить в то, что ее беспокоит действительно именно это. Гарри положительно кивает. — Вчера после работы под завязку заправился, — отчитывается он. Джинни убирает сковороду с плиты и протягивает Гарри его порцию завтрака, на что тот радостно улыбается, одними губами поблагодарив за это. Он не идет за обеденный стол к детям, чувствует нутром, что сейчас с Джинни необходимо рядом остаться. Девушка убирает за уши волосы и направляется к раковине, чтобы занять руки. — Флер приведет Виктуар сразу, как мы вернемся домой, — замечает Гарри, когда берет вилку в руки и с удовольствием отправляет первый кусок блина в рот. Джинни с некоторым ожесточением трет кастрюлю железной губкой, хотя может с легкостью воспользоваться магией. Она намеренно занимает собственные руки. Тревога за Гермиону не идет ни в какое сравнение даже с тем фактом, какие ей предстоят полтора дня. — Вереница молодого поколения под одной крышей, — озвучивает ее мысли Гарри, потому что и сам поражается тому, что они на это соглашаются. Джинни поднимает взгляд. — Всего на день и завтрашнее утро, — оправдывается она и сама не понимает, почему так делает. Гарри прожевывает блин и смотрит на супругу, опустив руки с тарелкой на уровень живота. — Да, — просто отвечает он. — Ничего страшного, бывало, они и дольше у нас гостили. Джинни смотрит Гарри в глаза и осознает, что он понимает все, что она пытается от него скрыть. Гарри терпеливо ждет, когда она сама заговорит. Девушка оставляет попытки добиться чистоты от посуды и, бросив мочалку в раковину, включает воду, споласкивая руки. — Раньше было по-другому, — наконец подает голос Джинни. — Сейчас Гермиона не может принимать гостей. Вот оно. Гарри ставит тарелку на столешницу, так и не закончив завтрак, и подходит к Джинни ближе, чтобы его слышала только она. — Вы с ней виделись? — негромко задает вопрос Гарри. Он и сам волнуется за подругу, она все меньше появляется на пороге их дома в последние месяцы, все реже пишет письма, но Гарри не может ее за это винить. У нее свое горе, которым она имеет полное право ни с кем не делиться. Однако это не отменяет того факта, что Гарри встревожен за Гермиону сильнее, чем когда-либо. — Недавно, — выключив воду, поворачивается к нему Джинни. И она уже собирается рассказать ему о том самой встрече несколько дней назад, потому что из-за работы они с Гарри видятся только поздно вечером или рано утром и не каждый день, но тут за обеденным столом слышится звон приборов и звонкий детский визг. — Лили! — строго, но в то же время встревоженно реагирует Джинни, обернувшись назад. — Альбус! — тут же подключается Гарри, нахмурив брови, и старается понять, что там у них происходит. Лили рассерженно выдыхает и наклоняется под стол за упавшей вилкой. Альбус молча копается в своей тарелке, не поднимая головы. Как бы там ни было, дети пытаются выглядеть так, словно у них ничего не происходит. Джинни знает, что Лили снова задирает брата. — Лили, иди одеваться, если закончила с завтраком, — сдержанно произносит Джинни, понимая, что узнать о произошедшем можно только одним способом. — Мы скоро выезжаем. Девчонка оставляет вилку на столе и, сдув со лба надоедливую рыжую прядь, встает с места. — Ладно, — не спорит она и, оставив возле раковины свою тарелку с прибором, направляется наверх. Просто она знает, что еще немного остается подождать. И она вот-вот увидит Джеймса. Стоит дочери скрыться на втором этаже, Джинни поджимает губы, оборачиваясь к Гарри. — Про Гермиону потом расскажу, — обещает она. — Договорились, — тут же соглашается он. — Поговори с Альбусом, — просит Джинни. — Именно этим и собираюсь заняться. Оставив на щеке супруги поцелуй, Гарри направляется с чашкой кофе к обеденному столу, где, опустив вниз голову, копается в завтраке средний сын. Джинни смотрит на Альбуса и зачем-то бросает взгляд наверх лестницы, после чего качает головой и, взмахнув палочкой, отдает мытье посуды магии, а сама идет переодеваться. Через несколько часов на платформу девять и три четверти прибывает Хогвартс-экспресс. Только не все об этом помнят. Гермиона в растрепанных и смешанных чувствах возвращается домой после встречи с Рольфом и разговором с Полумной. Словно выпав из реальности, она как-то рассеянно проводит вечер за книгой, сюжета которой даже не запоминает, после чего с тяжелым сердцем ложится спать. Тем вечером она даже не выходит во двор, чтобы чем-то себя занять вне стен дома, потому что у нее просто не хватает на это сил. Гермионе кажется, что она теряет вкус к жизни совершенно. Жизнь становится для Гермионы — как для больного лихорадкой слишком яркий свет, режущий уставшие глаза. Каждый день жизнь вокруг продолжает сверкать и обдавать ее своим светом. От этого Гермионе становится нестерпимо больно, потому что она больше не может ценить это сияние, как бы сильно ей этого ни хотелось. Она словно видит потрясающий десерт от лучшего кондитера в мире, а тот по вкусу напоминает ей пергамент. Обыденные и приятные вещи уже не кажутся ей таковыми. Ее не радуют прежние занятия, ей претит собственная библиотека, ей не хочется играть на фортепиано. Ей ничего не хочется, кроме одного. Чтобы Северус вернулся домой, и все стало так, как было раньше. Слишком заоблачное желание, потому что она упускает из виду одну важную вещь. Как раньше уже никогда не будет. И она сама в глубине души это понимает. С утра становится немного легче. Забыв про дни календаря совершенно, Гермиона не решается снова доводить Блейза звонками с просьбами выйти на работу, потому что она знает, что он ей ответит, и просто принимает новый день с равнодушием, когда понимается с постели. — Я могу сделать фруктовый салат или болтунью, — предлагает Моди. — Что пожелаете, Гермиона… Моди приходит в ее спальню почти сразу, как слышит, что она просыпается, желает доброго утра и тут же жалеет о собственных словах, решаясь спросить о завтраке. Теперь, когда Гермиона постоянно находится дома, Моди еще тяжелее видеть, как изводит себя голодом хозяйка. Она почти ничего не ест, от всего отказывается и повторяет без конца, что не голодна, после чего снова заводит машину и отправляется по делам в неизвестном направлении. Моди не знает, ест ли что-нибудь Гермиона вне дома, но ей кажется, что нет. Эльфийка почти с трепетом и искренней преданностью смотрит ей в глаза и воздает хвалу Мерлину, умоляя его о том, чтобы Гермиона сказала, что она будет завтракать. — Только чай, — захватив полотенце со спинки стула, отзывается Гермиона, направляясь в ванную. У Моди опускается сердце. — Гермиона, может, еще… — Только чай, — не дав ей закончить, повторяет Гермиона. — Эванжелина знает, какой я пью. Моди поджимает губы и замолкает. Больше не обронив ни слова, она коротко кивает и выходит из спальни хозяйки. Гермиона даже не понимает, что не так, не придает значения мимолетному диалогу и не обращает на него внимания. Быстро приняв ванную, она решается распланировать весь свой сегодняшний день. Еще позавчера отправив Августу Сепсису сову о том, что она прибудет во второй половине дня текущего числа в Мунго, Гермиона решается потратить первую половину дня, заняв себя чем-нибудь полезным. Недолго думая, она делает выбор в пользу заднего двора. Петуньи следует прополоть, да и примулы необходимо рассадить, чтобы им было свободнее. Именно это она и проговаривает про себя, чтобы самой в это верить. На деле все ее мысли вопят только об этом: Лишь бы не быть дома. — Я буду в саду, — закончив с чаем, громко оповещает Гермиона двух обитательниц поместья и выходит на улицу, плотно закрыв за собой дверь. Садоводство, как и вождение, для Гермионы сродни отдушины. Ей правда становится намного спокойнее, когда она занимается этим. Когда следит за дорогой и возится в земле. Надев на руки перчатки, девушка примерно прикидывает время работы для клумбы примул возле тополя, заранее понимая, что сделает ее лишь на треть. Так даже лучше. — Итак, давайте-ка я вам помогу, — выдохнув, присаживается на корточки Гермиона, сжимая в руках инструмент. — Начала говорить с растениями, — саркастично добавляет она, — как здорово и великолепно. Едва прикоснувшись к земле, Гермиона вздрагивает всем своим существом, когда на весь задний двор гремит надрывное: — Гермиона! Испугавшись, Гермиона вскакивает на ноги, оглядываясь по сторонам и хаотично, почти безумно бегая взглядом по всему участку. Голос Северуса она ни с кем никогда в жизни не перепутает. — Северус! — не слыша себя, реагирует она, продолжая крутить головой, чтобы отыскать его. Дыхание сбивается, сердце начинает колотить в грудной клетке, как бешеное, с болью долбить по ребрам, будто очнувшись ото сна. Ладони становятся влажными, в глотке намертво пересыхает. Кажется, впервые за долгое время она испытывает острое желание жить. Едва услышав его голос. — Я все сделаю, любовь моя. Я все сделаю, — снова слышит она родной голос. Гермиона роняет из рук инструмент и кружится на месте, истерично бегая взглядом по участку и стараясь понять, откуда доносится его голос. Она не слышит собственного дыхания, потому что он заглушается шумом крови в ушах. — Северус, — рассеянно бормочет она, продолжая жадно озираться. Под веками начинают жечь слезы от одного только его голоса. Как она скучает по нему. Мерлин свидетель, так невыносимо, безмерно скучает. Гермиона непроизвольно скребет короткими ногтями кожу на грудной клетке прямо через ткань легкой светлой рубашки, потому что острая боль пульсирует за ребрами вспышками клокочущего зуда. — Едем в Мунго, у нее схватки, — отчетливо слышит Гермиона второй знакомый голос. — Заводи машину. Гермиона чувствует себя так, будто кто-то с размаху бьет ее под колени, потому что она не ощущает почвы под ногами. Схватив губами кусочек воздуха, она в поисках опоры хватается за ствол тополя, возле которого стоит. — Кто здесь?! — не своим голосом восклицает Гермиона. От ужаса сводит пальцы рук. — Что это? — голос супруга пронизан искренним страхом. — Что?.. — Кто здесь?! — повторяет Гермиона срывающимся криком и, схватив инструмент для полки с земли, замахивается им, начиная наперебой лупить по воздуху. — Немедленно покажись! Это бесчеловечно! И в следующее мгновение у нее в жилах стынет кровь… — Он!.. Я!.. … потому что она совсем рядом слышит собственный голос. Гермиона резко разворачивается, от чего инструмент с размаху лупит по стволу дерева. По руке девушки бежит болезненная дрожь отдачи, но она не выпускает инструмент из рук. Где-то у нее над головой слышится переполох. Едва подняв вверх голову, Гермиона замечает, как на нее камнем вниз летит голубое тельце маленькой птицы, беспомощно хлопая крыльями по воздуху. Она не успевает даже охнуть или отойти, все происходит за одно мгновение. Птица пикирует вниз совсем рядом с ней и задевает когтистой лапой ее лицо. Гермиона машинально взвизгивает и хватается за правую часть лба над бровью, с шумом втягивая сквозь сцепленные зубы воздух. — Проклятье, — жмурится она, склонив голову вниз. Маленькая птица мечется на земле и что-то пищит, часто и поверхностно дыша. Гермиона видит, как вздымается и опускается ее крошечная грудная клетка. Она отнимает ладонь ото лба, потому что замечает внимательный, почти человеческий взгляд птицы, устремленный на нее. Она присаживается на корточки и хмурит брови. — Скажи, где больно? — звучит его голос из клюва птицы. — Я все сделаю, любовь моя. Вздохнув еще несколько раз, птица постепенно затихает, закрывая темный глаз, некогда устремленный на Гермиону. Девушка не чувствует собственных рук и ног, она опускается коленями на землю и во все глаза смотрит на маленькое пернатое тельце, отдавшее свою душу Мерлину мгновение назад. Голубые перья трепещут на ветру. Гермиона не контролирует то, что делает, просто повинуется внезапному порыву и проводит ребром указательного пальца по перьям на крыле пташки, зачем-то их приглаживая. Слова супруга оживают в мыслях сами. Это не просто птица. Это болтрушайка. Ее перья — крайне ценный ингредиент на рынке зелий. Используются они для создания сыворотки правды. Северус бы сделал все так, как нужно. Он бы воспользовался предоставленной от круговорота жизни возможностью. А вот Гермиона… Гермиона берет свой садовый инструмент в ладонь и прямо перед собой, лишь едва сдвинувшись в сторону от корней тополя, начинает копать маленькую яму. Сначала она делает это только инструментом, а затем даже не замечает, как отбрасывает его в сторону и продолжает рыть руками. Дрожащие пальцы врезаются в сырую темную землю. — Его больше нет, — шепчет Гермиона сквозь сцепленные зубы, продолжая рыть. — Мне не больно от этого. Мне больно от того, что так больно тебе. С кончика носа капает в яму капля. Утерев лицо тыльной стороной руки, Гермиона берет в грязные ладони постепенно каменеющее и холодеющее тельце, после чего трепетно опускает его в землю; так нежно, словно птица просто спит, а Гермиона боится потревожить ее покой. Зажмурив глаза, Гермиона обеими руками зарывает яму, почти вгрызаясь в мокрую землю ногтями, а затем осторожно прихлопывает землю сверху. Чувствуя непомерную усталость, она садится на землю и откидывается спиной на ствол дерева. Кожу щек стягивает от непонятно откуда взявшихся слез, которые девушка даже не замечает, коленям холодно от того, что она долго на них стоит, под каждым ногтем неприятно зудящее ощущение, а правая сторона лица пульсирует. Почему-то зацепившись за последнюю мысль, Гермиона касается пульсирующей точки основанием ладони. Она морщится, чувствуя на коже что-то теплое и липкое, после чего подносит руку к глазам. У нее кровь. Гермиона смотрит фактам в лицо. Как бы то ни было, рану, полученную в результате столкновения с магическим существом, обработать нужно так, как следует. Необходим человек с опытом; тот, кто даст дельный совет и, возможно, сможет ответить и на другие вопросы по поводу поведения этого существа. Гермиона сглатывает. Магозоолог в ее жизни присутствует по воле случая только один. Поднимается ветер. Рольф закрывает окошко в своем кабинете, потому что входная дверь часто открывается, от чего в помещении стоит сквозняк, и с улыбкой гладит вдоль шерсти существо, поощряя за хорошее поведение. Рольфу очень нравится сегодняшняя смена. После обеда теплого и замечательного дня у Рольфа в мыслях только одно: вовремя закончить смену на работе и направиться вместе с супругой на игру старшего сына в вечернем спектакле. Он получает главную роль в начале осени, и весь учебный год кропотливо готовится к дебюту. Рольф ни за что бы не пропустил такое событие. — Что ж, у Зои никаких отклонений нет, Митси, ты зря беспокоилась, — смотрит он на девочку. Конопатая девчонка спускается с высокого стула и взволнованно смотрит на магозоолога. — То есть совсем не страшно, что Зои опять съела колесо на свалке? — совершенно серьезно спрашивает она. — Не страшно, — с улыбкой кивает Рольф. — Зои всеядна, ты об этом знаешь, Митси, — магозоолог чуть склоняется к девочке, — но больше трех покрышек не давай, договорились? Девчушка заразительно улыбается. Ей нравится доктор Саламандер, она бы Зои никому, кроме него, не доверила в целом мире. — Хорошо, — соглашается она. — Значит, мы можем идти? Рольф кивает. — Да, можете, — помогает он терьеру с раздвоенным хвостом спрыгнуть с кушетки. — Лесли скажет тебе, что… Рольф не успевает закончить фразу, потому что в следующее мгновение дверь в кабинет без стука открывается, и секретарша с бледным лицом и круглыми от шока глазами смотрит на начальника, поджав бескровные губы. — Мистер Саламан… — Лесли заикается, проглотив окончание фамилии, и указывает пальцем себе за спину. — Там… вас… — Лесли, — хмурится Рольф, тут же направляясь к ней. — Ты так побледнела, что происходит?.. — кладет он ей ладонь на предплечье. Девушка только как-то отрешенно качает головой и указывает себе за спину большим пальцем. Рольф поднимает голову, глядя в приемную. Прямо посередине белоснежного помещения стоит его новая знакомая, с которой он имеет удовольствие познакомиться вчера и отказывает ей в помощи, в которой она крайне нуждается. Сейчас она стоит в его приемной снова, только вокруг на креслах ожидания нет ни души, и Рольфу непонятно, он успевает всех принять с завидной ловкостью или внезапное прибытие пациента разгоняет ожидающих во все стороны, как мышей, в сарае которых внезапно включают яркий свет. — Миссис Снейп? — будто сам не верит своим глазам Рольф, с прищуром делая пару несмелых шагов вперед. Гермиона выходит из полутени на свет и моментально перестает казаться такой уж пугающей. Указав на ссадину с запекшейся кровью магозоологу, Гермиона жмет плечами. — Поранилась, — объясняет она. — Болтрушайка, кажется, — немного морщится она. — Могу ошибаться… Гермиона чувствует себя неловко. Срывается из дома, не помнит дороги сюда, заваливается с окровавленным лбом и землей под ногтями в целую приемную, заполненными потенциальными клиентами, разгоняет их одним своим видом за пару минут и совершенно не понимает, зачем вообще делает все это. Собственные действия пугают Гермиону, когда она хоть немного начинает их анализировать. — Посмотрите, мистер Саламандер? — а что она еще может спросить? Не скажет же она ему, что мчалась столько миль сюда за чем-то другим. Ей не нужна помощь, ей бы только не быть дома, вот и всё. Именно это она себе и проговаривает, убеждая с каждой последующей секундой. Будто она не испытывает острое желание жить впервые за многие недели, когда слышит голос Северуса. Будто не хоронит болтрушайку в своем саду под тополем, стараясь заглушить чувство вины. — Посмотрю, конечно. Рольф спокоен, как никогда. Он просит Лесли оформить чек для родителей Митси за осмотр Зои, выводит всех из кабинета и приглашает Гермиону пройти внутрь. Лесли он негромко сообщает, что следует оповестить любых новых клиентов о том, что минимум час он будет отсутствовать. Рольф закрывает за собой дверь кабинета. — Болтрушайка, говорите? — тянется он за перчатками, обернувшись к девушке. — Присаживайтесь на стул, не на кушетку, я еще не успел поменять одноразовую клеенку, — учтиво сообщает он. Взяв перчатки, он разворачивается обратно к внезапной гостье и понимает, что ей глубоко плевать на то, кто был на кушетке до нее. Гермиона уже сидит в ожидании, слегка ссутулив плечи. Рольф чуть дергает уголком губ и подходит к девушке. — Как так случилось? — остановившись возле нее, приподнимает он ее голову за подбородок, чтобы рассмотреть под светом лампы ссадину. Гермиона чуть жмет плечами. — Вывалилась из гнезда на тополе в моем саду, — рассказывает она, — от удара, наверное, скончалась. Я ее похоронила. Гермиона непроизвольно бросает взгляд вниз, но тут же поднимает обратно. Рольф смотрит на ее слегка подрагивающие руки и замечает под ногтями землю. Гермиона, на самом деле, даже не представляет, что Рольф начинает ее анализировать еще в тот момент, когда видит в приемной. Причем не сегодня, а вчера. — Почему вы решили, что это болтрушайка? — старается поддерживать разговор Рольф. — Это довольно редкая птица, — тянется он к ватным тампонам и обеззараживающим средством. — Их перья… — Да, знаю, — не дает ему закончить Гермиона, — используются для создании редких зелий и сыворотки правды. Мой муж… Слова застревают в глотке. Рольф смачивает спиртом ватный тампон и, зафиксировав его в клешнях инструмента, поднимает взгляд, вопросительно вскинув брови. Ему пока даже не приходится ничего делать, она все начинает говорить сама. Гермиона сглатывает. — Мой муж — бывший преподаватель по зельеварению, — рассказывает она. — Он мне рассказал об этом. Рольф осторожно прикасается к началу рваной ссадины, и Гермиона морщится, резко втянув сквозь зубы воздух. — Прошу меня простить, но рану придется обработать, — смотрит он в карие, уставшие глаза волшебницы. Гермиона просто кивает и закрывает глаза. Она всегда закрывает глаза, когда посещает любые процедуры, чтобы не смущать не только себя, но и сотрудника. Особенно хорошо это работает со стоматологами. В тишине они сидят какое-то время. — Мне интересно, миссис Снейп, почему же вы решили, будто это болтрушайка? — снова задает вопрос Рольф. — Это настолько редкая птица, что я не могу поверить. Она же явно не говорила… — Она говорила, — не дает ему закончить Гермиона. Рука Рольфа замирает над медикаментами, он едва успевает бросить в ведро для отходов израсходованный тампон и собирается взять новый. Он с удивлением смотрит на девушку. — Что именно? — старается разобраться во всем до конца Рольф. Гермиона чуть хмурится, Рольф это замечает. Ей определенно тяжело говорить об этом, но разве не в этом суть ее очередного прихода сюда? Болтрушайка — теперь Рольф почти не сомневается, что это была она, — всегда молчит, всю свою короткую, крошечную жизнь, но перед смертью выкрикивает все, что услышала за это время, в обратном порядке. — Она… — Гермиона хмурится снова и нервно облизывает губы. — Я в тот день, ммм… — у нее не получается собирать слова в предложения, — тот день был тяжелым, я… Гермиона нервно сжимает и разжимает пальцы рук, Рольф замечает каждое ее движение, каждый редкий вздох и нервное сглатывание. Он знает, о чем она молчит. Он знает, кто она такая. Он знает, что ее беспокоит. Не понимает только, почему она здесь. — Вы потеряли ребенка, Гермиона, — говорит за нее Рольф, когда ловит ее взгляд. Гермиона лихорадочно смотрит то в один его глаз, то во второй, словно зацепиться за что-то пытается. В глазах волшебницы десятки, сотни обрывочных мыслей, она буквально горит изнутри от того, что они в ней плавятся, а выхода никакого. Она сжимает пальцами край кушетки. И слова взрываются в ней динамитной шашкой. — Надо было Дейзи сказать обо всем с самого начала, теперь я как ей скажу о том, что произошло? — тараторит она. — Как я объясню дочери, что с ее отцом, раз он два месяца в Мунго, если я сама ответа толком не знаю. Гермиона нервно облизывает губы, продолжая смотреть в небесно-голубые глаза Рольфа. — Друзья пытаются быть рядом и помогать, я сама стараюсь сделать так, чтобы они не беспокоились, но они только и говорят о случившемся, — снова облизывает она губы, — они не понимают, что мне тяжело не от этого, — открывает душу Гермиона. — Мой муж, — задыхается она словами, — мой муж находится в критическом состоянии, и я не знаю, как ему помочь. Она чувствует, как дрожит голос. — Это убивает меня, — выдыхает признание девушка, опустив на мгновение основания ладоней на глаза. — Я хочу работать, рвусь к любимой работе, но собственный начальник запечатывает для меня вход, потому что опять же беспокоится обо мне. Гермиона с остервенением втягивает сквозь сцепленные зубы воздух и качает головой, снова хватаясь за край кушетки. — Почему они не понимают, что не обо мне надо беспокоиться? — смотрит она на Рольфа. — Надо было не молчать в тот день, не ждать Рози, а сразу с утра ехать с Северусом в Мунго, — смотрит она куда-то себе под ноги. — Ничего бы этого не было, — шепчет она. — Всё было бы иначе. Рольф смотрит на поникшие плечи Гермионы, старается переварить все, что она ему говорит, но цельной картины у него пока не получается, лишь ее отдельные элементы. Магозоолог приподнимает голову Гермионы за подбородок и начинает обрабатывать оставшуюся часть ссадины. Девушка в этот раз глаза не закрывает, смотрит на магозоолога, ждет ответной реакции. Она согласна на любую, кроме одной. Никакого, черт возьми, сочувствия. — Вы слышали про пять стадий горя, миссис Снейп? — задает он наконец вопрос. Если мгновение назад в глазах Гермионы теплится надежда, то сейчас она с размаху падает вниз и разбивается на сотни осколков. Это и есть помощь, благодаря которой Джинни вырвалась в свое время из цепких костлявых лап Мерлина? Психоанализ и какие-то там стадии какого-то принятия? — Это шутка, — она даже не понимает, задает она вопрос или констатирует факт. Гермиона даже не чувствует больше пульсации на лбу, все ее резервные запасы ненависти направлены сейчас на осознание того, что она впустую тратит свое время во всех отношениях. Ох, Мерлин, это какая-то насмешка судьбы. — Никаких шуток, — штопает рану Рольф быстрыми и ловкими движениями, не понимая саркатичности девушки. — Вы сейчас на третьей, — Рольф смотрит в ее карие глаза. — Торгуетесь. Гермиона буквально не верит в то, что слышит. Он действительно решается промыть ей мозги с помощью этой глупости? Кажется, не так плохо, что он решает вернуться к делу жизни и сменить психиатрию на магозоологию. Гермиона искренне рада, что он принимает это решение много лет назад. — Да ну? — саркастично выплевывает Гермиона, стараясь за язвительностью скрыть разочарование. — И какая четвертая?.. Рольф отрезает кончик нитки, когда заканчивает делать шов, и кладет инструменты на предметный стол, снова возвращая свое внимание девушке. Рольф замечает, что за разговорами Гермиона даже не чувствует боли. Он хотел предложить ей седативное перед началом процедуры, но она в этом, видимо, совершенно не нуждается. — Депрессия, — смотрит на нее Рольф, отвечая совершенно откровенно, когда наклеивает ей специальный пластырь на аккуратно заштопанную рану. Девушка картинно округляет глаза и по привычке вскидывает брови, однако в этот раз боль чувствует и отказывается от затеи театрального удивления. Это действительно все выглядит, как очень плохая шутка. — Класс, — кивает она почти с серьезным выражением лица. — Сейчас умру от счастья. Рольф взволнованно смотрит на Гермиону после этих слов и, видимо, уже собирается дать пару советов о том, как избежать подобных мыслей. Девушка мысленно чертыхается. О, Мерлин, да он же наивен, как дитя! — Это полнейший бред, мистер Саламандер, — не сдерживается в выражениях Гермиона, решаясь высказать все сразу. — У меня нет никаких стадий, а ваши доводы притянуты за уши. Гермиона смотрит на его вьющиеся волосы, светлые глаза, острые плечи и россыпь веснушек на крыльях носа. Такой взрослый и юный. Такой наивный и глупый. Она только зря тратит время, пусть совсем им и не дорожит. Девушка слезает с кушетки. — Прощайте, мистер Саламандер, — не смотрит на него девушка, — я оставлю Лесли чек за то, что забрала ваше драгоценное время. Она уже идет к двери, едва переступая ногами. Рольф теребит пальцы рук, глядя ей в спину, как вдруг набирает в грудь воздуха. — Убегая из стен дома, вы не решаете проблему, миссис Снейп, — говорит он быстрее, чем думает. — Сменив место, вы не избавляетесь от боли. Она просто со временем вас догоняет. Гермиона останавливается, когда опускает ладонь на ручку двери. Впервые его слова не выглядят, как обычный треп. Он в чем-то прав. Она ведь снова убегает из поместья под каким-то предлогом. Ссадину ей могла залатать и Эванжелина, но она уезжает из дома. И едет сюда. — Чтобы помочь себе, вам необходимо начать уборку, — смотрит он ей в спину. — И внутри дома, — делает он паузу, — и внутри себя. Гермиона безвольно бросает руку вниз, когда та соскальзывает с ручки. Если бы у нее только были силы сделать уборку в доме. Как ей это сделать, если каждая комната дышит им? Дышит ее мужем и воспоминаниями, связанными с ним. Она не хочет что-то менять, хочет оставить все так, как есть. — Не ставьте крест на своей жизни из-за одной неудачной попытки, — продолжает свою мысль Рольф. Гермиона почти вздрагивает, когда слышит это. — Нельзя жить прошлым, миссис Снейп, иначе вы пропустите все будущее. Она понимает, что в ее жизни по-прежнему ничего не меняется. Люди не видят ее проблемы, даже внимательный Рольф, разрекламированный Джиневрой с наилучших сторон. Он тоже говорит только о том, о чем говорят другие. Ее тревог снова не слышат. Гермиона с внезапным приливом сил оборачивается. Ей становится как-то болезненно радостно от того, что ее опять не понимают. Как такое возможно? — Совет от ветеринара? — снисходительно задает она вопрос, рассчитывая в глубине души задеть его таким обращением. Рольф словно не придает этому значения. — От бывшего психотерапевта, — с легкой улыбкой поправляет он и делает небольшую паузу. — Зайдите в комнаты, которые закрыли для себя. Их нужно открыть, миссис Снейп, вы не можете этого отрицать, потому что все изменилось в этом году, — он ненадолго замолкает, — я прав? Рольф старается вытащить из нее необходимые, важные слова, но видит, как расслабленно и спокойно держится девушка. Гермиона на мгновение задумывается, глянув куда-то вверх, после чего жмет плечами и возвращает свое внимание магозоологу. — Моя дочь закончила шестой курс в Хогвартсе, — отвечает она. — Моего друга повысили на службе, а у меня самой наконец есть контракт, за которым я охотилась не один год. Это считается? Рольф сначала решает, что это просто защитная реакция, но после хмурится, когда всматривается в поведение Гермионы. Ох, Мерлин, она говорит совершенно серьезно, без тени иронии. — Считается, — совершенно теряется Рольф, пусть и старается этого не показывать. Гермиона кивает, глядя какое-то время себе под ноги. Рольф настолько озадачен, что даже не знает, что еще сказать. — Комнаты, значит, прибрать? — снисходительно отзывается она. — Отличный совет, спасибо. Гермионе впервые осознанно хочется вернуться домой. С такими глупостями она уже давно не сталкивалась. Рольф больше не кажется ей добряком с огромным сердцем. Он кажется ей наивным, некомпетентным в этой области человеком. Она рассчитывает, что Рольф и дальше продолжит профессию магозоолога, это ему больше подходит. — Приходите через несколько дней, чтобы я мог проверить, как затянулся шов, — произносит он. Гермиона мысленно чертыхается. Ладно, еще раз ей придется вернуться. — Без проблем, — кивает она. — Сколько с меня? — указывает она на лоб. — Или Лесли сама все… — Нисколько, — не дает ей закончить Рольф. Гермиона кривит линию губ в полуулыбке. — Жест доброй воли? — интересуется она. Рольф качает головой из стороны в сторону. — Совет жены. Девушка удивляется, но из-за шрама и пластыря на половину лба плохо это показывает. Она непроизвольно снова делает шаг вперед к магозоологу, потому что хочет узнать немного больше. — Кто ваша жена? — спрашивает она. — Если позволите узнать, — тут же добавляет Гермиона. Рольф будто только и ждет этого вопроса. Потянувшись рукой к своему столу, он разворачивает рамку для фото, которая все это время стоит здесь. Гермиона опускает взгляд и буквально задыхается словами. С фотографии на нее смотрит Рольф, он моложе, но не очень сильно. Одной рукой он обнимает свою жену. Светловолосую, ярко улыбающуюся девушку, которую Гермиона встречает совсем недавно. Полумна — теперь она уже не Лавгуд — и есть та самая спутница жизни этого наивного человека. Снова посмотрев на Рольфа, Гермиона больше не удивляется такому стечению обстоятельств. Кажется, так выглядит истинная судьба двух людей. Она теперь не может представить рядом с Рольфом кого-то, кроме Полумны. Они оба стоят друг друга. Их сердца полны доброты и света, но при этом они оба так наивны, что даже не заметят, если их обокрадут собственные домашние эльфы. Она чуть улыбается от собственных мыслей. Гермиона бросает взгляд на наручные часы. Она не успевает сегодня навестить Северуса, время посещения вот-вот будет закончено, она не успеет добраться. Плохо, но ничего не поделаешь. — Ладно, спасибо за рекомендацию и за… — указывает Гермиона себе на лоб, — это. Еще немного потоптавшись на месте, они наконец скомкано прощаются, и Рольф остается в кабинете совсем один. Он присаживается на кушетку и хватается пальцами за ее край, сосредоточено глядя перед собой. Да, он давно не практикуется в психиатрии, но о не может отрицать странное во всех отношениях поведение Гермионы Снейп. Он давно не встречал людей таких, как она. Рольф теряется в догадках. Почему она держится именно так? Почему у нее… Как же она… Десятки вопросов заглушают его персональную реальность. Он даже не вздрагивает, когда на его плечо ложится чья-то ладонь. Подняв голову, Рольф словно впервые за долгое время хватает легкими глоток свежего воздуха, заприметив родное лицо. — Ты задумался, дорогой? — мягко спрашивает Полумна. — Извини, что так долго отсутствовала, зато я полностью закончила новый выпуск. Рольф на автомате кивает, потому что мысли его забиты до отказа другим. — Любимая, ты была права, она вернулась, — вываливает разом Рольф. — Под предлогом, но вернулась. — Она пришла бы в любом случае, я тебе говорила, — прибирается Полумна после «операции» последнего пациента. — Я даже не сомневалась. Ответа от супруга не следует, поэтому Полумна оборачивается. Рольф нажевывает нижнюю губу, глядя куда-то себе под ноги. Он мыслит так громко, что девушка почти слышит, как крутятся шестеренки в его голове. — Что случилось? — склоняет она голову, присаживаясь рядом с ним. Рольф нетерпеливо вздыхает. Полумна в глубине души радуется такому исходу его встречи с Гермионой. Она не видит у него таких впечатлений от пациентов с момента одного тяжелого случая на первом году практики психиатрии. — Меня кое-что беспокоит в ней, — постукивая пальцами по подбородку, озвучивает свои мысли Рольф. — Ее состояние? — интересуется Полумна. — Ее поведение, — наконец оборачивается он к супруге. — Она ведет себя совсем не так, как это было с другими пациентами. Рольф непроизвольно вспоминает случай Джиневры, которая и приводит в его жизнь Гермиону. Она теряет себя в тот момент на фоне послеродовой депрессии, и все ее выходящие для Рольфа лежат на поверхности. Он подбирает подходящий ключ к замку проблемы миссис Поттер всего за несколько встреч, и за несколько месяцев ставит ее на ноги, за что она его потом долгое время благодарит и неизменно на Рождество шлет открытку с наилучшими пожеланиями ему и его семье. Рольф обращается в воспоминания и к другим пациентам и пациенткам. У него были случаи детских смертей и даже замершей беременности, но все нуждающиеся в помощи ведут себя… Не так. — Она не скорбит о потере, — произносит Рольф. — Она просто… Мне не подобрать слов, — ненадолго замолкает он. — Может быть такое, что она… потеряла себя на фоне горя? Рольф смотрит на жену и не понимает, почему она так расслаблена и спокойна, словно давно знает ответ на вопрос, который сам Рольф только-только задает самому себе. Полумна чуть дергает уголком губ. — Но ее же беспокоит ее муж, — подсказывает она. — Именно, любимая! — восклицает он. — Ее беспокоит только он, будто более насущной, серьезной проблемы просто нет! Полумна подсаживается к мужу ближе и берет его под руку. Он кажется ей таким уязвимым, когда не видит того, что лежит буквально на поверхности. — Разве только муж? — снова спрашивает она, опустив подбородок на его плечо. Рольф чуть хмурит брови. — А о работе? — произносит она. — О дочери?.. — Кажется, да, — Полумне кажется, что Рольф только сильнее путается. — Друзья?.. — Упоминала, — соглашается он. Разумеется, упоминала! И неоднократно! — Я не понимаю, как такое возможно. — Разве не очевидно? — чуть улыбается она. — Себя-то она как раз-таки не потеряла, вся ее жизнь находится в прежней ипостаси, просто никто не понимает ее, — объясняет Полумна, — потому что никто не видит, чего не хватает. Рольф оборачивается. Он совершенно ничего не понимает. — Что ты хочешь этим сказать? Полумна мягко целует Рольфа в щеку, слегка прикрыв глаза. — Ты у меня умный, любимый, — выдыхает она, коснувшись его плеча. — Сам догадаешься. Полумна поднимается с места и выходит из кабинета. Следует разобраться с делами насущными, закрыть несколько счетов, помочь Лесли, а затем напомнить супругу, что он снова теряется в датах, и концерт старшего сына будет не сегодня, а завтра. Сегодня его сын, как и многие другие дети, мчит по железной дороге на Хогвартс-экспрессе в сторону дома.