***
Когда Изуку заходит домой, он видит горящий свет на кухне, что удивляет его. Обычно мама уже спала в это время и не дожидалась его возвращения, если он предупреждал заранее, что вернется позднее. Может, сегодня был особенно интересный фильм? Несмотря на то, что телефон его стоял на беззвучном режиме весь вечер, чтобы не выдать их в самый неподходящий момент вылазки к «логову» злодеев, в которой даже не было смысла, поскольку герои обо всем позаботились заранее, он был уверен, что пропущенных звонков не было. Едва они разошлись с ребятами, он всё проверил и включил звук. Изуку снимает обувь и проходит на кухню, но замирает в дверях, когда застает плачущую маму за столом, смотрящую в окно. В ее руке скомканный носовой платок, а перед ней лежит телефон. Она не заметила сына, поэтому он окликает ее: — Мам? Она дергается от неожиданности, подскакивает с места и, спешно преодолевая расстояние между ними, обнимает его так крепко, словно они не виделись долгое время. — Ох, Изуку, — она обрывает фразу словно не в силах ее продолжить. Ее слез становится больше, женщина не делает попыток их остановить и просто плачет, не ослабляя объятий, словно не собираясь его отпускать. Он обнимает ее в ответ, надеясь успокоить хоть немного. В голове тысяча мыслей, и Изуку полностью растерян. Легкой волной появился страх, заставляющий вслушаться и всмотреться внимательней, но пробежав взглядом по столу он не находит никаких подсказок. Поторапливать маму казалось неправильным, так что он молча ждет, пока она соберется и расскажет все сама. — Они нашли тело... Кацуки — ей едва удается договорить имя сквозь слезы, и она снова заходится в рыданиях как до этого, становясь абсолютно не в силах сказать что либо еще. Изуку не сразу удается сложить в голове понятие «тело» и знакомое имя во что-то целостное. Они просто остаются звучать в пустой от мыслей голове до тех пор, пока не соединяются. «Они нашли тело» означает, что он мертв. Тяжесть и абсолютность этого пугает своей четкостью и глубиной и остается непонятой. Изуку крепче обнимает маму. Растерянность и тревога сменяются пустотой в душе. Эмоции не приходят к нему, поэтому выражение лица остается спокойным, а глаза — сухими. Мыслей в голове тоже нет, ничего нет, словно новость отлетела от него глухо звякнув мячиком о фанеру. Изуку не успевает в полной мере задаться вопросом, почему так, и полностью переключает внимание на маму, окружая заботой, становясь той поддержкой, в которой она сейчас нуждается. Она проплакала еще несколько часов и уснула у него на плече в гостиной. Он аккуратно положил ее голову на подушку и укрыл пледом, лежавшем здесь же на диване. Поставил рядом на столик стакан воды, стараясь сделать все как можно тише. Когда он оказался у себя в комнате ничего не поменялось. Ему ничто не помешало уснуть, ничто не разбудило его. Ничто не происходило в душе — если бы можно было представить ее морем, это был бы абсолютный штиль от горизонта до горизонта без единого корабля. Было спокойно и тихо. Через день погода была пасмурной, небо тревожилось перегоняя тяжелые тучи над головой. В U.A. собралось много людей. Изуку и не догадывался, что на территории академии есть место, где покоятся студенты, так и не ставшие профессиональными героями; где-то вдали от основных зданий, спрятанное в листве деревьев, подальше от студенческих глаз. Это место наибольшее впечатление произвело именно на взрослых, впервые оказавшихся тут. Ведь здесь находятся только дети, однажды решившие стать героями, но так и не сумевшие завершить этот путь. Несколько пересекающихся аллей с камнями по обе стороны выглядели слишком тяжело для сердца, сотни имен скорбно молчали, принимая в ряды еще одно. В центре было сейчас не пустующее место для проведения прощальной церемонии. В нише монумента было много белых цветов, испускали дымок благовония, стояла фотография с траурными лентами. Изуку рассматривал это все достаточно долго, но понять, наконец, происходящее выходит, только когда появляется Мицуки-сан, проносит урну с прахом, стараясь держаться на людях изо всех сил, и ставит ее рядом в нишу, нежно проводя пальцами прежде чем отступить. Масару-сан едва заметной тенью сопровождает ее каждый шаг, лицо его мокрое от слез, а руки едва заметно трясутся. Они становятся неподалеку, Масару-сан поддерживает жену, обнимая за плечи. Мидория поражается реальности, которую игнорировал так долго. Переводит взгляд с фото на урну и обратно, сопоставляя. Ужас происходящего накрывает его целиком и сужает мировосприятие до нескольких вещей расположенных в нише — всё, что теперь представляло собой Бакуго Кацуки. «Качана больше нет,» — понимание хлестко ударяет по нему болью. Перед глазами все превращается в одно черно-белое пятно, слезы текут по лицу, Изуку моргает чаще, стараясь избавится и от них, и от того что видит перед собой, в надежде, что, как мираж, это просто исчезнет. Деку не знает ни одной молитвы, ни одного героя, способного возвращать мертвых к живым, поэтому просто едва слышно непрерывно зовет снова и снова, потому что Качан не умеет не побеждать. Он обхватывает себя руками в какой-то нелепой попытке защитить себя и поддержать. Так чертовски хотелось прямо сейчас услышать что угодно, пусть даже громкое недружелюбное «Сдохни!» разгневанным голосом, чтобы все это рассеялось, как мираж, но сознание подкидывает другое воспоминание. Запах горящего леса, пальцы на шее, беспросветная тьма портала за чужой спиной. Взгляд глаз прямой, со спрятанным огромной волей цепенящим страхом на самом дне. Может кто-то бы и не заметил, поверил даже, но не Изуку. Растворяющиеся в воздухе от близости портала последние сказанные ему слова: «Не подходи, Деку». Мидория понимает, что Кацуки, несмотря на то, что был до смерти напуган, правильно оценивал ситуацию, что Деку сейчас ему действительно не помощник, а ведь кинется не задумываясь следом. Подвергнет жизнь опасности зазря и не сможет помочь, поэтому он сделал все по своим идеалам, как всегда. Он просто отпустил шанс к спасению, чтобы не подставить его под удар, полностью понимая, что это может стоить ему жизни. «Почему ты спасал меня?» Сколько упорства и храбрости нужно иметь, чтобы принять это решение? Не цепляться за спасение собственной жизни, за которое кто-то может поплатиться своей, когда оно от тебя всего в паре шагов, одной секунде? Осознание того, что он спасал его даже находясь в западне, рвет сердце и душу так, что хочется выть. «Ты же всегда презирал меня, так почему, Качан?!» В тот день его напугал страх в глазах напротив. Ровный тон голоса, произносящий его геройское имя, в которое Кацуки всегда вкладывал еще что-то свое. Это так сильно сбило его с толку, что Мидория даже не попытался использовать причуду тогда. «Почему?.. — задает вопрос сам себе Изуку, и сам знает, что ответа у него нет. — Почему я не попытался? Почему я ничего не сделал?!» Ответ приходит как-будто бы из вне: «Деку» — звучит с насмешкой знакомым голосом в голове воспоминание. Мидории остается только горько согласиться. Когда церемония заканчивается, а прах находится под камнем с именем и датами, Изуку направляется к Мицуки-сан. Чувство вины давит слишком сильно, чтобы просто промолчать. Она стоит одна и смотрит куда-то сквозь действительно тех предметов, на которые падает ее взгляд. Мидория окликает ее: — Мицуки-сан. Женщина поворачивает голову в его сторону, но его лица не видит. Он не может поднять глаза на нее, не смеет. Не после случившегося. — Простите, я не смог спасти его. Он пришел с повинной, и в ее силах сейчас убить его одним лишь словом. Слезы снова текут из глаз, так что он утирает их руками, и всхлипывает. Она приближается к нему и хватает за оба запястья, опуская их и заставляя посмотреть себе в глаза. — Никто не винит тебя, ты сделал все что мог, Изуку. Если бы спасти его было возможно, ты бы спас. Мидория все же отводит взгляд в сторону и говорит тише, признаваясь: — Я бы мог прыгнуть... — В портал? С теми ранами? Изуку, — она легко приподнимает его лицо за подбородок вновь заставляя взглянуть ей в глаза, было важно, что бы он сейчас ее услышал. Ребенок перед ней выглядит совсем потерянно. — Если бы ты действительно так сделал, то сегодня хоронили бы еще и тебя. Его пугает прямота сказанного. Он знал, что такой же расчет сделал и Бакуго в тот момент, но это никак не влияет на чувство, будто своим бездействием он предал Качана. — Я ведь даже не попытался... Он сказал, не подходить... Я должен был... Мицуки не дает его состоянию скатится в истерику и обнимает его. — Пообещай мне кое-что. — Она прилагая невероятные усилия заставляет голос звучать ровно, но слезы остановить уже не может. — Будь героем и за него тоже, ладно? Он кивает. Станет не просто героем, а номером один за них двоих. Спасет в два раза больше, чем возможно, поднимется тогда, когда другим уже не встать. И всё равно останется Деку. Навсегда. И никогда не сможет это исправить. Дождь в тот день так и не пошел.***
Часть комнаты была отделена железными прутьями от стены до стены, создавая импровизированную темницу. Бакуго сидел на том, что играло роль кровати — трех сдвинутых ящиках, накрытых чем-то более плоским, и наблюдал за Шигараки по ту сторону ограждения. Злодей сидел боком к столу на стуле и переключал каналы телевизора, находившегося в углу. Часы на стене над ним показывали время новостей и он планировал поразвлечься. Легкая усмешка была на его лице. Наконец, найдя нужный канал он остановился и прибавил звук. — Сегодня в U.A. проводили в последний путь похищенного при нападении на учебный лагерь студента. Кацуки, до этого весьма равнодушный к телевизору, резко перевел на него взгляд. На экране кадры ведущей из студии сменяются съемкой с места событий. Холодные молчаливые аллеи с именами под пасмурным небом выглядели особенно мрачно. Затем показывают мемориал памяти с нишей, в которой находилось его фото и урна с прахом. Кожа покрывается мурашками от этого вида. Сразу после — его сердце замирает — родители в черно-белом плачут. Еще никогда он не видел слез матери. Что бы ни случилось, она умела сжать зубы и ответить ударом на удар судьбе. В груди возник комок тяжести и вины от этой картины. «Нужно вернуться как можно скорее.» Кадр сменяется и уже директор стоит у микрофона с речью, но, очевидно, показывают лишь ее часть: — Мы потеряли нашего ученика, перспективного, сообразительного, храброго. Одного из лучших, одного из сильнейших. Но это не так важно, каким хорошим героем он мог стать, как то, что его место невозможно будет чем-то занять. Камера сменяется и на фоне продолжающейся речи показывают слушающих ее. Учителя, родители, на которых физически больно смотреть, дядя, тетя Инко, класс. Одноклассники стоят в несколько рядов, и Бакуго не сразу замечает то, на что потом акцентирует внимание оператор, приближая. Они держаться за руки, молчаливо поддерживая друг друга, и словно хотят сказать всему миру и особенно злодеям, что больше не позволят никого забрать. Кацуки чувствует острую необходимость быть там с ними всеми и бесится, сжимая зубы, что находится здесь, пленником, не выбраться и не добраться, даже не сказать, что он жив. Наблюдая за этим, Шигараки чуть прищуривает глаза и растягивает не обещающую ничего хорошего улыбку на своем лице сильнее. — И я сейчас не о парте в классе или месте в шеренге, а о том месте в сердце, где живет внутри нас любовь к ближним. Здесь навсегда останется шрам, который ни в силах излечить даже времени. В объектив попадает уставший Всемогущий не скрывающий своих слез, а затем и Мидория, стоящий рядом с ним: сжавшийся, потерянный, неуверенно стоящий на ногах, бормочущий одно и тоже слово так легко читаемое по губам. «Качан». Кацуки не успевает понять, что чувствует по этому поводу, внутри только что-то нитями стягивает, как показывают издалека последнюю часть разговора и объятья его мамы и Деку. «Не накладывай на него обязательств, Карга. Если кому-то бы это дало сил, то он сдохнет пытаясь их исполнить.» На экране Аидзава, отдалившийся от остальных, склоняется и кладет цветы к старой могиле. Выпрямляется и задумчиво смотрит на камень некоторое время. Сюжет новостей заканчивается на уже показанном фото, но теперь уже у камня с его именем, в белом цветущем ореоле. Показывается телеведущая, сидящая за столом перед бумагами, что-то говорит, но Бакуго не вслушивается, продолжая смотреть на свое фото, занимающее чуть меньше половины экрана. Именно сейчас мир был отчетливо, словно кто-то провел белую линию по реальности, разделен на два — мир, в котором он умер, и мир, из которого ему надо выбраться. Ощущение того, что он не на своем месте, настолько отчетливое и сильное, что чужеродность себя самого в этом месте чувствуется кожей. Шигараки выключает телевизор и с усмешкой заглядывает в камеру, встречает карие глаза, блестящие злостью больше, чем обычно, на бледном лице. — Что, теперь ты не такой бесстрашный? — С весельем в голосе спрашивает Шигараки. — Похоже теперь помощи тебе ждать неоткуда. — Заткнись, — почти рычит Кацуки. Злодей был прав, мертвых не ищут и тем более не спасают. Дверь закрывается за Шигараки, когда тот уходит, и Кацуки слышит щелчок замка. Он остался один. Похоже Бакуго предстояла еще одна бессонная или почти бессонная ночь — едва ли он спал шесть часов за последние три дня. Он облокотился спиной к стене, подобрал ноги на свое ложе и обнял их руками. Ни родители, ни полиция, ни эксперты не поняли, что тот труп не был им, так что теперь... Теперь он совершенно точно и абсолютно официально мертв. Мысли сразу же направляются к самому важному — к родителям. Он же у них единственный ребенок, и, хоть и с мамой его разговоры вряд ли можно называть мирными, Кацуки знал, что его любили. Вопреки тому, что он доставлял много проблем, вопреки тому, что характер был острый и взрывной, как причуда. Вопреки тому, что он не выражал особой ответной привязанности к ним, никогда. Он не измелил бы этого, даже если бы время повернулось вспять, так что он просто надеется, что они знают, что он тоже их любит. Чувствуя подступившие слезы, он просто дает им скатится по лицу — маленькая слабость, которую никто все равно не увидит. В конце концов причин у него было более чем достаточно: его держат в плену, его родные, думают, что он мертв, а причуды и даже собственного лица нет и, быть может, не будет никогда. А еще в паре шагов от него убили человека. И спасения ждать неоткуда. Почему-то именно в этом случае казалось правильным именно быть спасенным, будто он потерялся в лесу и теперь ему не надо двигаться дальше, чтобы ненароком не зайти еще глубже и усложнить собственные поиски. Сжав руки в кулаки, он утирает слезы и принимает очевидное решение, куда больше похожее действительно на его, чем сидеть и ждать помощи, — спасаться самостоятельно. Всю доступную для него территорию он осмотрел уже в первый день, так что с уверенностью мог сказать, что здесь полезного ничего нет. Ящики под ним были пусты, деревянный щит прибит к ним намертво — даже гвоздь не найти, чтобы попытаться открыть замок. Прутья в решетке тоже добротные, явно рассчитаны на то, чтобы удержать человека даже с силовой причудой, Кацуки голыми руками с ними точно ничего не сделать. Так что студенту ничего не оставалось, кроме как ждать удачного случая. Рано или поздно кто-то зайдет к нему в клетку или уронит что-то достаточно близко от него. Вдруг на плече появляется знакомое чувство тепла, расходящееся по коже. Его одежда и внешность вновь возвращаются к нему, так что вскоре он видит на себе комфортный черный цвет и нащупывает рукой привычные торчащие в стороны волосы. Это было облегчением среди всего этого ужаса — похоже все не так уж и плохо. Может и его причуда исчезла не навсегда? Держащий в режиме боевой готовности последние пару дней стресс отступает на пол шага от внезапного огонька надежды, но этого оказывается достаточно, чтобы он провалился в сон. Наступило раннее утро. Грузный охранник уже открыл дверь и она звякнула о решетку своей внешней стороной, когда Кацуки проснулся и мгновенно вскочил на пол, оценивая ситуацию. Мужчина кажется не очень поворотливым, но его тело закрывает практически весь проход к свободе, так что свою относительную проворность Бакуго не спешит записывать в плюсы. Пытаться сбить его с ног своим весом и силой даже не приходит ему в голову — весовая категория слишком разная, с тем же успехом можно было бы попытаться провернуть это со стеной или той ж решеткой. Пока Бакуго думает, что он может предпринять, мужчина делает шаг вперед. — Давай без глупостей, — в его руке, поднятой на уровень глаз, позвякивают, привлекая внимание, наручники, которые видимо были там еще до того, как дверь была открыта, — я надену наручники, и, быть может, ты дойдешь до камеры целым. Его губы растягиваются в совершенно ублюдской улыбочке. Именно в этот момент Бакуго кидается вперед, используя кровать как ступень, и пытается нанести удар в голову сверху, но противник хватает его за руку. Кацуки не теряется и продолжает бой, но нога своей цели тоже не достигает, и его откидывают к стене, явно не изо всех сил, что выбешивает парня. Его не воспринимают, как соперника, всерьез и очень похоже, что не зря. Если бы у него была причуда, то при бесполезности ударов он бы попытался дезориентировать бугая взрывами у лица. Нехватка собственной причуды сейчас ощущалась особенно остро за последние четыре дня. «К черту,» — решает Кацуки и сосредотачивается на противнике, вставая напротив. Было не так много вариантов, что бы он мог попытаться сделать голыми руками в этой ситуации. Охранник снова подступает вперед и Кацуки делает ложное наступление, заставляя противника вложить больше сил в нападение. Решаясь на прием, Бакуго делает попытку схватиться за форму левой рукой, зная, что ее заблокируют и сразу же, как это произошло, его пальцы рабочей руки крепко вцепились в ткань. Не медля, он использует инерцию наступления противника против него, уходит с линии атаки и тянет его за одежду вниз. Пытаясь не шмякнуться всем телом о пол, мужчина выпускает студента, и Кацуки, оказавшись, наконец, по нужную сторону от охранника у открытой двери, делает лишь шаг. Что-то обвивает его голень и сбивает с ног. Кацуки пытается встать, но живых веревок становится больше, и, оглядываясь, он видит, что они выходят из рукава охранника. Руками их ни порвать, ни разжать не выходит, и вскоре они добираются до рук, а потом и вовсе тащат по полу в сторону мужчины. Недовольный охранник наваливается сверху и застегивает наручники, ослабляя причуду. — Значит, ты у нас техники боя кое-какие знаешь? Это нам пригодится. В камеру заглядывает скрывавшийся за углом Даби: — Не переусердствуйте, Доктор кажется имеет на него какие-то планы. Моя помощь не понадобилась — я сваливаю. — Он скучающе наблюдал, как охранник поднялся с пола и подтянул за руку, заставив встать, Кацуки. — Всегда лучше подстраховаться, когда не знаешь, чего ожидать. Вперед! Толчок в плечо достаточно весомый, и, чтобы не упасть, Кацуки делает пару шагов вперед. Впервые оказываясь в этой комнате по другую сторону решетки, он осматривает части комнаты, ранее недоступные ему для глаз, но лишь мельком, потому что вскоре они сворачивают на лестницу, спускаются и оказываются на первом этаже. Проходя по нескольким серым коридорам Кацуки замечает еще двоих охранников — это были мужчины в той же форме, что и тот, что его вел, и имели схожее снаряжение, в виде рации, дубинки и кобуры для оружия на поясе. Насколько хорошо эти люди стреляют, студент проверять пока не хотел. Путь приводит к еще одной решетке, но уже куда более тонкой и менее крепкой, чем та, за которой он сидел три дня, но для охранника преградой она не является — он достает из кармана ключ на позвякивающей связке и открывает дверь. Почему-то там было темно, в отличие от предыдущих мест. Когда они заходят внутрь, он сразу закрывает за ними дверь, осторожно оглядываясь, и тогда Кацуки понимает — он тут не единственный пленник. Перенимая настороженность тоже оглядывается. Охранник направляет его по длинному коридору вперед. Левая стена была глухая, насколько можно было увидеть почти что в темноте, а правая была наполнена множеством проходов в новые коридоры. Когда глаза привыкают к освещению, он видит камеры, тюремные камеры: кровати в два яруса, решетка вместо одной из стен, но все еще слишком темно, чтобы увидеть что-то еще с такого расстояния. «Сколько же тут людей?» — масштабы поражали. Кацуки делает вывод, что они далеко от города, ведь скрывать что-то подобное под носом у общества было бы сложно даже с подходящей причудой. Это усложняло побег, но уж если он отсюда выберется, то никакая местность его не остановит, если они конечно не на отдельном острове — вот это уж точно сильно усложняло задачу. «Хотелось бы верить, что это не гребанный Азкабан.» Едва ли они проходят треть и из-за спины он слышит команду повернуть в смежный коридор. Оказываясь ближе, он видит пленников и сердце охватывает леденящим ужасом. «Дети»