Память, не молчи!

      Братья стали ждать вестей от канцлера, едва затворили за собой двери в гостевые покои. Здесь всё было устроено на северный манер: низкие потолки, большой очаг, пол перед ним устлан лисьими и волчьими шкурами. На стенах — сосновые панели с резными лосями. Стулья и столы — тяжелые, сделанные по старой моде. Даже спальный шкаф здесь имелся. Верно, в этих покоях останавливались все северные бароны перед присягой. Но близнецы были слишком взбудоражены, чтобы проникнуться этой древностью.       Минуты сливались в часы, часы — в ночи и дни, а вестей всё не было. Немного развлекали прогулки по дворцу и местные обеды, где близнецы мигом завели чуть не сотню знакомств: Всякий был рад поглядеть на наследников Севера и сыновей Элеоноры и зазвать погостить. Только все эти приглашения братья с радостью обменяли бы на одно: в кабинет Ривелена. Канцлер как затаился: на обедах не появлялся, подстеречь его в коридорах тем более не удавалось, на письма он отвечал скупо и уж тем более никого не принимал.       Через охрану удалось обменяться записками с Клэр. Она уверяла, что делает всё, что может, и звала жить у неё, но что с того было толку? Братья пробовали расспрашивать новых знакомых, но оказалось только хуже: о приёме у Ривелена решительно никто не мечтал, а о Такко говорили намёками и всегда как-то противно, будто он доигрался и что невиновных канцелярия не забирает. Ещё и звали его полным именем, чужим и тяжеловесным, от чего становилось совсем тоскливо.       — Может, навестить Клэр? — предложил Эст в один особенно холодный день, когда не хотелось не то что ехать в гости, но даже отходить от камина.       — А нас выпустят из дворца?       — А чего нет-то?       Мар не ответил: по обыкновению лежал на шкурах у огня, раскинув руки и уставившись в потолок. Эст вздохнул и снова повернулся к окну. Снаружи падал снег, стекло запотевало от дыхания, но не расцветало ледяными узорами, как дома.       — Нас ещё на турнир приглашали, — сказал он. — Только я без тебя не пойду.       — Значит, не пойдём, — отозвался Мар.       — На том ристалище Рик славу искал, — проронил Эст. — Давай хоть потом поглядим, что там как!       — Потом на здоровье, — пообещал Мар потолку. Рывком сел и обнял руками колено. — Я всё думаю, а если не сдержит канцлер слово? Если разболтает? На Север напишет? С голубем за день-два весть долетит…       — Значит, так тому и быть, — отозвался Эст. — Могли мы с тобой сидеть и ждать?       — Так мы всё равно сидим и ждём. Заварили мы кашу… И как бы в ней не сварились все, кроме нас.       Эст опустился рядом, положил ладонь Мару на предплечье:       — Не ссы, брат! Эту кашу не мы заварили, мы её расхлёбываем. Как умеем.       Мар криво улыбнулся, похлопал Эста по руке. Хотел что-то сказать, но не успел: дверь распахнулась, и в проёме показался Такко — живой и здоровый.       — Здорово, парни! — приветствовал он их, и тут же впечатался спиной в только что закрывшуюся дверь: близнецы бросились к нему на шею без всяких церемоний.       В светлой части комнаты стало видно, что Такко бледен как мел, скулы и ключицы выдаются сильнее обычного, и держался он ближе к огню. Зато улыбка осталась прежней, и глаза смотрели тепло и открыто.       — Ты всё это время был в камере? — засыпали его вопросами близнецы. — Из-за нас?       — Вот ещё выдумали! Просто во дворцовой тюрьме я ещё не сидел. Нельзя было упустить такую возможность! Как вы?       — Получше твоего. Мы сами добрались и во дворец тоже сами попали, представляешь? И к канцеру пробились! Отдали ему документы и… твоё письмо, прости.       — Знаю. Он говорил со мной вчера и назвал форменным идиотом за то, что я рассказал всё вам, а не попытался выдать себя за наследника. Не привык, что я не везде ищу выгоду.       — Он и нам говорил… разное. Но мы его переубедили!       — Я вас не сомневался, — Такко снова не удержался от улыбки и вдруг зашёлся кашлем, отвернулся, прикрывая лицо рукавом. Рукав чуть сполз, обнажив на запястье лиловый кровоподтёк.       — Тебя пытали? — всполошились близнецы. — Били?       — О, это было бы слишком просто, — усмехнулся Такко, прокашлявшись. — У канцлера набралось ко мне много вопросов. Всё это было делом времени. Но сейчас я жив, здоров и относительно свободен, а остальное не имеет значения. Рассветные силы! Клэр меня наизнанку вывернет за то, что свёл на нет её лечение. Она столько дорогущих капель на меня извела. Вы её видели, кстати?       — Нет. Только переписывались. Она звала к себе жить, но мы не хотели покидать дворец, пока хоть что-то не прояснится.       — Ну и зря. У неё уютно. Впрочем, как знаете.       — Мы отказались от наследства, — сказал Мар, чуть помолчав.       — Знаю.       — Не сердишься?       — С чего бы?       — Смерть маркграфа Олларда ведь не была напрасной? И то, что ты хранил тайну…       Такко покачал головой:       — Я немало поимел с этой тайны, так что мы в расчёте. Ладно. На днях вы снова встретитесь с Ривеленом, и на этот раз я позабочусь, чтобы присутствовать. Там всё и решится. А теперь хотите посмотреть на заводной скелет, который маркграф смастерил в дар императору? Он в восточном крыле, внизу, в особой камере.       — У тебя остался ключ?!       — Нет, конечно. У меня даже носовой платок забрали и пока не торопятся отдавать. Но ключ есть у здешнего смотрителя мастерских, и будь я проклят, если он мне откажет!

***

      Второй раз Ривелен принял близнецов не в кабинете, а в парадной зале. Там горело под сотню свечей толщиной в руку, а в золотых чашах курились терпкие, но приятные благовония. Близнецы нерешительно заняли места за длинным столом, где могло разместиться человек триста. Взгляд выхватывал изящную резьбу мраморных каминов, тонкую ковку решёток, золочёные рамы портретов, невероятной красоты безделушки — всё пышное, искусное, утончённое. На Севере такое можно было увидеть только в материных покоях, и то меньшего блеска и лоска.       Кроме близнецов, за длинным столом сидели ещё двое в чёрных дублетах, с непроницаемыми лицами. С братьями они обменялись сдержанными кивками. Во главе стола стоял канцлер Ривелен, перед ним лежали бумаги с коронованным гербом и затейливыми цветными печатями. Такко расположился чуть поодаль, нахохлившийся, в застегнутом доверху дублете.       Канцлер говорил не торопясь, серьёзно и торжественно:       — Я высоко оценил ваше благородство и силу духа, что позволили вам отказаться от наследства во имя справедливости. Но принять ваше решение невозможно. Не подобает владениям древнейшего и славнейшего рода оставаться без хозяина при живых наследниках, к тому же заявивших о себе в положенный срок. В знак того, что между Империей и Севером окончательно установились нерушимые связи, вы получите в дар Эсхенский замок. Не как наследство, а как высокую императорскую милость. И сможете передать его своим детям, уже по праву крови.       Его голос отдавался под высокими сводами, и до близнецов не сразу дошёл смысл. А когда дошёл, почудилось, будто и меч, и медальон потеплели и заблестели особенно ярко.       — Второе. Спустя пять лет, приняв присягу, вы получите маркграфский титул. Вместе с ним вы сможете взять и новое имя. Бароны Севера больше ста лет довольствовались именем на -инг, которые даются всем чужеземцам, чьи прозвания непривычны для имперского слуха и записей. Но ваше происхождение и положение дают вам право на благородное окончание -лард.       Канцлер положил перед собой чистый лист, потянулся за пером и вскоре развернул лист к близнецам. От края до края протянулось чёткое «Марбрехт и Эстенфрид Элларды», где «Э» почти смыкалась в кольцо.       От этих имён веяло древностью — как от семейных портретов или гробниц. Только рождала она не страх, а причастность к корням, чувство прочной опоры под ногами и одновременно свободу выбирать, как этой опорой распорядиться.       — Я не увижу вашего расцвета, не узнаю, как вы обошлись с родовыми владениями, — продолжал канцлер. — Быть может, я совершил ошибку, уговорив Его Величество отдать вам Эсхен. Но пусть это будет возмещением за то, что я не смог спасти вашего отца. Ваше рождение соединило два великих рода: Оллардов и Таллардов, и я вижу добрый знак в том, что именно вам суждено править Севером. Снова два брата, но связанные не враждой, а нерушимой дружбой, не отравленные наследной злобой, — чего ещё желать этому краю? Храните верность долгу и требуйте её от тех, кто вам служит, как велит ваш девиз. На благо Севера. Я убеждён, вы справитесь лучше ваших предшественников. И оправдаете надежды маркграфа Олларда, что порой стоит пожертвовать старым деревом, чтобы дать жизнь молодой поросли, здоровой и чистой.       Ривелен замолчал и чуть склонил голову. Затем встрепенулся и заговорил по-деловому:       — Вашей матери я напишу сам. Письмо доставят ещё до вашего возвращения, и она успеет смириться с тем, что при дворе знают её тайну. Также я намекну ей, что семейная болтливость Таллардов никогда не входила в число её пороков.       — Вы не отнимете у неё Север?       — Могу ли я хоть что-то отнять у женщины, которая провернула столь блестящую сделку! — Его лицо вдруг словно осветилось изнутри, в глазах вспыхнул азарт, слова обгоняли друг друга: — Я-то ни на секунду не сомневался, что ваш отец — не Тенрик Эслинг! Когда женщина не может зачать восемь лет, но стоит прибыть имперскому сотнику... Не краснейте, молодые люди, в ваши годы это смешно! Так вот, сотнику, который достаточно низок по рождению, чтобы никогда не заявить права на потомков, и всё же достаточно благороден, чтобы не оскорбить её ложе… Но сделать двойную подмену и затащить в постель — кого! Право, этот обман слишком изящен, чтобы за него наказывать. И она столько лет хранила тайну… Хотя это-то было несложно, никто бы не подумал! Даже мне это в голову не пришло! Знать бы, что она ему сказала, чем соблазнила…       — Господин Ривелен, позвольте вопрос, — Такко втиснулся в повисшую паузу точно в тот момент, когда нельзя было сказать, что он перебил канцлера. — Так когда наследники получат Эсхен?       Оживление в голосе Ривелена вмиг потухло, казалось, он вот-вот закатит глаза:       — Я уже говорил об этом: после совершеннолетия. Через пять лет, если ты разучился считать.       — Пять лет — долго. До этого ещё дожить надо. Им нужна отложенная дарственная, которая гарантирует их права и ограничит в правах опекунов. Чтобы замок уже принадлежал им, а через пять лет они смогли бы распоряжаться им полностью.       Глаза Ривелен не закатил, но от усталого вздоха не удержался:       — И на каком основании я должен сейчас подарить им замок и часть чужих земель?       — Когда я посылал вам отчёты о новой дороге, я кое о чём умолчал. Рецепт, который я привёз из Орзорума, оказался неполным.       — Не пройдёт, — оборвал его канцлер. — Мы его испытывали и отчитались, что смесь хороша.       — А там отчего-то не сработала. Не тот камень, климат, воздух, да что угодно! Доработать рецепт удалось только силами местных мастеров, и отчего бы не отблагодарить Север за его вклад, одарив наследников?       Ривелен помолчал и с досадой качнул головой:       — Ты готов лишиться и этой славы?       — Завоюю другую, экая забота! Мою славу никто не отнимет. А вот у них наследство — запросто. И все ваши уговоры пойдут насмарку.       Ривелен вскинул брови, но ничего не сказал, только зацарапал пером. Сердито кивнул Такко, развернув лист к нему:       — Доволен?       — Более чем.       Ривелен размашисто подписался, отложил документ и опустился в кресло:       — Завтра дарственная уйдёт на подпись Его Величеству. Надеюсь, вопросов у него не будет. Очень надеюсь.       Он поманил к себе двоих в чёрных дублетах; те мгновенно сдвинули головы над бумагами и заговорили тихо и неразборчиво. Потом махнул близнецам, и они наконец бросились к Такко.       — Ты знал, что нам отдадут Эсхен?       — Не наверняка, но… в общем, да. Ривелена всё ещё гложет, что он не спас древнюю кровь, так что он бы наизнанку вывернулся, но восстановил бы справедливость. Пользуйтесь, пока он жив. Он всегда примет вашу сторону, пусть и не покажет этого.       Близнецы оглянулись на канцлера. Он негромко беседовал со своими людьми, лицо его не выражало ничего значительного, но почему-то казалось, что это спокойствие куда страшнее открытого гнева. И Такко советует пользоваться… вот этим?       — С ним можно иметь дело, — кивнул Такко, угадав их мысли. — Главное, берегов не терять, как некоторые. Рассветные силы! Даже не верится, что всё так отлично завершилось. Эсхен ваш, а там и окрестные земли постепенно под себя подгребёте. Тайну вашу никто не узнает. Я только баронессе Элеоноре не завидую. Представляю, что Ривелен ей напишет… А, впрочем, эти двое всегда договорятся.       — Нам теперь надо будет нанять в Эсхен управляющего, да? Мы же не сможем жить там постоянно.       Такко махнул рукой:       — Пусть это вас не заботит. Сейчас замок под хорошим присмотром. Подрастёте, будете чаще ездить по разным делам, и оцените, как удобно иметь своё гнездо на имперских землях. Потом будете жён вывозить, чтобы не скучали на Севере. — Улыбнулся, глядя на залившегося краской Эста, и добавил: — Как знать, может, теперь ты сможешь жениться на своей… как её, Ардерикову старшую, за которой ты всё бродил? Дэрин, да? Теперь ты знаешь, что вас не связывает общая кровь.       — Посмотрим, — пробормотал в сторону Эст.       — А меч и медальон? — перехватил тему Мар. — Как быть с ними?       — Они ваши. Хотите носите, хотите на стену повесьте. Может, удастся провернуть, чтобы вас опоясали этим мечом, когда примете титул. Там поглядите.       — А ты? Останешься без меча?       — Как будто я когда-то был с ним искусен! Честно говоря, этот клинок всегда был для меня тяжеловат. Стану теперь ходить с рапирой, как приличный человек.       — Для нас он тяжёл не будет, — твёрдо заявил Эст. — О, а ты не хочешь жить в Эсхенском замке? Мы могли бы...       Такко замотал головой:       — Вот уж нет. К вам — с радостью заеду. Если надо будет на время присмотреть — тоже запросто. Но мне без того порой кажется, будто я там жил все эти годы. Нет, парни, хватит с меня и замков, и дворцов. Хотя бы на годик.       Они ещё немного помолчали. Тянуло вызнать, что теперь будет с Такко, затаил ли канцлер на него обиду и как это вообще, когда сам канцлер что-то на тебя затаил. Но неясно было, какие слова подобрать, поэтому Эст придумал только спросить:       — Мы же ещё встретимся, правда?       — Конечно! Знаете, раз Клэр вас приглашала, собирайте-ка вещи и перебирайтесь к ней. Хоть город посмотрите, а то так и просидите в четырёх стенах. Покажу вам всё, что знаю… ну, почти всё. Столица перед Переломом — это… В общем, есть на что поглядеть, особенно тем, кто при деньгах.       Эст опять вспыхнул и отвернулся. У Мара на языке повисла шутка, одна из тех, которые строго запрещалось повторять за Ардериком. Но его прервал холодный голос канцлера:       — Благодарю вас, господа. Братья Элларды тоже могут быть свободны. А с Танквартом мы ещё побеседуем.