***
С неба сыпал мелкий снег — редкий гость в столице. На главной площади горели костры, торговцы обносили всех пряным мёдом и горячими пирогами, а у фургона бродячего театра уже откидывали стенку, чтобы превратить её в сцену. И над всем этим сиял огнями и золотом императорский дворец. — Думаешь, Клэр правда ничего не знает? — негромко говорил Эст, проталкиваясь сквозь толпу. — Может, просто не захотела говорить, — Мар едва разминулся с продавцом леденцов, зацепился было взглядом за сладкую россыпь, но мигом опомнился и гордо проследовал дальше, прижимая к себе спелёнутый меч. — Ну их всех. Сами справимся. Стоя у нижней ступени главной лестницы, они молча оглядывали каменную громаду дворца. Здесь было на что посмотреть! Нарядный мрамор, яркая мозаика, цветные витражи. И бесконечные стрельчатые арки, по которым взгляд взмывал до по-зимнему синего неба, пронзённого золочёными шпилями. А по самому низу шёл дикий рваный камень, не прикрытый мраморной облицовкой. Как напоминание, что и этот богатый дворец некогда был суровым замком, оплотом обороны, привыкшим защищаться и подчинять. Мар смерил взглядом мраморные ступени и шепнул брату: — Знаешь, чего бы я сейчас больше всего хотел? — Ну? — Метнуться домой и никогда не знать никаких наследств и столиц. Эст крепко стиснул его руку и понимающе кивнул. — По этой лестнице спускался Рик, когда уходил на войну, — шепнул он; не столько брату, сколько себе. — По ней поднимался маркграф Оллард, чтобы выслушать приговор, — отозвался Мар. — По ней взошёл барон Тенрик, чтобы принять присягу. — А ушёл вместе с нашей матерью. — И Такко тоже поднимался по этим ступеням, и не раз! Последний обмен взглядами, кивок назад, на веселящуюся толпу — и братья, не разнимая рук, зашагали по ступеням. Не дожидаясь вопроса стражников у входа, обратились первыми: — Мы хотим говорить с канцлером Ривеленом. — Скажите, что братья Эслинги здесь и ждут с ним встречи. — Да доложите самому канцлеру! С его людьми мы говорить не будем! — Может, сразу к Его Величеству желаете? — хмыкнул стражник. — К нам тут каждый день являются какие-нибудь братья. Сперва разберёмся, стоит ли вообще пускать вас во дворец. — Ах так! — задохнулся Эст. — Передай канцлеру вот это, — он снял с шеи медальон и вложил в латную перчатку. — В собственные руки передай! И скажи: братья Эслинги, сыновья Элеоноры Таллард, желают говорить с ним! — Зачем ты отдал медальон? — шепнул Мар. — Присвоит себе и ищи-свищи! — Не мечом же было прорываться, — пожал плечами Эст. — Не присвоит, сердцем чую. Заспорить они не успели. На пороге появился человек в чёрном дублете с канцлерским гербом и сделал знак войти.***
Такко не раз описывал близнецам Кенельма Ривелена, но всё равно они представляли канцлера иначе. Не таким худощавым и… невзрачным. У канцлера оказалась бледная кожа, тонкие губы, очень светлые глаза и высокий гладкий лоб, на котором возраст почти не оставил морщин: спокойное и невыразительное лицо, на котором живыми были только глаза — цепкие, проницательные. Под стать канцлеру был и его кабинет: богатой была только рама для портрета Его Величества, а в остальном — простая мебель, аккуратные подсвечники, гладкие панели на стенах. Только изощрённый глаз мог увидеть, что дерево для этих панелей стоило целое состояние, а светильники и письменный прибор сделаны из чистого золота. — Большая честь принимать у себя наследников Севера, — приветствовал он близнецов с едва заметным кивком. Голос у него был низкий, глубокий и спокойный, слова он выговаривал гладко и очень правильно, будто чеканил. — Чем могу помочь? Братья коротко переглянулись, и Эст, облизнув неожиданно пересохшие губы, начал: — Господин Ривелен, нам нужна ваша помощь. Мы не просили бы о ней, если бы могли, но… — Вы хорошо знали нашего отца и всегда были к нему добры, — подхватил Мар. — Вы приняли живое участие в его судьбе, и мы верим, что к нам вы будете также милосердны. Брови канцлера чуть взметнулись вверх — или показалось? Недрогнувшей рукой Мар выложил на стол меч, сломал наложенную у ворот печать и размотал мешковину. — Один человек, для которого честь оказалась выше выгоды, вверил нам некую тайну. Сегодня мы передаём эту тайну в ваши руки и рассчитываем на ваши мудрость и милосердие. Герб на рукояти и начищенное лезвие отразило свет не хуже золотого подсвечника. Братья чуть задержали пальцы на мече и отошли на шаг. Канцлер чуть приподнял бровь: — Я знаю это оружие. Маркграф Оллард был заметной фигурой. Таких, как он, часто окружают разные истории и, не побоюсь этого слова, сплетни. — Он не любил сплетен, — возразил Мар. — И особенно не допустил бы их в отношении своего рода. Ещё один короткий перегляд — и Эст выложил на стол документ о признании их наследниками. Ривелен не сразу притронулся к документу. Сперва указал близнецам на два кресла у стола. Затем придвинул к себе подсвечник, достал увеличительное стекло и только тогда углубился в чтение. Золочёные стрелки часов тихонько подгоняли минуты и секунды. Близнецы разглядели под пересечением стрелок знакомый герб, и ждать стало чуть легче. Затем циркуль над шестернёй обнаружился на машинке для сшивки бумаг, на механической точилке и ещё каком-то аппарате. Не то чтобы это позволило чувствовать себя в канцлерском кабинете как дома, но тревога постепенно отпускала. Канцлер недовольно кашлянул, поднялся, достал с полки какие-то бумаги — близнецы узнали размашистый маркграфский почерк — и принялся сличать буквы под лупой. Стрелки отмерили полчаса, а свечи оплыли до середины, когда Ривелен оторвался от чтения и провёл ладонью по глазам. — Документ подлинный. В этом никаких сомнений. Что-то в нём неуловимо изменилось: взгляд стал более пристальным и тёплым, что ли? В нём угадывалась смесь любопытства, гордости и сочувствия. Как будто документ проложил между ним и близнецами незримый мост. А ещё, наверное, так смотрят на ископаемых зверей, от которых давно должны были остаться полуистлевшие кости, но вот они, стоят живы-здоровы и даже разговаривают. — Как давно вы узнали? — В этом году. В Эсхене. — В Эсхене, — повторил канцлер. — Я не застал вас там. Как вы добрались до столицы? Вопрос был задан так же спокойно и участливо, но Эст мотнул головой: — Мы вручили вам нашу главную тайну. Разрешите оставить несколько маленьких при себе. Канцлер одобрительно кивнул и чуть улыбнулся: — Как пожелаете. Документ в одном экземпляре? — Да. Был второй, но он уничтожен. Во всяком случае, мы так думаем. — С кем ещё вы успели обсудить эту… тайну? — Ни с кем, кроме того, кто нам её открыл. Сейчас нам больше некому довериться, кроме вас. Ривелен всё смотрел на них, внимательно и цепко, будто искал что-то. Понятно, что: так же поначалу смотрел Такко, хоть и не столь открыто. И мать смотрела, но кто тогда знал, что она ищет в их лицах не признаки взросления? Ривелен наконец отодвинул бумаги и откинулся на спинку кресла: — Что ж, не будем терять время. Получить наследство будет непросто. Если прямо заявить о ваших правах на восточные земли, вы потеряете Север. Потребуется всё моё влияние, чтобы отдать вам Восток, оставив Север за вашей матерью, и то нужно быть готовыми пожертвовать частью земель… Эст поднял ладонь: — Господин Ривелен, но нам не нужен Восток. И чтобы эту тайну узнал ещё кто-то кроме вас, нам тоже не нужно. Даже Его Величество. — Вот как? И как вы думаете получить наследство? — У нас уже есть наследство, господин Ривелен. Спустя пять лет мы вернёмся сюда, чтобы присягнуть на верность как правители Севера. Это наше наследство и другого нам не надо. — Сегодня мы явились, чтобы исполнить последнюю волю маркграфа Олларда, — подхватил Мар. — Он завещал нам заявить о себе в положенный срок и мы сделали это, чтобы его смерть не была напрасной. Но ничего не говорил о том, чтобы мы непременно получили родовые земли. — Нам достаточно, что вы нам верите, — добавил Эст. — Как тут не поверить, — канцлер кивнул на признание, поверх которого ещё лежало увеличительное стекло. — Не скрою, я испытываю некоторое недоумение, но делиться им с вами бессмысленно. Полагаю, для вас эта новость была ещё большим сюрпризом. Кстати, кто-нибудь из вас пишет левой рукой? — Я, — сказал Мар. — Точнее, мать… баронесса Элеонора приучила меня писать и есть правой, но остальное я делаю левой. — Ну как тут не поверить, — чуть улыбнулся Ривелен. — Но к делу! Молодые люди, вы не понимаете, от чего отказываетесь! Владения Оллардов — это не только старый замок. Это огромные доходы с мастерских, леса, мостов… — Мы знаем, — прервал его Эст. — Мы видели выписки из отчётов. До трёх сотен марок золотом в год с одного только леса… Огромные деньги. Но нам они не нужны. — Почему? — Потому что тогда будет бессмысленна жертва другого человека, которого мы привыкли считать отцом. Мар выпалил это и с трудом удержался, чтобы не вскочить с кресла. Так странно и страшно было выкладывать сокровенное совсем чужому человеку. Хотя по правде-то канцлер не был чужим. Он приехал на Север сразу после победы, видел гибель барона Эслинга и маркграфа Олларда, принял отказ Рика от южного наследства и даже застал близнецов в колыбели. Кто знает, что ещё он видел и о чём догадывался? — Речь о бароне Тенрике Эслинге? — небрежно поинтересовался Ривелен. — Быть может. Канцлер долго молчал. Проследил взглядом за оплывающей свечой, отломил нагар и рассеянно отложил в золочёное блюдце. — Никогда не любил выскочек, и больше всех Ардерика Бор-Лингского, — заговорил он наконец. — Заносчивый и наглый грубиян, отродясь не блистал ни умом, ни выдержкой. От того, что он остался на Севере, всем стало легче. Я тогда на радостях даже титула ему не пожалел. Только одно в нём было хорошо — честь для него никогда не была пустым звуком. Я вижу, Ардерик вложил в вас всё, что мог. Жаль, что в число переданных им искусств вошло умение отказываться от родовых земель. Эст глубоко вздохнул: — Ардерик не должен узнать нашу тайну. Никогда. Он это заслужил. И никто не должен. Ривелен понимающе кивнул. Затем негромко хлопнул ладонями по столу и поднялся: — Вы проделали трудный путь. Вас отведут в комнаты, дадут вымыться и переодеться. Документ пока останется у меня. Мне нужно поразмышлять над ним. А вам — подумать о своих интересах. Кто бы что вам ни говорил. — Мы ведь можем рассчитывать на вашу честность? — осведомился Эст. — Безусловно. Ваша тайна останется таковой, сколько пожелаете. А теперь отдыхайте. Сообщите слугам, если вы привыкли к особой еде или предметам обихода, располагайтесь как дома. Ваши спутники тоже могут рассчитывать на наше гостеприимство. Эст придвинул свиток к себе и накрыл ладонью: — Мы не досчитались одного спутника, господин Ривелен. И сможем отдать документ только в обмен на его свободу. Тонкие губы тронула улыбка, а пальцы коснулись документа с другой стороны: — Вы новые люди в столице, очень молоды и слишком доверчивы. Я верну вам эту бумагу при следующей встрече. Об остальном не заботьтесь. — Такко можно доверять. Ему доверял сам маркграф Оллард! — Правда? У нас нет уверенности, каким путём ему попал в руки этот документ. — Документ отдал ему лично маркграф Оллард перед своей гибелью, — заявил Мар. — А позже вручил и родовой меч, которой был передан нам вместе с родовым медальоном. Мы знаем это точно и можем доказать. Он положил на стол второй свиток — письмо, написанное Оллардом для Такко. — Такко хранил его как величайшую драгоценность. Не обманите и вы наше доверие.