То чувство, что измучило меня…

      С некоторых пор, а точнее с начала очередного учебного года в академии Латвидж, Элиоту начало казаться, что его сестрица Ванесса раздвоилась, и ее двойник испортился так, что впору было бы назвать его чумой. Приехавшая вместе с Адой Безариус (по ее же совету) девушка за считанные часы распугала всех, кому попадалась на пути: начиная с самых избалованных юных леди и заканчивая почтенными седовласыми преподавателями. Хитра, увертлива, отчуждена от суеты благочестивого мира академии. Да, определенно было в ней что-то такое, отчего становилось жутковато.       Отчетливей всего эта опасная искра мелькала в те редкие минуты, когда она злилась: в затмевающих по блеску звезды глазах вспыхивало нечто, напоминающее адское пламя, отпугивая всякого, кто решился сказать ей хотя бы слово наперекор. Это если не считать живого интереса к черной магии, природе Бездны и мрачным тонам в одежде. Форму она не признавала категорически, рассекая школьный двор в длинном, до пят, черном платье, щедро обрамленным кружевом. Выговоры? Ну какие к черту выговоры: ее отец — один из попечителей Латвиджа!       Но это не мешало ей быть популярной у представителей противоположного пола. Дня не проходило, чтобы ей не подкинули записочку с пылким признанием в любви или не подложили цветы под дверь комнаты в общежитии. При этом никому не удавалось добиться от нее хотя бы тени милостивой улыбки или же капли взаимности, что несказанно радовало Аду, чересчур пекшуюся за свою подругу. Да, умильно, но фальшиво улыбаясь направо и налево, юная леди безжалостно разбивала сердца молодых джентльменов, готовых отдать что угодно за возможность поднять оброненный ею платок. Это разъяряло Элиота до предела — что ни день, то разбитое сердце и самодовольная улыбка, а находиться рядом с потерявшими головы юнцами, по его мнению, было крайне неприятно. Все из-за нее…       Натыкаясь взглядом на скрытую за стопками книг или сидящую прямо на полу библиотеки фигурку, молодой Найтрей в очередной раз убеждался, что этой юной особе всегда было и всегда будет все равно, что ее боится добрая половина обитателей Латвиджа. Ее безразличие раздражало, как больной зуб, и, чего уж греха таить, порой даже заставляло юношу по-черному завидовать — еще бы, ходить куда заблагорассудится и в каком угодно виде! Не говоря уже о посиделках с подругой, имеющей доступ к довольно закрытой литературе библиотеки... Наверно, в силу ее хладнокровия, испуга этой личности не внушали даже самые мрачные сведения, едва различимые на истертых страницах толстых пыльных фолиантов… Никто бы не удивился, если здесь взаправду сказалось влияние Баскервилей.       Как ему казалось, он отдал бы многое, лишь бы ощутить хоть капельку той свободы, что руководила каждым шагом бесстрашной бунтарки. Пусть даже и в столь изощренном виде. Был готов даже пойти вопреки своему принципу, ровно как установленным в академии правилам и, подавив болезненную гордость, покорнейше попросить «знакомую незнакомку» тайно одолжить ему несколько томов из закрытого отдела.       Молодой человек не знал, что обычно творится в мыслях людей, подобной его новой однокласснице. Странно, но ему хотелось бы это узнать. Точнее, ему хотелось узнать, как бы отреагировала она на его просьбу. Да вот еще вопрос: а подойти-то как? Ада не спускала с подруги глаз, не отходя на нее ни на шаг, да и сама девушка производила впечатление неприступной хладнокровной дамы. Ее невозможно было разжалобить, увещевать или же обольстить. Однако же лишь одному, но все же удалось ненадолго ее смутить…       Элиот помнил этот день, как будто его события случились всего пять минут назад — день, когда его желание прочесть душу этой... этой женщины стало невыносимым. Стоя в парке у беседки, окруженной живой оградой из кустов жасмина и остро пахнущего дрока, он с неведомым ему доселе трепетом и яростью наблюдал, как пред его глазами разворачивалась сцена чужой любви. Новоприбывшая сидела на софе под тенью бельведера, сложив руки на коленях и опустив голову. У ее колен расположился молодой человек, примерно одного возраста с самим Найтреем, едва весомо поглаживая изящную туфельку. Неслыханная наглость! — Я… Ни на что не надеюсь, и все же… Я всегда буду ждать вас! — голос юноши звучал сдавленно, будто он только что плакал или как раз собирался. — Прошу вас, дайте мне еще один шанс! — Граф Эмсворт… — ее голос безразличен, но в нем все же можно различить нотки стали и даже какой-то усталости. — Не говорите глупостей. Вы еще найдете ту, что полюбит вас всем сердцем. Присмотритесь-ка лучше к Мирабель Азуле.       Как же его раздражало, когда молодые девушки и парни вот так мнутся! Будто язык проглотили… А нахальный юнец еще и посмел взять ее за руку! Он не помнил, как и главное, почему покинул свое укрытие и, в мгновение ока очутившись перед ошарашенными одноклассниками, цепко ухватил молодого Эмсворта за ворот. Опомнился только когда услышал собственный голос: злобный, снизившийся на тон или два. — Неужели ты забыл, что принуждать леди к чему-либо считается позорнейшим, что только может прийти в голову? Не мог бы ты убраться отсюда? Видишь ли, ты поставил леди в неловкое положение!       Глядя вслед спешно покидающему сад графу, Элиот постепенно приходил в себя, прокручивая в голове возможные варианты ответа на ожидаемое и, несомненно, справедливое возмущение подруги молодой Безариус. Неслыханная наглость… А что же, скажите на милость, сделал тогда он сам? Юноша ожидал чего угодно… Но только не того, что она добродушно улыбнется и похлопает его по плечу. — Благодарю вас, сэр. Я уже почти потеряла надежду от него избавиться. Признаться, даже мне не хватило бы смелости так хорошо спровадить эту личность. Но пусть это останется между нами, ладно? — Могу ли я на это надеяться? — напряженно отозвался юноша, чувствуя, как стремительно алеют кончики ушей. — Если об этом кто-либо узнает… — Mon ami, mon ami… — укоризненно вздохнула та, покачав головой. — Как же вы зажаты! Смотрите-ка: вы слишком много беспокоитесь по поводу того, что подумают о вас другие. Не стоит зацикливаться на их мыслях — просто будьте самим собой и не замечайте никого вокруг, кроме, разумеется, тех, кто действительно дорог. Пожалуй, не помешало бы немного раскрепостить вашу светлость… Это проще простого. Вот что, я буду ждать вас завтра на этом же месте. Преподам вам пару уроков…       Убрав руку с плеча Элиота, девушка устремилась к выходу из парка. Впрочем, сделав несколько шагов, она остановилась — только лишь для того, чтобы с усмешкой произнести: — Да, кстати… Если вы так не хотели, чтобы я ответила лорду Эмсворту взаимностью, то могли бы так и сказать, а не врываться сюда, — и ушла, шелестя платьем и плохо сдерживая смешок.       Вслед ей летели пронзительные возмущения покрасневшего до корней волос Найтрея, вырывающиеся из дрожащих, как в лихорадке, губ подобно реке из берегов, а пораженно распахнутые глаза грозили вообще вылезти из орбит. «Что подумают о вас другие…». Это действительно беспокоило сознание Элиота. Н-но… Как же она смогла раскусить его замыслы, побеседовав всего семь минут?! Наверное, ему так и не дано понять, о чем она думает. Хотя… Неведение, так или иначе, весьма гнетет…       Удаляясь из зарослей жасмина, девушка ощущала, как ее улыбка становится шире. Она торжествовала, прокручивая в голове вчерашний разговор с еще одной подругой. Шарлотта как в воду глядела: — Кажется, милочка, у тебя появился очередной поклонник! Ты замечала? Он уже два месяца следит за тобой и этой Безариус, когда вы находитесь в библиотеке. Подруга, мне искренне тебя жаль. Быть объектом интереса истинного и безупречного джентльмена… как же это утомительно. Элиот Найтрей такой зануда! Он же консерватор — а ты таких ненавидишь.       «Нет уж… Он консерватор только с виду. А в глубине души он такой же, как и мы… Это ощущается в самом его присутствии. По-моему, он неплох, пусть и строит из себя закоренелого аристократа. Ничего. Я его воспитаю…».       Она вновь улыбается. Пожалуй, через недельку-другую можно будет пожинать плоды того цветка, для которого столь долго приходилось готовить почву. Бедный лорд Найтрей! Так и не догадался, что своим поведением она испытывала его терпение, вынуждая самому сделать первый шаг! Верно, где же это видано в свете, чтобы дамы когда-либо сами добивались кавалеров? И все же она добьется, не взирая на косые взгляды.       L’amour – c’est la guerre. А на войне все средства хороши.