Юный фараон

Это утро фараон встретил, восседая на коленях перед образом любимой Лили, высеченным в вечном камне. Он лично участвовал в строительстве заупокойного храма матери Хонсу, так как похоронить ее по обрядам Египтуса — нетленной мумии в саркофаге не случилось, как и сделать ее своей сестрой-царицей. Этот день был днем ее ухода в Дуат*. В больших тиглях поднимались к расписному потолку в виде богини Нут**, традиционно в нежно-голубых цветах со звездами на теле и животе, ароматизированные струи дыма с благовониями. Лили стояла перед богами царства Дуат, и приносила им дары в виде цветов, хлебов и кувшинов с водой и вином. Повелитель Египтуса изобразил ее в характерных только для царей Египтуса одеждах, в диадеме с уреем, с ожерельем усех, богато инкрустированным бисером и полудрагоценными камнями. Кефер еще немного побыл в храме; торжественная тишина наполняла эти стены, так что мужчине не хотелось отсюда уходить. Его глаза скользнули и по другому барельефу — женщина стояла в Зале Двух Истин, а ее сердце взвешивали на золоченых весах вместе с пером Маат. Они показывали равновесие***. Золотой фараон знал, чувствовал, что она получила прощение от богов, так как защитила, заплатила своей жизнью за жизнь их сына. На другой стене был малый образ — был изображен ее муж у стола подношений, которого Кефер тоже повелел высечь (в благодарность) на стене, так как Джеймс, хоть и был безалаберным мужем, любил свою женщину и, когда настал момент, между смертью и жизнью выбрал смерть от рук пришедшего в дом смертельного врага, тем самым попытался защитить Лили и Хонса. Лили еще до своей гибели показывала Кеферу Джеймса на колдографиях, и фараон довольно точно описал его скульптору для барельефа в заупокойном храме. Храм был невероятно красив — Кефер воспользовался личными запасами золота для его строительства, не пожалев на него никаких средств. Шестнадцать колонн было в нем, иссеченных молитвами, картушами (хоть и в нарушение всех традиций — мать Хонса не была даже наложницей Кефера) с имени Лили, повторявшей усопшей здравствовать миллионы лет. Верх и низ колонн повторял цветки папируса и бутоны. Так же было множество знаков анх — «вечная жизнь, вечная жизнь, вечная…» Еще много было барельефов — Лили под священным деревом сикоморы, пьет воду из чаши, что дает ей богиня — она заставит ее забыть всю «земную» жизнь и стать вечной обитательницей Полей; Лили передает «ключ жизни» — анх, Нефтиде, что проведет ее к Залу Двух Истин по пути Дуата; Лили с систром**** в руках, она танцует, чуть улыбаясь; женщина стоит у первых из девяти врат, что охраняют Дуат… Сегодня в этом храме состоится жреческая служба — ее традиционно проведут Осирис и Исида, но в этот раз она пройдет без Хонса — так как тот сейчас находился на Земле в своей магической школе. Кефер был рад за сына — тот действительно являлся его достойным отпрыском, старался следовать всем обычаям, традициям, учиться и давать справедливую оценку и решения. Но его тревожило то, что Хонс не является богом в той ипостаси, что и сам Кефер. Хонс был полубогом, а это значит, что вечное бессмертие его сына невозможно. Да, он проживет намного больше человеческого срока, но самого Кефера не переживет точно… Может быть его отец, Ра, сможет сделать Хонсу бессмертным, если только сможет проснуться. По крайней мере, Золотой фараон надеялся только на это. Ему не хотелось испытать снова такую боль, какую он испытал от потери его матери… *** Этим утром Хонс испытал едкую горечь — наступил Хэллоуин. Почти все были радостными в этот день… кроме него — в этот день его мать ушла… А остальные будут пировать на праздничном пиру в честь праздника. Пожалуй, только Невилл понимал его — мальчик сопровождал его весь день, и гасил вспышки неудовольствия Хонсу по поводу всеобщей радости. И первым выразил соболезнования. В этот день Хонс решил пропустить завтрак и погадать. Его не отпускало ощущение, что в этот день что-то случится, и нужно было понять — что именно. У него был с собой Оракул — специальные гадальные знаки, вырезанные из священного дерева, подарок Осириса. Тридцать знаков сейчас находились в льняном мешочке перед ним, и Хонс задумчиво тряс его. Согласно традиции Египтуса — в один день можно задать только один вопрос, так как если вопросов будет много, боги могут разгневаться на просителя, и покарать его, даже убить, за нарушение их воли. Мысленно Хонс задал вопрос, вытащил из мешочка, не глядя, скарабея, и кинул того на стол. Выпал ему Сет. Точнее скарабей со знаком Сета на брюшке. Ощущение приближающейся беды стало как никогда ясным… Хонс еще немного подержал его в руках, и засунул его обратно в мешок. *** В этот день они на уроке заклинаний приступили к довольно сложному заклинанию, которое способствовало полету тех или иных вещей над землей. Хонс, как и все, тоже мучился с этим заклятием — получилось далеко не сразу, но все-таки книга оторвалась от стола. Флитвик даровал ему баллы, и принялся смотреть на то, как справляются другие ученики. Хонса привлекли возгласы в конце кабинета. Рон Уизли опять не сдержал свой язык, и сейчас вполголоса ворчал по поводу «выскочки» Гермионы, а та ясно смаргивала слезы — реплики Рона очень ее задели. Как только прозвенел звонок, она первой испарилась из кабинета. Хонс не смог ее найти, и пришлось идти на обед в полном одиночестве — Невилл все еще нагонял школьную программу после вынужденного отсутствия, и находился в библиотеке почти безвылазно. На обеде Гермиона тоже не появилась, и парень понял, что его тревоги связаны именно с девочкой. Кстати, зал был уже украшен в честь праздника — летали летучие мыши, плели паутину пауки и мигали огненными глазами тыквы из всех темных уголков. Первокурсники от украшений были в восторге. После обеда Хонс снова поискал Гермиону в оставшееся время — не нашел; та так и не явилась на послеобеденные занятия. Тут Хонс уже испугался не на шутку — и начал расспрашивать всех о девочке, и в итоге к ужину узнал о том, что она плачет на третьем этаже в женском туалете. *** Парень толкнул дверь и вошел в туалетную комнату. Из одной кабинки доносились рыдания и всхлипы. Он забарабанил в дверь обеими руками: — Гермиона! Гермиона, хватит плакать! Рон — невоспитанное животное, лишенное всяких чувств! Он жалок, и не стоит твоих слез! Открой! Щелкнула задвижка — и перед Хонсом предстала зареванная девочка. — Ты вообще не должен находиться здесь, Хонс! Это… — Герм, неужто ты будешь плакать только из-за того, что Уизли не умеет колдовать?! — Но он прав — меня с трудом терпят девочки, я слышала, как они перешептываются за моей спиной, — Гермиона шмыгнула носом, — я не могу ни с кем подружиться… Хонс тяжело вздохнул: девочки такие… девочки. Еще отец-фараон говорил ему о тьме в женской душе. Никогда не понимаешь и не поймешь — о чем думает женщина в тот или иной момент… — Просто ты ставишь во главе угла учебу и ревностно следуешь правилам. Да, в этой части ты права — мы находимся в учебном заведении. — Девочка гордо выпрямилась. — Но только наполовину. Нужно иногда не думать об учебе, а думать о себе, отдыхать, общаться, дружить… Книги людей не заменят, — сообщил ей Хонс почти в точности слова Осириса, когда фараон спорил с ним по поводу общения юного фараона с тем или иным ребенком города Египтуса. Кефер, в итоге, оставил отношения Хонса и обыкновенных людей города на прежнем уровне, правда и объяснил ребенку, почему их выделяют, и почему сам Хонс не должен превозносить того или иного друга над всеми остальными. Они — фараоны, боги и полубоги, а это — обычные люди. Так распорядились боги и сам Ра. У людей своя жизнь и ноша, а у них — своя, и быть может, тяжелее — так как они рождены править ими, быть ответственными за них. Один-единственный неправильный поступок, и все пошатнется. — Я, в свое время, думал так же, как и ты, но мой отец и учителя показали мне, что значить думать не только о других, но и о себе… Что это?! — вдруг воскликнул Хонс. Снаружи двери послышались шаги. Но какие это были шаги — тяжелые, шаркающие и такие мощные, что на ребят сверху посыпалась штукатурка и пыль, а пол под ногами содрогался. Гермиона сжалась. Шаги слышались им все сильнее — кто-то или что-то громадное подходило к ним все ближе и ближе… — Сиди здесь, — приказал парень, почти толкнув девочку обратно вглубь туалетной кабинки. — И ни звука — пока я не позову! — и закрыл ее, отрезая от общего пространства женского туалета. Рука нырнула за пояс и достала кинжал. Что-то, стоя прямо за дверями туалета, начало ударять по ним — от первого же удара дерево треснуло, чем, очевидно, прибавило рвения неведомому разрушителю. Тот активнее ударил по дверям, и те покосились в своих петлях. От третьего удара двери с треском разлетелись, и чуть было не задели Хонса, который чудом упал на плитку пола. Неведомое существо протиснулось внутрь, и тут Хонс в полной мере ощутил, что Оракул не даром предупреждал его об опасности… *** Существо, которое он видел только в книге по ЗОТи, а теперь предстало перед глазами, являлось горным троллем. Тролль был с громадной дубинкой-палицей, а его кожа-шкура была такой прочной, что оберегала от любых заклинаний. Сражаться против него кинжалом — все равно что тыкать соломинкой в обсидиановую гадюку… Испуганный парень сделал шаг назад — у него был настоящий шок, и он не мог сообразить, что именно нужно сделать. Но тут, как назло, проявила себя в полной мере девчонкой Гермиона — она, открыв дверь, увидела тролля. И завизжала, как и делают все обыкновенные девочки при виде горных троллей. Эхо от визга усилилось, отражаясь от каменных стен — и привлекло этим тролля. Хонс не успел даже крикнуть — палица подняла его в воздух, выбив дух. Когда перед глазами перестали плясать звездочки и разноцветные круги, и вернулось сознание, Хонс ощутил себя в состоянии подняться. Видимо его только ударило о стену — бок сильно болел. Он с трудом отрыл себя от досок, что были разбросаны теперь по всему туалету, и увидел, как девочка сжимается в углу, а тролль пытается палицей пробить угол. Но ему в этом впервые не повезло — она просто в этот угол не проходила, а мозги этот факт принять не могли. Вариантов у Хонса не было… *** Мальчик извлек из потайного кармана мантии ножны для кинжала. Несмотря на запрет в проноске оружия в замок, он смог обойти этот запрет. Так, а где его кинжал?! Тролль, тем временем, тупо пытался добраться до девочки, которая уже не визжала или кричала — просто молча забилась в угол, и дрожала. В итоге, парень, не найдя кинжал, щелчком пальцев вызволил любимое оружие из завала. И заткнул того в ножны. Как только лезвие вошло в ножны, оружие начало меняться: в руках мальчика появилась палка, которая начала отливать серебром стали, а затем с двух сторон она начала заостряться. Секира приобрела очертания. Парень крепко ее сжал. *** Гермиона содрагалась всем телом от каждого удара великана. Это только вопрос времени — когда он ее достанет. Позвать на помощь она не может… Хонса это существо куда-то бросило, задев дубинкой. Неожиданно великан пошатнулся. Девочка сначала ничего не поняла — но тут лицо великана начало сильно кровить, а затем… затем произошла самая жуть. Оно поплыло и разделилось на две части, а затем часть его лица упала на плитку. Хлынула кровь. Целое море крови. Великан выронил палицу, начал шататься… Остаток Гермиона не досмотрела. Ее сознание покинуло ее… *** Великан, точнее мертвое тело с шумом упало перед девочкой без сознания. Хонс, будучи невероятно усталым, только этому порадовался. Ведь это он убил это существо, спрыгнув тому на плечи, и разделив лицо секирой на две половины. Живучее очень существо — предсмертные судороги длились достаточно долго. Ну, хоть память не стирать. Нужно уходить отсюда. *** Хонс не мог заснуть — тело ныло и левый бок дико болел. Хека дал ему с собой снадобья, и мальчик вынужденно полез в свой чемодан за склянкой. Невилл тоже достаточно рано лег сегодня — пир перенесли в гостиную факультета, так как Дамблдор, получив сообщение о тролле, разгуливающем по школе, отправил всех в факультетские гостиные. Откинув занавесь с кровати, Нев в полутьме наблюдал на то, как друг, чуть охая от боли, растирает чем-то душистым бок, на котором красуется обширный синяк — будто бы от удара. Затем вытаскивает крошечную пробочку из флакончика, и выпивает содержимое залпом. После аккуратно кладет все по местам, а сумку задвигает под кровать. И сам ложится с осторожностью обратно. Друг был достаточно умен — и решил не спрашивать у Хонса, где он так сильно покалечился. Надо — сам расскажет, если в этом будет необходимость.