Рассвет

Ночь оказалась тихая. — Ты свободен, Ncuk’emhlophe, — сказала Айо, присев возле Джеймса и отложив копье. Она протянула ему руку, и Джеймс вцепился в ее ладонь дрожащими холодными пальцами, громко сорвано дыша, и Айо лишь кратко взглянула в его открытое уязвимое лицо, влажное от слез. Она повернулась к костру, чтобы не смущать его своим вниманием, но стала осторожно гладить большим пальцем костяшки. Джеймс не столько плакал, сколько давился, пытаясь быть тише, и Айо ни в чем не пыталась уверить его и не пыталась сказать, что все в порядке, и что он может не сдерживаться — думала только, как много этот человек пережил. Костер скоро догорит. Когда Джеймс перестал задыхаться, Айо сказала, повернув к нему голову: — Тебе нужно отдохнуть. Джеймс покачал головой, не посмотрев на нее. Он глядел мимо костра на темный горизонт. Глаза все еще были мокрыми, но слезы больше не лились. — Я хочу дождаться рассвета, — сказал он тихим надтреснутым голосом. Айо не стала возражать. — Я подожду с тобой. Он кивнул, крепче сжимая ее ладонь потеплевшими пальцами. Рассвета Джеймс не дождался и задремал у нее на плече. От него солоно пахло горечью, и голова была тяжелой. Айо слушала, как он дышит, чуть склонив в его сторону голову, и так и гладила его по ладони. Она разбудила Джеймса, когда солнце только начало подниматься, и они вместе молча встретили рассвет. Потом Айо отвела Джеймса, еще более задумчивого и молчаливого, чем обычно, в его хижину. — Айо? — позвал он тихо, пройдя к постели, и обернулся к ней. — Enkosi kakhuli. Ndiyabulela. — Отдыхай, Джеймс, — сказала Айо, — Когда остальные в Dora Milaje узнают, как все прошло, едва ли тебе позволят побыть наедине с собой в спокойствии. Он слабо улыбнулся на выдохе, потом кивнул. Девушки относились к нему с большим теплом, и когда Айо принесет им новости, то точно не станут ждать, чтобы его поздравить. Айо поправила ткань, прикрывающую вход в хижину, и ушла, прихватив копье.