Дождь. Холодный, враждебный, бил в стекла так, будто собирался их выбить. Начался третий день томительного ожидания, леденящего и...протрезвляющего, словно лёд, брошенный за шиворот изнемогающему от жары посреди жаркого лета.
Такова человеческая природа - жить, совершая ошибки, не признавая их за собой, а потом, совершенно неожиданно осознать, где и в чём оказался неправ. Жаль лишь, что осознание приходит поздно.
Поздно..."Идём на двое суток". Двое суток кончились прошлым вечером. Где-то по углам пряталось слово "смерть", ещё не признанное, отгоняемое всеми силами, но с каждой минутой становящееся все чётче и чётче, словно майский жук, которого отгоняешь, а он вместо этого начинает летать все ближе, досаждая назойливым жужжанием. "Нет, не может он умереть. Их шестеро, а немцев всего двое. Справятся. Должны", - тщетно пыталась убедить себя Мария Никифоровна, понимая и то, что немцев могло оказаться больше и то, что не слишком-то внушительными бойцами выглядят пять хрупких молодых девчат, к которым она так бессовестно ревновала, совсем не замечая того, что Федот Евграфыч их появлению вовсе не радовался, что проходил мимо них, смотря в землю, а ей говорил если не обо всем, то по крайней мере о многом...не замечала, зато замечала почти неземную красоту Комельковой, явно влюблённый взгляд Бричкиной и сходный с комендантом характер Осяниной. Замечала, отворачивалась, ехидничала...и каким резким стало осознание того, что пока страна крепла, собирая все силы на то, чтобы развить технологии, производство и как отдала эти силы на то, чтобы защитить родину; она будто и не выходила из клуба, оставшись той выпускницей в красном платье с манжетами, что разбивала сердце каждому, с кем танцевала, а стрелки всё это время шли вперёд. Невидимой рукой время стерло и новое красное платье, оставив заношенное и выцвевшее голубое; и танцы, оставив быт простой деревенской хозяйки; и может и клуба нет уже давно; неизвестно и то, что стало сейчас с теми пареньками, что так хотели скорее стать мужчинами; унесло время и Машку, оставив вместо нее Марию Никифоровну. И если раньше женщина цеплялась за воспоминания, как за последнюю соломинку, сейчас они перестали иметь значение, став всего-лишь прошлым и осознай она это хоть на неделю раньше, у нее могло быть и будущее. Теперь будущего могло и не оказаться.
Однако куда больше её пугало то, что за всё отмеренное им время она не сказала самого главного - слов любви. Показала, но не сказала. Может, потому что понимала любовь не так: через всю жизнь она пронесла нечто вроде детской привязанности, благодарности и , возможно, все же любви, но не той , о которой пишут книги и показывают кино в больших городах, а той, которую испытывают к старшим братьям... до тех пор, пока они не встретились здесь. Именно тогда женщина поняла, что единственное слово, которым можно заменить слово любовь - это дом. Поняла, а сказать не успела.
В дверь настойчиво постучали. "Вернулись", -на секунду обрадовалась хозяйка, однако за дверью стояла совершенно неожиданная гостья. Полина Егорова - та самая соседка, которую Мария Никифоровна порицала за беспутность, сторонилась и обходилась так холодно, как только возможно за то, что та едва ли не прямо предлагала Федоту Евграфычу плотские утехи.
-Пустишь? - с непривычной для своей натуры серьёзностью спросила соседка.
В эту минуту сердце хозяйки наполнилось сочувствием : счастливые люди так низко не падают, а значит, перед ней стоит не беспутница, а обыкновенная несчастная женщина, душа которой переполнена каким-то черным отчаянием.
- Проходи, конечно, сейчас чай поставлю.
- Вчера должен был вернуться? - спросила Полина, вешая насквозь промокший платок на печь.
- Кирьянова звонила в город, обещали прислать бойцов. Надеюсь, всё обойдется...да ты промокла вся, снимай платье, я тебе свое дам.
- Что бойцов вышлют - хорошо, а то пропали и с концами. А в платье я в твоё ни в одно не влезу. Меня, благо, природа наградила.
- Не в том счастье ищешь, Полина, - беззлобно, однако с лёгким упрёком произнесла хозяйка.
- Счастья я уже давно не ищу, - на румяном лице Полины отразилась усмешка
- Почему?
- А потому что искать уже негде. Молодая была - всё было: и друзья, и родители...и Лёшенька. Чуть не с пелёнок друг друга знали. Потом у него армия, вернулся - расписались, а через три дня мамы не стало. В финскую Лёшеньку призвали , а батька добровольцем пошёл, в финскую его и убили. Лёшенька вернулся, а там новая война. В октябре на него похоронку получила. Вот и скажи мне, Маша, в чём мне счастье искать? В том- то и дело, что не в чем. А тебе есть потому что надежда последней умирает. Так что есть у тебя ещё смысл ждать, это у меня нет.
- Бывает, по ошибке похоронки приходят, так что хоронить себя раньше времени не надо в свои... сколько тебе?
- Тридцать три.
- В тридцать три года жизнь только начинается, - вспомнила женщина Иришкины слова,... Как же там девочки? Не простыли бы, ночи холодные, да и дождь, - невольно вырвалось у неё.
Полина не нашлась, что ответить.
- Ты уж прости, ошибалась я, думая о тебе всякое , только одного не понимаю, зачем тебе было вести себя так с Федей, да и с этими зенитчиками?
- Женщина я , вот и все объяснение.
Женщины просидели так до самого вечера. Они говорили обо всем: о детстве и юности, о том, как сделать пирог вкуснее, о недавних победах советской армии, лишь бы не было тишины. Вскоре послышались три по-военному чётких удара в дверь. В глазах обеих страх смешался с надеждой.
За дверью стоял Виктор Иваныч. Вид его был не менее уставший, чем в тот самый вечер в конце февраля, только сейчас на лице его читалось что-то мрачное, тёмное, не предвещающие ничего хорошего.
- Все, - сухо произнес старый майор совершенно непривычным голосом, в котором от прежней остроты и задора ничего не осталось.
- Как все?, - мгновенно побелела Мария Никифоровна
- Все до единой, - широким шагом Виктор Иваныч дошёл до окна и закурил в форточку, - Черти поганые, пятерых девчат положили! А те молодцы, двое суток этих гадов кружили.
- Значит, их всё-таки было не двое, - упавшим голосом произнесла хозяйка, почувствовав, как ноги стали ватными.
- Пёс их знает. Васков троих пленных вел, когда мои ребятки до них добрались, а сколько их было - всё -таки пёс их знает.
- Так он жив?!, - во всё ещё дрожащем голосе послышалось облегчение.
- Жив. В госпиталь увезли, раненый.
- Сильно? , - постаралась как можно твёрже сказать хозяйка, но из ореховых глаз предательски скатилась слеза.
- Не сильно, через недельку увидетесь, - по-отечески похлопал её по плечу майор.
- Виктор Иваныч, вы бы оставались сегодня у меня, я бы вас накормила, вещи высушила, поспать у меня есть где, - неожиданно вмешалась Полина, - а то вы устали.
- Это бы можно, можно
За дверь они вышли уже вместе и дом наполнила звенящая тишина.
Потом, после войны Полина и Виктор Иваныч поженятся и проживут долгую счастливую жизнь, но это потом, а пока...
***
Он действительно появился через неделю. Похудевший, осунувшийся с печатью вины и боли на лице. Одетый в изрядно политую почти непрекращающимся всю неделю дождём шинель, он был похож на призрачную тень, вроде тех, что боятся увидеть в темноте дети.
С полминуты они стояли у порога, не в силах поверить, что видят друг друга снова.
- Здравствуй, - тихо и ласково произнесла женщина.
Комендант кивнул, здоровой рукой прижимая её к себе.
Бережно и заботливо она помогала снять грязную, местами промокшую форму, так же бережно и заботливо накрывая сильные плечи верблюжьим одеялом.
- Или поспи, ты устал с дороги, - по сердцу хозяйки разлилось тепло, едва тонкие пальцы коснулись края постели, что не расправлялась целых десять дней...а ведь могла не расправиться уже никогда.
- Останешься?, - изменившимся, поломанно-хриплым голосом спросил старшина
Оглядев его ещё раз, женщина слегка улыбнулась :
- Конечно.
***
- Федь, вставай, полдень скоро, - тонкие руки хозяйки нежно дотронулись до теплых плечей.
В окно впервые за много дней светили лучи июньского северного солнца.
Когда завтрак был готов, старшина сидел уже умытый и гладковыбритый, будто и не было этих десяти дней. О произошедшем напоминали лишь перевязанная рука, безжизненные потускневшие глаза, будто самые тяжёлые тучи отразились в этих бездонных озёрах, таивших на своей глубине нечто скрытое от человеческих глаз.
- Сколько их было? , - тихий серьезный голос разрезал всё ещё влажный воздух, наполнивший проветренную комнату.
- Шестнадцать...а девчат пятеро. Молодых, здоровых пять девчат! Жениться могли, детишек нарожать, а от них только звёздочки красноармейские остались. Написать бы, про каждую написать, как было, только писать некому. Ясное дело, награду каждой выпишу...а на что им эти награды теперь? Не сберёг их Федот Васков. Сам жив остался, а их не сберёг...
- Помнишь, тогда, в мае, ты мне сказал про Иришку, что нужно гордиться, что я знала такого человека? Так и ты гордись. А винить себя не надо. Против шестнадцати фрицев..., - женщина осеклась, понимая, что за те три дня пять молодых зенитчиц могли стать ему близкими, словно родные дочери и боль, смешанную с виной бесполезно сглаживать строгими вразумлениями.
- Ты не виноват, - голос её смягчился, став ласковым и вкрадчивым, заставляющим поверить в такие простые, но вместе с тем сложные слова, - знаю, больно, но будет легче. Не сразу, может, не полностью, но обязательно будет. И если случилось тебе тогда выжить , то это хоть что-то да значит.
- у Осяниной сын остался. Просила меня приглядеть, - осторожно начал комендант.
-Обещания надо сдерживать.
-Мальчонке мать нужна, - в ответ он встретил взгляд, полный надежды, - война кончится, распишемся, чтоб всё по-человечески было.
- Расписываются обычно по любви, - с прежним кокетством в голосе заметила хозяйка.
- Не любил бы - сроду ничего подобного бы не сказал.
- Неужели любишь?
- Люблю.
- Как недавно я думала, что никогда уже не скажу тебе ничего подобного...и я люблю, - горячие слезы скатывались по её щекам, с которых так и не исчезла за годы лёгкая присыпь веснушек. А родные сердцу теплые руки гладили пушистые волны её волос.
В феврале 1943 на свет появилась Женечка, уноследовавшая мамины мягкие волны и бездонные глаза-озера отца, ясные, чистые и ничем ещё не омраченные.
***
- Алик, а меня подождать?
Всё то же неубранные поле, золотящееся под ярким летним солнцем пшеничные колоски и волосы двух детей : мальчика и девочки. Сестры и брата, что всю свою маленькую жизнь живут рука об руку и всё тот же лес в стороне, шумящий верхушками стройных берёзок и молчаливых сосен, познавших на своём веку многих и многое.
А в строне, обнявшись, стояли мужчина и женщина, кажущиеся совсем незаметными среди широкого поля, обрамленного величественным русским лесом, и делили воспоминания на двоих.
