Дети русского леса

А между тем, шёл уже май. С того февральского вечера немногое изменилось вокруг, но изменились они сами, будто помолодев на несколько лет. И хоть на хмуром лице старшины так и не была замечена улыбка, под глазами его, что ничуть не помутнели за 15 лет , оставшись всё теми же двумя озёрами : голубыми, чистыми, ясными, сошли тяжёлые тени, а взгляд, ещё недавно потухший и безжизненный, будто стал чуть живее и мягче. И причина на то была. С его приходом жизнь Маши круто повернулась и если когда-то Виктор Иваныч назвал её никудышной хозяйкой, то сейчас этого не смог бы сказать никто. Понимая, что тот, кто был неотъемлемой частью её детства - уже далеко не мальчишка и что от жизни ему досталось намного сильнее, чем ей, она старалась уютом дома и мягкостью сердца согреть его душу, толком не зная, из-за чего она обледенела. И видя его перемены, менялась сама. На ещё недавно бледных щеках проступал румянец, а лицо её все чаще озаряла улыбка. Само его присутствие стало для неё подарком судьбы, подарив ощущение дома и своего места. Однако оба они понимали, что рано или поздно им придется поговорить о прошлом и разговор будет тяжёлым. Небо было уже подернуто золотом. Сквозь открытое окно доносился стрекот кузнечиков и цикад. Всё вокруг было окутано лёгким и тёплым воздухом, какой бывает только пару недель в году, после становясь знойным и плотным. Если не знать, что сейчас война, кажется, что попал в обыкновенную деревню на отдых. Так думали и все без исключения бойцы, никогда не задерживающиеся здесь надолго из-за слишком привольного поведения. Старшина день за днём заваливал майора рапортами, вызывая у последнего столько гнева, что любой не отважился бы после этого к нему заходить, но Васков был не "любой", раз за разом добиваясь новых бойцов, а история всё повторялась. Маша стелила новую скатерть, выравнивая каждый уголок и каждую складочку. - Утомлённое солнце Нежно с морем прощалось, В этот час ты призналась, Что нет любви. Мне немного взгрустнулось Без тоски, без печали... - В этот час прозвучали Слова твои., - неожиданно возник в дверях старшина, - чего распелась-то? - А чего мне не петь, - кокетливо улыбнулась она и мечтательно выглядывая в окно, вздохнула, - хорошо! - Хорошо...вот и у этих всё хорошо. Никакой серьезности. Курорт, понимаешь ли. Да только нет никакого курорта, война есть, а воевать они не умеют! - Молодые они, Федот Евграфыч, совсем ещё парни. Вы себя в их возрасте вспомните. Ну вот сколько им? - Ну лет двадцать. Я к тому времени полковую школу оканчивал, а они? Только самогон хлестать да к хозяйкам под юбки лезть, а те и не против. Тьфу! - А я в свои двадцать лет уже замуж вышла, - потухшим голосом произнесла женщина. - Как замуж?, - по тону коменданта сложно было что-то понять. - А вот так. За самарского реставратора Николая Добромирова. - Деньги что-ль привлекли?, - теперь в его голосе явно читалось неуважение. - До денег его мне вообще дела не было. Стыдно вам должно быть, что так подумали!, - упрекнула его женщина, недовольно скрестив руки - Значит, ты теперь Добромирова... ждёшь его? - Он умер давно, какой там. - Гордиться надо, что как солдат умер, по чести. - А в том-то и дело, что не по чести. Он был арестован за антисоветскую пропоганду и это правда. Он порицал страну, великую страну мне в лицо, за то и поплатился. Загнулся через год, туда ему и дорога. Я отреклась от своего мужа как только его арестовали, а ты говоришь о чести, - Маша даже не заметила, как перешла на "ты", настолько были сильны эмоции, а во взгляде её читалось отчаяние, с каким провинившийся ребенок смотрит на отца. - Что ж ты тогда за него пошла, - теперь в его голосе читались нотки сострадания. - Я не знала...я правда не знала... - Вскипяти чай, Маша, - он сказал это спокойно и мягко, от чего по душе её тут же разлилось тепло : "Простил!" Но главное были не это : он впервые за эти месяцы назвал её по имени, совсем как пятнадцать лет назад, лишь с одной разницей : мало что общего осталось у семнадцатилетнего паренька с верой в счастливое завтра, которого он добьется своими силами и тем человеком, что сидел перед ней сейчас. Да и от той наивной девчонки следа не осталось. - Вот чай, - тихо произнесла она - А я перед Финской женился на санитарке из гарнизонного госпиталя. Задору в ней много было да не лучшего: всё бы ей петь, плясать, да винцо попивать. - Зачем..., - сочувствующе прошептала женщина - Потом мальчонку мне родила.Игорька. А там финская. Аккурат в эти леса меня и забросило. - Ты бывал здесь... - Бывал. Потом с двумя медалями домой вернулся, а она...отбыла в южные края с полковым ветеринаром, - в его голосе гнев мешался с болью, - мальчонку я вытребовал через суд и к матери в деревню отправил. А он через год помер... Маша нежно накрыла накрыла его руку своей. - Ты ни в чём из этого не виноват! Вина на ней и только на ней, и не нам её судить, жизнь всё сама рассудит. - Может и рассудит. А улыбнулся я с той поры всего два раза : генералу, что орден вручал , да хирургу, осколок из плеча вытащившему. - Федь..., - она ласково положила ладони ему на плечи, чувствуя то же, что и много лет назад, узнав о смерти его отца. Только теперь некому смеяться, увидев их вместе. В поцелуе их не было огня, ведь разве способны на огонь обледенелые исцарапанные души? Но было тепло, разливающееся до самых кончиков пальцев, окутывающее мягкостью и заботой , как согревал в детстве чай по приходу домой с мороза. А по ясным голубыми глазам было видно : растопила она его сердце. - Я ведь уже и забыла, как это ..., - с улыбкой прикрыла глаза Маша - Ничего, вспомнишь сейчас, - мягко произнёс он, а горячие руки уже расстегивали пуговицы на её платье.

***

- Знаешь, мне кажется, что и не было этих пятнадцати лет, что нет сейчас никакой войны, а нам по семнадцать, - еле слышно прошептала Маша, стараясь не нарушить тишину майской ночи, окутвавшей всё вокруг влажной прохладой, а с ним было тепло. - Война кончится, Машка, - сильные руки нежно гладили её по волосам , - сколько ты уже здесь? - С июля сорок первого. Я как приехала, думала : вот кончится война и заживём здесь с Иришкой лучшей жизнью", а её в январе не стало.. - Дочь твоя? - Дочь? От Николая Добромирова? Да он пил как скотина, не просыхая, - в тихом голосе звучала горькая усмешка., - Единственное, что он оставил - это долги. А Иришка - его сестра, с которой мы эти долги три года выплачивали. Хорошая была...вот она умерла по чести... - Гордиться надо, что такого человека знала. - Горжусь...а Добромирова я и не любила никогда. - Как? - Да никак. А замуж пошла из жалости. Уговаривал меня долго, я не соглашалась, а потом сдалась. Да и родителям досаждать не хотелось...Дочь, говоришь. А я ведь до тебя ни с кем. Ни-ког-да..., - грустно улыбнулась женщина, кладя свою голову ему на грудь - Машка... - Ты думаешь, я жалею? А вот нисколько. Да и лучше уж так, чем как мои соседки. - Ты бы себя с ними не сравнивала... спишь что-ли? - Нет... - Я же вижу, что спишь. Отдыхай, Машка, - он встал, собираясь уходить. - Не уходи...останься , пожалуйста! Он послушался, присев на край постели прямо под струю лунного света. - Тот самый шрам от осколка, - прошептала женщина, нежно проводя по его правому плечу. - Всё верно, он самый. С минуту они сидели молча. - А я ведь знаю почему ты Иваныча не боишься, - загадочно улыбалась Маша, - потому что вы с финской знакомы. И злится он на тебя не по - настоящему, так, для порядка. - Догадливая..., - в этот момент лицо Васкова озарила мягкая улыбка - Улыбнулись-таки, Федот Евграфыч! - Спи давай. - Так точно, товарищ старшина, - кокетливо улыбнувшись, Маша отвернулась к стене.