Музыка чудес

Последние ноты затихли, но слушатели ещё долго молчали, очарованные нежной музыкой. Медленно гас закат, споро бежали по небу две меньшие луны – серебристая Таи и голубая Лэи. Самая большая, Анэй, только-только показывалась из-за горизонта, и её золотой свет бросал длинные тени на притихших детей, на молча улыбающихся воспитателей, на худенькую певицу, опустившую флейту, но всё сидящую, прикрыв глаза и молча улыбаясь чему-то своему… Первой очнулась Илисан, младшая из воспитательниц. Всхлипнув, она вытерла ладонью невольно набежавшие слёзы и, улыбаясь, произнесла дрогнувшим голосом: - Это было… просто волшебство. Благодарю вас, маэстри. Длинные ресницы флейтистки дрогнули. По-прежнему улыбаясь, она кивнула и легко поднялась с пёстрого плетёного коврика, на котором сидела. - Не стоит благодарностей! – звонко рассмеялась она. – Я рада петь здесь. Какие чудесные здесь места… Мне кажется, я слышала, как мне подпевают ночные феи. - Да, они живут здесь, неподалёку, - степенно откликнулся второй из воспитателей, пожилой, строгий Нариль. – Вы умеете слышать хранителей мира, маэстри? - Ну, я ведь музыкант, - легко улыбнулась флейтистка. И воспитатели уважительно притихли. Да, кому, как не музыканту, тому, кто ближе всего к воплощениям магии, быть способным заметить их присутствие… Кто-то робко дёрнул маэстри за длинный подол. - Сказку, - требовательно проговорил малыш лет четырёх, с обожанием глядя снизу вниз на флейтистку. - Сказку, сказку! – тут же загомонили остальные дети, торопливо вскакивая со своих мест. Вокруг тоненькой, невысокой фигурки с облаком светлых волос тут же выросла целая полянка голов пониже: рыжие, чёрные, русые, даже серебристые, как младшая луна… - Сказку, маэстри! Ну, пожалуйста! Застенчивая Илисан смущённо развела руками. - Если вам не трудно, маэстри… Дети привыкли. Это традиция летнего лагеря. Прежде чем отправлять спать, им обязательно что-нибудь рассказывают… Флейтистка тряхнула золотистой чёлкой. - Мне не трудно, - легко согласилась она. И, подхватив на руки просиявшего «смельчака», уселась прямо на траву. - О чём вы хотите сказку? Целый хор звонких голосов взлетел к темнеющим небесам: - О драконах! - О появлении воздушных городов! - Об исцелении земли! - О Поющей, - перекрыв возбуждённый гомон, пропищал тоненький голосок. И дети вдруг резко замолкли. Два десятка глаз просительно уставились на улыбающуюся флейтистку. Престарелый воспитатель со вздохом покачал головой. - Простите, маэстри, это моя вина… Я однажды рассказал им, и теперь они почти каждый день требуют сказку о Поющей. Чем их так приманила эта история… Маэстри задумчиво склонила голову к плечу. - Быть может, чудом? – предположила она. И решительно кивнула. – Хорошо, значит, расскажу о Поющей… Это случилось в тот век, когда на планете умолкла музыка… Притихшие дети рассаживались вокруг, сдвигались поближе, боясь упустить хоть слово. Четырёхлетний малыш, первым попросивший сказку, сунул в рот палец, с восторгом и обожанием глядя на флейтистку, у которой на коленях сидел. - В те времена люди забыли, что они – часть мира, и искали способ его покорить, - негромко, нараспев говорила флейтистка. – Они залили бетоном степи, чтобы построить на их месте огромные заводы. Они вырубили леса, чтобы получить энергию для своих заводов. Они поворачивали реки вспять, чтобы могучие потоки охлаждали разогретые турбины… Мир становился непригодным для жизни, но люди не хотели этого замечать. Они построили огромные города на небе, чтобы не видеть уродства сожжённой ими земли – но даже высоко в облаках отравленный заводами воздух заставлял их кашлять и задыхаться… - А почему они не позвали хранителей мира? – удивлённо спросил кто-то из мальчиков. Флейтистка печально улыбнулась. - Они не знали о них. Люди забыли о чудесах, сказки им заменили истории об обаятельных преступниках и хватких промышленниках, их песни были похожи на набор бессмысленных нот, к которому не нужно было прислушиваться, отрываясь от работы… Волшебные существа были забыты – и неверие людей, слепота их душ отравила их, так же, как жадность людей отравила мир. Хранители мира уснули… И с каждым днём их сон становился всё крепче. Певица вздохнула, опуская опушенные длинными ресницами веки. И по лицу её скользнула горечь. Притихшие дети молчали. Четыре десятка глаз удивлённо оглядывали шелестящие кронами деревья, густую зелёную траву, светлячков, танцующих над рекой. Четыре десятка чутких ушей жадно ловили стрёкот кузнечиков и заливистое пощёлкивание соловья в соседней роще. Два десятка загоревших на солнце носов старательно вдыхали запахи цветущего жасмина и ночных фиалок, пытаясь понять: как это – нет рек? Как это – нет лесов, нет сладкой малины и прячущейся под листиками земляники?.. Тем временем флейтистка вновь очнулась от своей задумчивости. Потрепав по голове прильнувшего к ней малыша, она с сожалением вздохнула и негромко продолжила: - Так продолжалось очень долго, но однажды внизу, на земле, что-то произошло… Сначала была яркая вспышка, потом – громкий, очень страшный гул… А потом люди начали терять сознание прямо на улицах. Тем, кто жил в небесных городах, сказали, что на одном из заводов случилась авария, и в воздух попали радиа… ядовитые вещества. Люди заперлись в своих домах и боялись выходить на улицу. Сначала говорили просто о яде. Потом – о смертельно опасном вирусе. Потом о том, что отравленный воздух вызывает страшные мутации… - Сьто такое мутасии? – удивлённо прошепелявила маленькая девочка с длинной чёрной косой, сидевшая в первом ряду. - Изменения, - со вздохом пояснила флейтистка. – Говорили, что люди будут болеть, у них могут отрасти третья рука или второй желудок, им будет плохо, а потом они умрут. Что они сойдут с ума и будут кидаться на других людей, чтобы их убить… Несколько голосов испуганно взвизгнули. - Но власти небесных городов придумали способ спастись, - торопливо продолжила флейтистка, и лица детей умиротворённо разгладились. – Они придумали респира… специальные маски, которые защищали от ядовитого воздуха. Каждому маска выдавалась бесплатно, но снимать её было запрещено. Власти издали указ: каждый, кто будет встречен без маски, должен быть убит – ведь никто не знает, вдруг он уже заразился и стал опасным. А чтобы кто-нибудь не снимал её тайком, у себя дома, сделали так, чтобы полицейские сразу получали сигнал об этом. Дети сидели, в ужасе глядя на флейтистку и боясь шелохнуться. Воспитатели встревоженно переглянулись: ни слишком ли откровенно говорит маэстри? Они, разумеется, рассказывали детям эту сказку – именно сказку, добрую и совсем немного страшную, но… Флейтистка, словно угадав их мысли, виновато пожала плечами и продолжила: - И все согласились. Или не все, но несогласных очень быстро не стало. Власти обещали, что через несколько месяцев воздух очистится, и можно будет вернуться к обычной жизни. Но прошёл месяц, и год, и пять лет – но ничего не менялось… В стайке детей кто-то долго, душераздирающе вздохнул. Флейтистка с сожалением кивнула. - Да, воздух всё ещё был опасен. Об этом говорили каждый день с экранов, полиция ловила и убивала тех, кто решил рискнуть и попытаться дышать без защиты… А таких было немало. Респи… маска закрывала нос и рот, и в ней нельзя было есть: еду теперь заменяли ежедневные инъекции питательных растворов. Нельзя было петь: маска глушила звук, и даже самые красивые голоса звучали уродливо и страшно. Люди начали переходить на общение с помощью письменных сообщений и языка глухонемых. А главное – маска давила на сознание, и в ней не хотелось ни рисовать, ни танцевать, ни играть на скрипке… - Как – не хотелось рисовать? – изумлённо ойкнул кто-то из мальчишек. Флейтистка развела руками. - Совсем не хотелось. Многие пытались – но почему-то даже самые лучшие художники не могли нарисовать ничего, кроме скучной, серой мазни. А самые лучшие скрипачи и пианисты не могли сыграть трёх нот. Что-то заставляло их забывать, как правильно творить новое, а не просто повторять уже сделанное другими… Дети подавленно молчали. А флейтистка, прикрыв глаза и опустив руки, продолжала рассказывать: негромко, глуховато, словно вспоминая что-то давнее, болезненное: - Мир выцвел. Перестала звучать музыка – новую создать было некому, а вся старая однажды просто куда-то исчезла, была стёрта из глобальной сети… Да, тогда уже была глобальная Сеть, и люди всю информацию хранили там. Перестали проводиться выставки картин: это было объявлено несоответствующим санитарной безопасности. Перестали идти в театрах спектакли: артисты разучились зажигать чувства в сердцах зрителей. Даже фильмы, которым раньше люди посвящали столько времени, исчезли. Просто в какой-то день люди открыли страницы, где они хранились в глобальной сети – и увидели только пустые папки. - А сказки? – не утерпев, сдавленно прошептал кто-то малышей. - Они тоже исчезли, - грустно откликнулась певица, задумчиво поглаживая ладонью лежащую на траве флейту. – И любые книги, кроме обучающих или содержащих законы. Когда люди бежали с поверхности в небесные города, они взяли с собой только невесомые копии в глобальной сети… А их оказалось очень легко уничтожить. Мир стал скучным и серым – но правителей небесных городов это устраивало. Люди стали больше времени посвящать работе. Стали создавать больше товаров, больше тратить денег: рекламы обещали, что, купив какой-нибудь модный предмет, можно испытать эмоции, как от музыки… или вкусной еды… или от посещения театра. И люди вновь и вновь покупали ненужные им вещи, надеясь хоть как-то вернуть себе радость жизни. Некоторые пытались протестовать, снимали маски, пытались творить сами – но их ловили и убивали… - А Поющая? – затаив дыхание, спросила девочка с короткой чёрной стрижкой. Певица тяжело вздохнула. - А Поющая… хотя тогда её ещё так не звали - она была обычной девушкой, ученицей консерватории. Она училась играть на флейте, и больше всего в жизни любила музыку. - Как вы? – робко спросил какой-то мальчик, прячась за спинами сидящих впереди приятелей. - Как я, - едва заметно улыбнулась певица. – И звали её… Миэри. Она любила петь, но собственный голос в маске ужасал её. Любила сочинять музыку – но в маске в голову не приходило ни одной новой мелодии. А главное – она не могла приложить к губам свою любимую флейту, и ей казалось, что мир вокруг оглох. И она – вместе с ним. Кто-то в стайке детей горестно вздохнул. - Вы неправильно рассказываете, - с вызовом пробормотал мальчишка лет десяти, сидящий во втором ряду. – Мне папа рассказывал – на самом деле её звали Тиэли. А Миэри – это поздняя тран-фор-ма-ци-я. Потому что Миэри на древнем языке означает «песня». Дети возмущенно забурчали, сердясь на приятеля, мешающего слушать. Кто-то тайком ткнул спорщика локтем в бок: «замолчи, дескать!» Певица не обиделась. Легко улыбнувшись, она пожала плечами и подмигнула насупившемуся парнишке. - Хорошо, значит, её звали Тиэли. И эта Тиэли чувствовала себя ужасно несчастной. Она очень боялась радиа… отравленного воздуха, но с каждым днём необходимость ходить в маске становилась для неё всё более невыносимой. Её ничего не радовало, она не хотела ходить на работу – ей пришлось устроиться на работу, да, потому что музыканты теперь были не нужны, а для того, чтобы покупать питательные растворы, требовались деньги… - певица тяжело вздохнула. – Со временем ей начало казаться, что смерть от мутации или пуль полицейских – не такой уж страшный конец. Зато она сможет ещё раз сыграть на своей флейте и услышать настоящую музыку. - И она её сняла? – с восторженной дрожью в голосе спросила девочка с рыжими косичками. – На де-мо-ра… де-мо-сра… - На демонстрации, да, - помогла ей певица, и невесело улыбнулась. – Был праздник, посвящённый столетней годовщине создания небесных городов. Все люди собрались на самой большой площади, на краю летающей платформы – так, чтобы видеть внизу изуродованную землю и радоваться тому, что они живут в комфортном и безопасном мире. Тиэли очень боялась, она не хотела умирать. Но ей казалось, что жить так, не слыша музыки, не имея возможности играть самой, ещё страшнее. И тогда она решилась. И, выбрав момент, когда самый главный правитель выступал на трибуне, тайком пробралась на самый верх, туда, где стояли софиты… Это такие огромные фонари, чтобы освещать сцену. - И сняла маску? – недоверчиво спросил кто-то из детей постарше. - И сняла маску. И удивилась тому, как, оказывается, легко дышится без неё. И так обрадовалась, что забыла даже о полицейских, которые получили сигнал о нарушении закона и уже бежали к ней. Просто приложила к губам свою флейту и начала играть. Свою самую любимую мелодию, которую древние написали, ещё когда мир не был залит бетоном и застроен заводами. И люди, стоявшие внизу, на площади, с удивлением поднимали головы и переставали слушать что-то заученно декламирующего правителя. Флейтистка ласково провела пальцами по собственному инструменту – неосознанно, словно думая о чём-то своём. Улыбнулась заворожено смотрящим на неё детям: - Это была первая песня за много, много лет. И люди на площади словно просыпались от дурного сна. Они оглядывались – и видели вокруг себя такие же, как у них самих, изумлённые, полные восторга лица. А Миэ… Извини, - флейтистка улыбнулась тому мальчишке, что спорил по поводу имени Поющей, - Тиэли закончила играть свою любимую мелодию, и начала другую – ту, у которой была не только музыка, но и слова. Она не могла одновременно и петь, и играть, но тогда, охваченная восторгом от своей долгожданной свободы, даже не думала об этом. - Но ведь она нарушила закон… - тихо, испуганно спросил кто-то из девочек. - Да, конечно, - легко согласилась рассказчица. – Наверх уже лезли полицейские, чтобы застрелить её. Но она не видела этого, она играла и была в тот момент совершенно счастлива… Молодая воспитательница встревоженно взглянула на своего пожилого коллегу. А тот в ответ только неуверенно пожал плечами. Детей берегли от слишком страшной правды; но пока что они не выглядели особо испуганными – разве что заинтересованными даже больше, чем обычно… А маэстри, подняв свой инструмент, поднесла его к губам и легонько дунула, выпуская на волю несколько протяжных нот. Дети восхищённо, в один голос, вздохнули: перед их глазами колыхалось людское море, бежали по металлическим лестницам вооружённые полицейские, и в упоении играла, застыв на самом верху осветительной рамы, юная флейтистка… - Поющая играла, а люди внизу потрясённо слушали её. Многие пытались подпевать, но маски мешали им, коверкали голоса. И тогда кто-то первым, не осознавая, возможно, что делает, сорвал её с себя – но полицейские, сами ошеломлённые происходящим, даже не заметили, что кто-то ещё нарушает закон. На трибуне вопил, требуя замолчать, правитель небесного города, но его больше никто не слушал... Кроме полицейских, конечно. Первый из них уже забрался наверх – но замер, не решаясь выстрелить. Стоящая на фоне закатного неба, с распущенными волосами и флейтой в руках, Тиэли была тогда, наверное, очень красива… - Как вы? – доверчиво спросила рыжая девочка. Флейтистка рассмеялась. - Намного красивее. Счастье и свобода делают людей прекрасными, особенно в последние минуты жизни – если они знают, что совершают что-то важное… Воспитатели переглянулись. И тот, что старше, украдкой улыбнулся, хитро прищуриваясь: он-то видел, что светловолосая рассказчица в этот момент, охваченная волнением, подсвеченная сзади восходящей золотистой луной, была невероятно хороша. - Первый полицейский не мог решиться выстрелить, и второй, выбравшись наверх, тоже заколебался, очарованный музыкой. И тогда их командир оттолкнул их и первым нажал на курок. Дети слитно, в один голос, ахнули в ужасе. Флейтистка умолкла, опустила веки, словно отдавая честь минутой тишины много лет назад погибшей коллеге. - Пуля пробила Поющей грудь, и она, отшатнувшись назад, рухнула с софитов вниз… туда, где в тумане лежала изуродованная заводами земля. Упала к ногам убийцы осиротевшая флейта. - В стайке детишек кто-то горько всхлипнул. А рассказчица, украдкой вздохнув, негромко продолжала: - Флейта замолчала, но песня, почему-то, продолжала звучать… Она окинула взглядом притихших, не смеющих даже вздохнуть детей, завороженно глядящих на неё. И тихо пояснила: - Она звучала снизу, с площади. И с каждой секундой её подхватывали всё новые и новые голоса. Люди срывали маски и, с изумлением вдыхая непривычно свежий воздух, вплетали свои голоса в песню. Многие не помнили слов. Многие не попадали в нужные ноты. Но замолчать они уже не могли… Не могли и не хотели. Командир отряда полиции, в ужасе от происходящего, приказал открыть огонь по толпе, и даже первым направил своё оружие вниз – но песню подхватили уже рядом с ним, и кто-то из его подчинённых вырвал у него из рук пистолет, в то время как другие заламывали ему руки за спину… Флейтистка замолчала, задумавшись о чём-то. - И маски отменили? – тихо спросил кто-то. - Нет, наоборот, ужесточили наказание для всех снявших, - рассеянно откликнулась рассказчица. – Но это лишь приблизило конец хозяев небесных городов. Люди в гневе бросились громить полицейские участки, срывали с себя маски, пели прямо на улицах. Кто-то из служителей власти выполнял распоряжение расстреливать всех протестующих, кто-то, наоборот, присоединялся к ним… Неизвестно, что было бы дальше. Но люди не успели совершить больше никакой глупости. В тот же день, когда возмущённые жители пошли на приступ дворца правителя, над городом внезапно появилось огромное, прекрасное существо, сияющее всеми оттенками огня. От него струилась прекрасная музыка – и там, куда долетали её звуки, порох переставал загораться, а излучатели в бластерах превращались в бесполезные куски железа. - Что такое порох? – переспросил кто-то, и другие зашикали на него. - Это был феникс, да? – дрожа от волнения и собственной храбрости, восторженно выкрикнула из-за спин старших приятелей малышка с золотистыми косичками. - Порох – это вещество, которое когда-то использовали, чтобы оружие стреляло, - ничуть не сердясь на перебивающих её детей, спокойно пояснила флейтистка. – И да, это был феникс. Первый из хранителей мира, которого пробудила музыка Поющей и её счастье. В умолкшем, не знающем радости мире даже одна-единственная песня звучала, как победный клич… И духи магии, которых некогда почти убило человеческое неверие и слепота, услышали мечту Поющей о свободе. А услышав, не могли не откликнуться. - А Поющая? – тихо всхлипнул кто-то. – Она умерла? Воспитатели удручённо переглянулись. И как теперь укладывать расстроенных детей… - Нет, конечно, нет! – поспешно возразила рассказчица, поймав укоризненный взгляд пожилого Нариля. – Я ведь сказал – её музыка пробудила детей магии. Миэ… Да-да, я помню, не Миэри, а Тиэли – так вот, Тиэли падала вниз, и ей почему-то совсем не было страшно. Она чувствовала себя очень счастливой, несмотря на боль в груди, и ей казалось, что она слышит чудесную музыку, раздающуюся со всех сторон. «Почему ты замолчала?» - спросил её звучавший словно из неоткуда голос. – «Пожалуйста, пой ещё, твоя музыка прекрасна!» Тиэли уже не могла говорить, но даже сейчас, теряя сознание, она удивилась. «Я не могу петь, - подумала она, - я умираю». И тут же услышала, как волшебная музыка взорвалась тревожными аккордами, а потом её охватили огромные, сияющие всеми красками огня, но совсем не обжигающие крылья. «Но это не правильно!» - услышала она, как наполняется тревогой волшебный голос. – «Разве музыка может умереть?» И в тот же миг она почувствовала, как исчезает боль в груди, как легко становится дышать, а падение замедляется, словно что-то невесомое, похожее на закатное облако, подхватывает её. «Пой ещё», - вновь попросил её тот, кто говорил с ней. - И она запела… - зачарованно прошептал худенький паренёк в очках в первом ряду. - Нет, - лукаво усмехнулась рассказчица. – Она была так удивлена, что больше не чувствует боли, что под ней проплывает земля, а она лежит на живом лепестке пламени, и не чувствует жара… Так удивлена, что вместо ответа сказала глупость: «Я потеряла свою флейту…» И тогда феникс – это был феникс, да – протянул её своё перо, и в руках удивлённой девушки оно превратилось в лёгкую, переливающуюся всеми оттенками огня флейту. «Пой», - вновь умоляюще попросило её волшебное существо. И тогда Поющая, наконец, рассмеялась, осознав, что попала в сказку, а в сказке возможно всё, что угодно. И, подняв к губам чудесную флейту, стала играть. Свою самую любимую мелодию… - И от этой музыки просыпались всё новые дети магии… - завороженно, нараспев закончил за неё мальчик в очках. Видимо, он знал эту сказку почти наизусть. - Да, всё так и было, - тихо улыбнулась рассказчица. И, подняв к губам собственную флейту, проиграла несколько нежных, трепещущих звуков, от которых у слушателей сладко защемило в сердце. Мальчик, спорящий об имени Поющей, недовольно хмурился, глядя себе под ноги. - Всё равно это не правда, - мрачно буркнул он. – Мне папа показывал место, где упала на землю Поющая. Там сейчас источник бьёт, и возле него памятник из белого мрамора. Так и называется – Родник Пробуждения. Потому что именно там пробудился ото сна первый феникс… Флейтистка тихо засмеялась. - Пусть будет так, - неожиданно легко согласилась она. И, одним движением поднявшись с травы, поставила на землю задремавшего на её руках малыша. – Это же сказка. Она будет такой, какой ты сам захочешь… Дети возбуждённо загалдели, вскакивая на ноги. Сияли глаза, бродили по восхищённым мордашкам счастливые улыбки, кто-то уже пытался подпевать той песне, о которой говорила рассказчица, и которую знал теперь каждый. Воспитатели переглянулись. На губах обоих играли удовлетворённые улыбки. Страшная сказка о невесёлом прошлом их мира была принята обитателями детского лагеря на удивление безболезненно… Где-то наверху, заслонив на миг серебристую Таи, проплыл небесный город-музей. Тот самый, где на самом краю стояла покосившаяся сцена с навсегда погасшими рядами софитов. Дети наперебой прощались с флейтисткой, расходились по летним домикам, продолжая восторженно галдеть. Самых маленьких, сонно трущих глаза, унесли на руках воспитатели. На поляне остался, неуверенно топчась в сторонке, лишь тот самый хмурый мальчик. Флейтистка поощрительно кивнула ему, и тот, решившись, наконец, подошёл. - А Поющая… - он не смотрел себе под ноги, и сам, казалось, злился на себя за то, что решил заговорить. – Её правда поймал феникс? По губам флейтистки скользнула задумчивая, немного насмешливая улыбка. - А ты сам как хочешь? – заговорщицки спросила она. Мальчик недовольно засопел. Передёрнул плечами, ковыряя мыском лёгких ботинок траву. Буркнул с вызовом, не поднимая глаз: - Лучше… лучше пусть поймает. Улыбка флейтистки стала шире. - Значит, поймал, - серьёзно согласилась она. И, вдруг засмеявшись, легко щёлкнула мальчишку по носу. – Это же сказка. Волшебная сказка. В ней всё будет так, как ты сам готов поверить… Мальчишка поднял голову. Насуплено свёл брови, задумался. А потом вдруг резко тряхнул головой, принимая какое-то решение. - Тогда хорошо, - твёрдо проговорил он. И, широко улыбнувшись, развернулся, стремительно уносясь вслед за уже скрывшимися в домике сверстниками. Певица ещё постояла немного, задумчиво глядя ему вслед и весело щурясь. Но затем и она подхватила свою флейту, свернула и убрала в простенький рюкзак расшитый коврик – и лёгким, почти танцующим шагом двинулась к реке. Туда, где шелестел в темноте лепестками целый луг ночных фиалок, населённый феями. Она кивнула, здороваясь, духам цветов. Помахала рукой вынырнувшей из реки ундине. А потом, улыбаясь, запрокинула голову – к небесам, где от горящей золотом большой луны отделилось одно яркое облачко. - Здравствуй, мой друг, - ласково окликнула она, протягивая ладонь к голове огромной полупрозрачной птицы, всей словно сотканной из разноцветных языков пламени. – Сегодня я спою тебе о мальчике, который не верил в чудеса… Феникс с нежностью коснулся её виска огненной головой. Расправил крыло, приглашая забраться ему на спину. Вздохнул: словно низкий, нежный аккорд прозвучал в тишине. - Это грустная песня, Миэри… - Не грустная, - смеясь, возразила флейтистка. Она уже взбежала по переливающемуся золотом и багрянцем крылу и теперь, удобно устроившись на широкой спине волшебного создания, задумчиво касалась губами флейты, пробуя то одну, то другую ноту. Отблески пламени скользили по металлу – и казалось, что инструмент сам состоит из огня. – Это счастливая песня, мой друг… Потому что чудеса всегда сбываются для тех, кто в них верит.