Раздалось два коротких звонка. Лиза нехотя встала с дивана и прошла в прихожую. Медленно повернула замок, даже не взглянув в глазок. Не всё ли равно, кто пришёл? Дверь распахнулась, на пороге стояла запыхавшаяся Наташа.
Лиза автоматически шагнула назад, впуская сестру, но как только Ната вошла и кинула дорожную сумку на тумбочку, Лиза холодно произнесла:
— Ты опоздала. И твой приезд теперь бессмысленен, — она развернулась и ушла в комнату.
Наташа разулась, сняла пальто и последовала за сестрой. Лиза лежала на диване, свернувшись калачиком и закрыв глаза. Ната подошла ближе, опустилась на пол и коснулась Лизиного плеча.
— Лизочка, милая моя, прости, что так вышло. Меня на вылете задержали, промурыжили полдня, а потом сказали, мол, извините, ошибочка вышла. А потом оказалось, что свободные места есть только на сегодняшний рейс. Я поездом хотела, но и там аншлаг. Лиз, прости меня, — она положила голову сестре на бедро и прикрыла глаза.
Послышались тихие всхлипы, Наташа подняла голову и посмотрела на Лизу, та плакала.
— Наташка, — вдруг прошептала Лиза и торопливо сползла на пол, прижавшись к сестре. — Наташа, — она всхлипывала, а Ната гладила её по волосам. — Наташ, она же, как спичка, сгорела, понимаешь? За каких-то три месяца… Как же теперь?
— Лиз, а поехали со мной в Москву? — внезапно предложила Наташа. — Тебя тут уже ничто и никто не держит. Сменишь обстановку. К тому же там папа, вы давно не виделись.
— Нет, — отрезала Лиза, отстранившись от сестры. — Я останусь здесь.
— Уверена?
— Да.
— Хочешь, сделаю чаю? Ты вся дрожишь, руки вон какие холодные.
Наташа встала и подошла к распахнутому настежь окну, намереваясь закрыть его.
— Не трогай, — испуганно вскочила на ноги Лиза. Она намеренно держала окно открытым: мозг тогда сосредотачивался на замерзающих конечностях, и воспоминаниям не было места.
— Как скажешь, — пожала плечами Ната. — Тогда я всё-таки сделаю чай.
— Хорошо, — кивнула Лиза и устроилась на диване. — Я побуду здесь.
Наташа вышла.
Лиза никому не сказала о диагнозе Валери, разорвав на время все связи, даже с четой Квитко — самыми близкими друзьями. И сестре она тоже не сообщала. Ведь чем могла из Москвы помочь Наташа, на которой к тому же был отец? Ничем. А пустые волнения ей были ни к чему. Лишь когда всё было опредёлено и ничего изменить уже было нельзя, она позвонила сестре и попросила приехать.
В тот день Лиза подошла к реанимационной палате. Сквозь стекло она увидела, что вокруг кровати собралось несколько врачей, но они просто стояли и смотрели на Валери.
— Почему они ничего не делают? — спросила Лиза у медсестры, которая настороженно охраняла дверь, готовая в любой момент дать отпор, если Лиза вдруг попытается прорваться в палату. — Почему они ничего не делают? — удивительно спокойно повторила Лиза, хотя внутри всё сжалось, и ответ на свой вопрос она уже знала.
Медсестра молчала, напряжённо разглядывая стоящую перед ней мать. Лиза увидела, как через палату к двери направился лечащий врач Валери. Когда он вышел, Филатова в третий раз повторила свой вопрос:
— Почему вы ничего не делаете?
— Всё закончилось, — он положил руку ей на плечо.
Лиза подскочила к окну и снова заглянула в палату. Валери лежала на кровати, как и раньше. Неделю назад её ввели в искусственную кому, потому что обезболивающие препараты уже не помогали. И теперь она лежала так же, как и всю эту неделю, лицо было безмятежно, только губки казались бледнее обычного и кардиомонитор транслировал ровную линию под стать ровному непрекращающемуся писку. Наконец, его отключили.
Лиза повернулась спиной к двери и сползла по ней на пол, сжав руками голову.
Всё закончилось. Всё закончилось. Всё закончилось. Слова врача разъедали мозг, точили его с настойчивостью дятла.
Александр Дмитриевич подхватил Филатову под руки, поднял и усадил на скамейку.
— Как вы себя чувствуете? Нужна помощь?
Лиза подняла голову и посмотрела на врача:
— Можно мне к ней?
Любарский кивнул и помог ей подняться.
— Светлана, помогите женщине, — Александр кивнул медсестре, которая всё ещё маячила под дверью. Понизив голос, он добавил: — Приготовьте нашатырь на всякий случай.
Медсестра кивнула, подхватила Лизу под локоть и провела в палату. Стоя за дверью, Лиза была уверена, что кинется к дочери, расцелует её, обнимает, прижмёт к себе, но оказавшись лицом к лицу с… этой новой Валери, она растерялась. Как себя вести, что делать, этого Лиза не знала. Она даже не разразилась слезами, лишь в голове продолжал звучать голос лечащего врача, сообщавший, что всё закончилось.
Лиза высвободила руку, заставляя медсестру напрячься, и просто вышла из палаты. Из неё будто разом выкачали все силы, все желания и надежды — абсолютно всё, даже чувства.
С удивительной ясностью помнила она дорогу домой. Стоял апрель, сквозь облака проглядывало солнце, оно ещё почти не грело, но делало краски ярче: лужи казались глубже и чище, набухшие на деревьях почки — зеленее, а остатки грязного снега непостижим образом поблёскивали. Мир был полной противоположностью Лизиного настроя.
Она брела по улице, зачем-то пристально вглядываясь в лица встречных людей, в краски весны, в смеющихся детей. Один мальчонка едва не наехал на неё, увлёкшись игрой солнца в брызгах, которые создавал его трёхколёсный велосипед.
— Мама, смотри, радуга, — кричал мальчик, обернувшись к маме и не замечая идущей впереди женщины.
Лиза не отпрянула, не вздрогнула, просто прошла мимо. Она словно откуда-то издалека слышала, как извинялась мама мальчика, но ей было безразлично.
Мир был оглушительно радостен и ослепительно ярок, но Лиза игнорировала его. Удивительно, но она ни о чём не думала по дороге домой, в голове была пустота. Но эта пустота не приносила лёгкости.
Оказавшись дома, Лиза прошла в большую комнату, где каких-нибудь четыре месяца назад был праздник, было уютно и тепло, где осторожничала любовь, прикрываясь нежностью. Теперь же в квартире было пусто. Да, она все три месяца возвращалась домой одна, никто не встречал её, но сейчас пустота давила, норовила задушить в своих объятиях, призвав в помощники тишину. Было настолько тихо, что Лизе казалось, будто она оглохла. Тогда она подошла к окну и резко распахнула его. В комнату хлынул потом свежего ветра и шум двора.
Лиза медленно стянула висящее на крючке за дверью полотенце и неторопливо прошла в ванную. В ванной гнетущее ощущение пустоты отступило. Здесь словно была крепость, надёжная защита, пробить которую было невозможно.
Лиза принялась стягивать с себя одежду, внимательно наблюдая за своими действиями в зеркале. Блузка выскользнула из пальцев, и Лиза, наконец, расплакалась. Присев на бортик ванны, она прижала кулак к губам и зажмурилась. Один за другим на свободу вырывались всхлипы.
Слёзы всё катились по лицу, казалось, что их поток никогда не иссякнет. Лиза впервые за три месяца вспомнила о Земцове, вспомнила о его объятиях, о той силе, что ощущалась рядом с ним. Если бы вдруг он сейчас материализовался здесь, она прижалась бы к нему, ища защиты и простив всё. Сейчас ей было как никогда тяжело, нужен был хоть кто-то близкий, но ведь она сама намеренно закрылась ото всех.
— Я всё сделала правильно, — прошептала она отражению в зеркале, вставая. — Если бы со мной рядом кто-то был, я точно не справилась бы. Не вынесла бы жалости в глазах окружающих.
А теперь уже всё перегорело, и ей стало безразлично, кто и как будет смотреть. Она просто нуждалась в человеке, который подойдёт, обнимет и всё поймёт.
Выйдя из ванной, Лиза собралась с силами и набрала номер сестры:
— Алло? Наташ, ты?
— Привет! Как дела?
— Наташ, приезжай, пожалуйста. Ты нужна мне.
— Лиз, что-то случилось? — в голосе нескрываемая тревога.
— Валери. Она… — Лиза несколько секунд помолчала, но нужные слова так и не нашлись. — Всё закончилось, двадцать первого похороны.
— Что? — взвизгнула трубка голосом сестры. — Какие похороны? Что произошло?
— Нат, прилетай, пожалуйста, — Лиза проигнорировала все вопросы. — Я осталась совсем одна.
— Первым же рейсом. Жди.
— Спасибо.
Лиза отключилась и подошла к окну. Уже стемнело, и как раз в этот момент зажгли фонари. Лиза наблюдала, как огонёк внутри лампы разгорался всё ярче, становясь из невнятно-белого ярко-жёлтым. Жёлтый свет ловко, по привычной, отработанной вечер за вечером технологии быстро захватил всю территорию двора.
Лиза оторвала взгляд от пейзажа и вдруг поняла, что хочет музыки. На свет были извлечены давным-давно купленные наушники. Иногда их использовала Валери, когда Лизе нужно было сосредоточиться на сложных документах, а Валери непременно желала посмотреть мультики. Но такое случалось редко. В остальное время они прятались в глубине тумбочки.
Обруч наушников мягко обнял голову, амбушюры нежно охватили уши, отрезая Лизу от внешнего мира. Поисковик услужливо предложил не меньше трёх сотен песен, но она не знала, чего именно хотела. Лиза листала предложенные композиции, пока палец случайно не коснулся одной из них. Первые аккорды неожиданно отозвались внутри, хотя раньше Лиза никак не думала, что за пару секунд можно понять, нравится тебе песня или нет. «Пусть играет», — решила Лиза и, закрыв глаза, отдалась мелодии.
Чуточку хриплый, но сильный голос неизвестной женщины пел, что говорить о будущем не хочет, что просвета не видно, что она устала постоянно начинать заново. Голос молил лишь оставить его обладательницу в покое, не трогать её крошечный мир. Голос признавался, что внешний порядок — лишь видимость, что как жить дальше — непонятно, что память — ненавистна, но голос готов отпустить её. Голос рыдал, что, кроме мольбы и криков, больше ничего не осталось, не осталось простых слов. Голос тихо закончил, что можно было бы остаться даже в такой ситуации, но нужен был хоть один повод.*
Когда музыка стихла, Лиза вдруг поняла, что не дышала и плакала. Голос будто бы пел про неё, хотя, скорее всего, у той незнакомки и у неё было разное горе.
Лиза заново открыла для себя музыку и тот эффект, который она дарит безвозмездно. Теперь ежевечерним ритуалом стало прослушивание музыки, самой разной, но обязательно под настроение, и этой песни, с которой всё началось.
— Лиз, — Наташа вошла в комнату и окликнула сестру, которая сидела на диване, сжав руками голову. — Лиз, всё в порядке?
— Всё закончилось, — прошептала она.
— Лиз, ты как? — Ната подошла ближе и села рядом. — Чай готов. Пойдём?
Лиза кивнула, а потом бросилась сестре на шею.
— Обними меня, пожалуйста, — горячо зашептала она, — не размыкай объятий. Мне это очень нужно сейчас.
Наташа планировала пробыть здесь дней десять, но ей пришлось уехать раньше, мужа внепланово отправляли в командировку, и детей оставить было не с кем. «Конечно, поезжай, Нат, какие вопросы, я всё понимаю», — так сказала ей Лиза. Она немного оправилась, хотя до принятия было ещё очень и очень далеко.
В понедельник Лиза вышла на работу. Коллеги непонимающе поглядывали на неё, ведь даже наигранная любезность и макияж не могли скрыть печали в глазах и впалых щёк. С работой жизнь потекла быстрее, одни дни сменялись другими, мыслям почти не оставалось места. Никто из коллег не знал о случившемся, так было проще избежать расспросов. Лиза стала сторониться детей, они словно перестали существовать для неё, на месте каждого ребёнка была пустота, даже новорождённые младенцы воспринимались отстранённо, она больше не улыбалась при появлении на свет нового человека.
***
«Завтра уже июнь, как быстро», — подумал он, крепко держа маленькую ладошку сына, хотя Артём и так ни на минуту не отпускал отцовской руки. Он по-прежнему молчал, хотя и несколько оправился за четыре с половиной месяца, стал изредка улыбаться, часто плакал.
Всю дорогу домой Платон думал, как теперь быть. Чтобы обеспечивать сына, необходимо было работать, чтобы работать, нужно было оставлять Артёма одного, а потрясение было ещё слишком свежо, несмотря на то что детский мозг гораздо быстрее избавляется от неприятных воспоминаний, но ведь Артёмка едва не каждую ночь просыпался от кошмаров, а беседа с психологом лишь подтвердила, что восстановление идёт медленно. Бросать ребёнка на няню было неправильно, да и страшно. Для школы было рановато — психолог сказала, что, по меньшей мере, одну четверть придётся пропустить, перейдя на домашнее обучение, да и завтра наступало лето, так что о школе не шло и речи. Брать Артёма с собой на работу казалось оптимальным вариантом, но там он будет брошен так же, как и с няней, если не хуже. Был ещё один вариант, но нагрузить Саню Платон просто не смог бы. Николаев и так сделал слишком много для него, провернув все дела с установлением отцовства и усыновлением всего за четыре с половиной месяца.
«Ладно, несколько дней у меня есть, заявление всё равно открыто, — решил Земцов. — Найду решение и постараюсь выйти шестого».
Войдя в квартиру, Платон вдруг подумал, что, может, не стоило возвращаться, может, надо было остаться у родителей, и сын был бы под присмотром близких людей, и он бы смог спокойно работать. «Но ведь психолог советовал смену обстановки, — одёрнул сам себя Земцов. — Я всё сделал правильно».
К концу следующего дня Платон решил проблему. Он позвонил отцу и попросил о помощи.
— Конечно, мы с мамой прилетим. Я знал, что ты позвонишь, я ждал.
— Но откуда?
— Интуиция, — Платон слышал, как отец улыбнулся.
— Спасибо. Сообщите, каким рейсом вы прилетите, мы с Артёмом вас встретим.
***
— Оля, как ты себя чувствуешь? — спросила Лиза, входя в палату к этой юной девочке с тяжёлым сердцем.
Нужно было сообщить страшное. Вчера утром шестнадцатилетняя Ольга поступила по скорой с сильным кровотечением. Отслойка плаценты. Её прокесарили. Родился мальчик, слабенький, с ужасающе низкой оценкой по Апгар, но доношенный. Почти сутки малыш боролся, цеплялся за жизнь изо всех своих младенческих сил, но всё было тщетно, даже помощь врачей и забота акушерок не спасли его.
— Нормально, — Ольга посмотрела на врача.
— Оль, — Лиза села на стул рядом с кроватью и накрыла тонкие пальчики девушки. — Я должна сообщить тебе одну новость, — начала Филатова, наблюдая за пациенткой. — Твой мальчик умер около часа назад. Причину мы пока не знаем, скорее всего, кровопотеря была слишком большой для неокрепшего детского организма. Врачи сделали всё, что смогли, но он изначально был слишком слаб.
— Я рада, — спокойно ответила Оля.
— Что? — Лиза непонимающе уставилась на девушку, она ожидала какой угодно реакции, но никак не этого.
— Я рада, что он умер. Он мне был не нужен. Теперь же мне не надо думать, куда его деть, куда мне с ним идти. Мне шестнадцать, всего шестнадцать. Надо было делать аборт, зачем только врача послушала. Но так тоже хорошо, — и улыбнулась, мерзко, цинично.
Лиза передёрнула плечами, будто стряхивая с себя её улыбку и слова. Внутри поднялся гнев. Ещё секунду она смотрела на пациентку, а потом вылетела из палаты, понимая, что сейчас может наговорить лишнего.
— Вот же ж дура малолетняя! — злилась Лиза. — Дура и только! — она не заметила идущего навстречу Льва Борисовича и столкнулась с ним.
Лев растерял все бумажки, которые держал в руках, и принялся растирать ушибленное плечо.
— Лизочка, ты чего? — он взглянул на Филатову, щёки которой пылали, в глазах плескался гнев, а грудь тяжело вздымалась.
— У неё ребёнок умер, а она мне говорит, что рада! Это как?! Дура малолетняя! — разразилась тирадой Лиза, кинув взгляд на реанимационную палату, из которой только что выскочила.
— Лиз, у тебя всё в порядке? — осторожно спросил Квитко и принялся собирать бумажки.
Пациентки часто удивляли куда более странными заявлениями, но такой реакции он никогда ни у кого не видел. Что-то явно было не так.
— Всё нормально, — вмиг успокоилась Лиза. — Правда, Лёва, всё в порядке. Я просто устала, — она прикусила губу и поспешно ушла.
— Вот те раз, — произнёс ей вслед Лев Борисович, пожал плечами и сделал вывод, что Лиза определённо что-то скрывает. Эта мысль неприятно кольнула внутри, ведь они были лучшими друзьями, но даже ему Лиза не хотела ничего сказать. Не доверилась, хотя что-то очевидно тревожило её.
«Чёрт! — Земцов замер на полушаге. — Лиза», — он не вспоминал о ней с того дня, как отец сообщил ему, что Люду убили и его сын теперь брошен на произвол судьбы.
Она его не увидела, очень быстро (ему показалось, что в движениях сквозило раздражение или, быть может, злость) проскочив от лестницы к лифту. Платон прошёл через холл к ресепшену и взял ключ.
— О, вы вернулись, Платон Ильич, здравствуйте, — Полупанова широко радостно улыбнулась.
— Здравствуйте, Вита Игоревна! Да, вернулся, наконец, — и, развернувшись, направился к лестнице.
м«Вроде, прежний», — оценила Вита Земцова, ведь так просто на четыре с половиной месяца никто не исчезает. Лиза вот на три исчезла, а вернулась побитая, словно весь мир рухнул, но прячется, молчит. Была ли Вита обижена на неё? Пожалуй, да. Они ведь были подругами. Помочь, подсказать, прикрыть, подстраховать, поговорить по душам — это было про них. А тут вдруг ни слова, ни полслова. Полупанова недоумевала, что такого должно было произойти, чтобы Лиза так долго молчала, ведь тогда же они поговорили, когда Лиза вернулась из Москвы.
Переодевшись в костюм, Земцов на минуту присел на диван, собираясь с мыслями. Это был первый рабочий день после перерыва. Савина встретила его довольно любезно, хоть он и чувствовал, насколько она недовольна. Но Платон быстро выкинул из головы мысли о недовольстве начальницы. Куда сложнее было не думать о сыне. И о Лизе. Получилось некрасиво. «Надо поговорить. Сегодня же. Пан или пропал, третьего не дано».
Платон встал, вышел из ординаторской и спустился вниз, к ресепшену. Выяснив, что хотел, он собрался было подняться в свой кабинет, но заметил в курилке под лестницей Лизу. Она стояла спиной к холлу и будто бы смотрела в окно, хотя из того окошка ничего не было видно. Подходя ближе, Земцов вспомнил, как однажды Лиза пришла сюда к нему. Она тогда пыталась поговорить с ним, узнать его, но он был немногословен.
— Лиза, — тихо позвал Платон.
Она вздрогнула и обернулась. Секунду смотрела на него, а потом вновь уставилась в окно, распрямив плечи.
— Как Валери?
Филатова промолчала, но он видел, как напряглась её щека.
— Простите, если я спросил что-то не то, — Платон замолчал, отгоняя неприятную мысль о судьбе Валери. — Лиза, я понимаю, что здесь и сейчас говорить неправильно, но вечером… Мы сможем поговорить с вами вечером? Прошу, это важно. Я считаю, что нам стоит поговорить, а там будь что будет.
Он ждал ответа. Лиза помолчала с минуту, потом глубоко вдохнула, кратко обронила, что заканчивает в восемь, и быстро ушла, оставив его одного.
