Momentary Weakness

— Ты опять за свое? — вишневый взгляд с горечью и немым укором скользит по девичьей фигурке, стоящей перед мрачным богом, а руки рассеяно мнут ручку корзинки с клубникой. — Я же тебя предупреждал, держись от меня подальше. — Я хотела вас порадовать, — упрямо отзываешься ты, вперив взгляд в смятую под ногами траву. — Вы всегда так печальны… Мне невыносимо видеть вас таким. Позвольте мне взять часть вашей боли на себя! Позвольте мне попытаться сделать вас хоть чуточку счастливее! — Ты не сможешь того сделать даже если сильно захочешь… Я обречен быть проклятым, (Твое имя). Таков мой крест, кой буду нести вечно.       …С некоторых пор Гадесу стало казаться, что люди осмелели настолько, что уже перестают бояться тех, кто глядит на них с небес, ибо недавно появившееся в саду по велению Зевса человеческое дитя полностью опровергало все представления Повелителя Царства Мертвых об этих смертных созданиях. Цветок, кажущийся еще более мягким, чем Юи, проявил удивительную смелость, с первых же дней своего пребывания в Академии не прекращая попыток вызвать на лице мужчины хотя бы тень улыбки. Предостережение кануло в Лету — странная девушка не только не вняла его словам, но даже с удвоенной силой принялась за достижение поставленной перед собой цели.       В его памяти навсегда запечатлелся тот миг, когда она рухнула с качели, стоило лишь подойти, а через миг уже как ни в чем не бывало стояла, и, улыбаясь, щебетала о чем-то своем, не взирая на разбитое колено. Так радоваться чудовищу вроде него… Это походило на какое-то безрассудство. В очередной раз просыпаясь от тянущей с распахнутого окна прохлады и находя на подоконнике свежие рисовые пирожки с клубникой, Аид все более убеждался в ее непоколебимости и все четче осознавал болезненную необходимость оградить хрупкую — и в то же время такую отважную душу от несчастий, что могли ее постигнуть.       Мужчина не помнил, когда тот привычный хмурый мир, в котором он жил, вдруг взялся трещинами и, оглушая бога пронзительным треском, разлетелся на миллион мельчайших осколков, явив прищуренному взору алых глаз ослепительно-яркий свет, ветром бросая в лицо свежесть доселе не ощущаемой им расцветшей в саду по желанию Зевса весны. И юный цветок, казалось, цвел вместе с ней: она шутила, смеялась, всецело отдавалась приготовлениям к любому мероприятию, предложенному Аполлоном или Юи. В такие моменты Гадес от души жалел, что не может находиться рядом — ему, проклятому, нет места там, где царит радость.       …Он тщетно пытается скрыть волнение в голосе, старательно избегая взгляда в изумленно распахнутые глаза, а в твоем сердце набатом стучат мучительные слова: «Я возвращаюсь в свою обитель, (Твое имя)… А потому пришел проститься». И ты не выдерживаешь. — Возьмите меня с собой!! — отчаянный крик возносится к облакам, а в следующую секунду тонкий девичий стан жмется к груди, обнимая, из последних сил стараясь удержать. — Пожалуйста, не оставляйте меня…       Перед глазами ошарашенного бога сразу же предстает ужасающая картина искаженного страхом лица. Цветы вянут без солнца, они не выживут во мрачном подземном царстве… — Нет! — в исступлении шепчет Гадес, тщетно пытаясь отстраниться. — Даже думать об этом забудь! Ты ведь завянешь, завянешь среди той тьмы, в которой живу я… Я не могу позволить тебе погрязнуть в той боли, что несу в этот мир. Рядом со мной счастье навсегда покинет тебя. — Мое счастье — это только вы… Я ведь люблю вас. Знаете, в некоторых странах мира смертных фраза «Я люблю тебя» переводится как «Я возьму твою боль на себя», что я и собираюсь сделать, — доносится до него приглушенный ответ и ты прячешь лицо на груди Гадеса, стараясь скрыть румянец. – Мне ничего не надо, кроме осознания того, что вы рядом и я все так же буду пытаться сделать вас счастливым…Не пытайтесь отговорить — я уже все решила для себя. Это моя жизнь. И я вправе распорядиться ею, как сама того желаю…       И он наконец сдается, позволяя себе прикоснуться к прекрасному цветку. Нежно, трепетно, боясь сломать. «Ты не сможешь того сделать, даже если сильно захочешь…».       Неправда, смогла.       …— Как ты думаешь, Ди-Ди, как долго (Твое имя) сможет находиться рядом с дядюшкой? — интересуется Аполлон, с удовольствием наблюдая за двумя фигурами на холме. — Вечность, конечно, — бездумно предполагает Дионис, пожимая плечами. Агана Белеа усмехается и лукаво произносит, щуря глаза цвета свежей листвы: — И ты считаешь, что ему того хватит?