Стэн

"I've got it. Italian food."

Что меня в тебе всегда поражало, Малки, так это твое бесконечное терпение и святая уверенность в том, что в большинстве своем люди не так уж плохи. Вот скажи, мог ли ты предположить, что Ландо, твой давнишний знакомый, проверенный, надежный, казалось бы, славный малый, на этот раз так подставит нас перед итальянцами? Возьмет да и прикарманит десятую часть героина, разбодяжив нахрен всю партию, а отвечать за это придется нам. Нет? А я мог. Предполагал ли кто-то из нас, что наш верный друг в Маленькой Италии, nostro fidato amico, с которым мы годами сотрудничали, окажется таким мудаком?.. Ты удивлен? А я — нет. Слушай. Прихожу я сегодня к нему. Показываю твое фото из открытого уголовного дела. Вот, говорю, Тони, что творится прямо у тебя под боком, пока ты посиживаешь тут в своем семейном кафе в компании коллекционных фарфоровых свинок и празднуешь дни рождения внучатых племянников дорого кузена Гвидо. Вот что себе позволяет твой человек. Мало того, он еще и в мое здание заявился. Он еще и малолетку с оружием ко мне подослал. Очень прошу тебя, Тони, помоги отыскать его, а то что-то мы с ним вчера разминулись. Тот клянется в ответ, что это какое-то недоразумение. Никто, дескать, из его людей ничего против меня не имеет, а китайцы, должно быть, ошиблись — им же вся европейская раса на одно лицо — или нарочно указали на итальянца, чтобы поссорить нас ради собственной выгоды. Правдоподобно, не спорю. Но по глазам вижу: знает, мать его, о ком речь. Ладно, говорю. Ты, похоже, меня не понял. Объясню по-другому, если вдруг ты забыл, кто есть кто. Вот это — агент Малкольм Питерсон, мой напарник. В тот день он встречался в сувенирной лавке с нашими осведомителями. Из них в живых остался только подсобный рабочий: на свое счастье, он уронил какую-то мелочь под стеллаж и лег на пол, чтобы достать ее, за секунду до прихода убийцы. Он слышал выстрелы. Слышал голос. Успел различить силуэт. Естественно, как только опасность миновала, он позвонил нам. А затем передал полиции данные с камер наружного наблюдения. И надо отметить, Тони, у этих долбаных азиатов их нелегальная аппаратура куда лучше, чем в наших госучреждениях. Если бы твой так называемый чистильщик остановился на этом, всё бы выглядело как банальный конфликт из-за территории. Ни для кого не секрет, что выходцы из Чайнатауна всё больше теснят тебя в твоем же районе, да еще и стучат на твоих соотечественников федералам. И так уж случилось, что один из этих федералов попал под горячую руку... Но он не остановился, Тони. Он пришел в управление. Он убил еще двоих агентов из моей же, подчеркиваю, оперативной группы. Он и меня бы убил, вернись я в свой кабинет минутой раньше. Это уже на случайность никак не списать. Он избил дежурных на входе. Зато у них, в отличие от того бедолаги со склада, была возможность взглянуть на него вблизи. Ну? Теперь-то ты понимаешь, во что он тебя втянул?.. Всё еще не понимает. Тогда я ставлю его перед выбором. Либо он сейчас же сдает мне своего наемника с подельницей, либо я отправляюсь прямиком к шефу и сообщаю, что Антонио Барелли объявил войну УБН. Похвалит ли его за это мой шеф, связанный многолетней дружбой не только с комиссаром полиции, но и с кузеном Гвидо? Похвалит ли его кузен, на которого, собственно говоря, мы все эти годы и работали, то прикрывая от генпрокурора, то избавляя от конкурентов? Что на это скажет Комиссия, где Гвидо занимает не последнее место? А уж как на причиненный ущерб отреагирует китайская группировка, которая до сих пор исправно платила Барелли за разрешение вести на улицах свою скромную торговлю, даже представить страшно. Вот теперь Тони начинает понимать. Однако выражает сомнение в том, что мне удастся привести прямые доказательства его связи с киллером. А если я проявлю неосмотрительность, впутав семью Барелли в дело об убийстве сотрудников федеральной полиции, и тем самым загоню его в угол, то ему ничего не останется, как выдать всех тех, кто когда-либо обращался к нему за профессиональной услугой. Он бы, конечно, этого не хотел. Он бы хотел, чтобы между нами всё было по-прежнему. Но решать мне. Что ж. Раз он не готов сделать свой выбор, я делаю свой. Беру со стола револьвер. Встаю. Покидать кафе, правда, не спешу, несмотря на всю свою занятость... Я бы, конечно, тоже этого не хотел. Огибаю стол, приближаюсь к нему... Но, увы, по-прежнему больше не будет. Совершенно очевидно, что и мне в таком случае ничего другого не остается, как... размахнуться и двинуть нашего старого доброго caro amico рукоятью по морде. Это тебе, говорю, за агента Дженкинса. Это — за агента Блада. А это — за Малки. Сугубо личное. Еле остановился, черт возьми. Да и то лишь потому, что у него кровь носом пошла. Костюмов, блять, просто не напасешься с такой работой. Хорошо хоть Бенни был рядом — продолжил за меня, взял, можно сказать, ситуацию в свои руки. А руки у него, как ты знаешь, тренированные. Пробыли мы там в общей сложности немного дольше, чем я рассчитывал. Но в итоге Тони рассказал всё, что ему известно: адрес, имя, возраст, внешность... И вот тогда я вспомнил, что однажды уже видел этого итальянца. В прошлом месяце, в тот день, когда мы с тобой вдвоем заходили к Ландо. Мельком. Он закрывал за собой дверь. Квартира 6D. Долговязый такой, в круглых черных очках... И на девчонке, когда она пасла меня на Федерал-Плаза, были точно такие же. Идеальная парочка. Перед тем, как уйти, поправляю на Тони рубашку. Благодарю за помощь. Прошу меня извинить. Советую приложить лед к переносице и выпить что-нибудь обезболивающее. Выражаю глубокое сожаление, что так получилось. Разворачиваюсь к выходу. И слышу вслед: «Mi dispiace tanto...» Мне очень жаль. Вряд ли, думаю, это он мне. При всей его деликатности. Вряд ли, думаю, он вообще догадывается, что я неплохо знаю итальянский. Largo, doloroso, ma non troppo. Очень медленно, скорбно, но не слишком. Вот с чего я начинал изучать этот язык тридцать лет назад. А сейчас я просто решаю принять его слова на свой счет. В конце концов, ему теперь тоже есть о чем сожалеть, не так ли? -------------------- * Дорогой друг (итал.)