***
Сентябрь 1868 года На перевале Бонари1 было хорошо – тихо, безлюдно, лишь изредка ветер доносил до слуха Сайто отдаленные голоса вышедшего на тактические учения отряда. Громоподобный рык командующего перемежался дружными согласными выкриками воинов, а дующий с предгорий ветер рассекал пряный, напитанный последним летним теплом воздух, словно остро отточенная катана. Сидя на прогретой полуденным солнцем земле, Сайто внимательно изучал развертывающиеся перед ним пейзажи. По правую руку, огибая соседний перевал и плавной дугой выплескиваясь к Бонари, уходила дорога, ведущая в столицу. Слева, в укрытой от ветров долине, расстилались поля, окаймленные с дальнего края темно-зелеными, расцвеченными редкими желтыми листьями, пиками деревьев. Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять одну простую истину – всю силу своего рокового удара войска императора сосредоточат именно на этой дороге, единственной ниточке, связующей уединенно стоящий замок Вакамацу2 со всем остальным миром. В любой бы другой ситуации Сайто лишь хмыкнул, заподозрив в простоте сложившихся фактов подвох, но этот раз все было слишком уж очевидно: отряд клана Айзу, не один год оказывающего поддержку Шинсэнгуми, приперт к стене, и противник, многократно превосходящий их по силам, даже не попытается скрыть своего явного превосходства. Прищурившись против солнца, Сайто прикрыл глаза ладонью, оставив, наконец, дорогу в покое и переключившись на умиротворяющие виды вокруг. Лес, прятавший в своих недрах огромные, поросшие косматым мхом, валуны и вьющуюся между ними серебристой змейкой речушку, был плохо виден отсюда, равно как и заросли высокого, в два человеческих роста, бамбука, росшего вокруг каменной стены замка и упоительно шелестящего при малейшем ветерке, но все это было на самом деле, пусть и где-то далеко, сокрытое от глаза расстоянием, и навечно отпечатавшееся в памяти Сайто яркими четкими образами. Ведь те места, где проходит детство, никогда не стираются из сознания, становясь с каждым годом все явственнее и порой замещая собой полные безнадежной серости будничные пейзажи. То же самое чувствовал сейчас капитан третьего отряда, ныне почти сошедшего со сцены времени Шинсэнгуми. Чем ближе был завтрашний день, несущий с собой битву с имперскими войсками и неотвратимую гибель, тем меньше ему хотелось думать о тактике, тем больше душа его возвращалась в прошлое, полное солнца, беспечности, первых побед и первых разочарований. Сайто родился и вырос в этих местах, начав свой жизненный путь под именем Ямагучи Хаджиме3. Отец его, скопив денег, купил себе должность прямого вассала даймё Мацудайра Катамори, и благодаря умело вложенному капиталу перед его детьми открылись кое-какие перспективы. Четырнадцатилетний Хаджиме, бредивший сражениями, мечами и легендарным Миямото Мусаси, наконец-то получил возможность обучаться искусству владения мечом у настоящих самураев. Додзё клана Айзу, бывшее для него ранее недоступным, гостеприимно раскрыло двери перед сыном подчиненного князя. Но самый главный подарок судьбы, значимость которого Сайто понял лишь годы спустя, он получил гораздо раньше, хотя и не придал этому в тот момент никакого значения. От посыпанных пеплом сгоревшего времени воспоминаний его оторвал посыльный – расторопный мальчишка, едва лишь начавший обучаться кендзюцу. - Ямагучи-сан4, господин даймё просил передать, что желал бы увидеться с вами при первой же возможности. Коротко кивнув, немногословный, предпочитавший дело слову, Сайто тут же встал, не желая оттягивать неизбежное. Даймё почти не изменился за прошедшие шесть лет, подумалось ему. Все так же требует от подчиненных беспрекословного исполнения всех исходящих от него приказов, и потому все эти годы с завидной уверенностью занимает пост главы по охране в Киото, и не за громкие слова получил грозное и достойное прозвище Защитника Киото. Сайто подумалось, что безвозвратно ушло время его независимости от кого бы то ни было; он снова, как и прежде, ощущал себя вассалом Мацудайры, и это возвращение к истокам было наполнено особым смыслом, словно замкнулся мистический круг его жизни, замкнулся в той самой точке, откуда он сделал первый шаг во взрослый, полный горечи и разочарований мир. А теперь он вернулся, дабы отдать долг чести и благодарности господину Катамори, и, если будет угодно ками, получить отпущение всех вольных и невольных грехов. Бросив быстрый взгляд на бегущие по небу облака, самурай пошел за быстроногим мальчишкой к замку, по дороге приостановив усердно выполняющих упражнения солдат и приказав им не менее усердно предаться временному отдыху. Добравшись до замковых стен, пройдя пыльный двор, поднявшись по старинной скрипучей лестнице на второй этаж, Сайто остановился перед плотно сдвинутыми сёдзи, ведущими в покои даймё. Постучав и выждав с минуту, тихо раздвинул створки, с низким поклоном входя в плохо освещенное помещение, вдыхая запах прогревшейся на солнце пыли. Да, за прошедшие шесть лет здесь мало что изменилось, и потому Сайто особенно отчетливо и болезненно вспомнил тот роковой день, слова и события, произнесенные и произошедшие в этой комнате и бесповоротно изменившие его жизнь. - А, Хаджиме, пришел, - голос князя на какой-то миг показался Сайто измученным, и он в изумлении, позабыв о приличии, посмотрел на Мацудайру, тут же поспешно отводя взгляд и снова кланяясь, извиняясь за допущенную бестактность. Годы не уменьшили той боли, что пришлось познать Хаджиме на заре своего служения князю, но чувство долга и безграничной благодарности к человеку, давшего ему возможность подняться выше предназначенного несправедливой судьбой уровня, было превыше всех личных, по-детски мелочных, обид. - Всегда к вашим услугам, Катамори-сама,- вежливо и степенно приветствовал своего прошлого господина и нынешнего командующего капитан. - Брось эти церемонии, Хаджиме. Лучше присядь, мой мальчик, мне необходимо поговорить с тобой, - и князь любезным жестом указал стоящему навытяжку Сайто место напротив себя. Тот сел с очередным официальным поклоном, в глубине души отчасти страшась, отчасти желая грядущего разговора, но деваться было некуда – приказа князя чтящий традиции и своего благодетеля Сайто ослушаться не мог. Превозмогая себя, поднял лицо, принимая пытливый взор даймё, и вдруг вздрогнул, уловив в его глазах что-то до боли знакомое. На краткий миг стало тяжело дышать – слишком много воспоминаний, счастливых и горьких, пробудили в его душе эти глаза. FB У Мияко5, единственной дочери князя Мацудайры, были удивительно красивые глаза: черные, как самая темная ночь, с непрестанно вспыхивающими солнечными искорками. За непоседливость, озорство и совсем не девчоночье упрямство крестьяне прозвали маленькую госпожу “Азарни”, что означало “чертополох”6, не забывая, впрочем, что колючий цветок символизирует также защиту от злых духов. Несмотря на свою бедовость, Мияко была доброй и отзывчивой девочкой, и эта черта ее характера не была несправедливо забытой. Хаджиме не мог вспомнить, когда же впервые увидел Мияко. Сейчас ему казалось, что эта необычная девочка, предпочитающая мальчишеские серые одежды ярким цветочным нарядам, всегда была в его жизни. Но момент, когда он осознал, что она не похожа ни на одну другую девочку, стал для него переломным. Это случилось в тот год, когда Сайто начал посещать додзё и постигать азы владения мечом. Конечно же, Мияко не могла пройти мимо такого события: в первый же день, заметив робко жмущегося у дверей додзё Сайто, она решила, что не упустит возможности развлечься от души. Ей было двенадцать, и многочисленные тетки, в связи с ранней кончиной матушки Мияко исполнявшие роль надсмотрщиц и воспитательниц совсем потеряли надежду вырастить из этого джашики-вараши7 достойную девушку. Обосновавшись на невысокой коренастой сосне, растущей на перекрестке, который неизбежно должен был пересечь идущий из додзё Сайто, девочка долго примеривалась, отмечая нужное ей место и деловито подбрасывая в руках увесистую, пропахшую смолой и солнцем, шишку. И едва лишь полный радужных мечтаний о славном воинском будущем юноша попал в область поражений, ловко и метко запустила в него липким снарядом. Глухо стукнув юношу по макушке, шишка, прилипнув к волосам, сбила тщательно сооруженный пучок (почти самурайский, как думалось тогда наивному и восторженному Сайто). С недоумением потирая ушибленное место, Хаджиме даже не успел начать поиски вредителя – звонкий девчоночий смех выдал местонахождение противника. - Ямагучи-сан, вас не пришибло? – голосисто заливаясь, снисходительно осведомилась девочка, потешаясь над обескураженным юношей. - А, госпожа Чертополох, - равнодушно, будто и не попал впросак, отметил Сайто. – Бить исподтишка небольшая честь, госпожа. - Ах, ну конечно, Ямагучи-сан, вы же теперь настоящий самурай! – дурашливо выкатив глаза и раздув щеки, продолжала издеваться девочка. – Честь и достоинство для вас превыше всего, вы надменно взираете на нас, простых смертных, со своих заоблачных высот. - Ошибаетесь, госпожа, - невозмутимо ответил Сайто. – Вы – дочь нашего князя, вы – вершина моего мира, и я, если когда-нибудь окажусь достойным подобной чести, буду защищать вас от всех бед, во что бы то ни стало. Услышав столь серьезное заявление, Мияко подрастеряла весь свой азарт. Недоверчиво глядя на Хаджиме, долго молчала, словно обдумывала предложение. Затем с поистине обезьяньей ловкостью спустилась вниз и, обтирая о потрепанные хакама выпачканные в смоле ладошки, направилась к нему. - Это правда? – в лоб спросила она, тщетно пытаясь найти в ярко-голубых глазах Сайто хотя бы намек на шутку. - Ваша жизнь и честь, госпожа, все для меня, - с поклоном, непоколебимо и серьезно, подтвердил свои слова Хаджиме. Мияко молчала, не находя слов, впервые в жизни ощутив, каково это – быть женщиной. Наконец, вспомнила, к чему вообще затеяла все это представление, и, подрастеряв напускную уверенность, виновато призналась: - Завтра я уезжаю в монастырь, тетки решили, что там меня гораздо лучше обучат всем необходимым вещам. Немного ума было в моем поступке, но я просто не знала, как по-другому начать разговор с тобой… - Все в порядке, госпожа Мияко, я не держу на вас зла. Вам больно и страшно, и лишь потому вы так сделали. На самом деле вы очень добрая, госпожа, и в этом никто не сомневается, - поспешно уверил девочку Сайто, с радостью наблюдая, как на смену отчаянию и страху в ее удивительных черных глазах разгорается надежда и прежняя улыбка. - И это правда? – жадно впиваясь в него взглядом, спросила Мияко. – Скажи же, Хаджиме, это правда, да? - Да, моя госпожа, - с легким поклоном ответил юный самурай. - Ууууф! – вновь становясь беспечной, с облегчением выдохнула девочка. В глазах ее блеснул так хорошо знакомый Сайто озорной огонек. – Что же, Ямагучи-сан, в таком случае потрудитесь достичь необходимых высот к моему возвращению – мне понадобятся ваши крепкие руки, стальной дух и остро отточенный меч! - Я не подведу вас, госпожа! – позволив себе легкую улыбку, парировал Сайто, подумав про себя, что их прощание так похоже на моменты из героических сказаний о принцессах и верных самураях.***
Она вернулась домой через четыре года, в середине лета 1861-го, неделю спустя после того, как Хаджиме принес клятву верности дайме, и с самого первого дня участь девушки была решена. Прознав о принятом князем решении, молодые болтливые служанки с утра до ночи чесали языками на запретную тему, изнывая от страстной зависти виновнице переполоха. Благодаря их беспечной болтовне Сайто почти сразу же узнал, что Мияко просватана за давнего боевого товарища своего отца, безусловно, доблестного и добродетельного, но бесконечно старого (в понимании едва разменявшего семнадцатый год жизни Сайто) и годящегося ей в отцы князя, проживавшего, к тому же, в северной части провинции. Каждый раз, заставая служанок за непотребной болтовней, Сайто сурово пресекал грязные и совершенно неприличные, на его взгляд, сплетни. Получалось не всегда, больно уж остры были на язык охочие до намеков и хихиканья девушки, но это было единственное, что мог сделать Хаджиме в защиту чести господина и его семьи. Сам он совершенно искренне считал, что участь дочери князя принадлежит клану, ее долг следовать выбранному отцом пути, неся свою ношу с гордо поднятой головой, честно и до самого конца. Мияко была истинной дочерью самурая, и Сайто был уверен, что она не ударит в грязь лицом, представляя свой клан в чужой семье. Таковы были его идиллические, полные юношеского максимализма и понятий о чести и долге размышления, ставшие совершенно нежизнеспособными в тот миг, когда он увидел повзрослевшую до неузнаваемости Мияко, и сердце его, до сего дня ни разу не испытывавшее любовного томления, зашлось в бешеной пляске, словно от удара под дых. Целый день, с самого утра, она мелькала где-то вдалеке, и Сайто не мог оценить всех произошедших с ней перемен, но вечером, когда на закате он возвращался из додзё после обязательной тренировки и проходил мимо памятной сосны, кто-то запустил в него смолистой шишкой, как в старые добрые времена, сбив набок тугой пучок. Улыбаясь и терпеливо глядя под ноги, Сайто поправил растрепавшиеся волосы, а затем, медленно и степенно, поднял лицо вверх, встречая жгучий взгляд Мияко. - Узнал? – напряженно глядя прямо в глаза и затаив сбившееся от волнения дыхание, в лоб спросила девушка. Сайто почтительно поклонился ей, словно и не сидела она, будто обезьянка, на ветке, и не была облачена в застиранное серое косодэ (явно с мужского плеча) и черные потрепанные хакама. - С приездом, госпожа Мияко! – приветствовал он ее, не показывая своего удивления и смущения. – В отличие от вас, родные края, увы, остались прежними, но ведь тем и хорош родной дом. Девушка расхохоталась, став на минуту прежней, и ловко спустилась с дерева, на пару шагов приблизившись к стоявшему навытяжку Сайто. - И ты изменился, Хаджиме, - с улыбкой проговорила она, оглядывая стоящего перед ней молодого человека с головы до пят. – Тебя не узнать, - одобрительно покачивая головой, Мияко продолжала беззастенчиво рассматривать его, но вдруг словно споткнулась, заметив торчащие из-за пояса два меча. И поняв, насколько была бестактной, обращаясь к молодому самураю на «ты» и по имени, поспешила загладить свою вину, возвращая почтительный поклон и церемонные слова приветствия. - Прошу прощения, Ямагучи-сан. Я и не заметила, что вы… - она умолкла, восхищенно любуясь не лишенной достоинства осанкой Сайто, туго перетянутой оби тонкой гибкой талией, украшенной тускло поблескивавшими в закатном солнце потертой оплеткой рукоятей врученных неделю назад мечей. С трудом сдерживая обуревавшие ее чувства, Мияко почти прошептала: - Я так рада, что вы осуществили свою мечту, Ямагучи-сан! - Благодарю вас, Мияко-сама! – поблагодарил он свою госпожу, снова низко кланяясь ей. Затем они одновременно подняли друг на друга взгляд, смущаясь от такой прямоты, ощущая необъяснимое притяжение, сковывавшее и в тоже время раскрепощающее. Сайто зачарованно, забыв обо всем, смотрел, как полыхают закатным золотом солнца собранные в высокий хвост шелковистые волосы Мияко, как горят задорно, с вызовом, опушенные густыми ресницами черные глаза. Не в силах не заметить такого пристального внимания, девушка вдруг почувствовала себя неловко – впервые в компании этого немногословного, надежного, как земля, и уверенного в своих силах юноши. И, стараясь скрыть охватившее ее волнение, вдруг рассмеялась, легко и радостно, чувствуя, что нет ничего прекраснее на свете, чем осознание того, что некоторые вещи были, есть и останутся неизменными. - Ну, что же, мне пора, - любезно улыбаясь и перестав быть прежним чертополохом, проговорила Мияко, в душе желая найти слова для продолжения разговора, неважно, на какую тему, но не в силах противиться вбитым в нее за годы обучения в монастыре правилам этикета. – Была очень рада видеть вас, Ямагучи-сан! И, махнув рукой не успевшему ответить Хаджиме, вприпрыжку побежала в сторону жилого здания, снова становясь сама собой. Уже на середине дорожки, на бегу повернувшись и снова махая рукой все еще стоящему на месте Сайто, Мияко прокричала: - Я помню ваше обещание. Я согласна! “Я буду защищать вас от всех бед, во что бы то ни стало!” “Ваша жизнь и честь, госпожа, все для меня” Сказанные четыре года назад слова пронеслись в сознании Сайто, воскрешая решительное настроение тех дней. Вытащив из-за пояса потертые ножны с катаной, Хаджиме согнулся в низком поклоне и благоговейно приложился к оружию лбом. - Клянусь! – горячо прошептал он, глядя вслед исчезнувшей в господских покоях Мияко.***
- Господин Мацудайра желает видеть тебя, Ямагучи-кун, - сказал инструктор, один из старейших боевых товарищей даймё, стоило Сайто на следующий день только появиться в додзё. - Так точно, Синотара-сан. Вы позволите идти? – с вежливым поклоном поинтересовался Сайто. - Оставь, парень, пойдешь после занятий. Так сказал князь. И, конечно же, в этот день занятия тянулись нескончаемо долго. Сайто изо всех сил старался не терять привычной концентрации, но нет-нет, да и возвращался к подспудно терзавшей его мысли – зачем это вдруг его скромная персона понадобилась князю? Поднимаясь по скрипучей полутемной лестнице, ведущей в покои даймё, самурай уже не думал ни о чем – достойных объяснений он так и не нашел, а изводить себя догадками было не в его духе. Ожидавшая, видимо, его прихода, сидящая перед входом в покои господина Мацудайры служанка ловко распахнула перед замявшимся на секунду молодым человеком створки седзи. Заходя внутрь и не смея оторвать глаз от собственных ног, оробевший Сайто сел, складывая гибкую юношескую спину в низком поклоне и касаясь лбом деревянного пола. - Всегда к вашим услугам, Катамори-сама, - быстро выговорил он, бесконечно смущаясь своей поспешности и нескладности – ему еще только предстояло приобрести так красившую уверенного в себе воина достойную неторопливость движений и речи. - Садись поудобнее, мой мальчик, - приветливо ободрил его любящий видимость равенства даймё. – Как проходят твои занятия, Ямагучи-кун? Какова тебе ноша присяги верности клану Айзу? - Благодарю, что интересуетесь моими скромными делами и еще более скромными успехами, Катамори-сама! Благодаря заботам Синотара-сана, занятия проходят благополучно. Служить же вам словом и делом, Катамори-сама, не ноша, но великая честь, и я приложу все старания, дабы быть достойным ее! – снова кланяясь, со всем положенным традициями почтением и самоуничижением, ответил Сайто. - Я рад, что ты нашел свое место здесь, Ямагучи-кун. Видит небо, ты будешь великим самураем! Однако я призвал тебя по одному очень важному делу, - положил конец обмену любезностями нетерпеливый князь. И Сайто снова поклонился, показывая, что он весь во внимании. - Моя дочь, Мияко, как ты знаешь, вчера вернулась домой, и как ни гложет сердце мое скорая разлука, уже в конце сентября должна будет покинуть меня окончательно, отправившись к своему нареченному. Господин Датэ Ёшикуне8, мой давний боевой соратник, славный и достойный самурай, пришлет в сопровождении своей невесте подобающий ее положению отряд, но мне хотелось бы также, чтобы Мияко сопровождали и мои воины. Ямагучи, ты отправишься вместе с Рю и Хомару, и приложишь все усилия для того, чтобы моя девочка добралась до Сендая9 целой и невредимой. Это мой самый первый приказ тебе. - Слушаюсь, Катамори-сама! Вы можете рассчитывать на меня – Мияко-сама будет доставлена к своему будущему мужу в целости и сохранности! – скрывая за пылким воодушевлением возникшую вдруг засасывающую пустоту, вновь поклонился Сайто. Усмехнувшись этой наивной усердности, князь отпустил его милостивым кивком головы, дав напоследок некоторые рекомендации по сборам. Вечером Сайто возвращался в свою комнату, проходя мимо перекрестка с той самой сосной, и был снова остановлен, но на этот раз Мияко не решилась запустить шишкой в младшего самурая своего отца. Она сидела на нагретом за день камне, прислонившись спиной к стволу сосны, и задумчиво смотрела на полыхающий закатом горизонт. - Добрый вечер, Ямагучи-сан, - первая, как и всегда, окликнула она погруженного в свои невеселые мысли Сайто. - Добрый вечер, Мияко-сама, - почтительно поклонился ей самурай, мучительно размышляя над тем, как же теперь вести себя в ее присутствии. - Вы уже все знаете? Отец поговорил с вами? – с места в карьер начала допрашивать его Мияко, пряча за настойчивостью небывалое волнение. - О том, что я должен сопровождать вас к будущему мужу? Да, Мияко-сама, князь говорил со мной об этом. - И что же, что вы решили, Ямагучи-сан? – затаив дыхание, сама не зная, что хочет услышать от этого немногословного юноши, торопила его Мияко. - У меня есть выбор, госпожа? – осмелившись прямо посмотреть в ее горящие нетерпением глаза, криво усмехнулся Сайто. – Ваш отец приказывает, а я подчиняюсь. Я поклялся, что даже ценой своей жизни сберегу вас. - О, поверь, я не стою того… - страстно начала она, и вдруг осеклась, поникнув головой, обхватывая руками дрогнувшие плечи. - Простите, Ямагучи-сан, не нужно было даже начинать… - прошептала Мияко и, не глядя, пошла прочь. Сайто вздохнул, провожая взглядом ее стройную фигурку. - К чему эти разговоры, госпожа? – задал он в пустоту оставшийся без ответа вопрос.***
Отъезд был назначен на конец августа, и последний месяц лета прошел в судорожных сборах невесты. Само собой, Сайто не участвовал в этой суматохе, лишь в те дни, когда князь доставал из потайного сундучка скрипящие в руках и пахнущие свежими чернилами карты и в сотый раз выверял нитку маршрута, Хаджиме призывался в его кабинет и был вынужден выслушивать бесконечные разговоры о том, как Датэ-сан и Мацудайра-сан сражались в дни становления своей дружбы, разменявшей уже не первый десяток; зрелые, умудренные опытом и украшенные шрамами многих сражений мужи знали друг друга с ранней юности. Почтительно кивая, Сайто слушал его с бесконечным терпением, страстно желая вникнуть в сокровенную суть излагаемого. Он, пожалуй, с не меньшим усердием слушал бы сейчас и последнего деревенского дурачка, лишь бы не оставаться один на один с опасными, могущими поколебать его уверенность в своей преданности клану, мыслями: Мияко, такая бесконечно прекрасная и притягательная в своей расцветающей женственности, не могла быть предназначена в жены мужчине, стоящего на полувековом рубеже. Но было именно так, и Сайто, с ужасом осознав, что впервые в жизни приказ господина вошел в резонанс с его желаниями, гнал от себя эти мысли изо всех сил. Памятуя охватившее его в день возвращения девушки волнение, Сайто по возможности старался избегать даже мимолетных встреч с Мияко. И она, как ему показалось тоже. Девушка практически не выходила из своих покоев; о посиделках на любимой сосне теперь не было и речи. Погруженный в угрюмое молчание и тягостные попытки уйти от размышлений, Сайто с особенным старанием посвятил себя тренировкам, тратя на них все свободное от сна и прочих дел время. За неделю до отъезда в Вакамацу прибыл присланный господином Датэ отряд самураев, и смутная надежда на лучшее, все еще жившая в сердце Мияко, умерла окончательно. От судьбы не уйдешь – видимо, ей на роду было написано отдать свою молодость в угоду незнакомому и нелюбимому мужу. Накануне ее отъезда расчувствовавшийся отец устроил шумный и веселый праздник; приглашенные по такому случаю ближние и дальние соседи и родственники пили, веселились, произносили цветистые тосты во славу отцы невесты и будущего жениха, и никто во всей этой разгулявшейся, одурманенной парами саке толпе не замечал, как мрачнеет должная быть счастливой молодая невеста, как все отчаяннее и безнадежнее становится выражение жизнерадостных когда-то черных глаз. Это видел лишь Сайто, в последний вечер плюнувший на все и позволивший себе бросать на Мияко редкие взоры. И потому от цепких глаз мечника не укрылся момент, когда облаченная в нарядное кимоно фигурка, проскользнув между не заметившими ее гостями, исчезла в окутывавших замок сумерках. Какая-то невыносимая усталость и обреченная надломленность почудилась Сайто в развороте гордо расправленных плечиков, и он, не думая о возможных последствиях, против воли последовал за незамечающей ничего вокруг девушкой. Ему пришлось довольно долго красться за Мияко сквозь подернутые туманом ложбины, таинственный сумеречный сосновый лес, тревожно шелестящую на ветру бамбуковую рощу. Наконец, девушка остановилась возле небольшого озерка, расположенного на достаточном расстоянии от замка и практически недосягаемого для смутно долетающих сюда выкриков веселящихся гостей, и села на поросший мхом огромный камень, повернувшись спиной к тропинке, по которой пришла. Сайто с облегчением выдохнул – кажется, ему не придется спасать решившую наложить на себя руки Мияко. Но в этот самый миг девушка расплакалась, так отчаянно, так горько, что Сайто ощутил терзавшую ее боль как свою собственную. Обхватив себя руками, покачиваясь из стороны в стороны, Мияко отчаянно боролась с душившими ее рыданиями, силясь заглушить всхлипывания, успокоить разбушевавшиеся чувства, но это было превыше ее, и она плакала, не останавливаясь, до боли в перетруженных голосовых связках, до свинцовой тяжести в разрываемой стонами груди, до чувства жжения в покрасневших до неузнаваемости глазах. Тиская вспотевшими пальцами свободные концы оби, Хаджиме все еще таился в тени, боясь обнаружить свое присутствие, унизив тем самым гордую Мияко, и в то же время отчаянно желая утешить ее, поддержать, помочь поверить в свои силы. И в тот миг, когда он почти решился сделать шаг ей навстречу, девушка вдруг встала, решительно тряхнув украшенной тожественной прической головкой. Звякнул, чисто и мелодично, венчавший шпильку крошечный колокольчик, и Мияко зло, будто плюясь, выдавила в окружавшую ее со всех сторон ночь: - Ну уж нет, я не позволю себе такого больше никогда, никогда! Ведь я должна быть достойной его… В груди у Сайто от этих слов что-то оборвалось; он никак не ожидал, что ходившая все эти дни в тихой печали невеста вдруг загорится таким желанием не ударить в грязь лицом перед немилым женихом. Ведь он помнил, с какой необъяснимой надеждой выспрашивала его Мияко о разговоре с отцом, как она затрепетала, узнав, что Сайто покорно подчинился приказу князя, как возвращалась после в замок, маленькая, скорбная, потерянная… Размышления его были прерваны всплесками воды. Энергично умывшись в озерце, вытерев опухшее от слез лицо рукавами нарядного кимоно, девушка двинулась в сторону замка, а Сайто, по-прежнему незамеченный, уныло поплелся за ней, держась в тени деревьев и стремительно наползающего тумана, в душе успокаивая себя, что госпожа Мацудайра – истинная дочь своего отца, хладнокровная, волевая, уверенно борющаяся с терзавшими ее страхами и желаниями. Слишком уж уверенно… Они выдвинулись в путь, обещавший занять около двух недель, ранним утром следующего дня. Красное, расплывчатое по краям от утренней серой дымки, солнце сулило погожий день. Под его разгорающимися лучами уползали в глубокие ложбины языки белого тумана, начинал прогреваться по-осеннему прозрачный воздух. В золотящихся кронах немногочисленных вишен и слив ворковали ожившие в тепле пичуги, сновали по янтарным стволам разметавшихся во все стороны сосен проворные белки. С непроницаемым, самую малость лишь побледневшим лицом выходила Мияко из замка в последний раз, опираясь на предательски дрожащую руку отца. Величественно, будто заранее входя в роль жены князя, принимала прощальные поклоны слуг и самураев. Не глядя по сторонам, с гордо вскинутым подбородком и расправленными плечами, прошла к ожидающей у самого крыльца повозке. Проигнорировав предупредительно поданную руку Сайто, с красноречивой самостоятельностью забралась в повозку, ловко подобрав тяжелые полы расшитого шелком кимоно. В последний раз согнули спины все провожавшие дочь князя, и господин Мацудайра махнул напоследок рукой, тут же прижимая ее к груди, поджимая дрогнувшие губы и старательно глядя на золотящийся вдали горизонт. Заняв подобающее его рангу место – позади двух выбранных князем самураев, - Сайто двинулся вперед, привычно начав отмечать взглядом уходящие назад деревья, пробивающиеся сквозь утоптанную пыль тонкие былинки, быстро бегущие по голубому небу редкие облака. Украдкой, словно боясь быть замеченным на месте преступления, бросил осторожный взор на кожаный верх возка, как наяву представив сидящую за ним Мияко – гордую, с упрямо поднятым подбородком и расправленными, словно крылья, плечами. Тяжело вздохнул, загадав, чтобы путешествие прошло гладко; горделивая осанка госпожи, в которой вновь начинали сквозить позабытые черты Азарни, не сулили ему ничего хорошего. Она напомнила ему о своем вздорном характере на первой же стоянке. Куда глядела приставленная князем нянька – одним ками известно, но все же Сайто никак не ожидал наткнуться на Мияко в трехстах метрах от лагеря, беспечно пробирающейся сквозь густой лес к журчавшему невдалеке ручью. Левая рука привычно потянулась к рукояти меча, правая же буквально сграбастала за шиворот не успевшую даже пискнуть от неожиданности девушку. - Мияко-сама, вы? – грозно спросил Сайто, чувствуя, как разгорается внутри праведный гнев на всех сразу – и на растяпу-няньку, и на ротозеев-часовых, и на саму Мияко, самовольную и упрямую Азарни. – Что вы делаете в такой поздний час и так далеко от лагеря? Где ваша няня? Где охрана? Как начальник лагеря только позволил вам выйти одной? – продолжал яростно выговаривать он опешившей поначалу от такого напора девушке. - А, Ямагучи-сан… - независимо поведя плечами, небрежно проронила она. С поистине царским достоинством, заставив сердце Сайто мучительно ухнуть вниз, девушка стряхнула с себя его руку, выпрямилась и, обжигая не терпящим возражения взглядом, ответила: - Я не намерена трястись две недели в пыли и духоте, Ямагучи-сан. Старая овца, приставленная ко мне преследующим лишь благие цели отцом, наотрез отказалась сопровождать меня к озеру по каким-то своим, совершенно необъяснимым стариковским причинам. Обращаться к начальнику охраны князя Датэ я не сочла нужным, так как… Просто не сочла нужным! Пусть мне не нравятся его подчиненные, если вам угодно за каждым моим поступком видеть какую-то причину. И вообще, я скорее заблужусь тут в полном одиночестве, чем позволю этим дубоголовым идиотам… - она не закончила, запутавшись вдруг в хитроумном сплетении лжи, и Хаджиме как будто озарило. - О, Мияко-сама, так вы… - несмело предположил Сайто кажущуюся сначала нелепой догадку. - Мне ужасно стыдно, но я и вправду заблудилась, - смущенно опустила глаза Мияко. Теплая волна сострадания, неиспытанной ранее нежности и желания заботиться о ком-либо захлестнула вдруг Сайто. Протянув руку Мияко, он тихо, но твердо, сказал: - Вы не одна, госпожа. Позвольте, я покажу вам, как пройти к озеру и прослежу, чтобы никто не побеспокоил вас. Одарив самурая благодарной улыбкой, девушка покорно вложила свою ладонь в протянутую руку, и доверчиво пошла за ним сквозь начавший редеть лес. Ведя госпожу за собой, чувствуя, как отогреваются в его руке ее дрожащие озябшие пальчики, Сайто улыбался сам себе, радуясь, что снова на смену колючей, болезненно гордой и неприступной Азарни пришла доступная его пониманию Мияко. Душу его отравляло лишь одно – при всем своем желании он не мог остановить ход времени, повернуть его вспять, навеки вычеркнув из жизни Мияко день, перевернувший все ее мироздание. Он мог лишь быть рядом – совсем недолго, две недели, и сделать все, чтобы госпожа ни в чем не нуждалась. Между тем окончательно наступила ночь, по-осеннему густая и непроглядная. Честно повернувшись к озеру спиной, Сайто напряженно всматривался в высящийся неприступной стеной лес, вслушивался в шелест ветра, стоны гнущихся под его порывами сосен, в журчание впадающего в озеро ручья. За этими звуками он не расслышал смущенное сбившееся дыхание обнажающейся Мияко, не уловил, как взволнованно выдыхает она, пробуя кончиком ноги стылую озерную воду. Лишь когда она, шумно вдохнув, шагнула вперед, тут же полностью окунаясь и восторженно вскрикивая, Сайто наконец-то понял всю недвусмысленность создавшегося положения: ночь, ни души за триста шагов, брошенная на камнях одежда Мияко, и сама она, полностью обнаженная, в паре метров от него, не защищенная ничем. Сайто упорно гнал от себя эти преступные и такие сладостные мысли, вспоминая о долге, чести, чистоте помыслов, но воображение рисовало за него недоступные взору картины, и он как наяву представлял стройное гибкое тело Мияко, покрытую мурашками молочно-белую кожу, напрягшиеся от холода маленькие упругие груди, дрожащие хрупкие плечи со стиснутыми на них тонкими пальчиками. Сглотнув, Хаджиме отчаянно затряс головой, прогоняя сладкое наваждение, находя рукоять меча, на пядь выдвигая его из ножен, безжалостно полосуя кожу на кончиках пальцев и приходя в себя от причиненной порезами боли. Посасывая порезы, чувствуя, как во рту становится горько от привкуса свежей крови, Сайто лишь тогда осмелился выдохнуть, так и не заметив, что в последние пару минут практически забыл о дыхании. Шум в ушах постепенно улегся, сердце принимало привычный неторопливый и размеренный ритм. Плеск и восторженное фырканье за спиной прекратились. В наступившей оглушительной тишине Сайто слышал, как шуршит тяжелый шелк одеваемого Мияко кимоно, и вновь стиснул зубы, проклиная себя за слабость. Конец мучениям положил озорной, нарочито пренебрежительный голос Мияко: - Ну, вот и все. Не были вы теперь так любезны незаметно проводить меня в лагерь, Ямагучи-сан? - Как вам угодно, госпожа, - разворачиваясь и не находя смелости посмотреть Мияко в глаза, ответил Сайто. Возвращаясь, они уже не держались за руки. Надев маску холодной отстраненности, Мияко шла за молодым самураем, с показным усердием кутаясь в одежды, подчеркивая свою независимость и абсолютную обыденность случившегося ранее. С необъяснимой горечью Сайто отметил ее жест, в который раз напомнив себе о лежащей меж ними социальной пропасти. Она – дочь дайме, хозяина целого княжества, а кто он? Сын самого обычного асигару10, всю жизнь копившего на мало-мальски приличную должность при особе князя. Бедный самурай, только-только получивший право носить два меча. Как у него только хватило наглости мечтать о Мияко в те краткие мгновения? Неужели он поверил в возможность взаимности своего зарождающегося чувства? Нет, нет и еще раз нет. Такая судьба – слишком роскошный, непозволительный дар, который жизнь, конечно же, приберегла для другого, снисходительно оставив ему лишь право молча и преданно, самым краешком глаза, созерцать недоступную ему красоту. Двумя серыми неуловимыми тенями проскользнув мимо последней пары часовых, Сайто и Мияко дошли до лагеря. Поклонившись госпоже и сделав шаг назад, под защиту скрывавших его стволов сосен, Сайто тихо проговорил: - Ни к чему, чтобы вас видели в моем обществе, госпожа, в такой час. Ваша палатка рядом, и вы в безопасности. Разрешите удалиться, - и, не дождавшись ответа, Хаджиме исчез в ночном, едва озаряемом прогорающим костром, мраке. Ночью его место было возле других молодых воинов, охраняющих немногочисленных стреноженных лошадей. Он при всем желании просто не имел права оставаться возле палатки молодой госпожи. Мияко, откинув загораживающую вход в палатку занавеску, застыла, глядя в поглотившую ее спутника ночь. Глубокий протяжный вздох вырвался из ее груди. - Ну что, что опять не так, ками? – горько прошептала она, вытирая рукой скатившуюся по щеке слезинку. /FB - Так о чем вы хотели поговорить со мной, господин Мацудайра? – заметив, что князь как будто забыл о разговоре, с головой уйдя воспоминания, спросил Сайто. - Хаджиме… - начал было дайме, но на этот раз вассал прервал его, поправляя. - Ямагучи Дзиро, господин. Теперь меня зовут так. - Вот как? А для меня ты по-прежнему Ямагучи Хаджиме, - беспомощно развел руками князь, словно извинялся за свою забывчивость. - Ничего, Катамори-сама, это на самом деле совсем неважно. Прости мне мою непозволительную резкость! - смутившись, поспешно постарался загладить свою вопиющую оплошность Сайто. И снова воцарилось молчание. Отрешенно глядя в распахнутые сёдзи, князь опять как будто забыл о безмолвно ожидающем его капитане, а Сайто, не желая провоцировать своими вопросами новую волну ненужных воспоминаний, угрюмо изучал мельчайшие царапины, покрывающие когда-то идеально отполированную деревянную поверхность рукояти катаны. Его руки, ставшие за прошедшие годы руками настоящего воина, были сжаты в привычном, готовом к сиюминутному нападению, жесте. Сайто вспомнил, что эту не раз спасавшую его жизнь привычку он выработал в том незабываемом походе на север. FB На следующее утро Мияко снова вела себя, как ни в чем не бывало – увлеченно осматривала окрестности, перебрасывалась веселыми репликами с Монотари-саном – главным над присланными женихом воинами. Сайто же уныло тащился позади повозки, глотая вздымаемую ветром и пешим отрядом пыль, по-прежнему усердно отмечая и откладывая в памяти придорожные приметы – обросший мхом валун, накренившееся в сторону дерево, примятую траву. За весь день он не перекинулся с Мияко и парой фраз; девушка была подчеркнуто весела и беспечна, и Сайто болезненно переносил каждую ее улыбку, каждый взрыв легкомысленного смеха. Непостижимым образом измученный за этот день, будто провел его в пустыне, он еле дотянул до ночного привала, и едва было покончено с лагерными приготовлениями, опрометью бросился к источнику воды – на этот раз речушке, мелкой, но бурной. Чувствуя, как скрипит на зубах налипший за долгий день песок, как пахнет от пропотевшей насквозь одежды нагретой на солнце полынью, Сайто снимал с себя посеревший от пыли доспех, развязывал оби, стягивал с ноющего от жары тела грубое косодэ, нижнее кимоно, бережно, словно ребенка, укладывал на небрежно брошенную одежду мечи. Стоя на берегу, наслаждаясь свежестью и прохладой, Сайто наклонился над рекой, зачерпывая пригоршни ледяной воды и с блаженной улыбкой умывая лицо. В ту же минуту усталость как рукой сняло, а глупые мысли, мучавшие его весь день, испарились без следа. Черт с этой несносной девчонкой, решил он про себя, и, распустив узлы завязок на хакама, размотав фундоши, обнажился до конца и сходу шагнул в реку, полностью окунаясь, выныривая на поверхность с восторженным выдохом и глаза в глаза, не понимая, как такое могло случиться, сталкиваясь взглядом с насмешливо улыбающейся Мияко. На миг воцарилась мертвая тишина, в которой особенно отчетливо слышался шум бегущей реки и редкие далекие крики совы. Собрав в кулак всю свою выдержку, понимая, что дотянуться до одежды и при этом не показаться перед девушкой нагим не получится, Сайто, утерев ладонями мокрое лицо, откидывая за спину слипшиеся от воды волосы, на негнущихся ногах пошел к берегу. Выйдя на пожухлую траву, глядя мимо госпожи, наклонился за хакама и начал молча одеваться. И лишь когда с преувеличенной аккуратностью самурай затянул узел на оби, он осмелился посмотреть в непроницаемое лицо Мияко. Слова дались с трудом – толи от сковавшего все тело холода, толи от смущения. - Вы снова без сопровождения, госпожа, - выдавил Сайто, поправляя рукоять короткого меча. – Чего вы добиваетесь, расхаживая столь беспечно по незнакомым лесам в ночное время? Или вы абсолютно уверены в посланном князем сопровождении? Девушка презрительно вздернула тонкую бровь. - У вас есть основания не доверять людям моего жениха, Ямагучи-сан? – воинственно спросила она. Сайто хмыкнул, в очередной раз поражаясь женскому легкомыслию. - Ваши мысли текут совсем не в том направлении, Мияко-сама. Любой другой, увидев нас в эти мгновения со стороны, крепко задумался бы о том, насколько дорога вам честь будущего мужа. Вы должны быть достойны решения своего отца и выбора господина Датэ, и просто обязаны хотя бы демонстрировать глубочайшее уважение, тактичность и покорное смирение слову зрелых, умудренных опытом людей. Эта длинная речь далась немногословному Хаджиме великим трудом, но, увы, усилия его пропали втуне. Мияко словно ёкаи11 овладели, заставляя с лихорадочной поспешностью придумывать и изрекать злые и несправедливые слова. - А вы, Ямагучи-сан, с каких пор вы стали причислять себя к разряду людей зрелых, умудренных опытом и тактом? – это был удар ниже пояса. Не чувствуя под собой ног от обиды, Сайто сказал, как отрезал – грубо, резко, с не меньшим презрением. - Я дал клятву дайме, госпожа, и выполнить ее – дело чести. Я буду защищать вас в любом случае, можете не сомневаться. А теперь извольте следовать за мной в лагерь, ваша нянька, если вы так желаете принять омовение, будет непосредственно следить за этим процессом. Меня же больше не впутывайте в свои легкомысленные затеи. Деревянной походкой, с гордо расправленными плечами, полный бушующего внутри огня несправедливой обиды, Сайто, не оборачиваясь, шел до самого лагеря. Он ни на секунду не сомневался в том, что Мияко идет следом – непривычно тихая и как будто пристыженная. Полчаса спустя Хаджиме прохаживался неподалеку от реки, вслушиваясь в то, как безмолвно плещется в ледяной реке Мияко и как горестно ахает по этому поводу ее нянька. Ночью, когда лагерь погрузился в сонную тишину, Мияко опять не спала, тихо плача и шепча сама себе: - Так защити же меня, Хаджиме, защити!***
Следующие два дня шли непрерывные дожди, и отряд продвинулся на столь маленькое расстояние, что лучше было бы остаться на прежней стоянке. Все отсиживались под навесами и в шатрах, а вынужденные стоять на часах немногочисленные самураи считали мгновения до окончания своей смены, теша себя мыслями о горячем питье и возможности хоть как-нибудь подсушить мокрую насквозь одежду. На третий день непогоды Монотари-сан, окинув критическим взглядом заволоченный тяжелыми серыми тучами горизонт, приказал сворачивать лагерь и выдвигаться. Немногих интересующихся, в числе которых был и Сайто, начальник успокоил объяснением, что дожди, по всей видимости, надолго, а князь Датэ ждет их к определенному дню, и заставлять его сиятельство ждать дольше положенного непозволительно. Стиснув зубы, про себя на чем свет стоит ругая нетерпеливое сиятельство, Сайто пошел сворачивать мокрое насквозь одеяло и прочие немногочисленные вещи. Выдвинулись в абсолютном молчании, нахохлившись под размеренно поливающими землю вездесущими каплями воды. Даже Мияко была непривычно тихой; забившись в уголок отведенной ей повозки, и носу оттуда не показывала. В полдень, меся ставшую чавкающей грязью землю, Сайто поймал себя на мысли, что уже три дня не слышал голоса госпожи. И то, что сейчас с радостью получил бы от нее выговор, лишь бы… Далекие от серой промозглой действительности мысли были словно услышаны на небесах. - Ямагучи-сан, ваша решимость следовать данным клятвам не уподобилась еще вот этому? - вызывающе смеясь, Мияко ткнула пальцем на размытую дождями глиняную почву. Сайто дернулся, встречая ее полный загадочной усмешки взгляд, но не проронил ни слова, отвечая безмолвным уважительным поклоном. И в этот же миг прозвучала долгожданная команда “Привал!”. Переминаясь с одной гудящей от напряжения ноги на другую, Хаджиме подтянулся поближе к сбившимся в кучу старшим воинам. Его маневр не остался не замеченным. Пренебрежительно ткнув в его сторону пальцем, кто-то проронил: - Как тебя там, Ямагучи? Сбегай вверх по дороге, посмотри, что там. Коротко поклонившись, Сайто зашагал вперед, втягивая шею всякий раз, как с нависших над дорогой ветвей срывались тяжелые капли ледяной воды. Дождь на какое-то время утих, но все вокруг было настолько пропитано влагой, что разницы практически не было. Выискивая для шага вперед места потверже и поустойчивее, Сайто прыгал с камня на камень, благо последних на этой горной дороге было хоть отбавляй, и старался максимально объективно оценить открывающиеся взгляду виды. Поросший густым непроходимым лесом склон по левую руку казался неприступным и, на первый взгляд, абсолютно безопасным. Разворачивающийся справа обрыв, местами пологий, местами головокружительно крутой, также не внушал никаких подозрений; густо схваченный порослью мелких цепких кустарников, он выглядел таким же надежным, как и лес. Не нравилась Сайто лишь дорога – противно чавкающая размокшей глиной, коварная и нестабильная. Увязая чуть ли не по середину голени, с большим трудом пробираясь все дальше и дальше, самурай понимал, что пройти быстро этот участок не получится, а застревать на нем всем отрядом опасно. Кто знает, что лежит под зыбкой почвой – исполинские валуны, не один год подтачиваемые грунтовыми водами, или же образовавшиеся в твердой скальной породе пустоты? По мнению Сайто, выхода из сложившейся ситуации было два – либо спускаться к месту предыдущей стоянки, ожидая там окончания дождей и просыхания дороги, либо же, предварительно нарубив кучу веток и уложив ими нестабильный участок, со всеми осторожностями продвигаться вперед. Второй вариант, учитывая внушительную протяженность глинистой топи, казался невыполнимым. О чем, с превеликим трудом проделав обратный путь до временного лагеря, и доложил Сайто, не особо, впрочем, рассчитывая на понимание. Так оно и вышло – надменно поджав губы, воины Датэ во главе с Монотари лишь покачали головами в ответ на изложенные молодым человеком доводы. Им недосуг было возиться с ветками или же, того хуже, отступать к предыдущей стоянке. Господин дайме ждет невесту, все остальное – несусветная глупость. Скрипнув зубами, Сайто молча поклонился в ответ на эти безумные, опасные в своей беспечности, доводы. И про себя решил, что глаз не спустит с возка Мияко. В конце концов, он в первую очередь клялся защищать ее жизнь; своевременная доставка к старому дурню числилась вторым пунктом приказа. Передохнув, отряд двинулся вперед. Отяжелевший от впитанной влаги заплечный мешок болтался из стороны в сторону, отягощая и без того уставшие плечи, ноги все так же противно при каждом шаге чавкали в размокшей глине. Сайто поглядывал на унылое низкое небо, на становящуюся все более глубокой и вязкой земляную трясину, и чувствовал, что добром эта затея не кончится. И когда возок, застывший вдруг посередине дороги неподвижным массивом, окончательно увяз в грязи, Хаджиме почти не удивился – подобного стоило ожидать. Подстегивая вымотанных тяжелым подъемом лошадей, изо всех сил налегая ладонями на деревянные борты, самураи принялись толкать неподвижный возок. Когда через пару минут стало ясно, что все усилия безрезультатны, половина отряда была отправлена на склоны за ветками – подкладывать под увязшие в грязи колеса. Другая половина отряда, расположившись чуть в сторону, тем временем переводила дыхание, готовясь к новому подходу. Тихо, стараясь не привлекать ненужного внимания, Сайто поскребся о кожаный верх шатра повозки. - Госпожа Мияко, - прошептал он, чувствуя, как краска заливает и без того раскрасневшееся от усилий лицо. – Госпожа Мияко, вам лучше покинуть повозку на то время, что необходимо для… Она перебила его, не изволив дослушать разумные доводы. - Благодарю за заботу, Ямагучи-сан, но Монотари-сан не счел подобное необходимым. Извольте слушаться его, - резко прошептала в ответ Мияко. Ругнувшись про себя, Сайто постарался держаться как можно ближе к выходу из возка – на всякий случай. Устав посылать на головы Монотари и его ротозеев всевозможные проклятия, самурай полностью сосредоточился на происходящем вокруг. Не кривя душой, Сайто признался сам себе, что дело – дрянь. Сколько ни совали разбухшие от влаги ветки под разбухшие же колеса, возок не сдвинулся ни на бу . Скользили в вязкой грязи заляпанные выше колена ноги воинов, напрягались из последних сил утомленные лошади. С опаской поглядывая на стекающие с дороги вниз по склону грязевые ручейки, Хаджиме, решительно заткнув куда подальше и без того уязвленную гордость, со всевозможным почтением обратился к командиру отряда: - Монотари-сан, может, госпожа покинет пока что повозку? Как бы мы не навредили ей во время наших маневров… Монотари смерил молодого самурая презрительным взглядом. - Много ты понимаешь, мальчишка! Будет еще госпожа Мияко по твоей милости в такой сырости и грязище мокнуть! Эй, навались-ка! - Чертово отродье… - сдавленно прошептал Сайто, замирая от очередной гулко звенящей в напряженном воздухе команды: - Навались! И навалились… И в тот самый миг, когда Сайто, переводя дух между двумя равномерными толчками, замер, чтобы утереть льющийся с лица едкий пот, спереди что-то глухо заскрипело, застонало, отчаянно заржали испуганные лошади и, увлекаемые уходящей из-под взмыленных голенастых ног землей, начали неумолимо сползать вниз по оголившемуся склону. За ними, влекомый двойной силой инерции и тяготения, опасно накренился возок. Ругаясь, самураи цеплялись за деревянные борта, сдирая ладони в кровь и силясь удержать повозку на дороге, но тщетно. Не думая, действуя словно по наитию, Сайто одним движением высвободил катану и рубанул наискось по кожаному верху повозки, просовывая в образовавшуюся прореху руку и крича, надрывая голосовые связки и пересиливая царивший кругом гвалт: - Руку, Мияко, руку!!! Она схватила его неожиданно цепко, тут же повисая всей массой, молчаливая и неподвижная. Понимая, пусть и неосознанно, что малейшее лишнее движение лишь усложнит задачу Сайто, она полностью доверилась своему спасителю. Увлекаемый лошадьми возок неумолимо сползал к краю дороги, к пропасти, а Хаджиме тянул девушку на себя, извлекая ее из тьмы гибнущего кокона словно из утробы матери. И в тот момент, когда с диким грохотом, сопровождаемый душераздирающим ржанием лошадей, возок ухнул в сторону и вниз, Сайто резким рывком притянул к себе дрожащую от неосознанного еще ужаса девушку, прижимая к своей груди и превозмогая нытье в натруженных за день ногах, отступая к поросшему лесом откосу, стараясь уйти от края пропасти и залитой грязью дороги как можно дальше. Новый грохот возвестил новую волну обвала и новую порцию изливающейся с верхних уровней жидкой грязи вперемешку с камнями. И теперь между Сайто и Мияко на одной стороне и Монотари с парой старших самураев с другой возникла непреодолимая в нынешних условиях расселина. - Уходите! – кричал, отчаянно махая рукой, Сайто. – Уходите вверх по склону, в сторону от потока, Монотари-сан! Они не слышали его, старательно напрягая слух, вместо того, чтобы хоть немного пошевелить извилинами. Махнув рукой, Сайто стремительными, на сколько хватало сил, прыжками отходил по дороге назад, моля всех ками лишь об одном – дотянуть бы до деревьев, до относительно устойчивой почвы, а дальше будь что будет. Когда через пару долгих минут он достиг желаемого и оглянулся назад, уже раздумывая над планом подмоги Монотари и его компании, на противоположном берегу заметно расширившегося обвала было пусто, будто огромная корова походя провела языком по тускло блистающей от избытка влаги земле. И тут Сайто стало по-настоящему страшно. Начав понимать, что они с Мияко остались совсем одни, он так крепко сжал не помнящую себя от пережитого ужаса девушку, что у той даже ребра хрустнули, но она этого и не заметила. Глядя в одну точку, трясясь, словно былинка, Мияко шептала пересохшими от волнения губами: - Ками-сама, да что же это такое, ками-сама, что же… Этот потерянный, полный неприкрытого ужаса и отчаяния шепот вернул Сайто к трезвой действительности. Бережно, не выпуская из рук, он поставил Мияко на твердую землю, легонько встряхивая и заставляя смотреть себе в глаза. И лишь когда взгляд девушки стал осознанным, выговорил так медленно, как мог, глядя прямо в засасывающую черноту ставших необъятными зрачков: - Мияко-сама, вы здесь, с вами все в порядке, и я рядом. Я дал клятву, моя госпожа, и я сдержу ее. Пока я жив, вам ничего не грозит, госпожа, ни люди, ни демоны. Всхлипнув, Мияко вдруг прижалась к нему, словно ребенок, обвивая дрожащими руками шею молодого самурая, и зарыдала, захлебываясь слезами и надрывными криками: - Хаджиме, не отпускай меня, Хаджиме, ни за что, никогда! Я умру, если ты оставишь меня, умру в тот же миг!!! Он шептал в ответ что-то пустое, ничего в данный момент не значащее, гладил ее спутавшиеся влажные волосы, уже пытаясь закрыть собой от всего мира и отогреть, а в душе билось, пронзительно и монотонно, словно крик подбитой меткой стрелой птицы: “Не отпущу!”***
Тощий, дрожащий от малейшего дуновения ветра, костерок больше пропитывал дымом, чем грел и сушил, но ставшие жертвой стихии Мияко и Сайто были рады и этому малому. В промокшем заплечном мешке молодого самурая нашелся небольшой запас риса и вяленой рыбы, и хоть этого и хватило едва-едва на двоих, все же было достаточно, чтобы восполнить некий запас сил и на время отвлечь от грустных мыслей насущных. Махнув рукой на возобновившийся дождь, Хаджиме старательно подтаскивал к тлеющему огоньку все, что более-менее годилось для топлива, и складывал рядом, надеясь хоть немного подсушить влажные сучья, ошметки коры, прелые листья. Эта монотонная деятельность помогала не думать о случившемся, настраивала сознание на критический, созидательный лад. Кинув быстрый взгляд на притихшую и глядящую в одну точку Мияко, Сайто тихонько вздохнул про себя. Что говорить теперь, когда прошла пора той отчаянной, вынужденной близости, он и отдаленно не представлял. Но Мияко, как и всегда, заговорила первой. - Мы вернемся назад? – бесцветным голосом спросила она. Хаджиме покачал головой, вспоминая увиденное на короткой разведке. - Это невозможно, госпожа. На дороге слишком много подобных грязевых луж, никто не поручится за их надежность, к тому же склон на сто метров назад от нас постигла похожая участь… - Так куда же теперь? - Вперед, Мияко-сама. По горным хребтам, что, учитывая также отсутствие повозки и лошадей, удлинит наш путь в два раза как минимум. - А-а-а… А что мы будем есть? – словно просыпаясь, встрепенулась Мияко. - Не пропадем, госпожа. Эти горы поросли лесом от юга до севера, и голодная смерть нам не грозит. Со мной вы не пропадете, Мияко-сама, уж поверьте! Она ответила на его утешение слабым подобием улыбки, и на душе Хаджиме тут же стало теплее. Вот теперь совсем хорошо. Пусть Мияко улыбается, он, ободренный божественным светом ее улыбки, не то, что горы свернет, сам шар земной потеснит! И пусть госпожа не думает ни о чем. Грядущие ночные холода, осенние грозы и ветра должны отныне стать лишь его заботой. Оставшуюся короткую часть светового дня они потратили на преодоление опасного участка дороги, пробираясь по скользкому крутому склону на другую сторону образовавшегося при схождении селевого потока обвала. Уже в сумерках Сайто решился встать на ночевку на внушающей доверие небольшой полянке, под хранящими еще летнее тепло соснами. Вдалеке призывно журчал чистый ручей, и самурай провозился возле него до ночи, продрогнув до такого состояния, что зуб на зуб не попадал, но желаемого все же добился. Через полчаса, распространяя в холодном воздухе аппетитный аромат сытной еды, над костерком поджаривалась крупная мясистая форель. Повеселев, словно крестьянская девчонка на деревенском празднике, увидевшая сладости, Мияко сидела по другую сторону огня, протягивая к спасительному теплу бледные от холода руки. Встав и скинув с себя почти высохшее за время подъема косодэ, оставшись в застиранном сером нижнем кимоно, Сайто, обойдя вокруг костра, расстелил одежду на мягком ворохе опавших сосновых иголок, смущаясь единственно доступного ему способа сделать пребывание Мияко в этих суровых условиях как можно более терпимым. - Если лечь спиной к огню, Мияко-сама, то можно попытаться уснуть. Вам надо отдохнуть, прошу вас, ложитесь… - не глядя на встрепенувшуюся при звуке его голоса девушку, Сайто вернулся на свое место, занявшись привычной уже просушкой всего, что только могло потом сгодиться для поддержания огня. - Благодарю вас, Ямагучи-сан, - прошептала Мияко, стыдясь своей слабости, вынудившей Сайто предложить ей свою одежду. Улегшись на оказавшееся неожиданно мягким ложе, она честно пыталась уснуть, но тепла небольшого костерка катастрофически не хватало, и несколько часов девушка героически выносила холодящую сырость собственной одежды. Когда стояла глухая полночь, и Сайто продолжал упрямо бодрствовать, охраняя костерок от ветра, Мияко не выдержала. Резко встав, она решительно стала развязывать узел на оби, не замечая расширившихся от изумления глаз Хаджиме. - Спать в мокром – сводить на нет все ваши старания, Ямагучи-сан… Пожалуйста, помогите мне просушить одежду. Вняв просьбе, Сайто долго бродил вокруг да около, отыскивая прочную и достаточно длинную палку. Утвердив ее одним концом в земле, накинул на свободную часть тяжелое влажное кимоно Мияко и хотел уже вернуться к прерванному занятию, как вдруг увидел, что девушка начала развязывать тонкий поясок на нижнем кимоно. Слова застыли между скованными ужасом губами. - Мияко-сама… - потерянно прошептал Хаджиме, боясь думать, что же еще выдумала несносная княжья дочка. А девушка лишь рассмеялась, распахивая одежду и являя взору пораженного и в то же время облегченно переведшего дух Сайто второе нижнее кимоно. - Все же, старая нянька порой бывала несказанно прозорлива, - с гаснущей улыбкой проговорила Мияко. Через пару минут на втором шесте сушилось еще одно кимоно и тепло костра стало доходить до свободной от мокрых одежд кожи девушки. От сохнущей ткани пахло по-особенному – теплым, навевающим мысли об ушедшем лете, ароматом каких-то цветов. Чувствуя этот запах, Сайто не мог не думать о том, что так, пожалуй, пахнет кожа Мияко. Тонкая, нежная, покрытая, наверное, тысячами зябких пупырышек, кожа… Невольно сглотнув, он бросил в сторону заворожено глядящей на зыбкий огонек девушки быстрый взгляд. - Мияко-сама, ложитесь и попробуйте наконец-то уснуть. Завтра мы будем идти целый день, и вы должны хоть немного отдохнуть. Она послушно кивнула, снова ложась и сворачиваясь клубочком, спиной к костру и теперь уже без зазрения совести глазеющему на нее Сайто, но сон все не шел. Снова лежа смирно и отчаянно борясь с неослабевающим чувством холода, Мияко боялась лишний раз шевельнуться, не желая привлекать к себе и без того исключительно высокое внимание молодого самурая. Стояла глухая середина темной сентябрьской ночи, когда Мияко, не выдержав больше пытки холодом и бессонницей, резко села, трясясь от усталости пережитого дня и, виновато глядя мимо сидящего непреклонным изваянием Сайто, прошептала: - Простите, но я больше не могу так, Ямагучи-сан… Я скорее… - она не договорила, опустила вниз лицо, пряча взгляд и заалевшее от смущения лицо. Снова начала, теперь отчаянно тряся головой и бормоча упрямым голосом: - Нет-нет, не обращайте на меня внимания, все хорошо, это спросонья, после всего, что произошло днем! – и легла, на этот раз решительно приказав себе не проявлять больше подобной недостойной слабости. Какое-то время в тишине ночного леса, сопровождаемое хрустом и щелканьем горящего влажного хвороста, слышалось лишь размеренное дыхание Сайто. Устало прикрыв глаза, Мияко подумала, что он совсем не жалеет себя, снова и снова отдавая всего себя за нее, такую глупую, такую легкомысленную… И вдруг сзади послышались чьи-то легкие шаги и в тот же миг сильные руки легли на плечи Мияко, и в раздавшемся сбивчивом шепоте девушка узнала своего самурая. - Госпожа, потом, когда мы доберемся до Сендая, вы можете делать со мной все, что угодно – обвинять в самых страшных грехах, пытать и казнить, но это будет потом, а сейчас… Распахнув на груди кимоно, Сайто лег на бок рядом с Мияко, мысленно проводя между собой и ею красную пограничную линию толщиной в один бу12, укутал задрожавшую еще сильнее девушку в свою одежду, обнимая поверх перекрещенных на бурно вздымающейся груди тонких рук, и замер так, боясь сдвинуться на самую малость и тем самым непоправимо уязвить ее гордость. - Я очень надеюсь, что теперь вы хоть немного поспите! – горячо прошептал Хаджиме в спутанные на макушке волосы Мияко. /FB - Что перевал? – прервав вдруг полную воспоминаний тишину, спросил Мацудайра. - Выгодная точка, Катамори-сама. На нем при желании можно продержаться достаточно долго, - воскрешая в памяти виденные с Бонари перспективы, ответил Сайто. - Ты уверен в этом? – озабоченно вглядываясь в безмятежное лицо мечника, спросил князь. – Я не первый год знаю тебя, Ямагучи, и, при всем уважении к твоему искусству владения мечом, я не могу сказать, что ты блестящий тактик. Так зачем же сейчас, в честном разговоре, ты пытаешься заставить поверить меня в столь очевидную нелепицу – продержаться на Бонари столько, сколько хочется. Это было бы возможно, если бы мы осмелились рискнуть и вывести туда из-под укрытия крепостных стен наш стрелковый отряд, но я не могу позволить себе быть столь безрассудным в этой решающей битве. Скажи, Ямагучи, каковы реальные перспективы отряда, брошенного на перевал в отрыв от остального войска против многократно превосходящего по численности и силе врага? Сайто посмотрел на открывающиеся за распахнутыми седзи предзакатные виды гор, поросших лесом, и подумал про себя, что шанса выжить у его отряда ни малейшего. Их перестреляют, как стреноженных лошадей, и ни у кого не будет даже возможности забрать с собой в последний путь хоть кого-нибудь из врагов. Мацудайре же он сказал совсем другое: - Перспектива с честью защищать ваше имя, Катамори-сама – это ли не мечта любого из ваших воинов? Князь улыбнулся уголками губ, в который раз проникаясь беспрецедентной тактичностью, почтительностью и уважением, демонстрируемыми Сайто. - Я всегда знал, что ты лучший из моих вассалов, Хаджиме-кун. Лишь тебе одному я мог без оглядки доверить все самое ценное, что имел и имею. Знаешь, в своих немногочисленных письмах Мияко всегда писала о тебе лишь самое хорошее… - Мацудайра вдруг осекся, осознав, что впервые за эти годы переступил проведенную им же самим черту. Бросив быстрый взгляд на старательно сохраняющего каменное лицо Сайто, договорил: - Хоть Мияко и не смогла прожить долгую жизнь с Датэ, в одном я уверен совершенно точно – те короткие девять месяцев она была самой счастливой женщиной на свете. Не зная, куда девать взгляд, Сайто лишь потерянно считал удары вспомнившего пережитую боль сердца; перед внутренним взором те мимолетные, полные сладкого отчаяния дни, проведенные вместе с Мияко в горах, мелькнули быстрой яркой вспышкой. - Я уверен, что Мияко-сама упокоилась с миром, Катамори-сама. Она как никто другой заслужила покоя, пусть и не в этой жизни, - сдавленно проговорил Хаджиме, кланяясь сидящему с затуманившимся вдруг взором князю. - Вы позволите идти, Катамори-сама? – спросил он пару минут спустя, видя, что господин так и не вернулся из видений прошлого. - Ах, да, конечно, иди! – встрепенулся Мацудайра, решительно стряхивая с себя ностальгию. Сайто встал, кланяясь, и пошел к выходу, как вдруг его словно осенило, будто бы встал на место недостающий кусочек мозаики. Мучивший его все это время вопрос – так зачем призвал его к себе князь? – отпал сам собой. Совершенно четко понимая, что все эти вопросы о наступлении, о шансах на выживание были лишь поводом, не более. Тогда что же скрывалось за их полупрозрачной ширмой? Катамори не раз упомянул былые времена. Даже дочку свою, умершую во время родов через девять месяцев после свадьбы, вспомнил. А уж это, насколько было известно Сайто, никогда не выносилось им в разговор с подчиненными. Даже с такими верными и давними, как Хаджиме. И письма – к чему князь вспомнил вдруг эти письма, потерявшие перед лицом ушедшего времени всякий смысл? И зачем так отчетливо показал, что имя, взятое Сайто после ухода из клана, совсем не отложилось в цепкой до подобных мелочей памяти князя? - Время возвращать долги, Хаджиме-кун… - долетел до его слуха тихий, проникновенно-серьезный голос князя. И от этого голос, этой фразы мечник решился быть откровенным до конца, как бы это ни противоречило его понятиям хорошего тона. Понимая, что сегодня день вопросов и ответов, Сайто остановился, снова кланяясь и, боясь смотреть князю в глаза, почти прошептал, волнуясь, как в восемнадцать лет и теребя вдруг ставшими неуклюжими пальцами пуговицы на отвороте европейского мундира: - Катамори-сама, скажите… Почему вы так великодушно забыли тот позор, что нанес я вашему имени своей непозволительной выходкой? - Ты о том хатамото, Хаджиме-кун? – подчеркнуто обращаясь к вассалу старым именем, вопросом на вопрос ответил князь. Сайто безмолвно кивнул, внутренне сжимаясь от неизвестного еще ответа. - Я верил и верю, Хаджиме-кун, что человек, спасший мою дочь, не мог совершить подобный поступок, не имея на то веских оснований. Вставая и поворачиваясь к вассалу спиной, Мацудайра вышел в соседние покои, показывая, что аудиенция закончилась. Сайто остался совсем один в расцвеченной багрово-золотистыми всполохами предзакатного солнца комнате. FB На следующее утро Сайто проснулся очень рано – до восхода солнца оставалось около часа. Сняв с себя нижнее кимоно и заботливо укутав неосознанно потянувшуюся к нему спящую Мияко, вприпрыжку побежал к ручью, ежась в зябком, по-ночному колючем воздухе. Пока обернулся туда-сюда, потратив час на разминку, а час на ловлю рыбы, солнце встало окончательно, золотя своими блеклыми лучами верхушки деревьев. Насадив две форельи тушки на гладко обструганные хворостины, Хаджиме утвердил их свободными концами в земле, наклонив поближе к разгорающемуся огоньку, и лишь тогда решил, что пора будить Мияко. - Госпожа, просыпайтесь! – хриплым от неожиданно накатившего волнения голосом сказал он, осторожно тряся девушку за плечо. Она пробормотала что-то невнятное, полусонное, и Сайто отступился, решив выждать пару минут, а потом попробовать снова. Но тут Мияко уже через несколько секунд поднялась, смешно и сонно мотая головой с растрепанной за ночь прической. Путаясь в укрывавшем ее кимоно, потягиваясь и зевая, словно находилась в своей спальне в замке, девушка вдруг заметила сидящего напротив нее юношу и от изумления напополам со смущением лишь рот раскрыла. В одних хакама, сидя на коленях, Сайто ухитрялся держать такую осанку, словно при полном параде шествовал к сегунскому двору. Полувлажные после утреннего омовения волосы были собраны в небрежный хвост, перекинутый через плечо на грудь, в то время как ловкие руки, вооруженные небольшим ножом, сноровисто и быстро обстругивали длинную толстую палку. - Доброе утро, Мияко-сама! – легко улыбнувшись, как ни в чем не бывало приветствовал он девушку, нагло пользуясь преимуществом; заранее настроившись на этот момент, он почти не чувствовал волнительной дрожи, наполнявшей его сердце при одном лишь взгляде на ставшее вдруг пунцовым личико Мияко. - И вам доброго, Ямагучи-сан, - отводя в сторону взгляд, чуть слышно ответила Мияко. Тактично не спрашивая о том, как спалось девушке, Хаджиме взялся за следующий пункт. - Завтрак скоро будет готов, госпожа. За ночь река поуспокоилась, и вода в ней почти прозрачная. Вам всего-то пройти полсотни шагов по прямой, а дальше направо. Приняв к сведению полученную информацию, девушка встала и чуть ли не бегом бросилась по указанному направлению, до позорной дрожи в коленях боясь оставаться рядом с таким, неведомым ей раньше, Сайто. Одна лишь мысль о плавных линиях его поджарого мускулистого тела заставляла ее сердце заходиться в сумасшедшем ритме, а губы беспомощно пересыхать, и контролировать эти неведомые раньше эмоции ей было не под силу, ибо во вчерашнем мальчике, верном и беспрекословно слушавшемся всех ее капризов, она неожиданно для самой себя увидела уверенного, сильного и отдающего отчет своим желаниям мужчину. И дело не в том, что всю ночь она спала, бессовестно прижимаясь к его горячему сильному телу, и совершенно ничего не имела против. И не в том, что он по-прежнему был заботливым, отдавая ей последнее из имеющегося у него. Просто такой Хаджиме стал для нее открытием, неожиданным, пугающим и притягательным одновременно, и, лихорадочно размышляя над тем, как же вести себя дальше, Мияко просидела над журчащим прозрачным потоком непозволительно долго. Взяв себя в руки, наскоро умывшись и распустив свалявшийся за ночь пучок, она, как могла, пальцами расправила длинные пряди волос и перехватила их несколькими шнурками, у шеи и чуть ниже, собрав добротный толстый хвост. К костру она, несмотря на проснувшийся голод, возвращалась без прежней прыти. И с пребольшим облегчением перевела дыхание, когда увидела, что Сайто уже накинул на плечи нижнее кимоно, а косодэ, служившее им этой ночью ложем, повесил просушиться возле огня. Скромный завтрак прошел в молчании. Быстро расправившись со своей порцией, Сайто встал и пошел куда-то в сторону. - Пойду посмотрю, какая дорога ждет нас, заодно наберу воды. Эти места мне неизвестны, но надеюсь, что хотя бы к концу дня мы доберемся до следующего источника воды, - и, помахав пустой флягой, извлеченной из педантично и продуманно собранного в дорогу заплечного мешка, самурай вскоре скрылся за деревьями. Мияко резко выдохнула, приходя в себя и осмысливая пережитое за прошедшие часы. Еще вчера судьба ее была проста, хоть и воспринималась упрямой девушкой в штыки. Сделанный отцом выбор вел по прямой, без малейших усилий, дороге, к браку с достойным, но вряд ли любимым человеком, и тихой семейной жизни с ним до гробовой доски. Переменив направление руками коварной стихии, судьба смеялась над девушкой, бросая ей прямо в лицо очевидные факты: она и юноша, которого она воспринимала далеко не как вассала и даже не как друга, оказались один на один, на огромном расстоянии от общества с его устоями и правилами приличия. Надолго ли хватит их благоразумия, неприступности Мияко и непреклонности Сайто? Думать об этом совсем не хотелось. Особенно в такое утро, после ночи, проведенной настолько близко, что еще день назад от мысли о подобной близости девушка пришла бы в справедливое негодование, пусть и продиктованное лишь въевшейся с годами привычкой к соблюдению положенного традициями этикета. А нынче она совсем под иным углом рассматривала произошедшее вчера ночью. Ведь помимо чисто шкурного интереса – им обоим было жизненно необходимо обоюдное тепло, - оставались такие вещи, как честность, искренность и преданность Сайто, его готовность жертвовать ради Мияко всем, что только имел сам. И эта готовность, осознанная и подкрепленная делами, грела душу Мияко не хуже, чем крепкое сильное тело самурая. В Сайто она увидела мужчину, на которого она, слабая и беззащитная женщина, может положиться без оглядки, вверив ему свою честь и жизнь, и быть уверенной в том, что с ней ничего не случится. Что бы ни творилось в этом безумном противоречивом мире. Когда Хаджиме вернулся с разведки, неся полную ледяной чистой воды флягу, Мияко уже поджидала его полностью одетая и собранная. Последовав разумному примеру своего командира (как она уже в шутку окрестила про себя Сайто), девушка, пользуясь теплом начинающегося дня, оставила на себе лишь одно из двух нижних кимоно. Второе же и верхнее кимоно она свернула аккуратным тючком, перевязала оби, приспособив его под лямки, и закинула этот небольшой сверток за спину, оставив руки свободными. Ту же самую операцию она проделала с верхней одеждой Сайто, и прикрепила к своей ноше, решив хоть чем-то помочь взвалившему на себя львиную долю усилий и ответственности самураю. - Должна я хоть как-то помогать вам, Ямагучи-сан, - улыбнулась Мияко, все еще несколько смущенная. – Вы не жалеете себя, выполняя свою клятву… - прошептала она, совсем пряча взгляд. Сайто так и не нашел достойного ответа, лишь коротко кивнул, принимая эту посильную помощь, и протянул Мияко обструганную еще с утра палку. - Пригодится на спусках, госпожа, но будем надеяться, что перевалы здесь не такие крутые, как возле Вакамацу. И они пошли. Не так быстро, конечно, как вначале рассчитывал Сайто, сказывалось и незнание местности и то, что Мияко, несмотря на подвязанные полы кимоно, все равно не могла идти наравне с облаченным в штаны юношей, но в целом скорость их передвижения была более чем сносной. Осуществляя задуманное и идя только по хребтам, не рискуя спускаться на видимую дорогу, они начали свое медленное, но неотвратимое движение навстречу судьбе. Так прошло три дня. С утра и до первых намеков на близость вечерних сумерек они шли вперед, изредка останавливаясь, чтобы передохнуть. Оказалось, что Мияко более чем приспособлена к длительной ходьбе, и от одного этого у Сайто разом убавилась большая часть проблем. Отводя на промежуточные перевалы по минимуму времени, он мог позволить себе не думать о том, что их приход в Сендай будет слишком уж отставать от намеченного срока. Конечно, господину Датэ придется пережить несколько неприятных, полных неизвестности дней, и отметить готовящиеся торжества, но от одной лишь мысли об этом Сайто испытывал ни с чем не сравнимое, на грани со злорадством, удовлетворение. И, конечно же, нещадно бичевал себя за столь недостойные мелочные мысли. Вечером же раз за разом происходила одно и то же: утомленная за день девушка засыпала практически сразу же после ужина, а Хаджиме, еще какое-то время поддерживая огонь, снова ложился рядом с ней, снова мысленно проводил между ними невидимую и неосязаемую границу, и снова просыпался на рассвете от ощущения непозволительной и волнующей близости тонкого девичьего тела, так идеально совпадающего своими плавными изгибами с изгибами его собственного тела. Краснея от одной лишь мысли о большем, ругая себя самыми последними словами, Сайто спешно вставал, подгоняя себя мыслями о том, сколько еще дел надо успеть сделать, и шел к ручью, окуная в ледяную воду разгоряченную сном и близостью с Мияко голову. Эти молчаливые терзания продолжались три дня. На четвертое утро, заметив, что они продвигаются более чем успешно, Сайто решился сделать дневную стоянку, как следует отдохнуть, выспаться, а после с новыми силами двинуться вперед. Эта перемена была встречена притомившейся Мияко с искренней радостью, и, даже не доев скудную порцию еды, девушка тут же уснула, свернувшись клубочком на несвернутом еще кимоно. Какое-то время Сайто молча любовался ей, а после, не видя, чем еще можно было заняться, последовал поданному примеру. Он долго не мог уснуть, и не раз порывался встать и пойти наловить впрок рыбы, но заставить себя оторваться от податливо расслабившегося в его руках тела Мияко он был не в силах и так, с замиранием сердца вдыхая аромат ее волос, незаметно погрузился в глубокий сон. Проснулся он далеко за полдень. Мияко рядом не было – это Сайто осознал едва ли не раньше, чем открыл глаза. Пытаясь встать, самурай заметил, что укрывавшее его кимоно было заботливо подоткнуто со всех сторон. Мягко улыбнувшись, Хаджиме осторожно, будто расцепляя чьи-то хрупкие объятия, вылез из-под кимоно, потягиваясь и как никогда за эти дни чувствуя себя отдохнувшим и полным сил. Справедливо решив, что девушка сейчас, скорее всего, на ручье, он выждал около часа, справедливо полагая, что этого времени должно было с головой хватить на всевозможные омовения. Развесив свои кимоно на растущих на самом солнцепеке кустах, Сайто пошел к ручью, внимательно прислушиваясь на каждом шагу. Характерного плеска или восторженных восклицаний он так и не услышал – на поляне перед ручьем было на диво тихо, и сидящая чуть в стороне Мияко не сразу попалась ему на глаза. Устроившись на самом берегу, подогнув одну ногу под себя и болтая второй над поверхностью ручья, изредка чиркая кончиками пальцев по водной ряби, девушка расчесывала мокрые волосы, поминутно путаясь в их длинном шелковистом водопаде и мурлыкая под нос какую-то песенку. Увлеченная своим занятием, она встрепенулась лишь тогда, когда Сайто предупредительно кашлянув, почему-то в последний миг не решившись окликнуть ее по имени. - А, Ямагучи-сан, - чуть ли не пропела она, хитро блеснув одним глазом; второй, спрятавшийся за стеной распущенных волос, был недосягаем взору самурая. – Как спали, мой командир? – шутливо осведомилась девушка, развернувшись вполоборота. От неожиданности Сайто дар речи потерял, но вовремя вспомнил про шутливый тон Мияко и ответил улыбкой. - Благодарю вас, госпожа, за заботу. Все просто замечательно. - Ну и славно, славно… А я тут позаимствовала из вашего заплечного мешка, ничего? – и она помахала в воздухе небольшим костяным гребешком, о котором Сайто совсем запамятовал на фоне произошедших событий. Кивнув в знак согласия, он молча присел чуть поодаль, привычно скользя взглядом по блистающей серебром поверхности ручья, кромке леса на противоположной стороне, изредка смотрел на профиль сидящей к нему боком Мияко. Словно почувствовав эти редкие робкие взгляды, девушка вдруг резко повернулась, бросая ответный цепкий взгляд, и внутри у Сайто все перевернулось – она было невыразимо прекрасна в простом белом кимоно, с распущенными по плечам волосами, с наполовину закрытым локонами изящным тонким профилем. Но, снова смущенная видом обнаженного торса самурая, девушка даже не заметила его смятения. Сама потерявшаяся в вихре охвативших ее чувств, ощутившая вдруг знакомую уже дрожь и сумасшедшее сердцебиение, она окончательно запуталась гребнем во влажных длинных прядях волос и, натянуто рассмеявшись, отбросила его в сторону. И, словно решившись на что-то, упрямо тряхнула головой и вскочила на ноги, которые тут же понесли ее к подобравшемуся в ожидании подвоха Сайто. - Скучаете, Ямагучи-сан? – насмешливо улыбнулась она самураю, уперев руки по обе стороны от тоненькой талии. Не дожидаясь ответа, выпалила первое, что пришло на ум, не успев даже пожалеть о сказанном. - Хотите, станцую для вас? Я хорошо танцую, мой господин! Ее шутливое обращение на этот раз резануло слух. - Зачем вы так, Мияко-сама? – мрачно спросил Сайто, донельзя взволнованный. – К чему эти шутки? - А с чего ты взял, что я шучу, а? – прищурившись, прошептала вдруг девушка. – Неужто совсем не воспринимаешь меня всерьез? - Что вы… - начал было оправдываться Хаджиме, но снова был прерван нетерпеливым взмахом тонкой ручки. - Тогда молчите, Ямагучи-сан, молчите и… И я станцую для вас, вы только посмотрите, прошу вас! Он упрямо опустил заметавшийся взгляд к земле, видя лишь, как колеблется у его ног отбрасываемая Мияко тень, молясь про себя, чтобы эта своеобразная пытка как можно быстрее кончилась, но ками в этот день оказались глухи к его настойчивым просьбам. Или, напротив, излишне внимательны. Зажав руками уши, отчаянно мотая головой, Сайто как сквозь толстую стену услышал свой голос: - Нет, Мияко-сама, не надо, вы не должны, зачем?! – и в тот же миг, не в силах совладать с мучительным искушением, поднял на нее взгляд. Она рассмеялась, кружась перед ним в танце, и черные глаза смотрели прямо в душу. Мягко и плавно, словно птица крыльями, девушка взмахнула руками, выделывая замысловатые па, и широкие рукава белого кимоно опали вниз, по локоть обнажая точеные тонкие руки. Косое осеннее солнце золотило распущенные длинные волосы, бледное, словно выточенное из мрамора, личико, лишь на скулах отмеченное пятнами нежного румянца. В глазах, искрящихся задором, светился вызов – ему, отцу, будущему мужу, клану, стране, всему миру со всем своим чопорным приличием и косными традициями. Вызов самой себе, в конце концов. Звонкий голос зажурчал горным ручейком, лаская слух, заставляя сердце самурая биться быстрее. - Я все же станцую для тебя, Хаджиме-кун! Смотри же, смотри на меня! И он сдался, не выдержав пытки своим именем, так притягательно слетевшего с разгоряченных девичьих губ. Ну как тут устоять, как не смотреть? Как не забыть самого себя в этом вихре налетевшей, словно тайфун с океана, первой любви? Мияко же смеялась все громче, раскрываясь в этом выдуманном на ходу танце, обнажая перед бессильно смотревшим на нее Сайто тайники своей противоречивой души. Руки порхали вверх-вниз, волосы обвивали тонкий гибкий стан, румянец на щеках становился все ярче, все горячее, и все сильнее разгорался в глазах сумасшедшее, неподконтрольное разуму пламя. - Мияко-сама… - беспомощно прошептал Сайто, сглатывая и облизывая пересохшие от волнения губы, пожирая девушку ненасытным взглядом, содрогаясь от бушующих внутри эмоций. И его шепот, и пристальный, завороженный взгляд буквально пригвоздили девушку к одному месту. Тяжело дыша бурно вздымающейся грудью, откидывая за спину спутавшиеся волосы, Мияко ответила ему таким же красноречивым взглядом, сказав что-то одними губами, и Сайто вздрогнул, поняв, что именно она сказала. ”Иди ко мне…” В голове зашумело так, словно буйный ветер прошелся по верхушкам вековых сосен. - Мияко-сама, госпожа моя, - жарко выдохнул Хаджиме, делая шаг вперед, так близко, что лица обожгло дыханием друг друга. Она была намного ниже Сайто, и упрямо задирала остренький подбородок. Бросив нечаянный взор на широкие плечи самурая, рельефные мышцы груди и рук, Мияко отчаянно покраснела, опуская вдруг взгляд, прошептав с робкой улыбкой: - Хаджиме… - и снова подняла зардевшееся личико, на этот раз глядя прямо в ярко-синие, потемневшие от желания, глаза Сайто. - Да, моя госпожа? – отозвался он на ее тихий призыв, придвигаясь еще ближе, так, что их лица практически соприкоснулись. - Почему ты так смотришь на меня, Хаджиме? – без тени кокетства, тщательно пряча испуг, спросила Мияко. - Потому что вы – вершина моего мира, и я повторю это снова и снова, если вы когда-нибудь снова забудете это, Мияко-сама, - сказал Сайто, осторожно кладя одну руку на дрогнувшее плечо девушки. От этого прикосновения, ласкающего и практически невесомого, Мияко окончательно решилась – будь что будет. - Ты обещал, что всегда будешь рядом, Хаджиме, - прошептала она, чувствуя, как наворачиваются на глазах невольные слезы, воплотившие в себе весь ее страх перед немилым сердцу замужеством. – Ты клялся, клялся мне в этом! Но богам другое угодно – они предначертали нам разные дороги… Но, знаешь, все, что произошло в последние дни, от демонов оно или от богов, произошло не просто так. И потому давай не будем больше врать друг другу, давай посмотрим правде глаза, и я первая сделаю это. Нам даровано всего лишь несколько дней, и я не хочу терять это время, не хочу терять тебя, Хаджиме! И тут Сайто отпустило – ушло, словно и не было, громадное напряжение последних недель, когда он ходил сам не свой, мучаясь от невозможных чувств, терзаясь угрызениями совести, кляня, на чем свет стоит, свою слабость. Теперь все встало на свои места – он, она, их отчаянная и мучительная любовь, получившая право на короткую яркую жизнь. И стало легко и радостно, и в голове быстрой вспышкой мелькнуло лишь: “Будь что будет!” С восторженной улыбкой Сайто встал на колени, обнимая ноги Мияко, прижимая к своей груди ее напрягшиеся бедра, восклицая: - Невозможно потерять то, что лишь сейчас было найдено! Ты моя богиня, Мияко, моя госпожа, моя до конца! – и он властным движением потянул радостно вздохнувшую девушку к себе. И в этом первом объятии, страстном и неумелом, он наконец-то осознал, как же бесконечно долго жизнь его вращалась вокруг сжавшейся от смущения и льнущей к нему несмотря ни на что Мияко. - Только не отпускай меня, Хаджиме, держи крепче! – сбивчиво от участившегося дыхания и крепких объятий Сайто, прошептала Мияко. И в тот же миг их губы встретились. Для обоих этот легкий, словно мимолетное касание, поцелуй стал первым, чем-то сродни откровению. Сердце Сайто замерло в мучительной паузе, и он прижался лицом к шее Мияко, вдыхая исходящий от ее кожи волнующий аромат, еще ближе и крепче притягивая к себе девушку, мельком думая о том, какой же он длинный и нескладный рядом с ней, гибкой, изящной, подвижной. Запустив пальцы в ее мягкие распущенные волосы, гладя большими грубыми ладонями овал тонкого личика, хрупкие плечики, он был не в силах отвести взгляда от глубоких, ставших бездонными, глаз Мияко. - Моя Мияко! – дрожащим от обуреваемой страсти голосом воскликнул Сайто. – Только моя! Она ответила радостным смехом, обвила руками крепкую шею самурая, разгладила тонким пальчиком его брови, очертила контуры носа, скул, сухих от волнения губ. Положив ладошки на обнаженную грудь юноши, потянулась за поцелуем, быстрым и неконтролируемым по сравнению с самым первым. Стукнувшись от спешки зубами, оба смущенно улыбнулись друг другу, и с большим воодушевлением продолжили начатое. Зная лишь в общих чертах о том, что обычно происходит между мужчиной и женщиной, они никогда не видели целующуюся пару, и теперь, когда их губы встретились, и эти прикосновения дарили столько удовольствия, остановиться было невозможно. Ласкать друг друга, без остановки, любым возможным способом, лишь бы дотянуться, стать ближе, еще ближе, было единственным и обоюдным желанием забывших обо всем на свете влюбленных. Хаджиме трясло, как в жестоком ознобе, но Мияко доверчиво льнула к нему, неумело гладя его напряженные плечи, и смотрела таким испуганно-радостным взглядом, что трястись от неуверенности было крайней степенью малодушия; особенно сейчас, когда впереди их обоих ждали неизведанные чувства, Сайто был просто обязан первым шагнуть вперед, увлекая за собой доверившуюся ему девушку, показать, несмотря на сковывающую его робость и незнание, что с ним ей бояться нечего. Поцелуи становились все жарче, объятия – теснее, и Сайто, желая чувствовать Мияко еще ближе, совсем сел на землю, скрещивая голени и усаживая на них податливо прогнувшуюся под его руками девушку, вздрогнул, чувствуя, как она обхватила ногами его талию, без тени смущения прижимаясь к нему всем своим горячим, мягким, словно плавящийся воск, телом. Опаленный этим нежным волнующим жаром, он, осмелев, углубил поцелуй, сходя с ума от ощущения горячей влажности ее языка, незамедлительно скользнувшего в ответном движении вперед. С тихим стоном Мияко, не глядя, распутала шнурок, стягивающий его волосы в хвост, и с наслаждением запустила в них пальцы, лаская и перебирая жесткие пряди. Млея от этих легких прикосновений, не находя слов, чтобы хотя бы в мыслях дать определение овладевшим им чувствам, Сайто оторвался от разгорячённых губ девушки и робко, осторожно, словно и не было предшествующей бури страсти, поцеловал ее тонкую, вздрагивающую в такт дыханию, шею. - Мияко, моя Мияко… - прошептал он, переводя дыхания, и потянулся ниже, ведя непрерывную цепочку легких поцелуев дальше, к вырезу белого кимоно. Замерев у черты, отделявшей беззащитную наготу тела Мияко от всего остального мира, Сайто положил руки на узел ее оби, неспешно распутывая его, разбрасывая концы пояса в стороны и потихоньку распахивая полы ее одежды. Увидев ровные ряды обмотки, спрятавшей от его жаждущего взгляда грудь Мияко, самурай смело скинул кимоно с дернувшихся от резкого движения плеч девушки. И, пораженный ослепительной красотой практически обнаженного женского тела, с благоговением запечатлел долгий поцелуй на ее по-девчоночьи заостренном, напряженно вздернутом вверх, плече. - Век бы глаз с тебя не сводил! – предупреждая стыдливый порыв девушки прикрыться руками, восторженно воскликнул Сайто, и медленно, не прекращая целовать задыхающуюся от чувств Мияко, начал освобождать ее от последних покровов. Она лишь тихонько охнула, когда бинты упали на землю, и на ней не осталось ничего, кроме солнечного света, позолотившего бледную тонкую кожу. - Не бойся, - тихо прошептал Сайто, бережно укладывая Мияко на лежащее поверх земли кимоно, пожирая ненасытным взглядом все изгибы совершенного в своей невинности тела, и начиная медленно покрывать всю ее горячими поцелуями. Скользя руками вдоль гибкой спины Мияко, очерчивая пальцами упругие маленькие груди, задыхаясь от невыносимой нежности, целуя жадными губами крошечный сосок, ведя кончиком языка дальше, вниз, по втянувшемуся на вдохе животу, Хаджиме думал лишь об одном: “Ками, какая же она хрупкая, нежная, практически нереальная… И за что вы послали мне это чудо, ками? Неужели я достоин этого?” Руки то дрожали, то обретали уверенность и силу, мысли путались, беспорядочно скача от туманного сумбура к предельно четким образам, а сердце исправно отбивало свой сумасшедший ритм. Сайто целовал и гладил Мияко везде, где только мог вообразить, одуревая от ее стонов и тихих просьб быть еще ближе, от теплой мягкости ее кожи и того, как идеально ложатся в его ненасытные неловкие ладони все выпуклости ее притягательного тела, и как словно бы созданы для его губ и языка все таящие в себе горячий запах женщины впадины. Забыв о рвущем его изнутри желании, Сайто готов был ласкать любимую бесконечно долго, столько, сколько потребуется, но тут руки Мияко несмело потянулись к завязкам на его хакама, и девушка прошептала едва слышно: - Не надо жалеть меня, Хаджиме… - Мияко, о чем ты, что ты! – воскликнул Сайто, гладя ее пылающее личико, осыпая его торопливыми поцелуями, не зная, как сказать ей, что сделает все, лишь бы ей было хорошо с ним, совсем хорошо и ни капельки не страшно, и дело тут вовсе не в жалости, не в клятвах, а в другом. В том, что она лучшее, что было и будет в его жизни – теперь он совершенно точно знал это. Но нужных слов он, задыхающийся от любви мальчик, не мог найти при всем желании, и потому ему оставалось лишь делать то, чего так хотели они оба – страстно, неумело и бесконечно нежно. Мияко не глядя, старательно пряча усиливающийся испуг, помогала слабеющими от страха руками обнажиться Сайто до конца, и лишь самую малость попыталась отпрянуть, когда их разгоряченные тела соприкоснулись. - Мияко… - беспомощно, чувствуя, что совсем сходит с ума, выдохнул ей в плечо Сайто, осторожно разводя в стороны подрагивающие бедра девушки, нежно целуя ее ставшую влажной от напряжения кожу шеи, плеч, груди. И в тот же миг, быстро, почти безжалостно, он вошел в нее, тут же замирая, давая время привыкнуть и ей и себе, и снова припал к губам Мияко, ловя ее тихий вскрик, кривясь от того, как впились в его плечи ногти девушки. Она вдруг разорвала поцелуй, отстраняя его, насколько позволили крепкие объятия, и, глядя блестящими от не пролившихся слез глазами, проговорила севшим от волнения голосом: - Я этого никогда не забуду, Хаджиме! – и снова потянулась за поцелуем, крепко обвивая ногами талию Сайто, подаваясь вперед и заставляя его беспомощно охнуть от ощущения тесно сжавшихся вокруг его напряженной плоти девственно-упругих внутренних мышц. - Я весь твой, целиком, без остатка! Ты – мое божество, Мияко! – хрипло прошептал самурай, опираясь одной рукой о землю, второй обхватывая гибкую поясницу девушки и осторожно начав двигаться в ней, чувствуя, как с каждым движением сходит на нет скованность и неловкость, и как нарастает в нем нестерпимый жар удовольствия. Мияко выгнулась еще сильнее, упираясь руками в плечи Сайто и откидывая на землю голову, прикрывая глаза и иногда лишь вздрагивая от слишком резких, еще неконтролируемых порывов возлюбленного. Замечая это, Сайто каждый раз пытался остановиться, пугаясь своей порывистости, боясь причинить Мияко боль, но каждый раз она, улыбаясь и не сводя с него своих удивительных черных глаз, шептала, не утирая и не пряча собирающиеся в уголках глаз слезинки: - Нет-нет, не смей останавливаться, не смей! Не жалей меня и… Люби меня! И он любил, позабыв обо всем на свете, выпав на эти минуты из привычной колеи прописанной от и до жизни, любил с такой отчаянной нежностью, что самому хотелось плакать, и сжимал, порывисто и в то же время осторожно, тонкую талию Мияко, и осыпал горячими неистовыми поцелуями ее покатые плечи, лицо и шею, бурно вздымающуюся грудь, припухшие уже от его прикосновений губы. Она же то стонала, закусывая губы, то заламывала тонкие руки, то вдруг вскрикивала и морщилась, когда он, забывшись, проникал в нее слишком уж грубо и глубоко, и тут же снова впивалась пальцами в его плечи, и снова заглядывала прямо в глаза, и снова и снова шептала, почти молила, все ближе и ближе подводя его к неистовому забвению: - Только не останавливайся, ни на миг, умоляю тебя, Хаджиме, люби меня, изо всех сил, пожалуйста, пожалуйста, не останавливайся! - Мияко, я больше не… - выдохнул он, с приглушенным стоном припадая к ее груди, вздрагивая от пронзившего насквозь сладостного спазма, судорожно прижимая к себе дрожащее, разгоряченное и влажное тело Мияко, последним движением буквально впечатываясь в нее, изливаясь и на кажущиеся вечностью мгновения забываясь в накрывшем его удовольствии. Он пришел в себя, вспоминая о реальности, от ощущения нежных, практически невесомых, прикосновений – Мияко перебирала пальцами его волосы, гладила ставшую тяжелой голову, ласкала, нежила, буквально гипнотизировала легкими касаниями. Встряхнувшись, с трудом отрываясь от ее одуряюще пахнущей кожи, Сайто поднял лицо, встречая взгляд девушки, невозможно хитрый и довольный, и улыбнулся в ответ, чувствуя себя беззащитным, до конца во власти своей маленькой, ненаглядной госпожи. - Мияко… - прошептал он, сжимая в руке ее руку, целуя тонкие пальчики, прижимаясь щекой к мягкой теплой ладошке. Повинуясь едва заметному нажиму другой ее руки, Сайто осторожно скатился на бок, привлекая девушку к себе, проводя ладонью от плеча до стройного изгиба ее обнаженного бедра. Она вдруг фыркнула, словно потревоженная кошка, и вскочила, резко выдергивая из-под расслабленно лежащего Сайто свое кимоно, укутываясь в одежду, и со звонким смехом побежала к ручью – быстрая, стройная, с распущенными вдоль спины длинными волосами. Сайто сел, зачарованно глядя, как падает вниз, обнажая ладную фигурку Мияко, белое кимоно, как собирает она, повернувшись к нему боком, в высокий узел на макушке густые спутанные волосы, как прогибается в спине, отводя назад плечи и потягиваясь, дразня его очертаниями упругих маленьких ягодиц, отвердевшими от прохлады близкой воды крошечными розовыми сосками, всем своим прекрасным юным телом, на краткий миг ставшим сегодня его собственностью. И желание, только лишь удовлетворенное, проснулось в нем с новой силой, и он пошел к Мияко, обнимая и неумолимо привлекая к себе, поднимая на руки и шагая вместе с ней в освежающие потоки воды, еще утром кажущиеся ему обжигающе-ледяными. Мияко вскрикнула от неожиданности, от холодящей воды, выскользнула из объятий Сайто, обвила руками его шею, ногами – талию, и прильнула губами к губам, целуя долго, страстно, перебирая его спутанные волосы, гладя напрягшиеся плечи. Он отвечал ей, снова забыв о мире вокруг, о сведенных от ледяной придонной воды ступнях, сгоревших во вспыхнувшем пламени страсти приказе князя, присяге, долге, чести, и снова любил свою Мияко, свою маленькую, драгоценную и неповторимую богиню. После они сидели на берегу, обнявшись и тесно прижавшись друг другу, греясь на солнце, восстанавливая дыхание, обмениваясь нежными легкими поцелуями. Она что-то рассказывала ему, смеясь и жмурясь от удовольствия, нежась под его поцелуями и ласкающими прикосновениями, прижимаясь к широкой груди и перебирая подсыхающие на солнце волосы самурая. Сайто слушал щебечущий довольный голос Мияко, прикрыв глаза, уткнувшись лицом в ее макушку, рисуя пальцами на ее стройной спине запутанные узоры, целуя кончики длинных волос и подрагивающие от удовольствия хрупкие плечики. - Я не верю, что все это случилось с нами! – сказала Мияко, с тихим вздохом обнимая Сайто за шею. – Я и мечтать не смела, что все так будет… - Я тоже, Мияко, - прошептал юноша в ответ, еще крепче сжимая ее в объятиях, чувствуя, как колотится ее крошечное упрямое сердечко. Она улыбнулась ему, и вдруг спросила в лоб, понимая, что ответа не будет, что спрашивать бессмысленно и жестоко, но не в силах противостоять по-детски наивному порыву: - Хаджиме, так ведь всегда будет, да? Ты и я, и ничего другого… Эти слова отозвались в душе Сайто пульсирующей болью, и на краткий миг стало тяжело дышать, и он ответил, неожиданно легко и бездумно, прячась за легкомысленной отговоркой от надвигающейся трагедии: - Не будем об этом, Мияко. Мы здесь, мы вдвоем, а будущее… Пусть оно не будет иметь над нами власти хотя бы сейчас. Она пытливо смотрела на него, ища в его голосе, его взгляде опору, недостающую уверенность, понимая, что ее порыв был совершенно бессмысленным, и снова потянулась к его губам, всхлипывая от накатившей вдруг боли, горячо и совсем по-детски шепча: - Ну и пусть так, хотя бы так! Все равно ты мой, а я – твоя, и уже ничто и никогда не изменит этого! Они вернулись на свою стоянку и проспали, не размыкая объятий, до самого заката. Разведя в подступавших сумерках костер, Сайто запоздалым раскаянием вспомнил, что ни на миг не задумался о еде, но голода совсем не чувствовал. А тут Мияко, опять смущаясь своей наготы, сбросила с плеч одежду и снова потянулась к нему, пряча раскрасневшееся лицо на его груди, сводя с ума своим взволнованным шепотом. Но этой ночью он не осмелился взять ее, боясь причинить девушке боль, лишь ласкал, долго и горячо, всю ее без остатка, целовал, внутренне содрогаясь от ее низких стонов, закушенные до побеления губы, с трудом сдерживая невыносимое желание стиснуть выгнувшееся дугой на пике оргазма податливое тело и войти в ее разгоряченное тесное лоно. Чувствуя на губах ее вкус, Хаджиме впился сумасшедшим поцелуем в губы Мияко, глуша ее пронзительный вскрик, сцеловывая с горячих щек слезы, на краткий миг испугавшись, что ей в самом деле больно, но она, широко открыв блестящие глаза, восторженно выдохнула, обвивая руками его шею и крепко-крепко прижимаясь к нему дрожащим телом. - О, господи, Хаджиме, да что же это… - прошептала она, мотая головой, тяжело дыша и улыбаясь ему, растерянно и беспомощно. - Это только моя любовь к вам, госпожа, ничего больше! – ответил он ей, окончательно признавая всю силу своих чувств к Мияко и найдя наконец-то нужные слова. Коснувшись кончиками пальцев ее зацелованных до боли губ, Сайто очертил контуры остренького подбородка и скул, запоминая каждую черточку бесконечно дорогого лица, а затем поцеловал, мягко и нежно, впервые в жизни видя Мияко такой расслабленной и покорной. Она вскоре уснула, изредка вздрагивая во сне, а он долго смотрел на нее, любуясь ее красотой в отблесках догорающего костра и старательно не думая о том, что завтра надо будет снова идти вперед, наступив на горло своим желаниям, пытаясь заглушить свою бурно расцветшую вопреки всем правилам и клятвам любовь. Следующее утро прошло так, словно накануне ничего и не было. Ни он, ни она не пытались даже коснуться друг друга, обращаясь со всей серьезностью и официальностью. Лишь иногда на губах Мияко играла хитрая улыбка, словно девушка затеяла одной ей понятную игру, но Сайто был невозможно серьезен, пряча за своей утроенной непреклонностью овладевшую им вдруг потерянность. Идя, как всегда, впереди, Сайто методично, раз за разом, прокручивал в голове события вчерашнего дня и ночи, каждый раз вздрагивая от одной лишь мысли о бьющемся в его руках теле Мияко, о ее глазах, стонах, поцелуях, страстных, совершенно непозволительных словах, и каждый раз сердце его сжималось, отчаянно и сладко, и хотелось не идти вперед, а остановиться, повернуться к идущей позади Мияко, и схватить ее, маленькую и хрупкую, в свои объятия, и снова и снова делать своей, любить, обладать, вместе гореть в огне невозможного наслаждения. Но пока светило солнце, он не мог себе позволить этого, и лишь вечером, словно вместе с уходящим днем сгорела родившаяся заново верность данным клятвам, Хаджиме жадно и грубо притянул к себе радостно воскликнувшую девушку, нетерпеливыми руками срывая с дрожащего тела одежду, распуская собранные в высокий пучок шелковистые волосы, увлекая ее на землю и в изнеможении, словно от жажды, припадая к восхитительно-свежим губам Мияко. Она ответила на поцелуй, и от этой отзывчивости, податливости, взаимного нестерпимого желания у Сайто словно помутилось в голове, уже в который раз за это время, и он изо всех сил рванул узел на оби, выпутываясь из своего косодэ, судорожно освободился от остальной одежды и с замиранием сердца, поспешно и нетерпеливо, проник в подавшуюся ему навстречу Мияко. /FB Сайто вздрогнул, приходя в себя, понимая, что воспоминания продержали его в своих цепких объятиях не одну минуту, что за прошедшее время солнце успело уйти за поросшую густым лесом линию видневшегося из покоев князя перевала. Сзади кто-то кашлянул, застав капитана врасплох; резко повернувшись, Хаджиме увидел склонившуюся перед ним в низком поклоне девочку-служанку. - Господин Мацудайра велел проводить вас через задний двор, Ямагучи-сан! Прошу вас, следуйте за мной, Ямагучи-сан! Недоумевая, Сайто последовал за девочкой, думая, что в этом сопровождении нет ни малейшей необходимости. Не думает же князь, что за прошедшие годы он позабыл, где находится задний двор замка. О том, что приказ Мацудайры в принципе не имеет на первый взгляд логического обоснования, самурай подумал лишь в тот момент, когда девочка раздвинула перед ним седзи, прикрывавшее вход на поросший густыми кущами бамбука задний дворик, а затем удалилась с почтительным поклоном. Сделав пару шагов по усыпанной мелким гравием дорожке, Сайто замер, с недоумением воззрившись на размочаленный огрызок стебля бамбука. Такие вещи не возникают сами по себе; не иначе, здесь кто-то активно тренировался с боккеном. Наклонившись и подняв бамбуковый огрызок, мужчина осмотрел его со всех сторон, придирчиво отметив, что стебель был сломан далеко не с первого раза; бившему не хватило ни силы, ни точности. Глухие удары, сопровождавшиеся характерным свистом рассекаемого деревянным мечом воздуха, прервали размышления Сайто. Он сделал еще пару шагов, огибая пышный куст бамбука, и замер, с интересом созерцая открывшуюся ему картину. FB Они шли так долго, что Сайто потерял счет дням. Полторы недели так точно, а может, и все две. Застряв где-то в безвременье, они жили от ночи до ночи, прячась от донимавших при свете солнца дум в объятиях друг друга, под спасительным покровом сумерек. Любя друг друга без устали, ночи напролет, позабыв о сне, еде и отдыхе, через неделю такого сумасшествия влюбленные превратились в тени былых себя; на бледных осунувшихся лицах жили лишь глаза, горящие умопомрачительным огнем иссушающей души страсти. Сайто старался не думать о том, что все же двигает их вперед, заставляя изо дня в день размыкать грозящие стать нерушимыми объятия, отрываться друг от друга, и продолжать свой путь в никуда, в подернутое туманом неизвестности зыбкое будущее, в вечную пустоту грядущего одиночества и неизбежной боли. И когда однажды в полдень, выйдя на вершину очередного перевала, Сайто увидел на пике горы Аоба замок, точь-в-точь похожий на выученное наизусть изображение, не раз показываемое господином Мацудайрой, сердце его забыло о том, что надо биться, прогоняя круг за кругом по сжавшимся венам кровь. Тяжело сев прямо там, где встал, Сайто сказал, не глядя на вопросительно замершую девушку: - Вот мы и пришли, Мияко-сама… Мияко вздрогнула, словно проснулась, находя взглядом очертания замка на горе. С минуту смотрела на него, не шевелясь, а после, толи вздохнув, толи всхлипнув, опустилась на пыльные камни рядом с Сайто, обхватывая пальцами исхудавшие плечи, утыкаясь заострившимся подбородком в подобранные под себя колени. - Боги, Хаджиме, что же теперь с нами будет? – растерянно спросила она, понимая, что за эти украденные у судьбы дни она напрочь забыла о том, кто она, куда ее везут, и какая участь ей предначертана. И теперь реальность, отодвигая оказавшуюся миражом жизнь, уверенно поднималась на ее обломках, топча и развевая в пыль последнее, что было их счастьем все это время – грядущую, но уже не принадлежащую им ночь. Никогда еще Сайто не чувствовал себя таким жалким и беспомощным. Оказавшись меж двух огней – с одной стороны нарушенная, но все же не утратившая своей власти над ним клятва верности князю, а с другой доверие женщины, которую он осмелился увлечь за собой на путь запретной любви и попрания данных обещаний, - Хаджиме лишь сейчас в горечью осознал всю трагичность и однозначность исхода сложившейся ситуации. Сердце горело неистовым желанием броситься к ногам Мияко, умолять ее бежать, пока не поздно, начать новую, пусть и полную лишений, страданий и бедности, но скрашенную их обоюдной любовью жизнь, но разум твердил обратное. Поздно, слишком поздно… Об этом надо было думать раньше, в первый же день их единения, но никак не теперь, когда на горизонте показался замок князя Датэ, обшарившего, в этом Сайто ни капли не сомневался, все окрестные дороги, тропы и перевалы. Их обнаружение воинами князя вопрос времени, при том весьма недолгого. И им не надо будет большего повода для того, чтобы обвинить и Мияко, и Сайто в измене господину Мацудайре и господину Датэ, чем если их застанут двигающимися в направлении, обратном от Сендая. И если участь самого Сайто в этой ситуации будет однозначной – публичная казнь, то что будет сделано по отношению к Мияко, невозможно даже представить. Такая же казнь? Расторжение помолвки? Требование князя Датэ удовлетворить оскорбленную честь, выливающееся во вражду между дружными кланами? От одной лишь мысли об этом Сайто внутренне содрогнулся, понимая, каким ужасным позором станет подобный исход для ничего не подозревающего господина Мацудайры. Но сидящая рядом Мияко была в этот миг несравненно ближе, важнее и, отчаявшись и отбросив терзавшие его кошмарные сомнения, Сайто, не веря, что нашел в себе силы произнести эти слова, все же сказал: - Мияко, госпожа моя, любимая моя, убежим? Умоляю тебя, Мияко, пока не поздно, может, мы все же попробуем? Ты и я, как ты хотела, как ты говорила… - он повернулся к замершей от изумления девушке, беря в свои руки ее дрожащие исхудавшие пальчики, лихорадочно целуя их, прижимая к своему разгоряченному лицу, впиваясь в ее растерянное лицо своими пронзительно-голубыми глазами. Она отшатнулась вдруг, как от удара, вырывая свои руки из его рук, обхватывая ладонями ставшую вдруг тяжелой голову и горестно качая ей, медленно, словно во сне, говоря единственно возможные в этот момент слова: - Нет, Хаджиме. Ничего у нас с тобой не получится, и ты знаешь это не хуже меня. Зачем ты говоришь мне сейчас про нас, зачем мучаешь? Ведь ничего не будет, ничего и никогда, мы просто украли эти дни у судьбы, и теперь должны вернуть чужое… И если бы ты только знал, что я больше всего на свете хочу быть с… Нет-нет, Хаджиме, ничего не будет, потому что это безумие какое-то, нереальное, невозможное, против правил, это как болезнь – была и прошла. Мы должны отступиться, смириться с неизбежностью. И я не хочу, чтобы ты, если нас поймают, пострадал – ты не хуже меня знаешь, что ждет тебя за пренебрежение данной клятвой. Несколько дней нашего счастья не стоят твоей жизни, Хаджиме! - Нет, стоят, Мияко, стоят! Если все эти, пусть и немногочисленные, дни ты будешь улыбаться, я... – он не смог договорить, прерванный порывистым поцелуем. - Нет, Хаджиме, нет! Я никуда не пойду! – шептала она в промежутках между поцелуями, всхлипывая, отчаянно прижимаясь к Сайто и обвивая руками его шею. – Все закончится здесь, должно закончиться – ты знаешь. Поэтому, пока осталось еще хоть немного времени, будь моим последний раз, это единственное, чего я желаю. - Мияко-сама! – только и смог ответить Сайто, чувствуя, как зарождается в его сердце глухая ноющая боль, как усиливается она с каждым поцелуем, как въедается в душу, все глубже и глубже, сжимая всю его сущность крепче, чем обнимала его в эти последние мгновения не скрывающая слез Мияко. И когда они вместе достигли финала, бурные всплески удовольствия, бывшего до этого радостью всей их жизни, словно пропали втуне; не в силах глядеть на отрешенно смотрящую в прозрачное осеннее небо девушку, Сайто подумал лишь, что вокруг стоит сверхъестественная тишина. Такая, какая может быть после оглушительного звона разбившихся вдребезги сердец. Они молча одевались, долго и тщательно приводили в порядок волосы, поправляли узлы оби и старательно, но безуспешно разглаживали даже мельчайшие складочки на одежде. Так же молча, не глядя на свою госпожу, Сайто пошел вперед, зная, что она не отстанет ни на шаг, идя навстречу вечным мукам и спасению гордости и чести своего отца и клана. А Мияко, поняв вдруг, что страстно желает лишь одного – вернуть тот момент, когда она могла еще согласиться на безумное предложение возлюбленного, поправ при этом данные клятвы, - покорно шла за ним, понимая, что этого больше не повторится. Каждого из них ждал свой путь, полный раскаяния, одиночества, пустоты, освещенный лишь сомнительным светом отвергнутого, но в итоге не преданного долга. Сайто наивно думал, что сможет позабыть случившееся с ними, и с несвойственным ему малодушным облегчением вздохнул, услышав где-то впереди шум небольшого конного отряда, но когда он увидел князя Датэ, лично возглавившего поиски пропавшей невесты, верхом на загнанной до полусмерти лошади, он понял, что никогда не будет ему покоя. Потому что в этом полном достоинства мужчине средних лет, с полувзгляда понявшего, что за два измученных бродяги оказались перед ним, Хаджиме увидел то, чего он никогда не смог бы дать Мияко при всем своем желании. И когда князь, спешившись, без лишних слов подхватил на руки вконец обессилевшую девушку, Сайто подумал, что больнее, чем сейчас, ему вряд ли когда-то будет. Он не смог добиться единственного, что наполнило бы его жизнь абсолютным смыслом – так в чем же дальше будет заключаться ее сомнительная ценность?***
Неделю спустя в замке Датэ Ёшикуне состоялась свадебная церемония, и Сайто, как единственный представитель клана Мацудайра, был вынужден присутствовать на ней от начала и до конца, не в силах отвести взгляда от бледной, но особенно прекрасной в своей вызывающей гордости, Мияко, и спокойного, уравновешенного, неторопливого и исполненного чувства собственного достоинства князя Датэ. Вечером, надеясь хоть как-то заглушить терзавшую его глухую боль, он пил, долго и много, сначала в компании воинов князя, затем один, с невыразимой словами тоской глядя на полную желтую луну, спелым яблоком покоившуюся в глубокой черноватой синеве осеннего ночного неба. И изо всех сил старался не думать о том, что в эти самые минуты Мияко – его Мияко, - навеки становится женой другого мужчины, который будет почитать ее как хозяйку и мать будущих детей, но никогда не увидит в ней той озорной проказницы и нежной возлюбленной, что открылась лишь ему одному, молодому бедному самураю. Князь Датэ был умудрен годами и не понаслышке знал о том, как обращаться с юными невинными девушками. Сдерживая охватившее его в эти минуты вполне естественное волнение, он неторопливо и заботливо ласкал сжавшуюся в комочек молодую жену, готовый остановиться в любую минуту, но девушка упрямо молчала, лишь сжимала до побеления сухие губы, отчаянно сверкая большущими черными глазами. Терпеливо дождавшись необходимого момента, князь овладел ей со всевозможной осторожностью, подбадривая нежными поцелуями и словами, и тут совершенно неожиданно Мияко расплакалась, так горько, так отчаянно, что мужчина просто не смог продолжить начатое. - Господин супруг мой, прошу вас, не обращайте внимания на мои слезы, это от неожиданности и от тоски по моему отцу, со мной все в порядке! – не в силах успокоиться, всхлипывала Мияко, пряча заплаканное лицо в ладонях. Но Датэ не имел ни малейшего желания получать удовольствия ценой чьего-то страдания. Прижав трясущуюся от волнения жену к груди, он гладил и успокаивал ее до тех пор, пока не утихли слезы и девушка не уснула, вконец обессиленная длинным днем свадебной церемонии. Тихо одевшись и покинув покои жены, князь долго бродил по спящему замку, освещенному лишь светом полной осенней луны. Его друг, Катамори, говорил, что дочь его горда и упряма, чувствительна и по-своему уязвима, но произошедшее на брачном ложе выбило князя из колеи. Он был нежен, осторожен, нетороплив, однако этого не хватило. Возможно ли, что… Нет, это невозможно, и, решительно оборвав недостойные мысли, князь отправился в свою опочивальню, решив, что со временем Мияко привыкнет к нему и найдет в общении с ним радость. На следующее утро Сайто вызвали в покои князя. С низким почтительным поклоном, дождавшись знака Датэ, Хаджиме сел напротив его, глядя в пол и размышляя о причине вызова. - Наконец-то мне выдалась возможность посвятить тебе время, дабы лично поблагодарить за спасение моей жены, Ямагучи. За прошедшую неделю я, увы, не мог позволить себе этого, а оскорблять тебя мимолетными словами благодарности было бы крайне некрасиво с моей стороны. – И Датэ, ничуть не чураясь низкого звания сидящего напротив него молодого самурая, сопроводил свои слова глубоким неторопливым поклоном. - Что Вы, господин Датэ, я не стою таких слов! – смущаясь, выпалил Сайто, чувствуя себя окончательно раздавленным. – Это выполнял свой долг, и только, и потому сделал все, чтобы Мияко-сама смогла добраться до Вас! - Не нужно скромничать, мой друг, - улыбаясь, подбодрил князь молодого человека. – Я знаю эти горы с детства, и никогда не решился бы идти через них в одиночку, без должного снаряжения и припасов, однако ж ты, несмотря ни на что, преодолел все препятствия, и твое упорство не может не восхищать меня! - Я признателен Вам, князь! – с поклоном ответил Сайто, сдаваясь и не решаясь дальше развивать опасную тему. Милостивым жестом Датэ принял эти слова. Затем, отступив от официальной части, перешел к непосредственным делам и вопросам. - Как твое самочувствие? Ты восстановил силы, чтобы отправиться в путь? - Благодарю Вас, господин Датэ, я теперь в полном порядке, - потеряв счет поклонам, сказал Сайто. - Тогда ты должен выполнить одно мое поручение. - Всегда к вашим услугам, господин Датэ! - Я хочу, чтобы ты немедля отправился в Айзу с письмом к моему дорогому другу и тестю князю Мацудайре, и поспешил успокоить все его волнения относительно судьбы госпожи Мияко. Конечно же, я послал ему сообщение почтовым голубем сразу же, как нашлась госпожа Мияко, но необходимость в полном письме, со всеми подробностями и объяснениями, по-прежнему не отпала, и ты единственный, кому я могу и хочу поручить это важное, не требующее задержек, дело. Однако же ты не мой вассал, приказывать, тому, кто спас мою жену, рискуя жизнью, я не хочу, и… - князь не договорил, прерванный резким поклоном молодого человека. - Вы друг Катамори-сама, господин Датэ, и потому я всегда к вашим услугам! – горячо повторил Сайто свои предыдущие заверения. На том и порешили. Вручив молодому самураю скрепленный печатью пакет, князь присовокупил к посланию увесистый мешочек, от которого Сайто при всем желании не мог отказаться, не вызвав подозрений, что тут замешано нечто личное. Спрятав письмо и мешочек за пазуху, он последовал за слугой, проводившего его до конюшни и указавшего на уже готовую к дальней дороге лошадь – князь Датэ в самом деле желал, чтобы его посланец добрался до дома быстро и с комфортом. Поправляя на скакуне упряжь, Сайто не думал ни о чем. О том, чтобы в последний раз хотя бы увидеть Мияко, не могло быть и речи. “Хватит! – горько подумал он про себя, нещадно терзая себя этими несбыточными мечтами. – Хватит! Насмотрелся…” Необходимости возвращаться в комнату за вещами не было – с мечами Сайто не расставался, а одежда, выданная по велению того же самого князя, была полностью на нем, и потому самурай в последний раз проверил, на месте ли врученное Датэ письмо. Подхватив под уздцы лошадь, Сайто медленно вышел из конюшни на залитый солнцем двор. Посмотрев на безоблачное небо из-под козырька ладони, отстранённо подумал, что ясная погода обещает продержаться как минимум неделю. Как раз этого времени хватит, чтобы вернуться домой. Вставив левую ногу в стремя, самурай вскочил в седло и, прежде чем навсегда покинуть замок князя Датэ, позволил себе сиюминутную прихоть. Медленно, словно нехотя, зная, что увиденное скорее всего доставит ему лишь еще больше страданий, он обернулся назад, окидывая ищущим взглядом замок, не упустив ни одного балкона, ни одного окна. Криво усмехнувшись, пеняя себя за наивность, Сайто отвернулся, устремив взор на раскатывающуюся перед ним гладкой ровной лентой дорогу. То, что могла себе позволить дочь князя Мацудайры, никогда, даже в мыслях, не осмелится сделать жена дайме. Мияко была непокорной и своевольной, но лишь до того момента, пока ее поведение могло навредить ей одной. Теперь же, когда на ее плечи лег груз ответственности за доброе имя супруга, она не сделает ни одного неверного шага – в этом Сайто был уверен совершенно точно. А раз так, то зачем он лишний раз тешил себя глупой несбыточной мечтой? Супруга господина Датэ не опустится до того, чтобы почтить его, мелкого самурая, своим прощанием. Видит небо, он свыше всяких мер обласкан ее мужем, не наглость ли с его стороны желать большего? Даже после того, как он обладал всей Мияко, её душой и телом, он все равно готов был умереть за один лишь ее взгляд. Но не пришлось. Мияко не подвела ни отца, ни мужа, ни исстрадавшегося меж огней противоречий возлюбленного. Зло сжав бока ни в чем не повинной лошади коленями, Сайто дернул поводья, галопом вырываясь со ставшего вдруг тесным двора замка, и устремляясь вперед, в золотистый осенний полдень. - Прощай, Хаджиме, прощай навсегда… - чувствуя, как уходит из-под ног деревянный пол, прошептала Мияко, прячась за створками седзи и наблюдая из своих покоев, как исчезает, становясь крошечным, словно шахматная фигурка, силуэт скачущего прочь от главных ворот замка всадника. Прислонившись к стене, девушка обхватила ладонями лицо, позволив себе еще одно мгновение слабости. Какой будет ее жизнь теперь, когда порвалась последняя нить, связывающая ее с ушедшим вместе с любовью детством? Это было неизвестно, но Мияко дала себе обещание, что будет глубоко уважать своего супруга, будет поддерживать его и словом и делом, а любовь… Девушка усмехнулась, откидывая назад голову и разглядывая низкий потолок своей комнаты. Любовь – непозволительная роскошь для дочери и жены самурая. Она не может руководствоваться подобной слабостью, ведь отныне и до самой смерти ее путь – это служение супругу и его клану. И, хвала всем ками, она поняла это не достаточно поздно. - Спасибо, Хаджиме. Я наконец-то стала достойна тебя, - выпрямившись, девушка решительно направилась к выходу. Стройная фигурка, облаченная в лишенное прежней яркости красок и витиеватых узоров кимоно, излучала непреклонность и строгость. Руки Мияко, обнаженные по локоть благодаря подобранным рукавам13, были в состоянии содержать все огромное хозяйство князя Датэ в надлежащем виде. Ее супругу не придется жалеть, что он взял в жены ни на что не годную девчонку.***
Сайто скакал во весь опор добрую половину дня, стараясь как можно быстрее отдалиться от оставшегося далеко позади Сендая. И лишь когда он и лошадь совсем обезумели от жары и быстрой скачки, остановился ненадолго в тени деревьев, возле небольшого ручья. Опустив поводья и дав измученной лошади вволю напиться, Сайто снова проверил, надежно ли припрятано за пазухой письмо князю, и вдруг наткнулся на тугой мешочек с деньгами, милостиво врученный ему Датэ за труды. Неожиданно ему стало больно дышать. Чувствуя, как исступлённо забилось изболевшееся сердце, самурай отчаянно сжал кимоно на груди, словно пытался вырвать и избавиться от причины мучившей его боли, но снова рука его наткнулась на деньги. Выругавшись, Сайто извлек из-за пазухи кошелек, подбрасывая на руке, вслушиваясь в глухое перестукивание монеток. Вот он, эквивалент последних двух недель, приравненное к стоимости презренного металла то высокое чувство любви, что никогда не сотрется из его сердца, души, памяти. - Я не за это старался, князь, не за это! – сдавленно воскликнул Сайто, с размаху швыряя тяжелый кошелек в самую середину бурной реки. Проследив взглядом, как пошел ко дну оскорбительный для него дар, самурай прошептал, бросая последний взгляд в сторону оставшегося далеко позади замка Сендай и понукая лошадь: - Пусть демон повеселится на эти деньги! Задерживаться дольше не имело никакого смысла. Разбитое сердце не склеишь заново, не научишь биться, как прежде, свободно и безболезненно; ему оставалось лишь одно – забыв о мимолетных днях призрачного счастья, отдать всю оставшуюся душу пути воина. Через неделю он был уже в Вакамацу, стоял перед не на шутку изволновавшимся князем Катамори и неторопливо, сдержанно докладывал о случившемся. Подкрепив в конце свой рассказ письмом Датэ, Сайто замер, сидя на коленях и склонив голову, дожидаясь дальнейшей указаний князя. Мацудайра, быстро прочитав письмо, выдохнул с облегчением: первоначальная недвусмысленность сложившейся ситуации была полностью развеяна его другом, а теперь и родственником. Чувствуя растущую и будто бы засасывающую пустоту внутри, Сайто молча выслушивал долгие благодарности князя, отвечая низкими поклонами и набившими за последние дни оскомину: “Что вы, Катамори-сама. Служить вам – честь для меня. Не стоит благодарностей, Катамори-сама. Это была лишь ничтожно малая часть того, что я мог бы сделать для вас, будь я лучшим слугой”. Слава ками, князь Мацудайра не пытался дать ему денег! Словно почувствовав, что Сайто буквально жаждет раствориться в работе, тренировках, поручениях, Катамори-сама предложил ему сначала удивившую его идею – официально оставаясь его самураем, втайне ото всех начать особые тренировки, развивать в себе навыки тайной работы, шпионажа, молниеносного убийства. Всему этому способствовал и уникальный редкий стиль йайдо14, изучаемый Хаджиме и успешно адаптированный им под левую руку, и незаурядные личностные характеристики – умение концентрировать на поставленной задаче, склонный к точному анализу ум, завидная уравновешенность и уверенность в себе. Выслушав князя с почтением и неожиданным волнением, самурай про себя возблагодарил небеса. Вот оно, долгожданное призвание, тяжелая, но любимая работа, которая рано или поздно поможет ему залечить сердечные раны. Низко поклонившись Мацудайре, Сайто поспешил покинуть его покои и приступить к выполнению новых обязанностей – в этом было единственное спасение. Осень и зима тянулись бесконечно долго. Короткие мрачные дни сменялись долгими ветреными ночами; из-за затянувших небо туч изредка проглядывали ослепительные звезды, и Сайто подолгу смотрел на них, ища внутри себя ответ на один-единственный вопрос – как жить дальше? Имевший место конфликт между личным, преступно-эгоистичным счастьем и долгом чести не давал ему покоя. Каждый день, словно силясь отмотать назад упущенное время, самурай пытался хотя бы отдаленно представить, как бы сложилась его жизнь, согласись Мияко разделить с ним участь изгоя. Что было бы с ними, пойди они на поводу своих страстных желаний, если бы отринули веками чтимые традиции. Ответов на этот вопрос не было. Была лишь реальность, в которой Сайто остался верным непоколебимым вассалом князя Мацудайры, поклявшись самому себе, что больше никогда не подведет доверие своего господина. Однако по ночам, когда никто не мог помешать мечтать о несбыточном, Хаджиме думал лишь о тех скоротечных днях беспечного счастья, когда они с Мияко могли делать и говорить то, что хочется, а не то, что положено. Из Сендая Сайто вернулся совсем другим человеком – более замкнутым, немногословным, окончательно, как ему казалось, повзрослевшим и нашедшим свой путь в этом непростом жестоком мире. Но он глубоко ошибался. Весной 1862-го года в Вакамацу пришли горькие новости. Датэ Мияко, супруга уважаемого даймё Сендая, скончалась после долгих мучительных родов, не приходя в себя. Горю князя Катамори не было границ. Запершись в своих покоях, он не показывался оттуда несколько дней. Сайто же, узнав о случившемся из сплетен девочек-прислужниц, сначала не поверил услышанному. И не верил до тех пор, пока под несуществующим предлогом не направился к самому князю и не наткнулся на закрытый вход в его покои. Сомневаться больше не приходилось. Поняв, что до безумия остался один ничтожно-маленький шаг, Сайто, поддавшись эмоциям, бежал из Вакамацу, снова пытаясь забыть, кто он и кем мог бы быть. В Эдо, где он безуспешно заливал свою боль саке, он вызвал на поединок и убил сына одного из высокопоставленных сёгунских чиновников, и это поставило окончательный крест на его возвращении к Мацудайре. Теперь ему пришлось пуститься в самые настоящие бега, став ронином и скрываясь от сёгунской полиции. Под вымышленным именем Сайто Хаджиме он сначала преподавал фехтование в Киото в одном из додзе, которое принадлежало другу его отца. В декабре 1862 года он познакомился с Кондо Исами, а в феврале 1863-го вошел в число тринадцати человек, ставших костяком Рошигуми15. Летом того же года Сайто получил неожиданное письмо, подтвержденное до боли знакомой печатью. Князь Мацудайра, всеми правдами и неправдами выйдя на след своего непутевого вассала, писал ему следующее: “Здравствуй, Хаджиме-кун. Отбросим сразу же и твое удивление, и мое негодование, которое за прошедший год не стало меньше. Скажу лишь, что тот твой безумный поступок поразил меня до глубины души, но обиды на тебя я не держу. И так же не считаю, что своей мальчишеской выходкой ты нанес оскорбление чести моему имени. Забудем об этом, Хаджиме-кун. Сейчас, на фоне зреющих перемен, это совсем неважно. Я пишу тебе ради другого – мне нужны твои способности, твое блестящее владение мечом, твой уникальный стиль и склонность к тайной работе. Мне необходимо знать все, что ты видишь и слышишь, а также то, что тебе придется увидеть и услышать. Другими словами, ты будешь выполнять обязанности моего шпиона, прикрываясь легендой своей новой должности. О подробностях каждого нового задания будешь докладывать мне лично, никаких писем. О каждой новой встрече тебя будет уведомлять мой надежный человек. И еще - я верю в тебя, Хаджиме-кун, и не боюсь возложить на тебя столь ответственное дело. Ты единственный, кто справится с этим блестяще. Желаю удачи! И до скорой встречи. Мацудайра Катамори” Снова и снова Сайто перечитывал поразившие его до глубины души строки, и с каждым разом глубокое уважение и благоговение перед великодушием князя становились все больше. Сам того не замечая, он ухватился за оказанное ему доверие, словно утопающий за соломинку, решив хотя бы таким образом искупить дважды нарушенный обет верности своему господину. Так началась следующая часть его жизни, в которой большинству он был известен под личиной капитана третьего подразделения Шинсэнгуми, и лишь немногие знали о том, что все эти годы он продолжал верой и правдой служить своему первому и последнему господину – князю Мацудайре. /FB Сайто вышел из-за бамбуковых зарослей и увидел источник так заинтересовавших его звуков. Во внутреннем дворике замка, неумело держа деревянный меч слабыми еще в силу возраста руками, стоял мальчик лет пяти-шести, одетый просто, но аккуратно, и прилежно выполнял выдуманное им самим упражнение – рубил все попадающиеся ему на глаза сухие стебли бамбука. Увлеченный своей тренировкой, он так и не заметил стоящего в стороне незнакомого мужчину, и Сайто, шагнув вперед, первый поздоровался с испуганно замершим на месте мальчиком. - Здравствуй. И давно ты тренируешься здесь? – спросил он, присаживаясь на корточки и смотря немного снизу вверх в широко распахнутые от удивления глазенки. - Здравствуйте, господин. С самого утра… - тихо ответил мальчик, кланяясь и безуспешно пряча за спину меч. - Как тебя зовут? Откуда ты здесь? – задал вопрос Сайто, желая узнать, кто этот ребенок и почему находится здесь. На слугу не похож, да и вряд ли бы кто-то позволил ему бездельничать в разгар дня. - Датэ Хаджим16 , господин. Дедушка позволяет мне проводить здесь столько времени, сколько я захочу. А отец каждое лето отправляет меня в Айзу, но вернуться обратно в этот раз не получилось из-за начавшейся войны. - Так вы – внук господина Мацудайры? – изумился Сайто, чувствуя, как начинает быстрее биться равнодушное всегда сердце, как почему-то стали влажными ладони, а из глубины сознания снова полезли призраки прошлого – осенний Сендай, свадьба, бледная, под цвет белого свадебного полотна, Мияко, уверенный в себе князь Датэ и он, безмолвный свидетель всего этого. А теперь вот этот ребенок, плод той недолгой и вряд ли счастливой семейной жизни Мияко, по злой иронии почему-то носящий его, Сайто, имя. - Я и не знал, господин Датэ, что вы в замке. Позвольте извиниться за неподобающее обращение с вами. Меня зовут Ямагучи Дзиро, я вассал господина Мацудайры, и вы можете обращаться ко мне с любыми просьбами, – поклонившись мальчику, серьезно сказал Сайто, пряча за данью этикету охватившее его нешуточное волнение. Подумать только, сын Мияко, плоть от плоти, кровь от крови, стоял перед ним и смотрел прямо в душу своими наивными детскими глазенками, а он, взрослый и прошедший огонь не одной битвы мужчина, почему-то терялся и с трудом подбирал необходимые слова. - Ямагучи-сан? – теперь удивился мальчик, и в глазах его угасло смущение, остался лишь неподдельный восторг и обожание. – Так это вы, Ямагучи-сан? Я столько слышал о вас от дедушки! Он говорит, что только вы можете совершить чудо и не дать имперским войскам захватить наш замок! Сайто знал, что это не так, знал, что замок обречен, но никакие силы не могли заставить его открыть ужасную правду этому доверчивому и восторженному ребенку, и он соврал ему, обещая, что все будет хорошо. И мальчик, с видимым облегчением улыбнувшись, вдруг попросил его, смущаясь еще больше, чем в первую минуту знакомства: - Господин Ямагучи, я уже не первый день прихожу сюда с мечом, но у меня совсем ничего не получается. Вы не могли бы помочь мне хоть немного? Ведь никто во всей провинции не сравнится с вашим мастерством, дедушка говорил, что даже в столице не было равных вам… Противостоять искреннему, без капли лести восхищению не было никакого желания. Сайто встал, взял из рук мальчика деревянный меч, показал, как правильно стоять, как держать корпус, а затем протянул маленькому Хаджиме боккен. И чуть не воскликнул от удивления, когда на деревянной рукояти сомкнулись тоненькие детские пальцы, и из его руки меч перешел в руку ребенка. Левую руку. - Вы – левша? – быстро спросил Сайто, глядя мальчику в глаза, и снова его окатило неподдельным изумлением, потому что глаза у мальчика были не черные, как у его матери, отца или деда, а голубые, ясные и пронзительные, как осеннее небо. Как у него самого, восемнадцатилетнего Ямагучи Хаджиме, осмелившегося полюбить дочь своего господина. Время остановилось на тот краткий миг, что мужчина и мальчик смотрели друг на друга, держа деревянный меч словно связавшую их навеки нить судьбы. И Сайто, наконец, понял, за что сражался все эти годы одиночества – за росшее без него продолжение запретной любви, за голубое небо над горами, давшими укрытие шагнувшим через традиции и клятвы юной дочери князя и ее телохранителю, за старый мир, что завтра неотвратимо шагнет в небытие, став частью истории. Но сегодня у него еще есть шанс спасти все, что дорого его сердцу. А значит, он пойдет вперед, ни капли не сомневаясь в себе, своей жизни и своих поступках. Потому что шагнуть за грань жизни и смерти не страшно, когда на земле останется хоть кто-то, похожий на тебя и несущий в душе хоть частицу горящего в тебе огня.***
Сентябрь 1868 года На перевале Бонари было хорошо – с его вершины открывался достойный восхищения вид на блестящие под полуденным осенним солнцем заросшие желтеющим лесом горные вершины. Стояла поразительная тишина, лишь изредка ветер доносил до слуха Сайто и последовавших за ним немногочисленных воинов отдаленные выкрики приближающегося войска императора, стоны раненых соратников, отступающих к замку Вакамацу. Поправив рукояти заткнутых за широкий кожаный ремень мечей, которым сегодня суждено в последний раз обагриться кровью, Сайто вышел на несколько шагов вперед, окидывая взором тех, кто, как и он, не утратил веры в себя, своих товарищей, годами отстаиваемую словом и делом правду. Тех, кто, как и он, никогда не вернутся домой, сложив свои головы здесь – на роковом перевале под голубым высоким небом, в этот ясный осенний день… В глазах странно защипало, когда Сайто, с трудом поднимая голос, обратился к своему отряду: - Мы должны выдержать все и преодолеть все эти трудности. Но даже если мы увидим, что замок захвачен, мы не падем духом17! Воины ответили ему торжественным молчанием, склоняясь и касаясь лбами обнаженных клинков. Видя, что никого из них не терзают сомнения, Сайто вновь повернулся лицом к неумолимо надвигающемуся противнику и без страха подумал о том, что скоро закончится все – абсолютно все. И сделать что-либо, могущее повлиять на его загробную жизнь и дальнейшие перерождения, он уже не в силах. Потому что если и были в его жизни поступки, недостойные воина, он давным-давно искупил их своей верностью выбранному пути. И нисколько не жалеет ни об одном сделанном им шаге. Ни об одном…***
Вечер этого же дня На перевале Бонари снова было тихо, только теперь эта тишина была жуткой и пугающей, ибо так молчат те, кто уснул навеки. Сайто Хаджиме, легендарный капитан Шинсэнгуми, верный вассал князя Мацудайры Катамори, лежал на остывающей земле, обагренной кровью своих врагов, сжимал холодеющими пальцами рукояти мечей и смотрел невидящими глазами в темнеющее осеннее небо. На лице умершего застыла едва заметная улыбка – так улыбаются те, кому есть за что умирать, те, кто не боится смерти и того, что последует за ней. Так умирают те, кто свято верит, что кто-то ждет их по ту сторону жизни.7 июля – 6 августа 2013 года