Профессиональная попаданка: Государственный алхимик

      Итак, что мы узнали за три дня блуждания по развалинам Ксеркса: песок проникает везде; город был довольно большой; кроме тронного зала, никаких других напоминаний об алхимии там не сохранилось. Зато под тронным залом мы кое-что нашли. Кое-что, что никак не помогло бы нам в исследованиях по пространственной алхимии, но там были кое-какие символы полузатёртого круга, которые понадобились бы для преобразования крови. Решив, что это могло быть именно то, что я только собиралась рассчитывать, я углубилась в попытки разобраться и с остальными символами, и с самим кругом. Здесь он сохранился лучше чем наверху, и всё равно понадобилось некоторое время, чтобы разобрать надписи. И мне это удалось. Сказать, что я шарахнулась от этого круга, как от чумного — ничего не сказать. Этот круг был рассчитан — и высечен на камне — чтобы создать жизнь из крови человека. Искусственную жизнь. Это не големы с искусственными душами и не киборги. Это как ИИ, только… гомункул. Вот тебе и сюжет терминатора в антураже докомпьютерной эпохи.              Мой мозг заработал с бешеной скоростью, собирая и складывая разрозненные куски информации в общую картину. Итак, какому-то живодёру пришло в голову создать из человеческой крови искусственную жизнь. Как будто природа придумала для её создания плохой механизм, блин. Сколько народу было здесь обескровлено, мне даже думать не хотелось, но в том, что много, сомневаться не приходилось. Увенчалось ли это успехом? Да, определённо. Почему я так решила? Из-за круга наверху. Он был таким, что я почему-то не сомневалась в его нечеловеческом происхождении. Не то чтобы я прямо верила всю свою жизнь в вечное, доброе, светлое и в то, что людей злыми делают только минутные обстоятельства, а так все белые и пушистые, однако настолько жестоко путь к цели могло проложить только нечеловеческое сознание. И это приводило меня к ещё более мрачным мыслям — именно это существо и пережило Ксеркс. Я понимала, что в моих размышлениях масса допущений — как при заполнении судоку высокой сложности. Но чем больше я думала об этом, тем стройнее становилась картина.              — Не сиди на камне, — раздался из-за спины голос Франкенштейна. — Отморозишь.              — Здесь солнце так всё прогрело, что скорее зажарю, — отозвалась я, поднимаясь.              — Могу я узнать, почему ты оказалась на полу? — он сложил руки на груди.              — Вон, — кивнула я на круг. — Я поняла, что это. Видишь эти символы? — я указала на затёртые знаки. — Я думала, это по преобразованию крови. И, в общем, не ошиблась. Это круг преобразования для создания гомункула из крови человека.              — Что? — Франкен медленно моргнул. — Гомункула? Искусственной жизни?              — Ага, — я снова кивнула. — Я полагаю, им это удалось.              — Почему? — он нахмурился.              — Из-за моей веры в человечество, наверное, — я пожала плечами. — Хотя в твоём мире мне довелось видеть людей, которые готовы на большие жертвы ради собственной выгоды, мне больше нравится считать, что это исключение, а не правило. Искусственную жизнь человек мог создать только по образу и подобию своему, а человека от убийства человека останавливает только принадлежность к одному виду. И то не всегда.              — Звучит гадко, но логично, — признал Франкен. — Что ещё ты надумала, пока зад морозила? Или жарила, не знаю.              — Ну, по большей части меня посещали мысли одна другой мрачнее, — скривила кислую мину я. — Я думаю, что полученный здесь гомункул сейчас в Аместрисе. Ведь алхимия пришла в эту страну с востока. И также известно, что алхимия пришла в Синг с запада. И было это около четырёхсот лет назад, как раз после гибели Ксеркса.              — И почему ты считаешь, что он, или оно, не в Синге? — он нахмурился.              — Синг большой, а Аместрис круглый, — я пожала плечами. Вслух эта мысль казалась тупее, чем была в мозгу.              — Насколько события в твоих путешествиях обычно подчинялись твоей логике? — смена темы была настолько резкой, что мне понадобилось несколько секунд, чтобы вопрос от ушей до разума дошёл.              — Обычно полностью, — отозвалась я, понимая, что он имел в виду.              Я выдохнула, как отпущенный незавязанный шарик. Разве что не металась хаотично по всему подвалу. А честно говоря, хотелось. Я понимала, что никуда мне не деться от грядущих событий. Даже если бы мы вот прямо сейчас решили с Франкенштейном бежать — в Синг, Аэруго или Драхму — это вряд ли помогло бы. Да и какой побег? Офицеры, государственные алхимики… Нас бы просто выменяли на своих военнопленных. И верховное командования определённо не погладило бы по головке за такие выкрутасы.              Ещё раз обойдя развалины и убедившись, что больше ничего мы здесь не найдём, мы решили ехать домой. Поездка в пустыню действительно дала возможность переключиться с событий Бриггса — теперь впереди вырисовывались слегка жутковатые перспективы. И вставал ребром вопрос, а успеем ли мы закончить свою работу по пространственной алхимии до дня Икс. Потому что если нам не хватит времени, то у нас не останется выбора. Хотя нет, выбор, полагаю, у нас будет — участвовать в государственном перевороте или стать частью большого философского камня. Или это не выбор?              У нас ещё оставалось немного времени от предоставленного отпуска, и вы решили заглянуть в Восточный город. Было интересно, смог ли справиться с нашими расчётами полковник. Не то чтобы я сомневалась в этом, скорее, хотелось увидеть своими глазами. Находясь в отпуске, мы старались за три версты объезжать военные базы в городах по пути, что вынудило нас остановиться в чистом поле за Нью-Оптэйном. Ну и в общем, пусть сам себя закидает камнями тот, кто считает, что молния два раза в одно место не бьёт. Ещё как бьёт, если это место — Мери-Сью.              Тот факт, что мне не спалось, уже был плохим предзнаменованием, но нет, чтобы сидеть себе тихо в повозке и прикидываться мешком с картошкой — меня понесло наружу. Воздухом подышать. Как будто в тканевой повозке его было недостаточно. Франкенштейн и Харай бодрствовали по очереди, и сейчас была очередь «брата» нести караул. Он сидел у походной печки, которая давала тепло, но не свет, и смотрел в небо. Я подошла и села рядом на траву.              — Ты чего вылезла? — спросил Франкенштейн, не глядя на меня.              — И тебе доброй ночи, — я поджала губы. — Не спится.              — А напомни-ка мне, как началась та оказия, в которой вы с Хараем отправили нескольких разыскиваемых в Вальхаллу? — он повернулся ко мне.              — Мне не спалось, — пробурчала я.              — Вот и готовься голосить на всю округу, — хмыкнул он, поднимаясь.              Я услышала перестук копыт. Из-за того, что печка почти не давала света, всадники, видимо, подумали, что мы тут спим мертвецким сном. Но не тут-то было. Я готовилась выдать вопль высот ультразвука, чтобы как минимум дезориентировать врага, однако у нас были связаны руки — было слишком темно, чтобы понять, насколько сильно нападающих можно убивать. И хотя нападение на офицера всё равно каралось жёстко и довольно быстро, не хотелось как-то работать дланью правосудия в таком ключе. И тут меня посетила блестящая светлая мысль — собственно, добавить света. Я сложила ладошки, замыкая круг, и устроила небольшое фаер-шоу. Пламя над печкой взвилось, освещая довольно большую площадь и показывая уже подъехавших мужчин. Вспышка ослепила их и заставила осадить лошадей, двое или трое даже сверзились на землю. Остальные начали спешиваться, выхватывая ножи и пистолеты. Пересчитать их я не успела до того, как огонь потух, но мне показалось, что в прошлый раз их было меньше. Что ж за напасть?              — Просто для справки, вы в курсе, что делают с теми, кто нападает на офицеров? — насмешливо уточнил Франкенштейн.              — Нет погон — нет офицеров, — отозвался кто-то из толпы.              — Не стесняйся, Фреди, — ухмыльнулся мне брат. — Командование подписало им смертный приговор.              — О, правда? А на опыты мы их забрать не можем? — съехидничала я.              Вопить, как резаной свинье, мне не пришлось. Потому что к нам подъехали явно не все бандиты. Кто-то залез в повозку к Хараю и с глухим стуком оттуда выпал, а кто-то к Катрине. И вот она уже оглашала степь таким криком, что ушам было больно. Я не успела уловить момента, когда началась драка, но вполне пришла в сознание, когда мне под ноги прилетела оторванная голова. Или, точнее, отделённая алхимией — она не кровоточила. Я сглотнула и перевела взгляд на движение впереди.              Мне однозначно было не место в драке. Там проявлял чудеса физической подготовки Харай и демонстрировал блестящие боевые навыки Франкен. Так что я рванула к повозке, где была визжащая Катрина. Там оказалось аж двое здоровенных мужиков. Один поймал девушку за руки, а второй пытался поймать за ноги, но Катрина так отчаянно и хаотично размахивала ими, что он не только не мог схватить их, но и пару раз получил по лицу. Когда дело касалось моей бренной тушки, я ещё задавалась разнообразными этическими вопросами, но вот теперь, когда они намерены были сотворить непотребство с моим мастером сырников, с натерпевшейся и до них девочкой, я со вполне спокойной душой смирилась с решением лишить их жизни. Более того, из самых тёмных уголков моей неполноценной в этом мире душонки вылез ухмыляющийся садист. Не задумываясь, как потом я засуну его назад, я в один шаг приблизилась к тому, что ловил ноги, на ходу складывая ладони. Я не додумала, что именно я хочу получить после воссоздания, так что у меня сработало только разъятие. Кожа мужика как будто лопнула, и его кровь окатила всё внутри повозки — пол, койки, тканевый навес, меня, Катрину и второго нападающего.              — Что ты?.. — он разжал руки и отступил на шаг. — Крис?..              — Я — подполковник Штейн, государственный алхимик, — и по совместительству мокрая курица. — Глупо было нападать на нас.              Я сделала шаг к нему, он попятился. Катрина перестала голосить и смотрела на меня. Лицо её выражало шок и ужас, и я сомневалась, что сама не являлась их причиной.              — Ты в порядке? — спросила я, делая ещё шаг вперёд.              — Д-да, — проблеяла она в ответ.              — Хорошо, — я кивнула.              Мужик, видимо, решил, что его товарища постигла его участь по нелепому стечению обстоятельств. И теперь, когда я осознала случившееся, меня должно было начать трясти от ужаса от содеянного и кошмара ситуации — передо мной всё ещё был здоровенный мужик. Он осклабился, расправил плечи и сделал шаг ко мне. Ну и дурак, чё.              Тот факт, что Фредерика всю свою жизнь была убеждённым пацифистом, никак не отменял того факта, что она была алхимиком. А для алхимика было крайне важно хорошо знать себя, своё тело и владеть им. Находиться в гармонии тела и разума. И лучшим способом достичь этого познания как были, так и остались танцы и боевые искусства. То, что она почти никогда не дралась вне тренировок, не значило, что наше с ней тело не помнило, как это делается. Короче, я развернулась вполоборота, чуть согнула ноги и впечатала колено этому идиоту в живот. Со всей дури. А вот уже потом чинно сложила ладошки и алхимически удалила сердце. Ещё через мгновение в повозку ворвался Франкенштейн с горящими глазами.              — Что с тобой? — он подлетел ко мне и встряхнул за плечи.              — Да в порядке всё, — поморщилась я, вспоминая, чем залита с ног до головы. — Неудачное преобразование.              — Что, прости? — даже по темноте было видно, как у него вытянулось лицо.              — А, — отмахнулась я. — Не смогла решить, что именно хочу сделать с ним преобразованием, и провела только разъятие. Вся повозка теперь в этом. Катрина, ты как?              — Со мной ничего не сделали, — тихо отозвалась она, садясь. — Я… я просто…              — Эм, так. Надо это прибрать, — я нахмурилась, глядя на тела. — Там снаружи что?              — Четырнадцать тел, — пожал плечами Франкен. — Разной степени целости. Во второй повозке чисто.              Я кивнула и потянулась под скамью, чтобы достать бутыль с водой и чемодан Катрины. Но когда я протянула ей воду, она в ужасе от меня шарахнулась. Ну, этого следовало ожидать. Я отдала бутыль Франкенштейну и принялась искать отделённое сердце — не хотелось бы на нём оступиться потом. Франкен вывел Катрину из повозки и через минуту в неё забрался Харай.              — Ты бы хоть спросил, не решила ли я туалет сменить, — хмыкнула я, наконец обнаружив искомое и поднявшись.              Ишварит замер. Вид у меня, надо думать, был впечатляющий даже в темноте. Или, возможно, особенно в ней. Ему понадобилось секунд пять, чтобы прийти в себя и быстро подойти ко мне.              — Док? — озабочено спросил он.              — Это не моя кровь, — вздохнула я и сунула ему в руки сердце. — Щас.              Чистим карму, то есть одежду, наложением дланей. Не было у меня времени и возможности рассусоливать и переодеваться, так что хлоп в ладошки и вперёд. Отделив от своей одежды чужую кровь, я всё-таки умылась, хотя на волосах, скорее всего, что-то ещё осталось. Потом мы с Хараем выволокли тела наружу и дотащили до общей кучи. Ровным рядком там теперь было уложено шестнадцать тел. Разной степени целости. А ведь казалось бы, мы только с реальной войны приехали, а там у нас сразу столько трупов ни разу не было. По крайней мере, в госпитале, а не в морге.              В прошлый раз меня трясло от произошедшего, потому что оно происходило со мной. В смысле, я защищалась сама и гнусная рожа нависала надо мной. В этот раз всё было иначе. Хотя, возможно, меня просто ещё отходняк не догнал. Как только догонит, так и затрясёт. Однако мне казалось, что Бриггс закалил меня. Настолько, что моя нервная система реально приблизилась к непробиваемой сьюческой.              К нам подошёл Франкен. Он сказал, что дал Катрине успокоительное, и она уснула. Под моим укоризненным взглядом признал, что дозу дал медвежью, так что как минимум до утра она точно не проснётся. А какой бы жуткой ни была ночь, утро сглаживает впечатление. Я согласилась, и мы втроём задумчиво уставились на результат стычки. Лошади бродили по степи, их седоки — где-то в мире ином.              — Придётся ехать в штаб Нью-Оптэйна, — скривилась я. — До Восточного города далеко.              — Придётся, — согласился Франкенштейн.              — И вот прямо сейчас, — я покосилась на повозку, которая внутри всё ещё не радовала душу отделкой эпохи раннего потрошизма.              — Поехали верхом тогда, что ли, — отозвался он. — Лошадей вон полно.              Я лупанула себя ладонью по лбу и ринулась ловить скотину. Лошади оказались на удивление флегматичными, так что подпустили к себе без каких-либо проблем. Мне пришлось преобразовать подол платья в брюки, чтобы сесть нормально. Вторую лошадь я словила уже верхом, потому что пока я этим занималась, Франкенштейн договаривался с Хараем. Он оставался здесь на страже Катрины, нашего имущества и… ну, и тел. Хотя лично меня бы не сильно огорчило, если бы их растащили падальщики. Награда за них нам с Франкеном всё равно не светила, потому что это вроде бы как наш долг, как офицеров.              Люблю грозу в начале мая — как шибанёт, и нет сарая. И хотя май-то как раз уже подходил к концу, а гроза была совершенно не в списке приятных вещей, именно эти строчки всплыли у меня в голове с первыми раскатами грома. Не было никакого смысла гнать лошадей — покрытая песком дорога мгновенно превратилась в грязь почти сразу после первых же капель. Их копыта увязали в ней, так что можно было сколько угодно измываться над животными, быстрее идти они не могли. В принципе, мы остановились не так уж далеко от города — где-то в паре часов езды моими неторопливыми тяжеловозами. Но за время дороги в город и я, и Франкен успели вымокнуть до нитки.              На КПП штаба дремал сержант. Он вздрогнул и подскочил, когда Франкенштейн с силой ударил по стойке перед ним, а затем сунул в лицо серебряные часы. Сержант взял под козырёк и принялся кому-то звонить. С моей одежды текло ручьями, и не было никаких шансов, что нам позволят погреться и обсохнуть. Так что пришлось применять к своему туалету алхимию. Третий раз за ночь.              Из коридора к нам выбежал ещё один сержант. У него в руках были швабра и ведро. Поскольку мы оба, совершенно не стесняясь, сбросили всю воду прямо на пол, там образовалась довольно впечатляющая лужа. И этот парень принялся быстро убирать её. Он едва успел закончить, когда к нам вышел майор. И он явно был недоволен чем-то.              — Майор Синклер, — представился он. — Что понадобилось здесь в такое время государственному алхимику?              — Подполковник Штейн, — отозвался Франкен. — У нас произошёл небольшой инцидент в степи к югу. Нам нужно несколько человек личного состава и военный следователь.              — Подполковник? — удивился Синклер. — В гражданском?              — В отпуске мы, — мрачно изрекла я. — Много вам времени нужно?              — А вы?.. — он повернулся ко мне и скользнул неприятным взглядом.              — Подполковник Штейн, — я поджала губы. — Исцеляющий алхимик.              — Герои Бриггса? — Синклер вытаращился на нас так, будто ему только что сказали, что перед ним, не знаю, чудо-юдо-рыба-кит.              — Майор, мы долго будем здесь стоять? — недовольно спросил Франкен.              — Могу я узнать, что за инцидент? — встряхнув головой, отозвался он.              — На нас напали шестнадцать вооружённых бандитов, — скривился «брат». — Их тела сейчас полощет дождь. И там остались наши сопровождающие и вещи. Хотелось бы как-то побыстрее.              Нам не предложили пройти дальше КПП. Все те примерно полчаса, которые понадобились майору, чтобы собрать группу, мы торчали там, пока он не вернулся и не позвал нас. Синклер спросил, как поступить с лошадьми, и я сказала, что они трофейные и нам не нужны. Гроза ещё не закончилась, так что машины, на которых мы ехали, немного вязли в песке. Но к тому времени, когда мы добрались до места, дождь почти утих, и стало темно. Вот прямо выколи глаз. Водителям трёх машин пришлось старательно протереть фары, чтобы осветить лагерь, потому что без этого можно было и не надеяться что-нибудь рассмотреть.              В какой момент голову посещает шальная мысль? В самый неподходящий. Мне, например, пришла одна такая: вокруг полно дождевой воды, а у меня есть представление о том, как сделать из воды огонь — надо попробовать. Скажу сразу, что пожар в степи или мощный взрыв я не устроила. В познании Истины есть один впечатляющий плюс: сложенные руки могут заметить круг преобразования любой сложности при условии его полного осознания. Возможно, если бы мне понадобилось время на рисование этого самого круга, я бы осознала дурость затеи, но увы. Прикинув в уме процесс, я сложила ладошки и преобразовала водяную взвесь вокруг лагеря в огонь. Эффект, надо сказать, был сногсшибательный. Горел этот самый круг огня недолго, однако достаточно, чтобы все успели рассмотреть живописный пейзаж. Вот прямо пленэр для картин Жерико, не иначе.              На этот раз допроса с пристрастием на месте нам не устраивали. Хотя возможно, для самообороны жестокость всё-таки была излишней, нас было слишком мало, чтобы выбирать средства. Бледные лица солдат, которым не повезло грузить тела в мешки и затем в фургон, были достаточно красноречивы. Всё было в порядке ровно до того момента, пока из повозки, где спала Катрина, не вылез Харай. Его за пару мгновений скрутили и бросили к нам и майору.              — Похоже, вы добили не всех, — хмыкнул Синклер.              — Вы — идиот?! — Франкенштейн рявкнул так, что даже у меня подогнулись колени. — Как вы смеете так обращаться с человеком, который защищал офицеров?!              Майор как будто даже уменьшился в размерах и принялся искать ключи от наручников. Они никак не находились, и я использовала алхимию, а затем помогла Хараю подняться. Он встал и отряхнул штаны. Ишварит хмуро глянул и на майора и сунул ему в руки разломанные наручники.              Из повозки с Катриной примчался ещё один солдат. Он отдал честь майору.              — Там ещё женщина без сознания, — доложил он.              — Это Катрина. Наша кухарка, вообще-то, — я поморщилась. — Не надо её трогать.              — Буди, — скривив губы, велел майор солдату, и тот бросился к повозке. — Может, она расскажет нам правду.              — Простите, что? — вытаращилась я на него.              — Два аместрийца, называющие себя известными государственными алхимиками, в компании ишварита убили шестнадцать человек, — его лицо пересекла кривая ухмылка. — Мало похоже на правду.              Катрину притащили минут через десять. Бледная, перепуганная, она дрожала всем телом и затравленно озиралась. Было слишком темно, чтобы рассмотреть военную форму, зато вот мужланскую грубость солдата — вообще никаких проблем. Он подвёл её к нам, и девушка нашла меня взглядом. Солдат не удерживал её особенно сильно, так что она рванулась и сначала прижалась ко мне, а потом юркнула мне за спину.              — Что им всем надо, госпожа Фредерика? — тихо спросила она. — Господин Франкен?              — Они хотят знать, что здесь произошло, — мягко отозвалась я. — Майор Синклер хочет услышать от тебя правду.              — Он вам не верит? — изумлённо спросила она. — Что ж… Ну… Мы проехали город и остановились здесь на ночь. Я приготовила картошку с тушёной говядиной, и мы поужинали. Потом я и госпожа Фредерика пошли спать в ту повозку, — она показала пальцем. — И я уснула. Проснулась от громких шагов в повозке. У господина Франкена и Харая шаги тихие, да и они бы не стали к нам залезать. Так вот, я проснулась и увидела двух мужчин. Я закричала, и один поймал меня за руки. Я вырывалась, и второй ловил меня за ноги, но у него не получалось… А потом пришла госпожа Фредерика и… она спасла меня.              — Как именно? — скривился майор.              — Показать? — склонила голову набок я.              Синклер кивнул и осклабился. Я предложила ему взглянуть на нутро повозки, потому как мне показалось, что тела тех двоих уже погрузили. Мне пришлось отцепить от себя Катрину и передать её, снова дрожащую от ужаса, Франкену, который успокаивающе потирал её плечи. Я откинула полог и зажгла небольшой огонёк, чтобы осветить повозку. Ровно через три секунды майора вывернуло.              — Я так понимаю, на передовой вы никогда не были? — я похлопала его по спине.              — Что вы сделали? — просипел он.              — Так ли это важно? — я пожала плечами. — Я могу это прибрать? Или надо показать военному следователю?              — Приберёте не раньше, чем мы подтвердим ваши личности, — зло фыркнул он.              И чего это майор так на нас взъелся? Нет, я, конечно, понимаю, что ночные гости, из-за которых пришлось ехать в степь по дождю, симпатии вызвать практически не могли, но ведь не до такой же степени. Казалось, что его отношение какое-то особенно личное. Как будто мы прямо наступили на его больную мозоль. Возможно, это из-за того, что он в армии служил уже несколько лет и только добрался до звания майора, а мы мало того, что с майора начали, так ещё и получили повышение через полгода службы.              Нам пришлось ехать обратно в штаб с военными, чтобы там могли провести опознание. Почистить повозку майор так и не разрешил, так что ехать внутри неё было невозможно, но нам, по крайней мере дали самим править своими лошадьми. Со мной на козлах оказался Харай, а приставленному сержанту пришлось стоять на облучке, потому что понятно почему. Медвежья доза успокоительного не давала Катрине бодрствовать, и она снова улеглась во второй повозке, которой правил Франкенштейн. В штабе нас опять долго мариновали на КПП, прежде чем подтвердить смертный приговор всем шестнадцати бандитам и наши морды тоже. После этого Харая отпустили к повозкам, а вот нас с гаденькой улыбочкой майор пригласил к начальству.              — Здравия желаю, генерал-майор, — изрекла я, когда мы вошли в его кабинет.              Генерал-майор Халкроу, который нас там встретил, был широкоплечим мужчиной лет тридцати-тридцати двух с русыми волосами и суровым лицом. Уголки его губ смотрели вниз, а между бровей пролегла морщинка. Он хмуро посмотрел на нас и пригласил сесть.              — Почему не доложили о прибытии? — резко спросил он.              — Мы государственные алхимики, врачи, — мягко отозвался Франкен. — Мы не находимся на действительной службе, а занимаемся исследованиями и своими прямыми обязанностями в рамках специального медицинского контракта. В данное время мы в отпуске.              — В отпуске, ха, — фыркнул он. — Сколько вы служите?              — Полагаю, он был дан нам за работу в Бриггсе, а не по времени, — тем же тоном изрёк «брат». Весь его вид говорил мне молчать.              — Ещё скажите, что вы там не ради повышения были, — Халкроу сложил руки на груди. Я почувствовала, как гнев скрутил меня где-то в районе солнечного сплетения, но прикусила губу.              — Это не имеет никакого значения, — голос Франкенштейна оставался спокойным, только показался мне холоднее. Холоднее льдов Арктики. — Вопрос о присвоении званий алхимикам в нашем статусе находится в ведении верховного командования, и ни я, ни Фреди никак не способны влиять на его решения.              — Фреди? — зацепился за моё имя Халкроу. — Доктор Фредерика Штейн? Вы были в Ишваре, в госпитале. Убили двух офицеров.              — У меня не было выбора, — предельно спокойно ответила я.              — И кого вы лечили в этом вашем госпитале? Повстанцев? — он изогнул бровь.              — Граждан Аместриса, — я очень старалась держать голос.              — И это на деньги армии? — генерал-майор поцокал языком.              — Армии? — каким чудом я не повысила тон — без понятия. — Армия не дала мне ни геллера. Все расходы были оплачены из моего кармана и из кармана Общества врачей Метсо. А знаете, что дала мне армия за спасение более трёх сотен офицеров прямиком с того света? Ничего.              — Вас оправдал трибунал, — его попытка улыбнуться была ниже среднего.              — Потому что меня не в чем было обвинять, — мне удалось заткнуть эмоции до уровня их полного отсутствия в голосе.              — Допустим, — Халкроу кивнул. — И почему после всего это вы пошли на службу? Да ещё и армейским псом?              — Из-за медицинского контракта, — не дал мне заговорить Франкен.              — И кто же был столь любезен, что предложил его вам?              — Я не помню имени офицера, который сидел в приёмной комиссии, — пожал плечами Франкенштейн. — Эта информация должна быть в наших личных делах. Но у вас, полагаю, к ним нет доступа.              — Когда-нибудь будет, — хмыкнул Халкроу.              — У вас есть какие-либо основания нас задерживать? — почти деловым тоном поинтересовался «брат».              — Я могу приказать вам приступить к службе здесь. Досрочно, — радость смотрелась на лице генерал-майора крайне странно.              — Если только ваш приказ может превзойти приказ фюрера Бредли, согласно которому мы в отпуске до шестого июня, — улыбка непроизвольно дёрнула уголки губ Франкенштейна. — Разрешите идти?              Никогда не думала, что уставная фраза может звучать так издевательски. Халкроу недовольно кивнул, и мы убрались из его кабинета, а затем и из части. И из города. Светало, и мы остановились у обочины, чтобы привести в порядок повозку. Злость ещё не до конца унялась во мне, так что спать совершенно не хотелось. Сколько ещё военные будут обсасывать мой ишварский госпиталь?