Профессиональная попаданка: Государственный алхимик

      Чтобы не растерять редкостного общительного настроения, было принято решение отказаться от переоблачения в домашнее. Разумеется, беседа в пижамах и халатах могла выйти более доверительной и, если так можно выразиться, интимной, однако я понимала, что если поднимусь в свою спальню и стяну с себя платье, усталость возьмёт надо мной верх, и я уже никуда не пойду. Франкен завёл машину на задний двор, и в дом мы вошли с чёрного хода. Было уже начало двенадцатого, так что все уже должны были улечься спать. Стараясь не шуметь, мы пробрались на кухню, где взяли чайник, чашки и заварку. Со второго этажа донёсся детский плач, и я кивнула — это означало, что Карсия с малышом всё ещё здесь. Плач продлился недолго — видимо, ребёнка взяли на руки и стали кормить или укачивать. Пока Франкенштейн взялся за поиски какой-нибудь снеди к чаю, я вернулась к чёрному ходу, где забрала со стеллажа масляную лампу. Мы, конечно, экстремалы те ещё, но спускаться в подвал по ночи без единого источника света было бы просто полным… полной дурью.              Готовой снеди Франкен не нашёл, так что пришлось использовать алхимическое преобразование. На самом деле, если отчётливо понимать, как оно работает, можно, при должном усердии, преобразовать что угодно в что угодно. Просто если тебе нужно стекло, то лучше сразу взять стекло, но можно использовать и песок, а можно, если, конечно, познания в химии достаточно глубоки, попробовать перестраивать структуры на субатомном уровне. Но для этого нужно очень много сил, да и вообще это опасно. Не то чтобы я лично хотела попробовать, но чисто теоретически…              Вместо того, чтобы отправиться, как было задумано, в лабораторию, мы почему-то завернули в котельную. На дворе стояла зима, и хотя в Аместрисе, в Центральном городе, отрицательных температур почти не бывало, всё-таки было холодно, поэтому под бойлером горел газ. От котла к стенам расходились трубы отопительной системы и горячего водоснабжения. Они тускло поблёскивали в неярком свете масляной лампы. Здесь было очень тепло, но я бы не сказала, что прямо жарко. Было даже не сыро и не душно. В дальнем углу были сложены доски, оставшиеся после того, как разобрали ящики. Лёгким движением рук деревяшки превратились в небольшой стол и пару стульев. Им, конечно, далеко было до шахматного столика в кабинете Франкенштейна в его кабинете там, в его мире, но зато они идеально вписывались в лофтово-стимпанковский интерьер бойлерной. В отличие от нас в вечерних туалетах.              Франкенштейн повесил смокинг на спинку своего стула, оставшись в жилете и сорочке. Я на спинку своего стула повесила шарф и перчатки. На столе между нами стояла масляная лампа, салатница с печеньем, чайник, чашки и жестяная банка с заваркой. Немного горячей воды было слито из ближайшей исходящей трубы, и вскоре чай был готов. Я загрызла печеньице, пока Франкенштейн продолжал пристально на меня смотреть.              — Итак, — я чуть опустила лицо, приглашая его задавать вопросы.              — Почему ты начала писать? — спросил он, складывая руки на груди.              — По шкале «вот этого вопроса я точно не ожидала» двенадцать из десяти, — ошарашенно выдала я. — Почему ты спрашиваешь?              — Наверное, потому что то твоё решение привело нас обоих к этому вот моменту, — Франкенштейн пожал плечами.              — Я уже говорила тебе, что я не…              — Я тебя не обвиняю, — перебил он меня. — Я констатирую факт. Ты ведь сама говорила, что попадала в собственные истории. Даже если конкретно эту писала не ты.              — Странное дело, — я вздохнула и откинулась на спинку стула. — У тебя не возникает время от времени ощущение, что ты делаешь что-то помимо своей воли?              — Нет, — он чуть нахмурился. — Как будто не припомню такого. А что?              — Это как раз и странно, — я сделала глоток чая и пожалела, что мы не взяли сахар, но подниматься за ним не было никакого желания. — Такое должно происходить, если история кем-то написана. Однако кажется, будто её никто не пишет.              — Тоже странно, — он тоже сделал глоток чая. — Обычная жизнь должна быть более… обыденной, что ли.              — С языка снял, — кивнула я.              — Однако ты не ответила на мой вопрос, — напомнил Франкенштейн. — Почему?              — Я не знаю, — я пожала плечами. — Просто… Не знаю. Я любила читать и иногда так влюблялась в героев, что мне хотелось почитать про них ещё. Ну, или если мне казалось, что в мире перебор по нестыковкам. Так я и познакомилась с океаном фанатского творчества. Ну и… Как-то сама оказалась в этом всем.              — А с нашим миром как вышло?              — С вашим? — переспросила я. — Ну, когда я писала, оригинал ещё закончен не был, и всё шло к тому, что… — у меня свело челюсть.              — К чему? — после небольшой паузы спросил Франкенштейн.              — Рейзел расходовал свою жизненную силу в сражениях, — изрекла я, и он кивнул. — И это вело к тому, что… — опять.              — Да к чему? — он нахмурился.              — Я не могу сказать. Физически не могу, — сразу пояснила я. — У меня сводит лицо.              — Вот как, — Франкенштейн почему-то не стал оспаривать мои слова. — Видимо, некоторые вещи мне знать не следует, и нечто не позволяет тебе сообщить мне их.              — Видимо, так, — я пожала плечами.              — А много нужно сил, чтобы создать дубликат мира? — он чуть прищурился, глядя на меня.              — Не знаю, — честно призналась я. — До того, как я пришла в себя здесь на кладбище, я вообще понятия не имела, что существует эта система создания миров и дубликатов.              — То есть может существовать бесчисленное количество дубликатов оригинала моего мира? — я пожала плечами и кивнула. — И все они чем-то отличаются друг от друга?              — Франкенштейн, — я глубоко вздохнула. — Я рассказала тебе об этом всё, что мне известно. Даже если ты будешь меня пытать, ничего нового я тебе сказать не смогу.              — Ну уж, — хмыкнул он. — Я бы не стал.              — Да ладно, — я чуть нахмурилась. — Ещё скажи, что не издевался надо мной этим вечером.              — Может, немного, — усмехнулся он. Я скептически скривилась. — Ладно, поймала. Не немного. Но я…              — А, да не оправдывайся, — отмахнулась я. — Вряд ли кто-нибудь, будь он на твоём месте и знай о моей природе, удержался бы. Оригинальные персонажи, как правило, мне не очень рады.              — Разве ты делала в их мирах что-то плохое? — Франкенштейн изогнул бровь.              — Обычно я старалась где-нибудь отсидеться, пока меня не выбросит домой, — я вздохнула. — Но чем дальше…              Ещё парой наводящих вопросов он вытащил из меня всю историю моих путешествий. О моём родном мире он почему-то ничего не спрашивал, и мне казалось, что даже если бы спросил, ничего внятного я бы не ответила. Салатница с печеньем медленно пустела, и мы заваривали чай уже в третий или четвёртый раз, когда в котельную влетел Харай. Он замер на несколько мгновений, озадаченно глядя на нас. Одет он был в халат поверх пижамных брюк и розовые тапочки. Я не знала, который был час, и столь же озадаченно взирала на него, как и он на нас с Франкеном.              — Там, — наконец заговорил он. — Наверху. К вам из военной полиции приехали.              — А зачем? — не вставая, спросил Франкенштейн.              — Они говорили с Катриной, — мотнул головой Харай. — Она подаёт им чай, а я пошёл вас искать. Уже весь дом обошёл, а вы вот где…              — Сколько сейчас? — спросила я, вставая. Я уставилась на спинку своего стула, размышляя, надевать ли мне перчатки или нет.              — Половина третьего, — отозвался ишварец.              — Видимо, что-то срочное, — Франкен поднялся и стал надевать смокинг, взглядом указывая на мои перчатки.              Я вздохнула, отряхнула платье от крошек печенья и надела перчатки. Шарф тоже занял своё место на моих локтях. Харай с лампой пошёл вперёд, а мы следом за ним. В гостиной сидел капитан Фарнел и некий незнакомый нам пока лейтенант. Ещё когда мы только поднялись на первый этаж, Франкен предложил мне локоть, и мы так и вошли в комнату. Офицеры поднялись, как положено по уставу при старших по званию, но их руки не добрались до голов, замерев где-то посреди движения. У капитана ещё и челюсть отвисла.              — Доброй ночи, капитан Фарнел, — улыбнулась я. — Что привело вас к нам в такое время?              — Апх… — он встряхнул головой, пытаясь собраться с мыслями. — Здравия желаю, майор Штейн. А?..              — Мы были в театре, — пояснил Франкен. — Садитесь и рассказывайте.              — Да… — капитан, а следом за ним и лейтенант упали на кресла. Мы тоже сели. — Микке Мардс сбежал из тюрьмы.              — Это тот, которому ты лицо разбил? — я повернулась к Франкену. Он кивнул. — И?              — Мы боимся, что он может заявиться сюда, — пояснил капитан. — Его ведь посадили из-за вас.              — Его посадили из-за того, что он избил троих человек до полусмерти, — поморщился Франкенштейн. — Но если ему захочется нас навестить, у меня найдётся, что ему сказать… Или нам надо вернуть его в тюрьму живым и целым?              — Что вы имеете в виду под «живым и целым»? — озадачился Фарнел.              — То и имею — живым и целым, — Франкен пожал плечами. — Это вопрос о том, как много сил мы можем применить, если он вдруг решит заявиться.              — Вы же не собираетесь убить его? — тихо спросил молчавший до сих пор лейтенант.              — Что ж мы по-вашему — живодёры совсем? — я вздохнула. — Разумеется, подобное не входит в наши планы.              — Лейтенант останется здесь для вашей охраны, — капитан поднялся.              — В этом нет нужды, — Франкенштейн тоже встал.              — Разве вы не видели отчёта из Нефкаума? — озадаченно спросила я, тоже поднимаясь.              — Из Нефкаума? — переспросил капитан. — А что там было? Тот инцидент с преступниками в розыске? — я кивнула. — И всё же… Нет, в таком случае тем более я должен оставить с вами лейтенанта. Вы же и сами понимаете, что сейчас вовсе не нужно, чтобы где-то кто-то говорил, будто государственные алхимики кого-то убили.              — Да никто никого не будет убивать, — фыркнул Франкен. — Если этот Мардс объявится, вернём мы его вам живым. Не гарантирую, что целым, но живым.              Капитан нахмурился, но дальше спорить уже не стал. В конце концов, ему, видимо, не хотелось дожидаться того момента, когда кто-нибудь из нас не вспомнил бы о разнице в званиях и просто не выставил бы его. Он только попросил звонить сразу же, если что-нибудь случится. Мы пообещали, что именно так и сделаем. Наконец они уехали, а мы остались. Несколько минут мы так и стояли в прихожей. Катрина убрала в гостиной и тоже пришла к нам, Харай так и вовсе никуда не уходил, хотя офицерам и не показывался.              — Так, — Франкен сложил руки на груди. — Катрина, иди к себе и запрись.              — Да, — тут же кивнула она и умчалась к себе.              — Меня вы к себе не отошлёте, — мрачно заметил Харай.              — Я и не собирался, — вздохнул Франкен. — Только переоденься. На улице холодно.              — На улице? — озадаченно переспросила я.              — Не имею ни малейшего желания отмывать или ремонтировать потом дом, — пожал плечами «брат». — А ты?              — Пожалуй, — согласилась я. — Но ты думаешь, что он прямо сегодня и явится?              — А чего тянуть? — Франкенштейн посмотрел на меня. — Легче всего было найти нас, проследив за капитаном. И чем дольше откладывать визит, тем больше шансов, что его поймают.              — Это если он не решил убраться подальше от Центрального города и не отсвечивать, — нахмурилась я.              — О, это не тот сорт людей, которые бегут, чтобы не отсвечивать, — усмехнулся он. — Нет, он непременно захочет посетить нас. Оставь здесь этот свой шарф и надень френч — пойдём фланировать перед домом.              — Я была бы не против переодеться во что-то более удобное, знаешь ли, — хмыкнула я.              — Это ни к чему, — он улыбнулся. — Если мы будем выглядеть так, будто вышли кому-то править лицо, он не покажется. А так, я бы для верности ещё и выпившим притворился.              — О, это легче лёгкого, — меня перекосило. — На каблуках да по наледи… Да я там тарантеллу отплясывать буду, чтобы не грохнуться, так что смотреться буду реалистично.              В этот момент вернулся Харай. Одежда на нём была сплошь тёмная, так что, если бы он прислонился к какому-нибудь дереву, его было бы и не рассмотреть в ночной тьме. На окраине города, где мы обитали, на дорогах почти не было искусственного освещения — до ближайшего фонаря было метров, наверное, сто, да и то, в час ночи его гасили. Ближе к центру города свет, как правило, оставляли, но здесь был вроде как спальный район. Я подумала, что нам бы надо было поставить фонарь прямо около нашего дома — на случай, если кому припечёт ехать именно к нам за помощью по темноте. Но сейчас, когда мы вышли на улицу, освещена она была лишь тонким месяцем и звёздами. Все соседи давно спали, как и полагалось порядочным гражданам, так что было тихо и пустынно. Ну, не то чтобы стояла давящая полная тишина — ночь полна была своих звуков. Глаза привыкали к темноте, пока мы с Франкеном под ручку совершали свой моцион вдоль улицы. Я периодически оступалась, повисая на нём, и хихикала дурниной. Он тоже хихикал и пошатывался. Так мы прошагали метров тридцать, потом развернулись и поплелись обратно. Метров за пять до нашей калитки Франкенштейн остановил меня и развернул спиной к тёмному закоулку, заросшему кустами. Мрак там стоял непроглядный, так что спрятаться там было легче лёгкого, и если Мардс где и скрывался, то места лучше он бы не нашёл. Франкенштейн ткнул пальцем в небо и задумчиво произнёс:              — А где-то там какое-то созвездие…              — И как-то оно называется, — усмехнулась я.              За спиной раздался шорох, как будто что-то крупное пролезало через кусты. Я хотела обернуться, но Франкенштейн перехватил моё лицо и развернул обратно к небу.              — А вот там…              Мы шарахнулись в разные стороны. И очень вовремя — с занесённым кулаком по тому месту, где мы стояли, прошагал некто. Я, естественно, оступилась и упала. Тело повернулось ко мне со злобной похотливой рожей. А я могла думать только о том, как хорошо, что подморозило, иначе я бы в хламинушку испохабила платье. Он направился было ко мне, но рухнул от ловкой подсечки Франкена. Я забарахталась, пытаясь подняться, но было слишком скользко, чтобы у меня вышло. Вместо этого я дёрнулась вперёд и въехала головой в репу начавшего подниматься Мардса. А ещё через мгновение он отлетел куда-то в сторону, и мне протянул руку Харай. Я поднялась и принялась отряхивать подол. Франкенштейн уже тоже был на ногах. А наш ночной гость стонал в нескольких шагах. Мы двинулись к нему. Франкен завёл его руки за спину, а я нехитрым преобразованием скрепила рукава одежды намертво. Харай поднял его с земли, перебросил через плечо, и мы пошли в дом.              При свете ламп оказалось, что на этот раз лицо Мардсу разбила я. У него наливался фиолетовым синяк вокруг переносицы. Я невольно ощупала свою голову выше лба — там как будто вспухла шишка. Я поморщилась и опустила глаза на своё платье. На подоле была пыль, но в целом всё было в порядке. Немного алхимии, и его можно было вернуть Аделине в первозданном виде. Брюки Франкена тоже были в пыли, но непохоже, чтобы его это как-то побеспокоило. Он мрачно взирал на Мардса, будто прикидывая, сразу звонить Фарнелу или сначала максимально доступно объяснить, почему ему стоило оставаться в тюрьме. И судя по его лицу — больше склонялся ко второму варианту.              — Ты уверен, что хочешь делать это в вечернем туалете? — скептически поинтересовалась я, покосившись на Мардса.              Франкенштейн посмотрел на меня, потом на свой костюм и закатил глаза. Он снял смокинг, небрежно бросив его в кресло, и вышел, вернувшись уже в белом халате.              — Так лучше? — с кислой миной поинтересовался он. Я кивнула.              — Если вы со мной что-нибудь сделаете, ваша карьера в армии закончится, майор, — Мардс посмотрел на меня исподлобья. — Мой отец генерал…              — Как интересно, — перебила я. — Отец генерал, а сын грузчик?              — Главный грузчик, — он отвёл взгляд.              «Главный грузчик, парень работящий…» — тут же запело моё сознание. Я достаточно сдерживала гогот этим вечером, так что издала короткий хрюкающий смешок, даже не пытаясь замаскировать его под кашель.              — Так как же это вышло? — поинтересовалась я.              — Если ты намерена пытать его психологически, то на кой чёрт я снял смокинг? — повернулся ко мне Франкен.              — Мне любопытно, — я пожала плечами. — Тебе разве нет?              — Я не смог доучиться в военной академии, — подал голос Мардс. — Отчислили из-за нарушения дисциплины. Отец и сослал, чтобы я этому выучился.              — Надо полагать, он был в восторге, когда твоя дисциплинированность привела тебя за решётку, — криво усмехнулась я.              Парень зло посмотрел на меня и покраснел. Видимо, восторг генерала был столь велик, что он едва ли мог выразить его цензурными словами. Но мне, откровенно говоря, было нисколько не жаль этого парня. Я глубоко вздохнула и решила, что пожалуй хотела бы сдать его прямо сразу генералу. Так что я отошла к телефону, порылась пару минут в справочнике и позвонила в штаб. Дежурные сидят там круглосуточно, так что мой звонок не ушёл вхолостую.              — Штаб Центрального города, — сообщил мне в трубку юношеский голос.              — Доброй ночи, — я улыбнулась и развернулась лицом к Мардсу. — Это Исцеляющий алхимик.              — Здравия желаю, майор, — тут же отозвались в трубке.              — Возможно ли связать меня с генералом Мардсом? У меня к нему очень срочное личное дело, — изрекла я.              — Генерал ещё в штабе, — отозвался голос. — Подождёте две минуты?              — Да, конечно, — я снова улыбнулась.              Франкенштейн вопросительно изогнул бровь. Я только пожала в ответ плечами. Повисло довольно удушливое молчание. И судя по Мардсу в нашей гостиной, ничего хорошего от моего разговора с его отцом он в общем-то не ждал. Наконец в трубке снова послышался голос. На этот раз он определённо принадлежал человеку немолодому.              — Доброй ночи. Что же сподвигло доктора Фреди связаться со мной? — мягким голосом спросил генерал.              — О, дело в том, что в нашей гостиной сидит ваш сын, — почти ласково сообщила я.              — Микке? — озадаченно переспросил он. — Он же должен быть в тюрьме. Как он оказался в вашей гостиной?              — Ну, в результате цепи случайных событий я разбила ему лицо…              — Нет, я имел в виду, как он оказался вообще у вашего дома, — мне прямо слышно было, как он нахмурился.              — А. Этого я не знаю, — я пожала плечами. — Мы прогуливались около дома, и вот так это закончилось.              — Что вы намерены сделать с ним? — голос генерала помрачнел.              — Сдать его военной полиции, — улыбнулась я. — Если, конечно, вы сами не хотите его забрать.              — Я приеду за ним через два часа, — он вздохнул. — Если вас не затруднит, пригласите военную полицию к тому же времени.              — И что нам с ним делать целых два часа? — я нахмурилась.              — Что вам захочется, — совсем мрачно изрёк генерал. — Сделайте мне одолжение, заставьте его запомнить эти два часа на всю его жизнь.              — Сделаем, что сможем, — я кровожадно улыбнулась.              Я повесила трубку. Микке Мардс с ужасом посмотрел на меня. Потом перевёл взгляд на Франкена, и его лицо стало бледнеть, хотя казалось, что оно и так уже белое. Я перезвонила капитану Фарнелу и передала ему просьбу генерала. Он слегка удивился, но пообещал приехать в назначенное время. Я дошла до кресла и медленно сняла перчатки, бросив их поверх смокинга, а затем быстро метнулась в смотровую за халатом.              — Что вы со мной сделаете? — голос его дал петуха. — Будете пальцы резать? Иглы вгонять под ногти?              — Фу, какая пошлятина, — фыркнул Франкен. — Никакой крови — не хочу вымазать парадные брюки. — Я покосилась на пыль на этих самых брюках и поджала губы.              — Для начала… — я подошла к Мардсу и довольно грубо ощупала бок, по которому пришёлся вполне себе футбольный удар Харая. — Сломано два… три… четыре ребра. Надо поправить.              Медицинская алхимия — замечательная штука. Вполне можно легко и непринуждённо срастить сломанные кости за одно преобразование. Вот только никто не обещал, что это не больно. Больно, ещё как. Но тащиться за обезболивающим, смешивать его у меня не было ни малейшего желания. Так что я срастила их ему так, на живую. Нос трогать не стала — очень уж живописный вышел фонарь. Сложно сказать, но Мардс определённо придумал в своей голове нечто мучительно-изощрённое под стать Испанской Инквизиции, тогда как пытать его, в общем-то, никто не планировал. Можно было, конечно, поменять местами руки или вообще переместить туда, откуда они фигурально у многих и растут, только в этом не было совершенно никакой практической пользы. Это, в целом, было даже не забавно.              — Значит, генерал приедет через два часа, — повторил Франкен. — Почему так долго?              — Это уж я не знаю, — я пожала плечами. — Спросишь, когда он приедет. Он сказал, мы можем делать с ним, что нам захочется. Лишь бы он эти два часа на всю жизнь запомнил.              — Не думал же генерал, что мы тут будем его полусмерти избивать, — поморщился он.              — Как ты и сказал — какая пошлятина, — хмыкнула я. — У меня есть идея поинтереснее.              Я подошла ближе и принялась быстро шептать в самое его ухо. Мне для этого пришлось встать на цыпочки, а Франкену — чуть нагнуться ко мне. Когда я закончила, он посмотрел на меня с каким-то даже уважением, как мне показалось. Он кивнул и вышел из комнаты буквально на минуту, вернувшись с самым обыкновенным ржавым гаечным ключом. Я вернула потрёпанному серому пиджаку Мардса исходный вид и содрала его с него вместе с рубахой, после чего Харай заставил его положить руки на стол. Франкенштейн сунул ему в ладони гаечный ключ. Мардс дёрнулся, чтобы встать, но сразу же сел на место, поняв, что будь у него хоть шансик против нас с сим инструментом, никто бы ему его не дал.              Итак, чёрный пигмент в татуировках — оксид железа. Железо у нас было, кислород тоже вроде в избытке. Основа для краски не требовалась, раз мы намеревались наносить художественную роспись с помощью алхимии. Вдохновение в три часа ночи — штука довольно странная, так что меня озарило идеей набросать иллюстраций к тем книгам со стеллажа про войну без денег. И первой была «кучка плюс палка равно шалаш». Франкенштейн криво усмехнулся и пририсовал рядом шалаш в соплях. Потом был набор боевых стоек с уринапанусами, затем грязные носки, а вдоль поясницы изящным летящим почерком Франкена был выведен рецепт великолепного супа из гороха и чечевицы с чесноком. Конечно, избранный нами способ рисования и близко не стоял по болевым ощущениям с нанесением татуировки иглой, но приятного тоже было мало. Особенно учитывая, что Мардс понятия не имел, чего нам взбрело в головы живописать на его спине. И вряд ли его приводил в состояние душевного равновесия Харай, откровенно потешавшийся над каждой новой картинкой.              Гаечный ключ значительно убавил в размерах, а мы думали, что бы ещё такого изобразить на плечах Мардса, когда в дверь постучали. Я пошла открывать. Откровенно говоря, я напрочь забыла, что так и ходила по дому в вечернем платье, с причёской и в жемчужном колье. Поверх, правда, был халат, но я его даже не потрудилась застегнуть. Так что вид у меня, надо полагать, был несколько несуразный. Я распахнула дверь и увидела на пороге капитана Фарнела и мужчину лет пятидесяти с чёрными с проседью курчавыми волосами в форме генерала. Они озадаченно уставились на меня. Я посторонилась и пропустила их внутрь. В гостиной Франкенштейн застёгивал пиджак на красном как свекла Мардсе.              — И правда, живой и целый, — выдал капитан.              — А вы ждали, что мы его вам по частям отдадим? — скептически поинтересовалась я.              — Что у него с лицом? — нахмурился Фарнел.              — О, это просто нелепое стечение обстоятельств, из-за которого у меня самой теперь шишка, — я потёрла место ушиба.              — Вы сделали то, что я просил? — посмотрел на меня генерал.              — Вряд ли он сможет это забыть, — я покосилась на его сына. — Даже если сильно захочет.              — Что вы с ним сделали, если не секрет? — генерал озадаченно свёл брови.              — Думаю, он вам сам позже расскажет, — усмехнулась я. — Но вот показать, боюсь, вам придётся его заставить.              Генерал кивнул и двинулся в гостиную. Они вместе с Фарнелом вывели Мардса из дома, быстро попрощавшись. Я душераздирающе зевнула первой, следом за мной сделали это и Франкен с Хараем. Было уже пять утра, даже чуть больше. Будь я студенткой перед экзаменом, я бы залилась кофе или каким-нибудь лютым энергетиком и уж точно не пошла бы спать. Но я уже достаточно давно усвоила, что даже пара часов сна лучше, чем совсем не спать. Так что я пожелала спокойной ночи мужчинам и поплелась в свою спальню, с лёгким ужасом думая о том, как буду разоблачаться из своих пышных одеяний.