Солнцепёк

      — Может, всё-таки помочь? — с косоватой усмешкой уточнил Коля, расслабленно наблюдая за тем, как Надя нервно утрамбовывала вещи обратно в рюк. Несколькими минутами ранее ей пришлось перерыть старательно сложенную одежду и вывернуть крепко пришитые ровной стёжкой карманы, а всё потому, что несчастный билет, в спешке сунутый «куда-то туда», никак не желал находиться.       Лекомцева только зло зыркнула на веселящегося Тибо, сжавшего в губах папиросу, не желая ни на миг отвлекаться. Неподалёку беспокойно крутилась одногруппница Лёля Алейникова, ежеминутно натягивая пониже на лоб самошитую панаму, пытаясь спрятать глаза от солнца. А мимо, вручая проводнику билеты и документы, проскальзывали другие пассажиры, торопливо ступая на подножки и забираясь в вагоны.       — Я сама.       Прозвучало вполне обыденно. Ни разу не гордо. У Нади и не было привычки, в отличие от некоторых других девиц, строить из себя что-то непонятное и пытаться кого-то убедить в своих способностях. Было только застарелое понимание того, что лучше тебя самого никто не сделает.       При этой мысли, будто набатом бившей в голове, руки сами собой посильнее надавили на круглый бок рюкзака. Что-то жалобно хрустнуло и скорее всего сломалось. Шумно выдохнув сквозь зубы, чтобы ненароком не сказать что-нибудь грубое, и почувствовав на плече приободряющую ладонь Оли, Лекомцева в последний раз дёрнула застёжки рюка, наколовшись на точащий из кармана остро заточенный карандашный стержень.       — Сама, так сама, — пожал плечами молчавший до этого Славка Хализов, хитро сощурившись от слепившего солнца. Прищур этот у него выходил сам собой, стоило только тени улыбки коснуться лица, а бровям чуть взлететь в попытке сойтись над переносицей. Но Надя этого не знала и потому строго огрызнулась, а Слава умудрился отхватить первую порцию её упрёков, даже не сев в поезд.       — Злюка, — тихо хмыкнул Тибо и покосился на Дятлова. Чем тот руководствовался, когда брал с собой девчонок, да ещё и сразу пару?       — Я всё слышу.       — А я не скрываю, — хохотнул Коля, вдруг приветливо замахав рукой. К ним, торопливо огибая флегматично слоняющихся по перрону людей, спешил Слободин. Лекомцевой оставалось только с завистью цокнуть языком — Рустем шёл так бодро, словно тяжеленный рюкзак за спиной ему ни капли не мешал. Только пот блестел на лбу, скатываясь маленькими каплями по вискам и прячась в вороте льняной рубашки.       — Ну и жара, — прозвучало от него сразу после привета. Слободин быстрым движением облизал пересохшие губы, покрывшиеся тонкой блёклой плёночкой, и пожал ладони присутствующим, особо задержав в своих руках ледяные пальцы Алейниковой, чудом хранившие ощущение прохлады. А потом потянулся к Наде, которая быстрым движением обтёрла ладони о плотную ткань штанов, и, не глянув даже ни на секунду на Рустема, пару раз едва заметно тряхнула их соединёнными руками, мечтая поскорее избавиться от этого липкого тёплого прикосновения. — Что-то нас мало.       — Шутишь, да? — двинул широким подбородком Бартоломей, старательно пережёвывая кусок кислющего яблока. — Остальные уже в вагоне сидят. Тринадцать человек на две палатки.       — Две с половиной, — поправил Игорь. — Сам же помогал сшивать. Или забыл?       — Хрен редьки не слаще, Гось.       — Что-то вы, товарищи, неоптимистично настроены, — выглянул из вагона Володя Шунин и, оглядев ближайшие метры на случай прибытия соседей по вагону, нагло уселся на ступеньки подножки, оставшись проигнорированным занятой разборками с другим пассажиром проводницей. — Товарищ завхоз, — отсалютовал он Рустему и подмигнул всё ещё топтавшейся около Лекомцевой Лёле.       — Вы чего стоите, не заходите? — выглянул из-за Володиной спины Юра Юдин, вытянув левую руку вперёд и демонстрируя остальным часы. — Отправление скоро, а вы ещё не загрузились.       — Да тут, — начал было Игорь, но в этот момент Надя резко закинула рюк на спину, едва слышно охнув, когда тот ударил её по лопаткам, вынудив покачнуться и переступить с ноги на ногу.       — Идём? — как ни в чём не бывало спросила она.       — Помощь нужна? — спрыгнул с подножки Володя, приземлившись прямёхонько перед Олей.       Та дёрнула головой, из-за чего медные кудряшки, собранные в два низких хвостика, хлестнули её по лицу, и улыбнулась, пытаясь поправить лямки рюкзака. Шунин схватил одну из шлеек, потянув её вверх, чтобы Алейниковой было попроще.       Рустем, всё ещё загруженный собственными вещами, протянул было руки к Наде, тоже намереваясь помочь, но та резко отстранилась, и весь запал Слободина поутих.       — Что мы, немощные, по-вашему, что-ли? — буркнула Лекомцева, задрав нос, но, обернувшись, увидела, как, виновато глядя на неё, Оля отдала вещи Володе. Тот ещё со школьных лет вечно был с ней рядом, будто заботливый старший брат, а потому забрал бы рюкзак и без разрешения, и несмотря на сопротивление. Надя и не думала обижаться. Только вот что-то вдруг кольнуло в груди, и она поспешно обратилась к Рустему, желая поскорее отделаться от этого чувства. — Но всё равно спасибо.       Тот просиял в ответ.       И всё же в вагоне Наде пришлось сдать позиции. Женя Чубарёв и Коля Трегубов грузили вещи на багажные места, без конца препираясь, что и куда стоит положить, и были так заняты своим спором, что совсем и не обратили внимание на то, как, изумлённо глядя на них, Лекомцева передала им свой рюкзак.       А потом Оля утянула её на место у окна, чтобы не мешаться в проходе, пока остальные были заняты делом. Их и без того было слишком много, из-за чего другие пассажиры лишь обречённо готовились к предстоящим шумным разговорам. Тринадцать человек в группе — это не шутки. Суеверная Надина бабушка наверняка бы сказала что-нибудь про дурное число, но Наде было всё равно. Да и смешно же — учиться на строительном в УПИ и верить в такие небылицы. Вот Надя и не верила, хотя на всякий случай взяла с собой небольшой образок, который лет десять назад ей подарил кто-то из соседей, уезжая из деревни.       На полку напротив шумно плюхнулся Рудик Седов, романтичным взглядом окидывая открывающийся сквозь мутное от разводов стекло вид перрона. Густые черные вихры волос, как их не расчёсывай, торчали в разные стороны и весело подпрыгивали, стоило Рудольфу повернуть голову.       — Ну что, девчата, какие места займёте? — решил спросить он, чтобы прервать молчание.       Надя неопределенно повела плечом и, подумав пару секунд, уверенно ткнула указательным пальцем в полку над головой. Оля же, с содроганием вспоминая, как в прошлый раз пыталась оттуда слезть, пальцами вцепилась в панаму, которую вертела в руках.       — Я внизу хочу, Рудь.       — Это можно устроить.       Остальные ребята уселись только минут через десять, когда состав уже тронулся с места, постепенно набирая скорость и чуть покачиваясь в такт ударам колёс о рельсы. Пришлось сесть очень тесно друг к другу, чтобы всем удалось поместиться в одном купе, хотя Коля Трегубов всё время порывался просто встать в проходе, не желая жаться боком к своему тёзке. В вагоне стояла жара.       Надя, прижатая Лёлей к прохладному стеклу, с лёгкой усмешкой наблюдала за тем, как широкоплечие мальчишки всё пытались устроиться поудобнее. Игорь, прямо на которого светило безжалостное летнее солнце, то и дело вытирал ладонью пот со лба, щуря глаза.       — Пей воду, носи панаму, — усмехнулась Лекомцева, наклоняясь чуть вперёд и протягивая ему свою шляпу. Не такую чудаковатую и тёплую, конечно, как у Тибо, но тоже уже ставшую определенным походным символом. В турклубе даже собирались объявить неофициальный конкурс на самую известную шляпу. А конкуренция была нешуточная. Чего стоила только широкополая панама Женьки Чубарёва, которую тот в нынешний поход отчего-то не взял.       Дятлов благодарно кивнул, пряча, наконец, глаза в тени. Он выглядел уставшим, явно полночи перебирал рюкзак и проверял, точно ли всё положил, но, как и всегда, светился энтузиазмом, которым запросто мог повлечь за собой остальных, как мотыльков на огонь. Надя довольно улыбнулась, а потом вдруг наткнулась на внимательный взгляд Слободина, до этого спокойно разглядывающего пейзаж за окном. Мимо на бешеной скорости проносились деревья, будто на прощание махавшие туристам своими длинными ветвями.       — А концерт по заявкам будет? — встрепенулся Тибо, отчего Трегубов едва не потерял равновесие и не шлёпнулся с сиденья на пол.       — Что-то ты, товарищ француз, торопишься, — Петя Бартоломей глянул на наручные часы. — Едем-то всего ничего, хоть полчасика подожди для приличия.       — А ты, Бартоломео Растрелли, не вымеряй, чай, не дворец строим, — хохотнул Коля. — Девчонки вон со мной согласны. Да, Оль?       — А ты на Лёлю стрелки не переводи, — хмыкнул в ответ Володя, снимая с верхней полки гитару и передавая её в более умелые руки Жени, — она у нас робкая, так уж точно песен никаких не дождёмся.       — Ох и ехидны.       Лекомцева не успела как следует возмутиться — Чубарёв уже провёл по струнам, начиная играть что-то из студенческого фольклора. Рустем мечтательно откинулся на стенку, упираясь в неё затылком, и теперь совсем уж задумчиво глядел в потолок. Надя, заприметившая это, грубо себя одёрнула, заставляя отвернуться или хотя бы перевести внимание на кого-нибудь другого.       Вот Юдин, например, точно также ютился у самого стекла, кажется, поджимая ноги, чтобы не давить вещи, неблагоразумно оставленные под лавкой.       Взгляд сместился на Славу, пытавшегося опасно обмахиваться ладонью, словно веером, едва не попадая Лёше Будрину по лицу. Тот хмуро жевал губы, пытаясь уклоняться. Надя тихо хмыкнула, и вновь из-под ресниц посмотрела на Слободина, на шее которого едва заметно билась жилка. Он отчего-то был небрит, хотя в течение всего того времени, что Лекомцева видела его в УПИ, его ни разу нельзя было упрекнуть в неухоженности. Идеально выглаженная рубашка, брюки с прямой стрелкой…       Рустем опустил на неё глаза, неожиданно твёрдо удерживая на себе Надино внимание. И как бы она ни пыталась отвести взгляд в сторону, чувствуя, что щёки болезненно краснеют, ничего не выходило. Захотелось потрясти головой, но Слободин, вдруг сам смутившись, снова уставился на природу за окном. Оставалось только тихо выдохнуть да прижаться щекой к Лёлиному плечу, находя в едва заметном кивке молчаливую поддержку.       Время тянулось долго. Лишь за пару часов, проведённых в вагоне, успели и перекусить, и в города поиграть — выиграла, в чём изначально никто не сомневался, Алейникова, знавшая назубок, казалось, всю географию Союза благодаря отцу-учителю. А сколько было спето песен, пусть и вежливым полушёпотом, чтобы поменьше мешать остальным! Женя теперь совершенно отказывался брать в руки гитару оттого, что пальцы ныли из-за жёстких струн. Зато придумали, что кто-то поёт, а кто-то насвистывает мелодию, раз уж их походный музыкант отказался исполнять свои прямые обязанности.       Когда и это надоело, в купе повисла тишина. За стенкой выдохнули соседи-пассажиры, а ребята, не знавшие, чем ещё себя занять, стали разбредаться по своим местам. Начинало вечереть, хотя солнце двигалось к горизонту со скоростью улитки. Красные его лучи, такие яркие и тёплые, что без проблем чувствовалось сквозь стекло, падали теперь на Надины щёки, оставляя длинные тени от ресниц, высвечивая хоровод веснушек на носу, появлявшихся только летом в качестве привета от небесного светила. Мама всегда говорила, что веснушки — знак, что человека солнце любит.       Рустем тихо вздохнул, проведя ладонью по чёлке, чтобы волосы не падали на лоб. Он с интересом наблюдал за тем, как тень от рамы осторожно ползла по Надиному плечу. Рядышком, привалившись к его боку, дремал неугомонный Тибо, натянув шляпу как можно ниже на глаза. Слободин не жаловался, только хмыкал в усы, то и дело пихая Колю локтем под ребра, когда тот начинал что-то мычать во сне.       — Буди его уже, а то ночью нам всем житья не даст, — посоветовала Оля, заметив, как Тибо-Бриньоль всё наглее и наглее прижимал Рустема к стеклу, будто желая выместить его с полки и вытянуться во весь рост.       — Чтобы он опять петь начал? — Рустик покачал головой, широко улыбнувшись. — Все только успокоились. Да и пусть отдыхает, зачем его дёргать.       Алейникова пожала плечами.

***

      Было около полуночи, когда поезд, повизгивая тормозами, плавно остановился на перроне, шумно выплёвывая дым в воздух. Со скрипом открылась дверь в вагон, и о каменную кладку глухо стукнулась железная лестница. Тибо-Бриньоль, выспавшийся настолько, что теперь буквально маялся от скуки, пока остальные готовились ко сну, принял это за добрый знак.       Коле непременно захотелось вытащить Надю, да и всех остальных, кто не спал, на улицу, чтобы немного размяться. Стоянка предстояла долгая.       Первым вышел Юра, сонно хлопая глазами, словно совсем и не понимал, зачем, собственно, ему нужно было покидать жестковатую подушку и плотную простынь, которую выдали вместо одеяла. Следом вылез и сам Тибо, попутно забирая у Дятлова предложенную папиросу. Игорь, блаженно улыбнувшись, глубоко втянул носом свежий воздух. Ночью всегда почему-то дышалось легче.       — Надь, идёшь? — подтолкнул застывшую в проходе Лекомцеву Шунин и, обогнув её, спрыгнул на землю и без всяких там лестниц.       Надя медленно и нехотя спустилась следом. Дневная жара совсем спала, хотя ещё несколько часов назад казалось, что прохлады в этом походе они не дождутся. Только вот сейчас Лекомцева искренне жалела, что не взяла с собой куртку, подложенную под подушку. Всё тело мелко потряхивало от холода, а зубы отбивали такую чечётку, что Юдин взволнованно заглядывал в её лицо. Хотелось спать, возможно, именно это было всему виной.       — И долго мы тут? — сложив руки на груди, уточнила она, замечая, что вся кожа покрылась мурашками.       — Да только вышли ведь. Наслаждайтесь, — велел Коля и, вскинув ладони к небу, будто ему с зенита светило солнце, а не хмурая луна, глубоко задышал, бросив невыкуренную и наполовину сигарету в урну.       О, Надя могла бы, да и хотела возразить, но, заметив мягкую усмешку Володи, только поджала губы. Через миг на её плечи мягко опустилась чья-то куртка, явно на несколько размеров больше той, что удалось купить с последней степендии. Рустем, едва заметно проведя ладонями по Надиной спине, будто поправляя складки ткани, молча отступил в сторону.       — Завхоза разбудили, — хмыкнул Коля.       — Да ты и мёртвого разбудишь, Тибо, — улыбнулся Слободин, перекатившись с пятки на носок и запустив руки в карманы брюк. На его запястье в свете фонаря поблёскивали часы.       Коля согласно кивнул, отвернувшись от всех и на этот раз задрав к небу уже подбородок.       — Ты чего всё-таки проснулся-то, Рустик?       — Я и не спал, — пожал тот плечами в ответ. — Увидел, что вы пошли без верхней одежды, вот и…       — «Вы» — это Надежда наша? — невзначай протянул Шунин, окинув их двоих смешливым взглядом. Больно уж забавно выглядела Надя в куртке Слободина. Лекомцева, нахохлившись на это замечание, гордо подняла голову.       — Даже если так, что это меняет?       — Конечно, забрала у завхоза штормовку — что тут такого? — хохотнул Тибо-Бриньоль.       — Сейчас и шляпу твою заберу, будешь знать, — рассмеялась вдруг она, протянув руки к Коле, который, будто и впрямь испугавшись за неприкосновенность своей шляпы, крепко прижал её ладонями к голове.       — Эй, это не по правилам!       — Вот и иди храпи по правилам. Ты видел, который сейчас час? Я, может, спать хотела, а ты нас на улицу поволок.       — Наша песня хороша — начинай сначала. Что же ты, Надежда, всякий раз убиваешь в нас надежду, а? — притворно вздохнул он. — Хватит быть такой букой.       — Я — бука? Да я…       — Отставить препирательства, — велел командным тоном Дятлов, и Надя едва не прикусила себе язык от неожиданности, решив, что и правда достаточно спорить. Вздохнув, Лекомцева уверенно протянула удивлённому Тибо-Бриньолю раскрытую ладонь в знак примирения.       Когда её холодные пальцы всё же обожгло ответное Колино прикосновение, рука Рустема почти невесомо опустилась ей на плечо, словно поддерживая, говоря тем самым: «Всё правильно». Только вот чужую ладонь сразу же захотелось стряхнуть хотя бы потому, что остальные ребята явно это заметили. Да и вообще, сначала куртка, затем эта молчаливое согласие. Надя дёрнула подбородком, чуть скрипнув зубами, а потом резко развернулась на пятках, едва не врезавшись в грудь так и застывшего за её спиной Слободина, чтобы с чистой совестью — хотя бы перед Тибо — уйти, наконец, спать.       Махнув напоследок мальчишкам и твёрдо ступив на лестницу, уже через минуту Лекомцева оказалась напротив своей койки. И поняла, что так и не отдала Рустему, которому, наверное, было ни капли не теплее, чем ей самой, его куртку. Пришлось, цокнув языком, положить её на его место, а затем, краснея, забраться на свою полку, отворачиваясь к стене и пряча глупую улыбку под одеялом.