Равный брак

— Славьте леди Кассандру Лайне-Баратеон! — Славьте Его Высочество принца Томмена Баратеона-Ланнистера! — Славьте новых принца и принцессу! — Да здравствуют Его и Ее Высочество! — Да здравствуют!.. Бейлиш не дослушал, кого еще прославляли на улицах Королевской Гавани; захлопнул окно и усмехнулся, глядя на свое отражение. Странно, но он никогда не мог подолгу глядеть на себя в зеркало. Отчего-то становилось слишком душно и невыносимо — смотреть на эти холодные глаза, бездушные и немилосердные. Он только мог гадать, как остальные касались его своими взглядами, и почему так редко задерживались рядом с ним. Неприятно. Им всем было неприятно. Потому что он видел их насквозь — каждую душу, продажную или слабую, каждый помысел — порочный или до смеха наивный. Он видел все, потому что эти души он как раз и продавал. Однако с одной сладить не получилось. Кассандра всегда выдерживала его взгляд, не отворачивалась, не старалась взглянуть на небо, которое в Королевской Гавани было таким же синим, как ее новые платья. Нет, она всегда смотрела в ответ, так, как не смотрели леди, и он ее взгляда порой даже не выносил. — Лорд Бейлиш, — дверь распахнулась; в сером плаще с гербом белой лисы стоял еще один гвардеец. — Вас просят во дворец. Он улыбнулся привычной усмешкой, которую Варис именовал не иначе как «оскалом» и легко кивнул. Он всегда был легким; легким на подъем, легким в принятии решений и перемены их, если они кому-то не нравились. И кто же только знал, какой тяжелой могла быть его рука, и как сотрясался его стол, когда ему приносили не те вести. — Я скоро буду, так и передайте. Гвардеец сумрачно кивнул и не ушел, пока не обдал его презрительным взглядом. Слуга Севера. Еще один из тех, кто презирал Королевскую Гавань и всех лжецов, обитавших тут. Как же все были бы удивлены на Севере, узнай они, что лучшим лжецом была именно Кассандра — та самая светлая леди, чьи подвиги наверняка должны были быть записаны в книгу всех преданий Винтерфелла. Итак, теперь она звалась не иначе как «ваше Высочество» и ходила в окружении прекраснейших дам королевства, верной сестры Сансы и неотступной Эллиан, следовавшей за своей воспитанницей за каждым трепетанием платья. Теперь Кассандра должна была надеть корону, взять новое имя и стать женой принца Томмена Баратеона, следующего за Джоффри Прекраснейшим — теперь короля именовали только так по доброй воли народа, а каждого, кто воспротивился бы этой воли, скорее всего, казнили бы прямо на площади перед всеми остальными. Разумеется, когда появилась Кассандра, а вместе с ней и надежда, что когда-нибудь все изменится, народ возликовал. Венчание назначили раньше свадьбы Джоффри и Маргери, потому как последняя должна была стать поистине великим событием, а на женитьбу младшего брата Джоффри только презрительно хмыкнул и разрешил встать около своего трона. — Если в мое отсутствие кто-то из громил ворвется, спрячь девочек в надежном месте. — Разумеется, милорд. — Смени дублет. В этом ты похож на раздобревшего попугая Вариса. Олливар его раздражал. Его раздражал всякий, кто теперь смотрел на Кассандру со скрытым восторгом, а она смогла обаять даже того, кто все время вздыхал по своему же полу — вот уж чудеса, так чудеса. Итак, Кассандра Лайне была однажды Кассандрой Болтон, но тогда он сумел прервать ее брак, теперь же она становилась Кассандрой Баратеон, и его рукавам, какими бы длинными и парчовыми они не были, нельзя было добраться до шелка ее платья. Он снова упустил ее в попытках найти достойного мужа, и Кассандра снова решила, что сама достойна решить свою судьбу. Но теперь надежды на счастливое избавление не было, и именно тогда, когда Бейлиш признал в себе желание лишь к одной женщине, позабыв про рыб и волчиц, Кассандра вдруг взяла и полюбила этого идиота, который был ко всему прочему младше ее. — Королева ждет меня? — Ее Величество в саду с дочерью. Она просила подождать вас в покоях леди Маргери. Разумеется, Кассандра бы по доброй воле не оставила Томмена. Он был так привязан к ней, что даже Бейлиш волей-неволей признавал искренние чувства, что он питал к своей жене. У них было много общего, и к этому общему Бейлиш испытывал ужасающую ненависть. Оба страдали от руки садиста, управлявшей их жизнью, оба прятали внутри себя доброе расположение к людям, оба хотели спокойной жизни, вдали от интриг и тайн. Да, он, Пересмешник, будил в ней желание бороться, сражаться, интриговать, но все это было самое ужасное в ней и все же, как бы она не пыталась признать обратного, чуждое. Она была дочерью Севера, племянницей Неда Старка, а, значит, благородство и честь текли в ее крови, как бы она не старалась их вытравить. Бейлиш остановился и зажмурился, глядя на то, как солнце играло на высоких шпилях Красного замка, переливалось в искрах воды фонтанов, и гасло в черных волосах Кассандры. Она никогда не напоминала солнце, в отличие от Сансы — та всегда светилась, сияла; Кассандра же, скорее, привносила с собой темноту, но как же красив и притягателен был этот мрак. Она теперь не носила траура, и все вспомнили о том, как молода, оказывается, еще она была. Всего девятнадцать лет, но черное кружево и темно-синий бархат старили ее, и все думали, что ей не меньше сорока. Теперь же Кассандра скинула с себя воронье обличие, и все с удивлением перешептывались, как хороша и свежа была невеста принца. — Лорд Бейлиш! Неужели вы шпионите за нами? Веселый голос Маленькой королевы разлетелся по парку серебряными колокольчиками и едва ли не залетел к нему в карман. Он был бы этому рад — тогда он смог бы обязательно его кому-нибудь продать, да и не постыдился бы за него попросить не меньше ста золотых драконов. Хотя, конечно же, все уверяли бы его, что сей товар бесценен. На эти слова Бейлиш морщился: подобное всегда означало, что у любителя красивых слов просто дырявые карманы. — Как можно, Ваше величество, — он поклонился и не смог отвести от того, как красиво на солнце светилось платье Кассандры. Теперь ее одевали по моде столицы. Ушли в небытие строгие наряды Севера, с узкими юбками, с хоть и резными, но деревянными пуговицами, и высокими воротниками. Теперь юбки Кассандры были пышны, серебряные пуговицы переливались на солнце, волосы больше не скрывались за высокими и немного уродливыми энненами, а только были лишь слегка прикрыты тяжелыми обручами, напоминавшими подковы, а сама она блистала в шелках, напоминавших собой то небесную лазурь, то весеннюю траву, то закат над Дорном, а то и лучшее сливочное масло — особенно сильно платье из бежеватого атласа любила Санса, и глаза ее горели неподдельным восхищением, когда она касалась рукой нежной ткани. Говорили, что Кассандра отдавала добрую половину своих нарядов Сансе, и это лишь еще сильнее заставляло всех любить новую принцессу. Пожалуй, только воротники оставались на прежнем месте — старые шрамы долго заживали, и она вовсе не стремилась их показать. Он помнил, как Джофрри преподнес ей в подарок платье из тончайшего шелка и с таким вырезом, что дамы стыдливо отводили глаза; стоило отдать должное смекалке Кассандры — она тогда так удачно прикрепила кружевной воротник, что король даже ничего и не распознал, однако шея ее была открыта, и все синяки и шрамы были достоянием ее гордости. Бейлиш помнил, как она сидела со своим женихом, и наследный принц был так неестественно прям, с такой силой сжимал побелевшими руками свою кинжал, что все удивленно переглянулись — у котенка начали прорезываться настоящие клыки. — Ваше Высочество, — он поклонился Кассандре, и она кивнула в ответ, даже не взглянув на него. Да, это обещание верности она собиралась сдержать, в этом не было сомнений, и темная ненависть полоснула Пересмешника хорошо заточенным камнем. Еще один мальчишка, еще один бастард — в этом у Кассандры определенно была некая последовательность. — Ваше Величество. — Вы не должны называть меня так, лорд Бейлиш, — в глазах у Маргери плясали лукавые огоньки, и он не удержался от улыбки. — Еще слишком рано, вдруг вы сглазите мое счастье! На этот раз они переглянулись; Кассандра нахмурилась едва заметно, но Бейлиш замечал в ней все, ничто не могло уйти от его внимания. Было что-то ужасное, доставлявшее ему необъяснимое удовольствие в том, чтобы подмечать движение ее бровей, ловить набегавшую дымку на глаза и думать — этого мальчишка никогда не увидит. Маргери продолжала что-то щебетать, а он смотрел на Кассандру. Нет, взгляда она не отвела, и Бейлиш усмехнулся — на место незнакомой благости и покорности, что так шли молодой принцессе, вернулись прежняя тяжесть и мрачность. Мало кому это шло, мало кого это красило, но эта темнота, эта призрачность шла ей куда больше мягкости и нежности; может, от Томмена она что-то и переняла, но от него, от Бейлиша, того, что их роднило было больше, куда больше. — Как можно, леди Маргери, ваша помолвка стала настоящим праздником, — его голос журчал, как песня соловья; он увидел, как Кассандра усмехнулась совсем как прежде, она единственная могла угадывать все его мотивы. — Не проходит ни дня, чтобы мы не славили нашего короля и вас. — И все же, я боюсь, в любви народа я уступаю моей сестре, — кудри королевы проворно били по ее плечам, но Кассандра всегда строго убирала волосы под тяжелые обручи; пожалуй, это было единственным от Севера, от чего она не могла избавиться. — Леди Кассандру любят все, от мала до велика. — Но разве с этим можно спорить, Ваше Величество? Доброта леди Кассандры была известна и в те годы, когда она жила на Севере. Ее дом был обителью и пристанищем для всех, кто был обижен и обездолен. — Твоя доброта не имеет преград, дорогая сестра! Его сжигала та же страсть, что преследовала и Кет и Сансу, правда, эта была сильнее. Тогда было проще, что-то внутри Бейлишу подсказывало — ни та, ни другая его никогда не будут, он им не чета, они его не любят, и страсть лишь подпитывала его, не позволяя его мечтам и мыслям уходить так далеко, что он не различал вымысла и правды. Но с Кассандрой все было иначе. Она могла быть его, он мог назвать ее своей женой, их руки перевязали бы белой лентой, накрыли одним плащом, и больше никто и никогда не смог бы забрать ее. Но он так долго боролся с мыслями о форелях и волчицах, что белый песец юрко выскользнул из-под крыла пересмешника и был таков. Но она могла быть его, могла; должна была! Если и не любила, то желала быть его женой, Бейлиш видел, как менялось ее лицо при виде его, как мастерски она прятала все чувства, так, что он сам не мог их разгадать; все это мастерство, весь этот талант могли бы его, сколько дел они могли совершить вместе, сколько земель они взяли бы себе, и вся правдивость его чувств разжигало в нем все внутри так, что он едва мог совладать с собой. — Вы слишком хорошо думаете обо мне, Ваше Величество, — усмехнулась Кассандра и тряхнула клубком; серебряные нити разбежались по зеленоватой земле, и Бейлиш натянул одну сквозь пальцы. — Это лишь привычка и наш долг с вами. — Позвольте вам сказать, Ваше Высочество, что про вашу доброту напишуть немало гимнов. — Вы говорите мне слишком много хороших слов, лорд Бейлиш, я их не заслуживаю. — Вы заслуживаете большего, гораздо большего. Маленькая королева отвернулась, что-то воркуя своим кузинам, и он позволил своему взгляду потемнеть достаточно, чтобы ее щеки заалели бы, и она отвернулась. Однако Кассандра все так же смотрела на него, и взгляд не менялся. Вероятно, он был самым плохим в ее жизни, куда хуже Рамси. Сколько раз он мог забрать ее из лап этого чудовища, сколько раз мог спасти ее но каждый раз неизменно улыбался, качал головой и смотрел на плоды ее стараний. А потом видел в снах белоснежную кожу с лиловыми и желтыми разводами, которым уже никогда было не суждено побелеть. В то время его любовь не была сильнее его побуждений а побуждение всегда было одно — спасти себя. Когда же пришла пора желанию спасти Кассандру, оказалось, что она может сделать это и без его помощи. — Вы счастливы? Он не хотел этого спрашивать — все было понятно и без уверений Ее высочества. Вся семья была подле нее — и леди мать Хелена, и лорд отец Ридлин, и брат Дитер, даже лорд Старк со своей драгоценной Кет прибыли в Королевскую Гавань, и их фигуры Петир постоянно наблюдал около королевских покоев. Все они ревностно охраняли свою дочь, сестру и племянницу, все смотрели за тем, чтобы никто не посмел кинуть в ее сторону косого взгляда, и все с неприязнью вслушивались в безобидное чириканье маленьких птичек, несущих только радость и вести; вести особо важные. Теперь Кассандру ничем нельзя было отличить от Тиреллов — вокруг нее так же клубилась семья и шипела на каждого, кто им не нравился. К счастью, Петира хотя бы терпели. — Вы задаете странные вопросы, милорд. Вчера она была в пышном платье из синего шелка, с таким стоячим кружевным воротником, что он как будто бы поддерживал ее тонкую шею, а разлетающиеся рукава цвета крыла голубя развевались за ее спиной. Третьего дня Кассандру обрядили в наряд из розового атласа с квадратным воротником и ожерельем из желтого золота и фамильными украшениями леди Хелены, атлас был так плотно сбит, что едва волочился за ней, окутывая каждого, кто подходил к ней, тонким ароматом Чардрева, и все леди обеих королев завистливо ахали — за такую отделку воротника драгоценными камнями и дорнийским кружевом все леди столицы были готовы войти в клетку с диким львом. На другой неделе Кассандра под руку с принцем гуляла в отменном платье из зеленого бархата, отороченным коричневатым мехом, а ворот, расшитый золотыми нитями, так блестел на солнце, что самой леди Кассандре приходилось прищуриваться каждый раз, когда она смотрела себе под ноги. Бейлиш полагал, Бейлиш надеялся, что теперь ее красота, так ярко выделявшаяся в тусклости северных нарядов, погаснет под натиском столичных туалетов, но та только сильнее засияла. — Так вы счастливы? Глупый был вопрос, поистине. Как же она могла быть несчастлива, попав после всего ужаса в теплый и прекрасный мир. Гавань и Красный замок были далеко не так спокойны, но по сравнению с Дредфортом во времена правления Болтонов, те теперь для нее были мирным пристанищем. Однако в глазах Кассандры счастья не было видно, была видна всё та же озабоченность, что он встречал в те годы, когда она была обеспокоена судьбой своего дома. Она встала со скамьи, и шелк восхитительно зашуршал. — Разумеется, я счастлива, — они шли по дороге вместе, но теперь прежней близости не было; он не мог подумать о том, чтобы коснуться рукавом своего дублета ее платья. — Однако, я боюсь, что это все не для меня. — Ваши беспокойства напрасны, вам очень пойдет корона, — мягко поддел ее Бейлиш, однако Кассандра не улыбнулась. В глазах у нее было что-то, чего никогда он не замечал по отношению к себе. — Красотой вы даже перещеголяете королеву-мать. — Дело не в красоте и не в короне. — А в чем же? — Я боюсь, что смогу навредить ему. Бейлиш остановился и резко дернул рукой. Дрянной мальчишка; это был конец. Он не помнил, чтобы Кассандра жалела хоть кого-то кроме своей семьи. Она считала, что все должны были позаботиться о себе сами, и ее взгляды весьма очаровывали Пересмешника; практичность — вот, что всегда выделяло ее среди других. Единственное, за кого она могла радеть всей душой — только за своих родных. Значит, этот мальчишка, несчастный отпрыск Ланнистеров, плод греха, и стал ее семьей. Пусть Север мог говорить, что их девизом было предупреждение о незваных гостях из далеких земель, полуживых-полумертвых, но какой смысл был врать? Самым главным для всех них была семья. — Кассандра, он — следующий после Джоффри, — раздраженно бросил Петир, не заботясь ни о званиях, ни о новых регалиях. — Он обязан знать, каков мир по-настоящему, иначе хорошего короля из него не выйдет. — Возможно. Однако я не хотела брать эту роль на себя. Один человек сломал меня, — она вдруг остановилась у Зеркального пруда, и Пересмешник хотел взглянуть на ее отражение, однако она запустила горсть камней в свое отражение, и тот заплясало рябью. — а теперь то же самое творю я. Если он узнает все о той жизни, что была у меня до него, что мне приходилось делать, о чем приходилось думать… Помолчав, он спросил: — Вы считаете меня таким человеком? — Нет. — ее ответ был достаточно быстр. — Наоборот, вы предупредили меня, вооружили. Все ваши слова стали для меня латами, и я вспоминала каждый раз ваши уроки, лорд Бейлиш, когда моей жизни грозила опасность. — Кассандра вдруг прямо взглянула на него. — Поверьте, вспоминала я их довольно часто. — Ваши слова с одной стороны радуют меня, миледи, а, с другой стороны, ужасно огорчают. — Обещайте, что не убьете его. Носки мягких сапог, из драконьей кожи, прочертили аккуратную линию — лорд-протектор от неожиданности споткнулся и едва не упал. Помнится, он говорил, что Кассандра была единственной, кто могла поставить его в самый изощренный, увитый очаровательным плющом, тупик садов Красного замка, но со временем их разговоры случались все реже и реже, и подобное ощущение Пересмешник и вовсе перестал испытывать. А тут нечто приятное и все такое же раздражающее проснулось в нем с новой силой. Леди Кассандра брала с него обещание? Впрочем, нет, не леди Кассандра, а Ее Высочество, принцесса Кассандра Баратеон. Забавно, что обещания коронованным особам лорд Бейлиш никогда не исполнял. — Уверяю вас, Ваше Высочество, — однако она его прервала. — Я прошу вас не как будущая жена принца, лорд Бейлиш. Я прошу от своего имени, от того, которое вы столько раз порывались спасти. — И каждый раз вы справлялись без меня, — тихо добавил он и улыбнулся. Но Кассандра улыбки не вернула. — Этот мальчик — последнее светлое, что я вижу и, боюсь, не увижу больше в своей жизни, — мрачно проговорила Кассандра; как же противоречило сияющее платье этой угрюмой красоте Севера. — Томмен — чудесный мальчик, и пусть я не люблю его так, как положено, однако люблю как своего любимого брата. Если будет нужно, я рискну всеми жизнями Красного замка, только чтобы не допустить его страданий. — Он так важен для вас? — она кивнула. — Хоть вы в него и не влюблены. — Моя любовь отлична от ваших представлений, к тому же, — на этот раз она усмехнулась, и снова платье поволочилось за ней по дороге. — подобные чувства губят. Впрочем, я и не надеюсь найти понимания среди всех в столице. — Нет, отчего же, — говорил Бейлиш, а в голове у него уже бесстрастно вертелось — все же Кассандра была права в своих расчетах. — Я думаю, что вы все верно рассудили. Подобная нежная, но не страстная связь была хороша для брака, она дышала надежностью, уважением и могла жить долгие годы, даже доберись до нее бури и войны. К тому же Томмен владел бы той частью души, до которой Бейлишу все равно никогда нельзя было бы добраться; прояви эти чувства к нему Кассандра хоть раз, пожалуй, он бы потерял бы всякий интерес к ней. Игра, погоня, вот что всегда увлекало мастера над монетой. Во всяком случае он все еще верил в свои слова, и досада на Кассандру за то, что она могла внезапно все поменять, была сильнее его привязанности. — К тому же после замужества с Рамси, — они остановились около окон покоев королевы и отступили ровно на два шага — никто бы не смог упрекнуть их в недостойной связи. — Томмен стал для вас спасением, не так ли? — Вы сами знаете ответ на свой вопрос, лорд Бейлиш. Пожалуй, он мог пощадить этого мальчика. Воспоминания о том зимнем дне, когда Кассандра неслась по снежному полю, преследуемая псами Рамси и его любовницы, возникло внезапно, а вместе с ним Бейлиш живо представил, как она, дрожащая на холодном ветру, резкими и точными движениями размахивала кинжалом, не думая о боли и страданиях. Легкая судорога прошла по его лицу, но он вовремя успел улыбнуться, чтобы никто не заметил его слабости. Ему казалось еще тогда, когда была жива привязанность к Сансе, что он не сможет перенести ее конца; потерпеть этого бастарда ради того, чтобы видеть ее живой и здоровой — жертва была не так велика. — Я не стану препятствовать его жизни, миледи, — поклонился он и увидел, как в ее глазах сверкнули привычные насмешливые огоньки; эта часть Кассандры была только его. Только его. — Ни своими руками, ни чужими. — Лучших слов от вас ждать было нельзя, но благодарю за это, — она кивнула, как в прежние времена, но руки не подала. Он пристально смотрел за тем, как Кассандра вдруг замерла на месте и прищуренно, быстро, совершенно по-лисьи взглянула на окна Серсеи. — Не стану вас задерживать, милорд, Ее Величество не любит ждать. — Тем более, в последние дни короны на своей голове, — негромко сказал Бейлиш, и Кассандра едва заметно повернулась в его сторону. — Разве она не будет Королевой-матерью? Пересмешник улыбнулся. — Полагаете, для нее этого будет достаточно? — Полагаю, что Его Величество не пожелает делить титул своей очаровательной жены со своей матушкой, которая всегда следует за ней тенью. — И вы удивительно прозорливы. Только с ней он мог говорить об этом, не думая, каких людей подослать после подобной беседы — слишком много их связывало, слишком много они знали друг о друге, к тому же были связаны на крови. И как же это было утомительно каждый раз думать о возможной кончине своего несчастного собеседника и представлять, как же это произойдет. С Кассандрой эти разговоры были даже чем-то схожи с отдыхом. — Значит, — равнодушно Кассандра поправила воротник и сложила руки на поясе. — следует ожидать дней безумий? — И даже безумный Эйрис не сравнится с ней в гневе. — пересмешник на его дублете аккуратно поблескивал. — Но если с потерей старшего сына она еще и смирится, то разрыв с Томменом заставит ее впасть в ярость. Кассандра по-птичьи наклонилась вперед и поводила головой направо и налево — зрелище это было даже чем-то милым в своей серьезности. Он не собирался предупреждать ее, не собирался показывать свою преданность, лорд Бейлиш просто служил тому, что сохраняло его голову. — Ярость слепа, — помолчав, ответила Кассандра, и в прямой спине, такой же, каким был меч Неда Старка, показалось нечто от дней в Дредфорте. — Она затмевает собой рассудок и мешает мыслить. — Лучше и не сказать. — Лорд Бейлиш, вы обещали пополнить казну ровно настолько, насколько это возместит шелка моего платья. Он не удивился тому, как она заговорила о такой бессмыслице, что будь здесь Варис, он бы еще пару секунд недоуменно посматривал бы на нее. Однако Пересмешник не удивился — шаги около окна были весьма различимы, к тому же около них клубком змей стали раздуваться подолы платьев свиты королевы-матери. — Я делаю все, что в моих силах, Ваше Высочество, прошу поверить мне. — Мне нужна не ваша вера, лорд Бейлиш, а золотые драконы. — Лорд Бейлиш, — рядом с ними показался Золотой Плащ и, помедлив, поклонился Кассандре. — Ваше Высочество. Лорд Бейлиш, королева ищет вас. — Конечно, — он улыбнулся и искоса взглянул на Кассандру. — Мальчика не тронут, клянусь вам, однако присматривать за ним нужно будет вам. — Разве есть на то причины? Бейлиш усмехнулся — Кассандра и так уже знала ответ на этот вопрос. Все всегда кричали, обвиняли Таргариенов в безумстве, но ведь Ланнистеры сходили с ума не меньше драконов, просто пламя их было золотом, и горело оно так высоко, что даже все воды синего моря не могли бы его потушить, и, пожалуй, одни лишь только снега Севера могли поумерть пыл королевы-матери. Если она была готова без сожалений дать яд своему сыну, только чтобы облегчить его участь, разве она не могла быть способной на многое, куда более ужасающее, чем одно свержение его с трона? И тут вопрос был лишь один — было бы у нее столько силы, что могла ее провести по всем Семи королевствам? Бейлиш всегда занимал ту сторону, что могла дать ему золота на все карманы его дублетов. — Благодарю вас, лорд Бейлиш, — хмуро кивнула Кассандра, и полы ее платья взметнулись, сгоняя пыль с песчаных дорог. — Ваша верность короне не будет забыта. — Ваша светлость, — поклонился он. До покоев королевы-матери добраться было несложно — принюхайся, пойми, откуда больше всего пахнет вином, в те двери и заходи. Откровенно говоря, Бейлиш не любил Серсею. Ему не нравились глупые люди, тянувшие всех за собой вниз, а она именно таковой и была. Она не умела выбирать себе друзей, ну еще хуже у нее получалось выбирать себе правильных врагов, и если говорили, что дочери характером и умом идут в своих отцов, то Серсея и Санса легко превращали эти слова в вымысел. Пересмешник легко постучал в дверь, и, когда за той раздалось звонкое: «Войдите!», отворил ту и, помедлив, поклонился. Не так учтиво, как к Кассандре или леди Маргери, но дни царствования этой королевы, что сидела прямо перед ним, уже были сочтены. — Вы разговаривали с этой девчонкой, — с пьяным раздражением начала леди-мать. — Что она успела вам наговорить? Серсея была красива, красива тем ослепляющим блеском, который, однако, к годам не тух, а только разгорался, правда, если фитиль не начинал коптить. Золотое борское навевало на королеву особенную вуаль отчаянной готовности на то, прибавляло блеска в глазах, но к любителям подобной красоты Бейлиш себя не относил, наоборот, он смотрел на это зрелище чуть с презрением, как наблюдал за всеми, кто медленно топил себя, имея все шансы спастись. Помириться с невестками, заключить мир с их многочисленной родней, изобразить радость и любовь — как бы все это расположило бы ее сыновей к ней. И она продолжала бы руководить и Джоффри, и Томменом осторожно, как бы из-под плеча, не опасаясь, что юная роза или белая лиса вдруг возьмут и украдут у нее всю власть. Правда, и тогда бы Кассандра что-то но придумала, однако это должна была быть совсем иная история. — Ваша милость? — Я говорю про мою еще одну названную дочь, — язвительно протягивая слова, выплюнула королева. — про леди Кассандру, будущую принцессу Семи королевств! Что она вам сказала? Я видела, что вы разговаривали. Бейлиш едва сдержал улыбку: какова же была эта хитрая белая лиса! Все видела, все подмечала, чуяла любую опасность, пусть та стояла бы за ее спиной еще на границе с Дорном, и всегда ведь выигрывала. Оставалось только догадываться, каких душевных сил стоило ее эта готовность везде и всюду бдить и смотреть — не спрятался ли кто-то за альковом. — Ах, это, Ваша светлость! Леди Кассандра интересовалась, когда ей смогут возместить цену ее шелков, — Серсея непонимающе посмотрела на него, и он со всей учтивостью пояснил. — Ваш брат, лорд Тирион, еще несколько недель назад обращался к леди Кассандре с просьбой дать около ста золотых драконов для ее подвенечного платья. — И что же? — Леди Кассандра согласилась, но, разумеется, имея в виду, что все ее траты будут возмещены, впрочем, то же самое обещал и ваш брат. — Мелкий идиот! — вспыхнула Серсея и смахнула рукавом кубок; вино разлилось по полу и попало на подол бархатного платья. — Он растрачивает казну направо и налево, а она, эта хитрая змея, еще смеет говорить о том, чтобы ей вернули ее драконов! — Справедливости ради, могу заметить, что казна Его величества заметно пополнилась, благодаря помощи леди Кассандры. Серсея остановилась на месте, и Бейлиш в уме быстро просчитал: не слишком ли явно он пытался ее защитить. Но нет, он, как и раньше, говорил только сухие истины и не пытался никого спасти. Деньги, что давала Кассандра, не ожидая, пока ее попросят, и правда помогали держаться столице, а с тех пор, как Север стал принадлежать лорду Лайне, ее отцу, к ее дому и вовсе стали относиться с большим радушием — сколько овчины, сколько мехов и солонины прибывало из холодных земель! А королеве-матери не хватало ума даже на то, чтобы притвориться благородной. — Вы хорошо знаете леди Кассандру, не так ли? — Я был давно знаком с ее семьей, Ваша милость. — Ну конечно, — усмехнулась королева-мать. — Ее матушка, кажется, из той семьи, что украла ваше счастье, не так ли? — Все мы совершаем ошибки юности, Ваша милость, однако многие из них уже позабыты. — Вот как? И вы уже не тоскуете по своей старой любви? — Нет, Ваша милость. — И по ее плодам? — Нет, Ваша милость. — Однако, от этой семьи вы никак не можете отойти. — Я вас не понимаю, Ваша милость. — Я вижу, как вы иногда на нее смотрите. — На кого? — На Кассандру, на кого еще! Раньше такие взгляды вы бросали на глупую голубку Сансу, пока собственными руками не выдали ее за Уилласа, хорошая партия, нечего сказать. Но я знаю эти взгляды, потому что росла в них, потому что все мужчины обожали меня, и мне надоедало соскабливать их с себя! Однако ваш взгляд другой, в нем таится что-то иное. — Разумеется, я, как и все остальные, восхищаюсь леди Кассандрой; она красива, молодая и так любит вашего сына. — Любит, — отмахнулась королева-мать. — его сложно не любить, а еще сложнее его уважать. Томмен слишком мягок и ведом, Джоффри хоть и жесток, но он король. «Он бастард», — хотелось сказать Бейлишу, но он промолчал. Это несчастное дитя порока могло завести все государство туда, откуда выхода больше уже нельзя было бы найти, и они все ждали, когда, наконец, пора его правления завершится, и начнется эпоха короля Томмена, ему хотя бы можно было советовать и не бояться лишиться за это головы. — Леди Кассандра, насколько мне известно, и не желает становиться королевой, она любит вашего сына за то, каков он есть. — его раздражало то, что он защищал ее; утешало лишь то, что хотя бы он не вредил самому себе благородными речами. — Это истинный союз двух любящих сердец. — Могу себе представить, — фыркнула Серсея. — После того идиота попасть в руки к голубиной душе — это и есть предел мечтаний. Но она далеко не так проста, я не желаю видеть ее около Томмена. — Разумеется, ваше сердце матери не может отпустить от себя сразу двух сыновей, — продолжал плести что-то ужасно слащавое Бейлиш. — однако леди Кассандра искренне любит принца Томмена, в этом не приходится сомневаться, и приносит ему много счастливых минут. — А ведь вы желаете ее, — помолчав, улыбнулась Серсея; он прищурился. — Еще с тех дней, как впервые увидели ее на помолвке Сансы и Джоффри. Желаете и пытаетесь поймать ее среди двух мужей. Она была неправа, ведь впервые он увидел ее куда раньше, когда ее только-только привезли в Королевскую Гавань и она хмуро осматривалась по сторонам, а еще Серсея была неправа, потому что никто не смел озвучивать настоящие мотивы лорда Бейлиша и не платить за эту высокую цену. Самое главное достоинство его было в том, что он считал себя человеком последовательным и не делал различий ни перед кем, будь это обычный советник или же сам король, все были равны перед его приговором. — Боюсь, вы неверно определяете мои мотивы, Ваша милость, — улыбнулся лорд Бейлиш. — Я действительно восхищаюсь леди Кассандрой, ее выдержкой, смелостью и силой, однако вовсе не стремился иметь на нее какие-то собственные взгляды. — Вот как? — хищно усмехнулась Серсея. — Это почему же? — Видите ли, Ваша милость, — притворно вздохнул Пересмешник. — я слишком занят делами государства, ваши браться очень много просят меня о разных одолжениях, — Серсея недоуменно нахмурилась. — и потом мои сады удовольствий требуют не меньшего участия. Да и к тому же, что тут скрывать, — грустно развел руками Бейлиш. — я слишком мало верю в подобные чувства и считаю, что уже немолод для устроения своей жизни. — Как печально, — приторно улыбнулась королева-мать. — а ведь вы так ей подходили. — Что поделать, так рассудили все Семеро. — Соблазните ее, — вдруг проговорила Серсея, и Бейлиш всмотрелся в ее лицо — в уме ли та была. — Совместите то, чего давно желали, и то, что от вас требует государство. — Я вас не понимаю, Ваша милость. — Обещаю, что король вас не осудит, вы будете в стороне от всех возмущений, но совершите благое дело, а я уж дальше сама сделаю то, что считаю нужным. Самое главное — оторвать Томмена от нее, разделить их, пока она не впилась в него своими когтями! Так вы согласны? Разве вы сами этого не желаете? — нетерпеливо притопнула она ногой. Бейлиш смотрел на Серсею и наблюдал за тем, как на невидимой бумаге невидимым пером подписывался ее приговор. Желал ли он? О, подобные вопросы нельзя было задавать, за них следовала неминуемая кара, ведь если и была та женщина, которую лорд Бейлиш желал и телом, и душой, то это была только Кассандра. Долгая борьба с самим собой, с нелепой привязанностью к Кет и Сансе только ради того, чтобы хранить иллюзию чувства и не давать настоящему все разрушить — все это не смел трогать никто, кроме него самого. Никто не смел оскорблять Кассандру, ведь все, кто проделывали это, давно уже оставили этот мир. Он дал право на жизнь этому мальчишке только потому, что знал — Томмен даст ей столько тепла и заботы, сколько он не смог бы никогда, а иначе и бедный принц уже давно бы был найден в дальних покоях дворца. — Нет. Серсея чуть покачнулась, однако Бейлиш не ринулся к ней, чтобы подхватить и не дать королеве-матери упасть. Она стояла и изумленно смотрела на мастера над монетой — разве хоть кто-то в ее жизни мог ей отказать? Разве хоть какой-то смельчак мог отважиться на это? А еще Нед Старк говорил, что Бейлиша спасала трусость; как же он был неправ. — Почему? — Потому что, Ваша милость, это был бы неблагородный поступок. Серсея скривила лицо в ужасной ухмылке. Взяла бокал; Бейлиш думал, что она кинет им в него, но сил у королевы не хватило, и руки безвольно повисли вдоль платья. — А вы ведь само благородство, не так ли? — В вопросах государственной политики — несомненно. А леди Кассандра благотворно влияет на всех жителей Королевской Гавани, они любят ее, а, значит, будут любить и короля Томмена. — Но я приказываю вам! — голос поверженной королевы сорвался на крик. — Вы лишитесь головы за это! — Позвольте, Ваша милость, но я прислушиваюсь к приказам Его величества или его жены — королевы Маргери, однако я не думал, что приказ исходил от него или нее, мне спросить короля Джоффри? Она вся была искажена в бессильной ярости, и от былой красоты не осталось ни следа. Вот, в чем была разница — всех гнев и злость только уродовали, а Кассандра в этом обретала другую сторону красоты — воинственную, холодную, жестокую, но за которой невозможно было не наблюдать. Она была сильна, и своих слабостей никому не показывала, даже он не знал о тех с абсолютной точностью, в этом и была ее сила. А королева Серсея… Еще одна пешка, которую так легко было скинуть с игрового стола. — Вы можете нажить себе много врагов, лорд Бейлиш, — прошипела она; то были судороги умирающей змеи. — Будьте осторожны. — Я всего лишь служу на благо государству, — поклонился он. На благо государству. И себе.