Жажда мести самое опасное чувство, которые вы можете испытать в своей жизни. Оно не жалеет никакого: съедает изнутри, пожирая все искренние, чистые и невинные желания, превращая их в сгусток негатива. Когда-то радостные для тебя вещи меркнут, превращаясь лишь в воспоминания, от которых становится только тошно, а на душе появляется дыра. Дыра, не закрывающаяся даже от мыслей, что месть — это правильно. Это выбранный тобой путь.
Чонгук — сирота, рожденный в закоулках красных фонарей, куда не ступает нога высоких лиц, лишь иногда по борделям пролетает слух о короле, приходящем снять себе проститутку. Неизвестно: куда и надолго ли. Мать часто рассказывала Чону о королевстве, о баллах, светской жизни так, будто когда-то и сама бывала на таких мероприятиях. Счастливая, она улыбалась, видимо, вспоминая о чём-то хорошем. Чонгук её не понимал, он никогда бы и не смог, потому что казалось они были из разных миров.
Он — это маленький разбойник, рыскающий по переулкам, в поисках приключений на свою заднюю точку, он ворующий яблоки для бездомных друзей, с которыми познакомился, когда удирал от продавца за очередную кражу, он ребёнок нечестный. Грязный. Для него нет понятия — правильно. Он делает это для выживания.
Она — это невинная, мечтающая о чём-то большем, женщина, которая и жизни никогда не видела, просидев в борделе, как за каменной стеной. Её оберегали, словно сокровище, чего Чонгук пытался не замечать, ведь к нему относились, как к мусору.
Её обед — большой и богатый, его — скудной и маленький, все в борделе будто показывали разницу их положений, но мать всегда нежно гладила его по голове, ставила свою большую порцию и причитала, что «прислуга сошла с ума кормить моего ребёнка какими-то отходами». Чонгук знал. Она любила его. Заботилась, бережно грея холодными вечерами руки, радовалась, когда он рассказывал ей очередную историю о воровстве, а потом ворчала, что это опасно и в следующий раз никуда его не отпустит, но всё равно не останавливала. С ней ему было комфортно.
Поэтому её смерть изменила его душу. Омрачила. Превратила в пустое и острое, как лезвие ножа, желание выпустить отчаяние и гнев, что бурлили где-то внутри груди. Он никогда не забудет, как тело матери лежало, полностью обездвиженное и изуродованное так, что не смотреть страшно было, а даже взглянуть хоть на секунду. Но что он мог в нынешнем положении? Вор — он везде просто вор.
Всё изменилось с появление лишь одного человека. С первого взгляда Чонгук понял, что этот мужчина опасен точно так же, как и полезен; его прямая осанка, идеально выглаженный костюм, сверкающий, как звезды от различных драгоценностей, мягкая улыбка, но хитрые глаза. Они изучали. Чон, много повидал таких людей на рынке, наблюдая, как продавцы перед такими раскоше́ливали весь свой словарный запас. Властные и богатые — они смотрели насмешливо, всё-таки что-то покупая у бедного продавца после тысячи ничтожных распинаний.
Отвратительные.
Чонгук ни за какие деньги не пошёл бы за ним, будь его воля, но, к сожалению, жизнь не подвластна ему, поэтому его так легко продали. Подобно рабу.
— Можешь звать меня дядей Хуалсом, — так ему впервые представился его новый опекун, уже позже, когда его везли в роскошной карете неизвестно куда, — с этого дня ты станешь моим сыном и наследником.
Тогда маленький Чонгук мало, что понимал, но знал точно — это смешно. Незнакомый для него мальчик и наследник? Где тут связь? Внутреннее предчувствие или интуиция уже тогда подсказывали ему, что это опасно. Чон явно нужен был ему для чего-то.
Его опасения подтвердились спустя три года, когда состоялся тот самый разговор.
— Прошло много времени с того момента, как ты прибыл в этот дом и начал своё обучение, — всё именно так: Чонгук обучался владению мечом, этикетом, изучал политику и был весьма успешен, благодаря отличной памяти, — наблюдая за твоими успехами, я подумал, что пришло время рассказать тебе причину твоего пребывания здесь.
Всё тело будто парализовало. На протяжении всего времени, как он находился здесь, его самостоятельные попытки побольше узнать о его усыновлении не увенчались успехом. Дворецкий, представленный ему лично, только покорно качал головой и отвечал одно, и тоже «мне ничего неизвестно» или «однажды герцог расскажет вам обо всём сам», конечно, так и произошло. Но вот не обладать дополнительной информацией, значит, уже изначально проиграть любые переговоры.
Чонгук вдоль и поперёк изучил сам дворец: где находятся комнаты, в которые ему нельзя заходить ни под каким предлогом, выучил обходной путь, где он мог не попадаться слугам на глаза и узнал, что существует потайной ход — в камине. Довольно забавно, ведь, похоже, о его существовании не знает, даже дворецкий, являясь при этом ближайшей рукой герцога.
Логично задать вопрос: знает ли о нём сам герцог.
Частенько «дяди» не бывало дома. Чонгук заметил, что в это время рыцарей и слуг становилось больше и чувство, будто кто-то пытается просверлить в нем дыру, только усиливался. Он пытался игнорировать их. Честно. Они не относились к нему, как рабу или пустому месту, но его всё равно не покидало подлое чувство — он пленник. Заложник сложившейся ситуации.
Когда герцог возвращался, то всегда был зол и чем-то недоволен, однажды Чонгук по глупости детской, вышел поприветствовать «дядю», думая, что он будет рад этому точно так же, как и мать, но ошибся. Его взгляд, смотрящий куда-то мимо Чона, был холоден, остер и остерегающе опасен, словно он говорил «ещё шаг и ты умрешь» и в один миг Чонгук понял — герцог тянет руки аккурат к нему на шею.
Испуганный до смерти, он застыл, не в силах пошевелиться.
Его спасло только присутствие дворецкого, который вовремя положил свою руку на чужие, тянущиеся наверняка убить парня.
Это был первый раз, когда его что-то испугало до такой степени. С того времени Чон выучил время «отбоя», когда герцог возвращался домой, тогда казалось всё во дворце замирало: время, слуги, замолкали даже птицы в «Райской клетке» — так назывался огромный сад, где герцог коллекционировал пойманных ими птиц.
Чонгук там никогда не был. Его не пускали. И как будто его это когда-нибудь останавливало.
Но сад был простым, за исключением самих птиц, которые при виде незнакомца тогда разбушевались так, что Чону пришлось в спешке покинуть их.
«
Послушать их можно и за пределами сада», — подумал тогда Чонгук и больше не возвращался.
И вот к чему это в итоге привело.
— Я всегда знал, что в этом мире ничего бесплатного нет, — сложив руки в замок, он положил их к себе на колени и подтянул ближе, будто защищался, — и ваша доброта обязательно должна окупиться.
— Ты говоришь, как несчастный человек, — медленно, он растягивал слова в своё удовольствие, — но неужели я для тебя выгляжу таким ужасным человеком?
Да, выглядите, ведь нормальный человек не потянется собственными руками убивать «наследника», на которого вы возложили свои надежды, так будто это блажь. Для Чонгука вообще казалась щедрость этого опасного человека сплошной шуткой. Для него это было лишь развлечением? Почему? Отпустит ли он его когда-нибудь?
В тот одинокий вечер, он задумался над тем, чтобы сбежать. Его всегда преследовала эта мысль, плутала среди множества дверей или стен дворца, шептала на ухо и смеялась. Надрывисто. Жалко.
«Сбеги, жалкий мальчишка, сбеги, как ты делал это и раньше».
— Думаю, спрашивать не стоило, — отрезал герцог, когда ответом на его вопрос оказалась только тишина, — перейдём сразу к делу.
В комнате повисла напряжённая атмосфера, благодаря бесконечным урокам и этикету Чонгук мог спокойно и незаметно читать окружения вокруг себя. Сейчас он знал — ему лучше заткнуть рот и слушать.
— Я знаю, кто убил твою мать.
В этот миг весь мир снова перевернулся, как это было со смертью матери. Его руки заметно задрожали, хоть он и пытался это скрыть, сжимая колени, но горящий взгляд всё сказал сам себя. Чонгук был зол. Три года прошло, как Чон пытался забыть и думать о смерти матери, ведь весомых доказательств о причинах убийства — не было. Кто? Зачем?
А теперь на него вываливают всё так просто.
— Это была королевская семья, — продолжил герцог, совершенно не волнующийся о чувствах парня, которого буквально распирало от отчаяния и боли, — смерть полностью на их плечах.
— За что? — почти жалобно произнёс Чонгук, опуская голову, стойко сдерживая слёзы: плакать строго было нельзя.
— Потому что в тебе течёт королевская кровь, — спокойно ответил «дядя», не смотря приёмному сыну в глаза, — видимо, твоя мать кому-то рассказала об этом в королевстве, и её убрали, к счастью, в тот момент тебя не оказалось дома.
Новость — к которой он оказалось никогда не был готов — свалилась ему на голову, как гром среди ясного неба. Неожиданно. Громко. Ярко.
— Это…невозможно…невозможно…
Он с силой сомкнул челюсти, успев при этом закусить губу; кровь медленно стекала по подбородку. Чонгук не обратил на это внимание, пока герцог не присел напротив него и не приложил платок к губе. В его взгляде не было ни капельки жалости. И это успокоило.
Было бы ужасно, смотри он на него, как на побитого щенка, хоть Чон сейчас именно таким и являлся — слабым. Уязвимым. И полным ненависти.
Жажда мести — одна из самых сильных человеческих эмоций. Ее можно сравнить со страстью, страхом и ненавистью. И, определенно, это чувство — самое разрушительное. И оно не идёт в сравнение с такими не долгосрочными чувствами, как страсть или страх. Что-то вязкое, занесённое глубоко в сердце, оно разъедает — когда-то медленно, иногда быстро и остаётся с тобой надолго, словно кто-то каждый день вкалывает тебе яду в маленьких дозах, наполняя тело.
— Я помогу тебе стать сильнее, — взяв пальцами подбородок Чонгука, заставляя посмотреть на себя, сказал герцог, — именно для этого я и решил тебя усыновить.
Благодаря холодным пальцам и железной хватки «дяди» Чон начал приходить в себя. Его больше не трясло, руки непроизвольно разжались — чувство безопасности окутало с ног до головы. Он знал, что герцог относится в нему, как к орудию. Но в связи с ситуации: это успокаивало.
Ведь, даже если он относился к нему, как орудию, герцог был аккуратен и достаточно обходителен.
И это устраивало их обоих.
Но главный вопрос Чонгук так и не смог задать.
«
Зачем вам мне помогать?»
***
Прошел ещё один год
Настоящее время
Во дворце было тихо. У первой половины жителей этого огромного здания сегодня был выходной, а вторая уехала с герцогом на балл в королевство, оставив пока никому не известного наследника совершенного одного. Такое происходило впервые. За все четыре года его проживания здесь за каждым его шагом следили тщательно. Чонгук мог сбежать только ночью, с помощью заранее сделанных им дырками в заборе и верёвкой, связанной между собой тряпками.
Он всегда так делал, поэтому даже сейчас по привычке полез через дырку.
Накинув на себя чёрную мантию, чтобы скрыть своё лицо и прихватив мешок с золотом, он с нетерпением отправился на фестиваль фонарей. Он назывался «Успей поймать свою любовь» и появился, благодаря истории любви первых правителей. Однажды королеву похитили и долго держали в заточении, она знала, что наверняка ничем не может помочь, поэтому каждый вечер, как солнце садилось — запускала фонарь в небо.
Это спасло ей жизнь, ведь король всё-таки заметил этот сигнал и возлюбленные соединились вновь. Именно в день спасения теперь каждый год проводят фестиваль: кто-то надеется найти свою любовь, а кто-то отыскать свободу.
Чонгук был вторым вариантом.
Посаженный в клетку — ему не терпелось побыстрее раскрыть крылья и взлететь. Чон поздновато понял, чем больше тебя ограничивают, тем сильнее проявляется борьба: неважно какими способами.
Фестиваль в этом году был украшен совершенно по-другому, нежели чем в прошлом году: фонари разных цветов свисали с многочисленных верёвок, развешанных над головой, разукрашенные лавки с большим выбором еды и украшений, а также фонтан — волшебно красивый. Большой, облитый золотом, он светился, от чего глаза Чонгука, даже на мгновение застелило пеленой.
Шумно. Громко. Оживлённо.
Честно, ему хотелось спрятаться. Толпа толкала его, несла по течению: их счастливые лица, глупый смех, веселый и беззаботные разговоры, Чон просто не мог наслаждаться этим вместе с ними, поэтому затыкал уши. Машинально или специально — неизвестно.
— Эй! Держите его!
Крик оказался намного громче всего остального, либо Чонгука привлекла именно быстро мелькнувшая тень, скрывшаяся в закоулках обшарпанных домов. Он бросился следом, даже не понимая этого. Ноги несли его сами.
Остановился он только, когда их взгляды пересеклись.
Парень, похоже, его ровесник глубоко дышал, держа что-то у себя в руках.
«За ним кто-то гнался», — мысленно сделал вывод Чонгук.
Может ли быть, что они, похоже? Напуганные, обессиленные и запертые в бесконечном круговороте разочарования — они вынуждены сосуществовать в мире, где им нет места.
Это жалость? Или он, действительно, хочет ему помочь?
Он задаёт вопросы, на которые сейчас не может дать ответ, но когда-нибудь они обязательно появятся.
— Ты украл это? — спрашивает Чонгук, замечая, как парень вжимает плечи в себя и отступает, следовательно, он не согласен с выводами незнакомца:
— Я не крал! Это моё!
— Хорошо, тогда я тебе помогу.
Парень неверующе заморгал: по его лицу так и читалось «ты смешон». Он окидывает Чона быстрым оценивающим взглядом и фыркает — и это обижает. Да, он богат, но не по своей воле.
— Ты мне не веришь? — из-за темноты Чонгук совсем не мог рассмотреть парня, что стоял перед ним, но подойдя ближе ему предстал высокий, хорошо сложенный юноша с симпатичным лицом: кошачьи глазки злостно стреляли молнии, свисающие темные пряди волос и заметная родинка прямо под правым глазом, добавляли парню очарования, — ладно, получается, я должен позвать тех парней, которые за тобой гнались?
— Нет…! — поняв, что спорить бесполезно, парень безнадёжно вздохнул, — но сначала, я должен знать, как ты собираешься мне помогать, нет?
Звуки погони усилились: они громко топали и кричали, словно стая злых собак, впервые сорвавшихся с цепей, от чего вздрогнул даже «наследник», привыкший к звукам приближающего конца — ещё четыре года назад — он бывал и не в таких заварушках. Чонгук схватил незнакомца за руку и потянул за собой. Он был удивлён, когда не почувствовал сопротивления, кажется, юноша принял свою участь.
Чон ухмыльнулся.
Пока люди на фестивале сходили с ума, утопая в пиве и танцах, где-то в тихих переулках два парня спасались бегством и их силы явно уже были на исходе, а следы погони так и не стали тише. Запыхавшись, Чонгук наконец-то нашёл место похожее на укрытие, поэтому завернул в тесный переулок и затащил парня следом.
Крики смолкли, и предчувствие опасности бесследно пропало.
— Меня зовут Чон Чонгук Кафристан, — отдышавшись, он представился, — а тебя?
— Зачем тебе моё имя?
— Хм…потому что ты мне понравился, — задумавшись, ответил Чонгук, — мы пробежали достаточно много, чтобы запыхаться начал, даже опытный рыцарь нашего возраста, но ты, как я погляжу бодрячком, — незнакомец дёрнулся на его словах, собравшись бежать, но наследник был быстрее, поэтому успел поймать того за рукав, прежде чем парень вырвался, — и это, — пальцем указав на мешок, — меч, я так полагаю.
— Ким Югём.
«
Милое имя» — подумал Чон, — «
под стать ему».
— С этого момента, Ким Югём, я хочу видеть тебя своим личным рыцарем.
Парень остолбенел. Этот чудак, представший перед ним, наверняка, был без царя в голове, раз решил всё так просто.
И Югём не знал, что представляло собой их знакомство — шанс или погибель.
