Игра мерцаний

Видимо-невидимо звёзд, Видимо-невидимых нам Видимо горят и остывают где-то там. Видимо-невидимо звёзд, Видимо-невидимых здесь, Видимо-невидимых, но точно где-то есть! Н. Гринько

Самолет в Братиславу набрал высоту и, встав на курс, вез Этери и ее спортсменку к еще одному подтверждению правоты одной и ошибки другой. Вот только знать, кто окажется прав, а кто ошибается, пока не дано. Тутберидзе решила, если в Братиславе сердце отзовется на Женькин прокат, будет дожимать спортсменку, нет - пусть будет по-Жениному, сделает ей другую произвольную. Может быть, время их январских звезд еще просто не пришло. Первый старт все покажет. Надела наушники, включила на сотовом плеер и закрыла глаза. Большее не было в этом самолете. И больше она не была одна. Тихий неторопливый баритон гладил звуками душу, нежно и спокойно, добавлял капля за каплей в ее порыв свою уверенность. “Слушай меня и не говори, что никогда этого не слышала. Я люблю тебя! Каждый раз, когда вижу на катке, снова влюбляюсь, каждый раз, когда смотрю в глаза, снова вспоминаю, кто я и зачем. Ты слышишь? Что бы ни было. Я знаю, что мы вместе. В одном созвездии, в одной стихии. Ты солнце, которое рядом со мной. Я солнце, которое рядом с тобой. Что бы ни случилось, как бы ни сложилось, кто бы и что бы ни встало между нами. Мы вместе. И пока мы вместе, мы никогда не сдадимся. Ты меня слышишь? Слушай. Даже если все скажут - нет, а ты скажешь - да, будет - да. Я так знаю, я так верю. И за твоим "да" я пойду. Даже если ты меня позовешь туда, куда идти нельзя и никто не ходит. Я пойду рядом, я пойду первым. Всегда, с тобой. Не бойся ничего. Мы справимся, хотя, ты же и так не боишься? А если боишься, то знай - я не боюсь. А если боюсь, то все равно верю. В тебя. В нас. В три звезды за темным окном “Хрустального”. И, когда мы снова окажемся возле того окна, я буду знать, что ты со мной, а ты будешь знать, что я с тобой. При любых условиях. В любых отношениях. Я - с тобой. Что бы ни случилась, приходи смотреть на звезды. Я буду тебя ждать там.” И так тишина накрывает ее сердце и окутывает душу этими, заслушанными и выученными наизусть словами, что вся тьма страхов куда-то прячется. Этери легко улыбается, будто пробудившись ото сна и открывает глаза. Женя внимательно глядит на нее из соседнего кресла. Взгляда не отводит, даже когда тренер поворачивает голову. - Женьк, что-то случилось?- интересуется Этери у ученицы. - Этери Георгиевна, я вот думаю, а как это - после олимпиады?- внезапно задает вопрос девушка. - Устало, Жень,- улыбается тренер. - А потом?- интересуется Медведева. - А потом снова работа,- пожимает Этери плечами. - Ну да,- кивает спортсменка,- сошел пьедестала и ты никто. Я столько выиграла, два года, а получается, что все равно - никто. - Ну почему, Жень,- внезапно не оглашается с собственным тезисом Тутберидзе,- когда ты решишь уйти из спорта полностью, то там, за его пределами для миллионов ты будешь кем-то. А пока ты здесь, то только так, каждый старт - с нуля. - И каждый старт кто-то может оказаться впереди,- вздыхает фигуристка. - Работай, чтобы никто не оказался,- пожимает женщина плечами.-- Если ты сделаешь все, чтоб пройти первой, первой и пройдешь. - Ага,- слышится в ответ, то ли огласилась, то ли решила закрыть тему. Невольно подумалось, что дети вырастают, становятся более скрытными, более сложными. Неизменно отдаляются. Теряется важная часть сосуществования - абсолютное доверие. А другого-то у нее и нет при работе с ними. Раньше с Женькой было проще. Она не выражала недовольства программами, лишь радостно принимала то, что предлагала Этери. А теперь вот идет в отказ. Пусть не в полной мере, как Юлька, но уже идет. Вопрос задала, сама не понимая, зачем: - Женьк, а тебе в новой произвольной хоть что-нибудь нравится? Девушка толком и не раздумывала, будто готовилась или сама искала возможность найти плюсы: - Платье сшили красивое. - И это все?- даже изумилась Тутберидзе. В ответ лишь легкое пожатие плечами. Может, в таком случае и правда ну ее эту произвольную? Авербух, конечно, опять надуется мышью на крупу, но им не привыкать жить в состоянии легкого недопонимания. - Интересно, а на что бы ты поменяла эту программу?- аккуратно подала реплику Этери, пряча любые интонации, которые можно истолковать как недовольство. - Не знаю, Этери Георгиевна,- видимо, Женя и сама всерьез впервые задумалась об этом.- Я больше не хочу такого… красивого вроде, но бесчувственного. Я это уже переросла. Ну что тут скажешь, взрослому-то человеку понятно, сколько там чувства, а ребенку… Думает, что переросла, а она просто не доросла. Все-то ты, Женька, перепутала. - Вот у Алины балет… - Ты что ли тоже балет хочешь?- удивилась тренер. - Нет, не хочу, я уже каталась,- отвергла Женя.- Мне не нравится. Но у нее какая-то история, яркая. А у меня какие-то звезды. О чем это вообще? Ни о чем. Вот так вот, Этери Георгиевна, то, чем ты болела три года в тяжелой форме и продолжаешь сейчас в более легкой, для кого-то семнадцати лет - ни о чем. Ох уж, эти дети! Фигуристка замечает непонятную улыбку на губах Тутберидзе и, смущаясь, умолкает. - Продолжай, Жень. Интересно говоришь,- подталкивает женщина к развитию мысли. - Вот если бы танго! Там столько чувств. Да даже в “Карениной”, например. Там все есть. Там взрослое. И я хочу быть взрослой, другой. Олимпийский сезон. Хочу запомниться! Хочу.. не про что-то, а про себя. Я выросла! У меня есть мое сердце, моя душа, моя история! - И это танго или “Каренина”?- уточнила Этери. - Я пока не знаю,- потупилась брюнетка. Вот тебе и раз! А Женька-то, похоже, влюблена. Да что же они все как сговорились! Только влюбленной Загитовой не хватает для полного комплекта проблем. Интересно, как будет правильно: спросить, кто же запал девочке в сердце, или не трогать - не твое дело? Женщина погружается в глубокие размышления, а с ними уходит время, в которое личный вопрос был бы уместен. Если уж на то пошло, то меньше всего Этери касаются влюбленности ее юных подопечных. На то у девочек есть матери и подружки. Пусть друг с другом и делятся. Мысль, сама по себе верная, в приложении к Жене была немного кощунственной. Все же близость их не была построена исключительно на спортивных результатах. Была Этери этой девочке не только тренером, но и наставником, и товарищем старшим. И все же не знала, допустимо ли говорить о любви. Слишком это личное… - Этери Георгиевна,- Женькин голос совсем тихий.- А как вы думаете, почему Вронский выбрал на балу Анну? И потом… Право слово, ну, откуда же ей это знать. - Понравилась,- неопределенно отвечает Тутберидзе. - Я вот думаю, можно ли как-тот взять и понравиться. Специально, допустим,- и девушка замолкает. - Я не знаю, Жень,- сколько Этери не пробовала, но специально нравиться у нее не получалось. Жизнь научила ее, что нравится она только не специально. И обычно совершенно неподходящим мужчинам. Отец Диши, Эдик… Да и что скрывать, Даня туда же. Девушка по левую руку от нее наконец окончательно обрывает диалог и утыкается в окошко иллюминатора, глядя на облака под крыльями самолета. Может, у нее и получится специально понравиться. Кто его ведает, кому что дано. Этери вот Женька нравится. Славный котенок со стальным стержнем характера. Но Этери и не мужчина. Кому свои дети не нравятся? В итоге снова убегает в наушники, только теперь в них звучит музыка. Как ни странно - танго. Но Женьке она его не поставит. Не видит. Не слышит. Не хочет. Хочет “Январские звезды”. А их не слышит Женя. Разлетелись в разных направлениях.