***
Когда Тома очнулся, ярко-оранжевый свет, переходящий в светлые оттенки красного, ослепил ему глаза. На удивление, ему легко удалось принять положение сидя и наконец здраво оценить обстоятельства, в которых он оказался. А оценивать было что. Небо цвета раскаленного железа свидетельствовало только об одном: скоро закат. «Сколько ж времени прошло?» — задался Тома закономерным вопросом. Вскоре к нему добавился еще один: «Где я?». Ни руин цеха, ни огней лагеря, ни островного рельефа — ничего из этого не было. Вместо этого обладателя стихии Пиро окружало лишь бескрайнее поле. Поначалу ему даже показалось, что трава здесь отражает свечение заката, но затем он пригляделся: растительность была кроваво-красного цвета. — Это… поле распустившихся кровоцветов, — вслух произнес Тома, осознав свое положение. Их цветение знаменовало опасность, битву, реки крови. Вихрь мыслей в голове парня сметал все на своем пути. Где его спутники из отряда? Где находится он сам? И, в конце концов, как ему теперь найти Аяку? Взгляд отчаянно пытался выцепить хоть одну травинку, не похожую на кровоцвет. Алая россыпь цветов смерти не внушала никакого спокойствия; Тома категорически сильно желал, чтобы это были не кровоцветы. О Архонты, только не они. Эти цветы — проклятие. Среди всех случаев, в которых ему доводилось их видеть, только один хороший. Знакомство с Аякой. «Там был один цветок, а тут…» — напомнил внутренний голос. Бежать — это все, что ему оставалось. Но сколько бы он не бежал, конца у поля не было видно; горизонт не приближался, а солнце, казалось, плавило макушку Томы. Сдаться ему запрещало одно лишь обещание. Он не может остаться здесь. Он должен выбраться. Ради себя. Ради нее. Шелест красных листьев и лепестков вызывал запах крови. Было ли это подсознательно, или же это — самая настоящая реальность, Тома так и не смог определить. — Так… а если воздух потрогать, как тогда сделала Люмин? — рассуждал он, попробовав воплотить идею в жизнь. Тщетно. Он больше не бежал. Бродил, скорее, бесцельно. Отчаяние разъедало душу. В который раз он пожалел, что не остался с Аякой в полевом госпитале? Уже не сосчитать. Подсознание требовало сдаться. Лечь наземь и стать одним из сотни тысяч кровоцветов, цветущих здесь. В конце концов, он сам во всем виноват. Не он ли кинул копье в Электро Архонта? Не он ли вступил в сопротивление? Не из-за него ли Аяка сбежала из дома и несколько раз рисковала жизнью? «Я даже не успел проститься с отцом», — добивало осознание. Быть может, так и правда будет легче: просто лечь и закрыть глаза в надежде на скорейшее воссоединение с теми, кто ему дорог, где-то на другой стороне бытия. — Тома? — взволнованный голос, прозвучавший за его спиной, спас Тому от непоправимого. Спустя мгновение обладатель Пиро понял, кому принадлежит этот голос. — Аяка? — спросил он, панически боясь обернуться. «Если все это — иллюзия, то я не хочу, чтобы Аяка из нее исчезла», — подумалось ему. Все его домыслы отошли на второй план, когда прохладные ладони накрыли его правую руку. Эти ладони он не перепутает ни с чьими. — Это правда ты! — вполне реальная Аяка бросилась в объятия не менее реального Томы, и только так он убедился: они оба — осязаемы. «Это не сон?» — слегка сомневаясь, спрашивал он сам у себя. Но Тома обнял Аяку крепко-крепко, словно боялся отпускать — с него хватит. Хватит отпускать ее, хватит сомневаться — они должны быть вместе. — Да, — едва слышно ответил он ей, взяв ее лицо в ладони. В уголках ее светло-голубых глаз сверкнули слезы. Он и сам готов был расплакаться; отчего-то этот момент воссоединения вызывал в нем больше трепета, чем должен был. Стыдно стало; он слишком рано хотел сдаться. Тома не ожидал увидеть здесь Аяку, а потому возможность касаться ее в лучах заката виделась ему мистически прекрасной. Стоило признать: несмотря на странность всего происходящего, пейзаж был красив, и самым главным украшением была дорогая сердцу Сирасаги Химэгими. Аяка встала на цыпочки и требовательно потянулась к лицу Томы; ему, в свою очередь, пришлось наклониться. Он закрыл глаза и накрыл ее слегка пересохшие губы своими. Сердце застучало вдвое чаще. Она вцепилась в его рубашку так, словно боялась отпустить Тому не меньше, чем он ее. Все может закончиться здесь. Оранжево-красный закат, поле кровавых, но все же чарующе красивых цветов… Поцелуй здесь ощущается как финальная строка в легкой новелле. Однако они оба чувствовали, что момент забытья стоило прервать хотя бы из-за необъяснимого стечения обстоятельств, из-за которых они оказались тут. — Ты все это время был здесь? — слегка отстранившись, спросила вдруг Аяка. Капельки влаги блестели на ее ресницах; Тома засмотрелся и чуть не забыл ответить на вопрос. — «Все это время»? — решил уточнить он, приобретя серьезность в голосе. — А сколько вообще прошло? — С тех пор, как вы ушли на то задание, прошло два дня. Я не находила себе места! «Искажение времени?» — возникло предположение в голове Томы. Оно пробирало до мурашек: задержись они там, внутри фабрики, еще сколько-то, можно было вообще пропасть и заставить переживать Аяку значительно сильнее. «Ну уж нет, на ее долю и без того выпало слишком многое», — с сочувствием подумал обладатель Пиро. «Как и на твою», — вторил ему внутренний критик. Тома мотнул головой, стремясь разогнать непрошенные мысли, мешающие разобраться в ситуации. — Но мы были уверены, что провели внутри цеха не более пары часов, — поспешил объяснить он. — Но как здесь оказалась ты? Разве ты не должна быть в лагере под присмотром Кокоми? — осознал вдруг Тома, взяв Аяку за предплечья. — Твои раны наверняка не зажили… — Я в самом деле хотела пойти за тобой, — смотря в пол, ответила она. — Но госпожа Сангономия не выпускала меня, потому что обещала тебе присмотреть за мной. «Вопросов стало только больше», — сделал вывод Тома, приобняв Камисато. Закатное солнце, казалось, намеревалось ослепить своим оранжевым светом, спрятаться от которого можно было только в объятиях друг друга. Однако обладатель Пиро Глаза Бога ни на секунду не прекращал думать про ситуацию. Спустя несколько минут воздух неподалёку от них заискрил элементом Электро. Тома спрятал Аяку за спиной, перехватывая копье ведущей рукой, но вскоре убедился: эта осторожность была ни к чему. По крайней мере, сейчас. — Ну наконец-то! — завизжала Паймон, вылетая из образовавшегося «портала». Следом за феей вышла Люмин, отряхивая сапоги. — Мы устали искать вас! — «Вас»? — переспросил Тома, расслабленно опуская копье. Путешественница кивнула. — Скорее всего, Шестой запер нас в своем измерении, — начала говорить Люмин. — В нем несколько мест, но они не бесконечны. Хотя и затронули очень большую территорию реального мира. — Да-да, поэтому и Аяку встретить здесь неудивительно, — подытожила Паймон. — А может, пространство исказилось? — предположила Аяка, скрестив руки на груди. Фея почесала затылок и стала выжидающе смотреть на свою спутницу. — Такое тоже возможно, — согласилась путешественница. — Это, скорее, даже более вероятно; когда я сражалась с Сёгуном, она заперла в своем измерении лишь меня и никого больше, хотя рядом было много людей. — Вы тоже слышали чей-то голос перед тем, как оказаться здесь? — спросила вдруг Камисато, чем «запустила» цепочку осознания у своих друзей. Все трое кивнули ей. — Это был голос Сказителя, — объяснил ей Тома. — Мы встретили его на фабрике. Теперь я почти уверен, что наше пребывание здесь — его рук дело. Внезапно с характерным треском открылся новенький портал, из которого почти что кувырком выкатилась Ёимия, зажимая рану на руке. Под немой шок и ошарашенные взгляды Наганохара встала на ноги и, как ни в чем не бывало, заговорила: — О, привет! Давно не виделись. Паймон топнула ногой в воздухе, поспешив разрушить удивленное молчание: — Ёимия! Кто ж так делает? И что случилось с тобой, кто тебя ранил? Люмин, не говоря ни слова, достала откуда-то бинт и принялась перевязывать рану мастерицы фейерверков, попутно прокладывая между слоями мяту. «Вряд ли тут нужна мята, но спорить не буду», — подумалось Томе, когда он понаблюдал за действиями путешественницы. — Нас затащили сюда только ради битвы, — сумбурно объяснила Наганохара. — Мне кажется, это вопрос времени, когда здесь появятся застрельщики, молотобойцы и так далее по списку, — она благодарно кивнула Люмин и провела по свежей повязке рукой. И хотя она старалась не подавать виду, Тома понял: ей было больно. Больно даже после всех ран, что довелось получить во время пребывания в сопротивлении. Больно даже несмотря на то, что они находятся в обители фантазии Номера Шесть. — Значит, мы должны быть готовы, — высказалась вдруг Аяка, опустив ладонь на рукоять меча. Тома схватил ее за предплечье и поспешил отговорить: — Давай хотя бы ты драться не будешь. Ты не до конца выздоровела. — Сомневаюсь, что у нас будет выбор, — категорично отозвалась Ёимия. — Такое количество бойцов фатуи, сколько я видела, можно только лишь выдумать! И пока назревал спор, Люмин присела на корточки, тщательно что-то рассматривая. Казалось, путешественница совсем абстрагировалась от своих друзей, однако вскоре она с видом эксперта вернулась, присоединившись к беседе. — Мы должны найти выход отсюда, и лучше побыстрее. Нам надо сразиться со Сказителем в реальности, — она сорвала кровоцвет, демонстрируя его собравшимся вокруг нее товарищам. Паймон наблюдала за цветком с широко раскрытыми глазами — и тот начал рассыпаться прямо в руках Люмин. — А-а-а! — фея завизжала, прячась за спину Ёимии. — Это он и с нами так может сделать? У-у-у… — завыла она, силясь спрятать лицо в ладонях. — Так, допустим, — вернул себе холодную голову Тома. — Люмин, как ты выбралась из измерения Райдэн Сёгун? — Я… Она одолела меня там. И, видимо, сама выпустила меня, чтобы расправиться со мной на глазах у людей, — путешественница почесала затылок, явно одолеваемая не самыми приятными воспоминаниями. Тома устало потер переносицу — его вопрос только подчеркнул состояние безысходности. — Ну, раз мы пока не можем выбраться, придется все исследовать! — оптимистично высказалась мастерица фейерверков. — Наверняка есть вероятность, что мы тут не одни. Раз мы смогли найти Аяку, то, быть может, нам повезет отыскать Кокоми и других бойцов! — Я сама нашлась, — сделала поправку Камисато, хихикнув в кулачок. Тома осмотрелся вновь — солнце не сдвинулось ни на сантиметр; все также плавило макушку под определенным углом, близким к горизонту, но так и не касаясь его. Не хотелось ничего предпринимать — он давно себе в этом признался. Хотелось зажмурить глаза, взяв Аяку за руку, и оказаться — не больше и не меньше — в Долине Ветров в Мондштадте. Подальше от гражданской войны, от почти лишенного какого-либо преимущества сопротивления; от несоразмерного риска и страха вновь потерять родного человека — это все утомляло до безумия. Тома соскучился по обычной жизни. Но что можно понимать под словом «обычная»? Всего-навсего лишенная каждодневных битв. Всего-то. Причем его даже устроило бы каждый день тренироваться с господином Аято до образования созвездий синяков и ссадин по всему телу, лишь бы не пришлось больше неоправданно рисковать. Он не хотел быть в центре этого противостояния, когда приезжал в Инадзуму — он всего лишь искал отца. И хотя с годами, прожитыми здесь, он приобрел нечто очень важное, Тома все еще желал, чтобы это произошло при других обстоятельствах. Однако в текущем положении дел уместно было желания конкретизировать. Свести грезы до минимума, в конце концов. Хотеть он может много чего, но что можно считать основным желанием? «С кровоцвета все началось, — появилась мысль, — но не должно им закончиться». — Эй, ты идешь? — Паймон помахала ладошкой, и Тома опомнился; задумался слишком крепко, да так, что даже упустил момент, как его подруги отыскали очередной портал. Договорились исследовать местность — придется исследовать. Искать путь к спасению; искать ниточку, ведущую к клубку под названием «конец войны».***
За последние часы дрожь по телу Аяки пробежалась по меньшей мере три раза. Впервые — когда она увидела Тому в столь странном месте, имеющем мало что общего с реальным миром. В иной ситуации закат на поле кровоцветов показался бы ей очень романтичным и красивым. Но не в тот момент — тогда заход солнца ощущался как утекающее из-под пальцев время. Второй раз случился, когда их небольшая группа столкнулась с многочисленной армией фатуи. Даже осознание того, что они все выдуманы, нисколько не упрощало дело: дрались взаправду и они, и Люмин, и Тома с Ёимией — пришлось и Аяке. Несмотря на все предостережения Томы, она не смогла стоять в стороне — это повлекло бы за собой большие риски, чем при ее непосредственном участии в битве. Все просто: бывший управляющий клана Камисато то и дело отвлекался бы от боя, чтобы удостовериться в том, что Сирасаги Химэгими в безопасности. К счастью, то сражение было выиграно «эффектом неожиданности»: откуда-то на помощь ребятам пришли Кокоми, Горо, все отряды категории «Рыба-меч» и еще некоторые рядовые бойцы. Настораживало только, для чего понадобился Скарамучче столь огромный масштаб его измерения; по ощущениям, он втянул в него весь остров Ясиори, не пропустив ни человека. Третий — сейчас. Эта вымышленная локация поражала своими размерами и правдоподобностью, но отнюдь не это вызвало у Аяки мурашки по спине. Дрожать заставило осознание: это — место решающей битвы. Сказитель находился на возвышенности, отдаленно напоминающей холм; на импровизированной равнине — тысячи солдат фатуи, макушки которых освещали лишь звезды. И хотя в полку сопротивления прибыло, враг так или иначе превосходил числом. «Это все — иллюзия», — силилась убедить себя Камисато. «Но никто не знает, что произойдет в реальности, если умереть здесь», — моментально констатировал внутренний скептик. Аяка едва-едва вздрогнула, и все ее мысли испарились из головы, когда Тома схватил ее запястье свободной рукой, и тихо-тихо сказал так, чтобы слышала лишь Камисато: — Не отходи от меня, ладно? Только если я не скажу обратного. Сирасаги Химэгими коротко кивнула, а затем посмотрела Томе в глаза: в них тоже плескался страх. Рука обладателя Пиро теплая, что закономерно; он держит ее похолодевшую, слегка вспотевшую ладонь нежно, аккуратно и чутко — это мгновение хотелось запомнить. В самом деле: никто не знает, что случится дальше, чем закончится это сражение и война в целом. — Не рискуй собой понапрасну, пожалуйста, — шепотом попросила Аяка. В носу защипало, и ей стоило огромных усилий прогнать это чувство. — Я же обещал сделать все, чтобы наступил мир, — печально улыбнулся он. Сердце Камисато болезненно сжалось; даже будучи измотанным в прошлом бою, Тома виделся ей невероятно красивым, солнечным и мягким. Она опасалась, что лицо его покроется грубыми шрамами, которые вечность будут напоминать об ужасе, что ему довелось пережить в сопротивлении. Но по-настоящему страшно было оттого, что Тома, рискуя собой, мог получить рану, несовместимую с жизнью. И такому исходу она предпочла бы шрам на его лице — или даже своем. Его внешность нравилась ей, безусловно, но Аяка давно поймала себя на мысли: его душа, характер и взгляды на эту жизнь — вот причина, по которой ее влюбленность глубоко пустила корни, значительно выросла и распустилась в виде самой сильной любви, которую ей только довелось испытывать. — Наступаем! — скомандовала Кокоми. Лязг оружия и брони — более, чем настоящий. Быстрее всех солдат фатуи обезвреживала Люмин, почти не отвлекаясь на испуганный визг Паймон. Запах крови — не выдуман. Сангономия старалась минимизировать потери, залечивая раны бойцов сопротивления до состояния «не смертельно». Дым — ощутим. Ёимия на ходу сооружала взрывные припасы, успешно затрудняя врагам обзор. Аяка не отходила от Томы: боялась упустить его. Их дуэт тоже неплохо справлялся; по крайней мере, никто из них еще не получил ни одной раны. Была ли эта удача или заслуга местами не совсем прочного щита Томы — тяжело понять. Ясно было только одно: с солдатами еще можно совладать, а вот против предвестника… — Довольно, — громко сказал Шестой, приземлившись прямо в центре поля боя. Фатуи, еще способные стоять на ногах, поспешили отойти в сторону. Воины сопротивления, некстати оказавшиеся рядом с предвестником, предприняли наивную попытку застать Сказителя врасплох — и поплатились за это жизнями. Аяка широко распахнула глаза и прикрыла рот ладонью, словно не верила в то, что увидела; предвестник не колеблясь убил этих ребят — стало страшно оказаться на их месте. По правде говоря, страх терзал ее уже давно, но сейчас обострился настолько, что Камисато потребовались громадные усилия, чтобы унять дрожь в руках. Тома, недолго думая, спрятал Аяку за своей спиной. — Одолеете меня — и я отпущу вас, — добавил Шестой. Вспомнилось вдруг, что все происходящее — не совсем реально. «Почему тогда смерти… такие правдоподобные?» — с ужасом подумалось Аяке. Одолеть предвестника? Это определенно было проблемой для всех, кто здесь не являлся фатуи; все обладатели Глаз Бога, присутствующие на поле боя, измотаны сражениями, к тому же, вполне смертны. Исключением была разве что Люмин, но даже ее запас сил не безграничен — это понимал каждый. — Верни нас всех в реальность. Там и подерёмся, — самоуверенно заявила путешественница, приняв боевую стойку. Казалось, она одна не сомневалась ни в чем: встала напротив Сказителя, будто это — дворцовая дуэль, а все вокруг — зрители. Но на лице Паймон было написано: «Это плохая идея». — Это будет негуманно, — с усмешкой парировал Шестой. — В вашей любимой «реальности»… и смерть реальна, вот так неожиданность! В голосе Скарамуччи без особых усилий прослеживался издевательский тон. Аура тоже была под стать предвестнику: пугающая, пробирающая до костей, вызывающая мурашки на руках. Аяка сжала рукав Томы покрепче — ради самоуспокоения, вероятно. Только тревожные мысли и не думали утихать: «Люмин не справится в одиночку». — Могу разве что локацию сменить, — задумчиво произнес Сказитель. Он хлопнул в ладоши — и это место в самом деле изменилось; теперь оно было точной копией поля, что находилось рядом с фабрикой по производству Глаз Порчи. Камисато выглянула из-за спины Томы, чтобы взглянуть на его выражение лица: обладатель Пиро был в смятении. «Что творится в голове Номера Шесть?». Пожалуй, этим вопросом задавался сейчас каждый, кто присутствует здесь. К чему этот спектакль? Зачем он рассуждает о «гуманности» и вынуждает всех сражаться в его измерении? Аяка тоже не знает ответ, однако ее впечатлила способность Скарамуччи так быстро изменять местность. «Он мог ничего не делать и просто начать драться, — рассуждала Камисато. — Сказитель будто хочет похвастаться навыками. Или же… он ждёт похвалы?». Минута тишины — и предвестник вызвал мрачнейшее грозовое облако. Поднялся ветер, норовящий сбить всех и каждого с ног. Но только когда раздался гром, а вслед за ним в землю ударило несколько молний, стало понятно: финальная битва началась. Паймон почти сразу же спряталась за непримечательный валун — она вряд ли смогла бы чем-то помочь. Кокоми, без какого-либо перерыва лечившая рядовых бойцов, теперь была вынуждена все свои силы бросить на спасение генерала: сначала Горо получил неглубокую рану от рук Скарамуччи, а затем в него ударило сильным разрядом Электро стихии. Атаки Шестого стремительны и смертоносны. За пару ударов он перебил почти всех из отрядов «Рыба-меч», задел плечо Люмин — благо, не слишком сильно. Сказитель не давал толком прицелиться и Ёимии — стоило лишь мастерице фейерверков натянуть тетиву, как над ее головой назревала очередная молния, спастись от которой можно было только резким кувырком в сторону. Тому не покидало ощущение, что он оказался не в то время и не в том месте, но все-таки не выдержал: почти умоляюще попросил Аяку остаться в стороне, пока он будет драться вместе с Люмин и Наганохарой. Сирасаги Химэгими отпустила его с трудом, но пообещать не вмешиваться не смогла. Она давно почувствовала, как недолеченные раны вновь стали отзываться тупой болью, но стоять в стороне и со спокойной совестью наблюдать, как остальные рискуют собой — это выше ее сил. Битва тяжела и опасна, но конец наступил быстрее, чем кто-либо ожидал. Очередным мощным ударом путешественница была отброшена в сторону. Когда Сказитель собирался воспользоваться слабостью Люмин и нанести смертельный удар, Ёимия наконец смогла прицелиться и отвлечь предвестника, в то время как Аяка переместилась к сбитой с ног путешественнице и помогла ей встать. Вдруг Тома заметил неподалеку от себя блестящий артефакт, прикрепленный на шеврон фатуи; это был Гео Глаз Порчи. Обладатель Пиро думал недолго: В пылу битвы Тома надел Глаз Порчи на пояс, но этого не видели его товарищи. Он переглянулся с Люмин, Ёимией и Аякой; они поняли его без слов. Наганохара отвлекла предвестника фейерверком, Камисато направила в него режущий вихрь стихии Крио. Люмин быстро атаковала Скарамуччу в прыжке… Внезапная желтая вспышка осветила поле битвы целиком. Тома использовал Глаз Порчи и воткнул копье в землю: на этом месте образовалась трещина, которая практически моментально расширилась до внушительных размеров и достигла ног Сказителя. Перед тем, как предвестник провалился в образовавшийся разлом, путешественница проткнула его тело мечом и, оттолкнувшись от него, отпрыгнула в безопасное место в последний момент. Ёимия решила сделать «контрольный выстрел»: зарядила лук взрывной стрелой и запустила ее вдогонку Скарамучче. Это спровоцировало обвал по краям; так предвестник точно не выберется. — Это победа? — Паймон, внимательно следившая за битвой, поспешила вылететь из укрытия. Быть может, это и была победа. Только Тома не рассчитал силу и не учел, что опыта в обращении с Глазом Порчи у него нет, а потому он ощутил нечто близкое к агонии: в кости будто вросли кристаллы Гео, но что страшнее - созданная им трещина оказалась и у него под ногами. Бывший управляющий клана Камисато не был в состоянии пошевелиться и уйти с места, а потому провалился в разлом под истошный крик Аяки.***
Когда пыль сражения осела, стало понятно: это точно победа. Измерение Сказителя исчезло, уступив место побережью между Каннадзукой и Ясиори; здесь, на песке, расцвели свежие кровоцветы, омываемые легкими волнами. Как оказалось, пока большая часть воинов сопротивления пребывала в «грезах» Шестого, реальных бойцов фатуи на побережье взяла на себя известная в узком кругу людей организация - Сюмацубан. Даже комиссар Ясиро явился сюда собственной персоной — Аяка сразу заметила брата, сосредоточенного на очередной политической дилемме. Скарамучча что-то злостно бормотал про себя и не менее злостно — вслух. Что-то вроде «Я хотел спрогнозировать настоящую драку в вымышленном мире, но даже так — проиграл». Аяка, впрочем, не слишком вникала — с этим наверняка разберется Аято. Камисато быстро нашла глазами Горо — он выжил, что не могло не радовать. Люмин, Паймон и Ёимия тоже были неподалеку. Кокоми осматривала остальных уцелевших, и Аяка сделала закономерный вывод: эта битва выиграна малой кровью. Сирасаги Химэгими улыбнулась. Вот-вот, казалось, выйдет солнце — и гражданская война подойдет к концу. Аяка вновь осматривается — улыбка исчезает с лица. Тома лежит на песке без сознания; достаточно далеко, чтобы не сразу его заметить. Камисато подбежала к любимому на ватных ногах — и упала на колени сразу же, оказавшись с ним рядом. — Очнись! — она затрясла его за плечи. Бесполезно. Опечаленные Люмин и Паймон встали за спиной у Аяки. Поодаль стоял Аято, что был сейчас мрачнее ночи. Сирасаги Химэгими не прекращала попыток привести Тому в чувство. — Ты же обещал… — пелена слез застелила серо-голубые глаза, руки затряслись. — Очнись, умоляю, я же так и не сказала тебе… Нет, эта битва выиграна слишком большой ценой. «Он обещал, что сделает все ради мира. И не соврал». Осознание накрывало Аяку постепенно, как набирающая высоту волна. Но рано или поздно она накроет ее с головой. Аяка любит человека, который знал о всех рисках - и все равно пожертвовал собой. Она любит Тому, но так и не успела сказать ему это. Столько лет они жили под одной крышей в поместье Камисато, но никогда не были близки так, как под конец этой злосчастной гражданской войны. А что делать теперь, когда Тома не открывает глаза? Когда не отвечает девушке, в которую влюблен не меньше, чем она в него? Когда не улыбается ей самой солнечной из всех известных ей улыбок? Он обещал ей когда-то показать ветряные астры, одуванчики и сесилии. Обещал посетить с ней Долину Ветров и Утёс Звездолова. Наверное, он отвел бы ее во все красивые уголки Мондштадта, какие посещал сам, будучи еще мальчишкой. Наверное. Аято подошел к сестре и положил ей руку на плечо. Сирасаги Химэгими дернулась и посмотрела на него так, словно вместе со слезами в глазах ее застыли ярость, боль и отчаяние: — Где ты был, Аято?! Почему не пришел раньше, почему не спас его, почему..? Горло сдавило от слез, в легких кончился воздух. В руках и ногах возникла неимоверная слабость — в противном случае она вскочила бы и вытрясла из старшего брата ответы на эти неуместные вопросы… Но ей тяжело дышать, а чужие голоса она слышит как из трубы. В глазах темнело, пока сознание окончательно не покинуло ее вымотанное тело.