Миражи успеха

      Ламонт.       Сколько уже времени прошло? По его скромным подсчётам и записям — почти двести пятьдесят лет. Кажется, он уже завоевал звание долгожителя. Это если не учитывать свору Отступников на поводке у Шабаша, считающих своей первостепенной задачей месть Камарилье. Сам Ламонт считал обе идеи — скорое достижение Голконды и организация Джихада в локальных масштабах — глупыми, скоротечными, проходящими. С определёнными оговорками и выделением в отдельную группу определённой категории Сородичей.       Он только добрался до своего убежища — небольшой квартирки на окраине Санта-Моники. Вопреки всем предрассудкам, в этом пятиэтажном доме с узкими окнами жили не отбросы общества, а вполне среднестатистические смертные среднего же звена. Установить с ними контакт оказалось не так уж и сложно — просто нужно было посидеть ночью с больным ребёнком и помочь ему выкарабкаться из затягивающей топи недуга верхних дыхательных путей. И помочь одной женщине далеко за шестьдесят поднять сумки на пятый этаж. И ещё несколько маленьких, почти незаметных дел, благодаря которым живущие рядом смертные относятся к нему невероятно благодушно, а всякие ночные бдения связывают со спецификой сложной работы. В их глазах не может быть уродом тот, кто по собственной воле целую ночь сидел у кровати пятилетней девочки и боролся за её жизнь и здоровье всеми доступными средствами.       Оказавшись в стенах импровизированной крепости, Ламонт первым делом стягивает со лба натирающую и давящую повязку. Ночами он носит её, не снимая, одевается так, чтобы она пришлась к месту. И всегда с поразительным нетерпением ждёт момента, чтобы в тишине и покое её снять. Рубашка и брюки сменяются халатом-робой, а сам хозяин квартиры опускается на пол рядом с кроватью и, закрыв глаза, словно погружается в прошлое. В каждый такой сеанс медитации Ламонт, используя рассказы Сира, всю полученную информацию о Клане, концентрируется на ней. В голове возникают невероятно яркие картины и образы прошлого. Он словно участвует в этих печальных и страшных событиях. Но в этот раз… Перед глазами мелькает его собственное прошлое.       Его первые ночи в новой ипостаси напоминали странную гонку собаки за собственным хвостом. Сир вываливал на его голову тонны новой информации, они постоянно бежали, иногда Ламонт даже не разбирал дороги. Их преследовали тёмные личности, несущие своё название ещё из глубины веков — Узурпаторы. Сир в несвойственной ему жёсткой манере говорил о доморощенных Колдунах, посягнувших на святое, что было у их Клана, сотворивших из них неприкаянных скитальцев, иногда боящихся собственной тени. Он тащил за собой своё Дитя, стараясь уберечь, параллельно успевая объяснять и учить. Но это не могло длиться вечно. Уже тогда Ламонт усвоил правило — предатели есть везде.       Кажется, это был представитель Отступников Вентру. Несмотря на то, что Ламонт на память никогда не жаловался, того «друга» он вспомнить не мог. Лишь общие черты фигуры и лица, не дававшие точной информации. Хотя, она и не была нужна. Предатель встретил свою смерть буквально на следующую ночь после того, как сам Ламонт потерял Сира.       Их настигли в лесу. Специально не зажигали факелы, пока не догнали. Это была ловушка — их, как диких зверей, загнали в угол, из которого не было выхода. Ламонт помнил, место гибели Сира он помнил в мельчайших подробностях: тонкие ветви молодого граба, у которого пожелтели края листьев, шумели над их головами, из-за широких стволов сахарного клёна появлялись их преследователи. Его ног слабо касался шиповник, а растущий на этой узкой поляне клевер был безжалостно смят.       Сир защищал их обоих до последнего. Несмотря на раны и одуряющий запах, окутавший поляну, он держался, удерживал золотистый щит, площадь которого уменьшалась по мере истощения запаса сил и крови и усиления атак преследователей.       Их было четверо. Огонь плясал на факелах, которые они держали, и на руках одного из них. Носители крови, «отравленной магией», их вечные противники и гонители. Колдуны. Глядя на них, Ламонт испытывал практически животный ужас и желание зарыться в землю, лишь бы не видеть их. Его Сир упал на колени, а золотое свечение щита всё слабело, с трудом перенося страшные кровавые удары. Он оглянулся на своего птенца, в страхе приросшего к земле, и чуть улыбнулся. В тот момент Ламонт всё осознал, одного взгляда Сира, наполненного отеческой любовью и страданием, хватило бы, чтобы сердце снова забилось в исступлении в грудной клетке. Лука ничего не сказал, но он понял всё. Щит начнёт спадать, как только золотое свечение останется лишь перед их врагами, птенцу придётся позорно сбежать. Они не Воители, рукоять меча для них — чуждый предмет. Ламонту остаётся лишь кивнуть.       Золото на миг ослепляет преследователей, и Ламонт срывается с места. Он несётся, почти не разбирая дороги, а в спину летят крики. Лишь один из них стучит в висках и сжимает сердце в тисках. Приятный баритон в нём сменяется хрипом и визгом одновременно. Ламонт чувствует кровавые слёзы на щеках и «короткий всполох» запаха горелого. Луки больше нет. Он один.       Нет, не один. Колдуны идут по его следу, словно его кровь и Витэ — это ниточки, которые они сматывают в клубок в своих руках. Ветки цепляются за одежду и рвут её или рвутся сами. За ним тянется кровавый след, и скрыть его Ламонт не сможет. Ни сил, ни опыта, а теперь нет Сира и наставника. Что он может? Только бежать, пока хватает сил, пока его не настигли. Он спотыкается обо всё: кусты, камни, собственные ноги — но не останавливается. Наверное, он сможет бежать вечно, ведь кровь не стучит в голове, и не колет в правом боку из-за неправильного дыхания. Но их крики уже слишком близко. Он не успеет. Только вырвется из леса, и гончие прыгнут на него, вцепившись в глотку и ткнув факелами под рёбра. Из леса он не вырывается, он выпадает, запнувшись об камень. На щеке огромная царапина из-за неудачного скольжения, а крики становятся всё громче. Не уйти, от них не уйти.       — Вставай!       Крепкие руки хватают его под мышки и с силой дёргают наверх, заставляя подняться на всё слабеющие ноги. Ламонт визжит, пытается царапаться и брыкаться, но его держат крепко, и он беспомощно повисает.       — Его можно понять — Сира потерял.       Ламонт приоткрывает глаза, и видит троих, совсем не похожих на его преследователей, вампиров. От того, кто его держит и от стоящего справа, веет одинаковой дикой силой и горячей кровью. Они — Бруха. Лука говорил, что они могут помочь, что они чтят традиции. Тот, что левее, держится поодаль, но даже в столь контуженном состоянии Ламонт улавливает знакомое в нём, почти родное. Но оно… Оно совсем другое, тянущееся скорее к Бруха, чем к нему. Но этот третий первым обнажает клинок при встрече с Колдунами.       Бой Тремер с двумя Бруха и одним не назвавшимся был на удивление коротким: те даже не успели среагировать должным образом. Незнакомые Ламонту вампиры прошлись по колдунам как газонокосилка по бурьяну. С ненавистью глядя на оставшиеся кучки пепла, высокий мужчина убрал меч в ножны и повязал обратно повязку на лоб. Он почти незаметно поморщился, когда шевельнул левой рукой, и Ламонт тут же дёрнулся в его сторону. Исцелить своего невольного защитника, исцелить, выполнить то, в чём его призвание. Мужчина вздрагивает, даже тянется к недавно убранному оружию, но всё же позволяет помочь.       Ламонт запомнил их имена. Бруха — Джереми и Эрик, предложили ему присоединиться, сражаться за определенную группу Сородичей. Какую — он не вникал. Лишь попросил проводить его до соседнего штата, пообещав, что со временем найдёт их и отплатит долг. С третьим воином они распрощались на половине пути. Представившийся Майклом пробурчал что-то о долге и необходимости сторониться…       Ламонт открывает глаза и поначалу не понимает, где находится. Он сидит в позе лотоса посреди комнаты в квартирке в Санта-Монике, хотя по ощущениям — только недавно выбрался из леса. И взгляд Майкла, до странности похожий на его собственный, особенно, в отношении Тремер.       Стук, прервавший медитацию, повторяется. Ламонт непонимающе смотрит на дверь. Гости? Кто? С трудом поднявшись, он по пути завязывает повязку на лоб и открывает входную дверь.       — О, мистер Лукас, простите! Я Вас разбудила! — его соседка, Рэйчел, говорит почти спокойно, но трясущиеся руки выдают её волнение. — Я.Я не хотела…       — Что-то с Вашей дочерью, Линдой?       — Ох, я…       Не обращая внимания на лепет соседки, Ламонт берёт с тумбочки у двери небольшую аптечку и сумку со всем необходимым и буквально тащит за собой Рэйчел. На сегодняшний день обещали пасмурную погоду, да и комната малышки располагается в неожиданно тёмном углу. Он обязательно поможет.       ЛаКруа       Когда Анеса появляется на пороге кабинета Князя, ЛаКруа расхаживает мимо огромных окон, заведя руки за спину. Шерифа нет на привычном посту у стола «сюзерена», и Россен, на секунду останавливаясь, думает, что же случилось. Может, Шериф отправлен охотиться за ней из-за совершённой ошибки? Или он исправляет ситуацию с помощью своего тесака? Анеса поёжилась и инстинктивно отступила к двери, продолжая взглядом следить за Князем. ЛаКруа словно почувствовал её присутствие: он остановился посреди своего пути, всё ещё спиной ко входу в кабинет. Россен, внутренне дрожа, двинулась к его столу. Устная выволочка сейчас казалась ей самым выгодным вариантом. Впрочем, раз здесь нет Шерифа, а со скоростью Флэша он не передвигается, то она в относительной безопасности. На время.       — Князь, я…       Князь? Мистер ЛаКруа? Себа, дорогой? Чёрт, как к нему обращаться в подобной ситуации?!       ЛаКруа повернулся к вошедшей, а его лицо чуть изменилось — маску холодной задумчивости исказила лёгкая полуулыбка. Он раскинул руки и обогнул стол, направляясь к замершей посреди комнаты девушке.       — С возвращением, Анеса. Признаюсь честно, я успел заскучать, пока ты постоянно сидела в катакомбах.       Положив руки на её талию, ЛаКруа поцеловал Анесу в обе щеки, чем вызвал ещё более сильное удивление. На памяти Россен, сотрудников, не преуспевших в исполнении заданий, ни разу не встречали, столь… радужно и сладко. ЛаКруа сточил коробку конфет, пока она по грязным трубам бегала?       — Князь, моё задание… И Симус…       ЛаКруа улыбнулся чуть шире, обошёл кругом Анесу и положил руки на её плечи. И Россен поклялась бы чем угодно: будь её сердце живо в этот момент, если бы оно билось, то стучало бы с неимоверной скоростью, в бешеном ритме. Поджав губы, Анеса сосредоточила свой взгляд на одной из картин на стене. На одной точке на углу рамы. Нельзя потерять концентрацию.       — Я провалила задание, — голос не дрожит, и уже это радует Анесу. Но ЛаКруа в ответ на её слова только усмехается.       — Это не страшно, моя дорогая Анеса. Будь это единственным способом воздействия на Анархов, я бы, конечно, огорчился. Однако, я полагал, что Анархи уничтожат нашу маленькую лабораторию. Поэтому со второй задачей — отвлечь их — ты справилась. Но я не слишком рад тому, что…       — Родригез ушёл.       — Да, да, это печально. Я рассчитывал на то, что мистер Родригез, как благородный герой, каким его представляют, сдастся противнику, чтобы обеспечить… сестрам свободу. Однако он позорно сбежал.       Анеса криво ухмыльнулась, не сводя взгляда с угла картины. Позорно, как же. Размазал по стенке передовой отряд и свалил вслед за Мёрфи. Интересно, а Себастьян знает об этом? Может, его лучше пока не огорчать?       — Мы покажем всем Анархам истинную трусливую сущность их горячо любимого Лидера. Кровавая Охота уже объявлена, а в рядах столь буйной армии наверняка найдутся предатели и сдадут его с потрохами.       Анеса переплела пальцы, стараясь сохранять концентрацию. Кажется, Себастьян чего-то не договаривает. Но что не так в его фразах? Что-то непременно ускользает от неё в каждом их диалоге. Это начинает пугать.       Правая рука Себастьяна проскальзывает к талии, левая обхватывает за плечи.       — Ты всё сделала правильно, Анеса, — его шёпот у самого уха, и Россен закрывает глаза, теряя точку опоры для своего сознания. Он же играет, манипулирует. Но ей так нравится его игра. Это же не роль безмолвной куклы, это нечто большее. В его глазах, в его движениях, ей же это не кажется. Россен хочет развернуться, но ЛаКруа не даёт этого сделать, крепче удерживая в своих объятиях.       — Не стоит.       — Князь…       — А как же моё имя? Мне нравится, как ты его произносишь.       Анеса знает, на этом моменте её сердце резко замедлилось бы, а то и вовсе остановилось. А может, он специально отослал Шерифа, чтобы побыть наедине?       — Симус ушёл. Он предал нас.       ЛаКруа притворно вздыхает, касаясь губами её волос.       — Не страшно, я полагал, что от подобного Хамелеона стоит ждать таких выкрутасов. Он, ведая или не ведая, хорошо помог нам. Но это больше не важно. Саркофаг скоро будет у нас, дорогая Анеса. Ты знаешь, что это значит. Ты помнишь, что я говорил?       — Слово в слово, — вырывается у Анесы, и она стыдливо чувствует себя как Харли Квин в плену Джокера. Он нежен лишь на короткое время — на час, на ночь, на пару дней, самое большее. А потом вернётся мучитель, что обрушит на неё лавину боли. Сейчас всё происходит за тонкой гранью реальности.       — И почему это после каждого похода в кабинет ЛаКруа ты выглядишь как после секса? — язвит Аврора, едва видит её. Анеса едва удерживается от демонстрации своего среднего пальца, и они неспешно идут к выходу.       — Я поражаюсь, — насмешливо тянет Аврора под ненавязчивый шелест длинной юбки. — С каким вкусом и методичностью он трахает тебе мозги даже без Дисциплин.       Анеса смеётся.       — Странно слышать от тебя подобные слова. Ты за каждое грозилась мне мыть мылом язык. А тут — ни стыда, ни совести.       — О, милая моя, всего великолепия обсценной лексики не хватит на описание моего отношения к происходящему. Итак, что говорил Князь? Или правильнее сказать, что ты услышала прежде, чем он стал ментально и физически домогаться?       — Не знай я тебя, сказала бы, что завидуешь, — фыркнула Анеса, когда они вышли из Башни Вентру и двинулись к автомобилю. — Себастьян вроде бы не огорчён тем, что лаборатории больше нет, а Симус и подопытные благополучно смотались. На Хамелеона он изначально не возлагал особых надежд.       — Да какой он Хамелеон…       Щёлкнул мини-пульт сигнализации, писком и мигающими поворотниками отозвалась сама машина. Андерсен, произнеся что-то по-русски, забралась на заднее сиденье и несколько минут возилась с почти завернувшимся узлом ремнём. Россен кинула сумочки на заднее сиденье, к папкам с документами.       — Задания на сегодня? — поинтересовалась Аврора, справившись с ремнём.       — Себа говорит, что мы можем отдохнуть…       Аврора расхохоталась, несколько раз ударив кулаком по бардачку. Если бы были слёзы, то женщине понадобилась бы упаковка бумажных салфеток, чтобы их стереть. Да и Анеса давно не видела, чтобы подруга так смеялась.       — Что не так?       — Когда мы в последний раз отдыхали с твоим Себой? — сквозь смех проговорила вампирша, откидываясь на сиденье. — Ладно, давай домой. Может, нам действительно удастся отдохнуть.       Купер завёлся и плавно выехал с парковочного места.       — Итак, Симус оказался тем ещё лицемером, раз ты вместе со старшей Мёрфи боролась против него.       — Ты даже не удивилась, это нечестно.       Аврора усмехнулась.       — Я изначально не особо верила в судьбу сектанта-перебежчика. Вся эта слезливая история была шита белыми нитками. Возможно, Князь считал так же, раз вполне спокойно отнёсся к его побегу.       — Это же предательство!       — Это политика, милая. И ты в ней неплохо разбираешься, перестань корчить гримасы удивления.       Купер свернул с главной дороги на небольшую улочку, ведущую к апартаментам. Анеса попыталась сбросить скорость и понизить передачу, но автомобиль лишь взревел и резко дёрнулся. Аврора, вскрикнув и едва не разбив стекло, схватилась за ручку и сердце одновременно.       — Несси!       — Прости, прости, прости! Чертова механика!       — Пора уже научиться водить!       Россен фыркнула, вцепившись в руль.       — Кто бы говорил, ты в принципе водить не умеешь!       — А ты со здоровой головы на больную не перекладывай.       — Зато я водить умею.       Аврора, не желая продолжать спор, просто отмахнулась и отвернулась к окну, наблюдая за проплывающими мимо домами.       — Рори.       — Мы повздорили. Давай сначала отдохнём от этого и друг друга, а потом извинимся.       До апартаментов они доехали молча, так же поднялись до квартиры на четвёртом этаже. Аврора тут же прошла в свою комнату, откуда минутой позже раздалось пение. Анеса вздохнула: раньше следующей ночи подруга с ней не заговорит. Так было всегда, если спор проходил на повышенных тонах и заходил в тупик. Правда, после переезда в Лос-Анджелес это случается всё чаще и чаще…       ЛаКруа скинул порядком опостылевший фрак на пол и ослабил галстук. Он всегда должен выглядеть подтянутым и собранным, но бывают моменты, когда ему необходимо расслабиться. Себастьян, ухватив со стола бутылку вина, прошёл к дивану и плюхнулся, нет, эстетично рухнул на него. До возвращения Шерифа и прибытия саркофага есть немного времени, которое всё и без остатка будет посвящено ему любимому. Убедившись в том, что пробка вытащена из горлышка, ЛаКруа сделал первый, большой глоток. Как благовоспитанный аристократ, он не мог себе позволить вытаскивать пробку зубами и выпивать пол-литра за раз, пачкая несмываемыми красными пятнами шёлковую рубашку. Но расслабиться хотя бы час после реализации наполеоновских планов он вполне имел право.       Медленно потягивая вино, Себастьян рассматривал мозаичный потолок. Помнится, в доме его родителей был такой же, и он обожал перед сном разглядывать его, размышляя над узорами, вплетая меж них собственную канву судьбы, прошлого и будущего. И думал, что у его семьи всё, наверное, будет так же: служба, награды за службу, и так повторится до получения высшего чина, нового поместья или смерти. Что ж, смерть в определённом смысле настигла его в самом начале цикла. Раненный после сражения, он лежал в лазарете. Врачи говорили, что погибнуть ему не суждено, его планам угрожал лишь долгий восстановительный процесс. И тогда, как спасение с небес, появился Он — его Сир, имя которого с тех самых пор ЛаКруа никогда не произносил. Высокий и бледный мужчина с длинным, крючковатым носом и белёсыми, рыбьими глазами, острыми чертами лица предложил ему помощь. Несомненно, это была помощь — встать на ноги за несколько дней и продолжить… Мужчина упомянул о недостатках, но их Себастьян благополучно пропустил мимо ушей. Как оказалось — зря, за что и поплатился. Впрочем, его Сир с выбором не ошибся: едва подвернулась возможность, ЛаКруа отомстил. Бросил Сира в ловушке, спасая свою шкуру.       Себастьян сделал очередной глоток. Что-то его тянет на размышления о прошлом — ну точно влияние мозаики на потолке! Надо бы подумать о будущем. Саркофаг в его руках точно дарует немыслимую силу, что только поспособствует вхождению во Внутренний круг, а если повезёт — он его и возглавит, правя не только Лос-Анджелесом уверенной рукой. Страх станет крепкой опорой и фундаментом его власти: стоит несколько раз проявить могущество обновлённой крови, и никто не посмеет перечить, даже известная всем свора бунтарей. Да, так и всё и будет, осталось лишь дождаться…       Единственное, что чуть портило картину его триумфа — чувство одиночества. Конечно, сторонники его плана его, безусловно, поддержат, но рядом не будет вампира, во всех смыслах, носящего его кровь.       Спустя сотню лет ЛаКруа понял, почему Сир Обратил его. Хотя, вернее будет сказать, что осознал одну из причин. Одиночество. Желание иметь при себе того, кто понимает и принимает тебя. Своеобразного родственника, в прямом смысле, привязанного кровью. И решил, что ещё один верный вампир под боком ему не помешает.       Он приметил её уже давно. Младшая из близняшек, худая, но достаточно крепкая, при этом выглядящая утончённо. Отличница в недавно зародившейся криминалистике, представительница некоего древнего дворянского рода, потерявшего титул и средства во время войны. Но что поделать, такова суть войны — она может отобрать всё, ничего не предложив взамен. ЛаКруа понимал, что только-только полученное разрешение распаляет его кровь, понимал, что не сможет подготовить своё будущее Дитя к Становлению.       — Тогда я решил, что ею и её незнанием легче будет управлять. Но не успел…       Себастьян Обратил её, зная только имя. Лидия. Прекрасное имя для прекрасного, исполнительного Дитя. Так он думал, пока не обнаружилось, что при Обращении память девушки осталась нетронутой, а пару ночей спустя её нашла сестра.       — И тут мой план затрещал по швам…       Её сестра — Анжелия — на корню пресекала все попытки установить тотальный контроль. И ЛаКруа понял, что совершил ошибку, позволив сёстрам воссоединиться в не-жизни. Её срочно нужно было исправить всеми возможными методами. Он начал приказывать, требовать подчинения, а в самую последнюю встречу попытался насильно навязать Узы Крови. Это стало последней каплей, уничтожившей всю его работу, их отношения, возводившиеся на шатком доверии друг к другу. Лидия сбежала к сестре и её Сиру.       — Почему я решил, что смерть Сира Анжелии вернёт всё на свои места?       Но это окончательно настроило девушек против него. И тогда Себастьян решил уничтожить их. Сначала устроить погоню по всем странам мира, а в конце вычеркнуть из истории уставших и загнанных жертв. Так бы он смог начать выстраивать новый план, подыскать новую, более покорную кандидатуру. Но сестры Мёрфи оказались невероятно упорными и живучими. Проигрывая сражение за сражением, не сдавались, в конце концов, они перебрались к нему под нос, в Лос-Анджелес, ставя противника в двусмысленное положение: с одной стороны — его территория, арсенал возможностей и в каком-то смысле развязанные руки, с другой — неизвестное влияние на репутацию и принятие девушек Анархами. Для планирования ответного хода понадобилось гораздо больше времени…       — Князь? — дверь приоткрылась, и голос одной из помощниц стал более различимым. Однако, следуя правилу, в кабинет она не вошла и не заглянула. — Шериф вернулся, и прибыли неонаты, спрашивают по поводу музея.       — Пусть через пару минут зайдёт Шериф, а неонатам передай, пусть появятся через десять минут.       ЛаКруа пружинисто поднялся с дивана и направился к спрятанному в колонне рядом с окном холодильнику. Бутылка была наскоро заткнута пробкой и водворена на место. Конечно, его верный слуга видел его почти в любом состоянии, но не стоило демонстрировать ему место хранения алкоголя.       Шериф застал Князя завязывающим заново галстук. Фрак небрежно висел на спинке стула. Кивнув начальству, громила положил на стол стопку бумаг, разряженный Кольт и обожжённые остатки знакомой синей рубашки. Её владелец, похоже, ушёл от погони раненым, но всё ещё не-живым.       — Это мог и не притаскивать, — Себастьян брезгливо ткнул пальцем в кусок синей ткани. — Хотя, интересный вопрос: сколько у Родригеза подобных одинаковых рубашек?       Поправив галстук, ЛаКруа натянул на худые плечи фрак, и стряхнул с него пылинки. Родригез, Родригез… Его фигура в принципе вызвала трудности в игре ЛаКруа, а отношение к сёстрам заставляло Князя ожесточённо рычать и комкать любую вещь, оказавшуюся в его руках в момент подобных размышлений. Он прибрал к рукам то, что по праву должно принадлежать ему, Себастьяну! Или не принадлежать никому!       — Возможно, стоит признать то, что угроза убить сестру была лишней…       Надев фрак, ЛаКруа сел за стол. Осмотрелся, потёр руки и раскрыл первую папку из стопки. Остатки рубашки и Кольт Шериф отправился выкидывать. Аутопсию десятерых гулей Князь благополучно пролистал, результаты выносливости полуголодного, полудохлого Гангрела заставили его скептично хмыкнуть. Данных о непутёвом Дитя всё равно нигде не было, а остальные улики были уничтожены на месте, поэтому документы оказались благополучно заперты в ящике стола. Ожидая неонатов, ЛаКруа подошел к окну, остановив свой взгляд на ярких огнях одного из домов. Подождать ещё немного…       Двери кабинета распахнулись, и неонаты-Носферату вошли, напряжённо озираясь. Первое, что заставило Князя немного насторожиться — они были без трофея. Ладно, допустим, габариты не позволили затащить его на нужный этаж, используя силу только двух вампиров. Так наняли бы грузчиков или предупредили заранее, или!.. ЛаКруа расцепил судорожно сжатые пальцы и прикусил губу. Так, не надо нервничать. Эта парочка — лишь неопытные юнцы, не знающие, как нужно обращаться с начальством. Научатся, поймут…       Амос шёл впереди, Анна семенила следом. Поднимаясь на лифте к Князю, они так и не решили, кто первым сообщит плохие новости, и станет кандидатом на отрубание головы за неё же. Анна не сомневалась — Князь с удовольствием отправит их на плаху. Если верить окружающим, защитников у них больше нет…       Носферату остановились у стола, но Князь даже не повернулся к ним, продолжая наблюдать за городом. Шериф засопел, видимо, это и заставило неонатов приблизиться. Старший из них кашлянул, привлекая к себе внимание. ЛаКруа повернулся к посетителям, решив, что правила этикета преподаст им позднее.       Как только Князь повернулся, и Анна, и Амос утратили уверенность в собственных действиях. В глазах с виду спокойного и безразличного к происходящему Вентру отражалась звериная жажда. Словно он перекусит им шеи в тот же момент, как только они скажут, что саркофага нет. Но ЛаКруа, похоже, заметил, что неонаты в смятении и не знают, с чего начать. Поэтому благородно решил начать разговор первым.       — Лидерство… Его парадокс в том, что какое решение ты бы ни принял, всегда найдутся толпы тех, кто знает лучше и готов критиковать тебя до конца жизни. Впрочем, это можно отнести не только к лидерству. Но я, как лидер, должен знать и предполагать, как отразятся мои решения на будущем, даже если сейчас они непопулярны. Как лидер, я сношу нападки критиков, принимаю непопулярные решения.       Амос с трудом подавил желание переглянуться с сестрой, хотя та с жуткой силой вцепилась в его рукав.       — На Найнса Родригеза объявлена Кровавая Охота за совершённое им преступление. Я знаю, на меня выльются тонны критики за это решение, но закон должен быть одинаковым для всех, минуя предрассудки и импульсивные суждения. Но да, не будем о грустном, — ЛаКруа отошёл к столу, жестом пригласив неонатов проследовать за ним. — Теперь по поводу вашего задания. Я так понимаю, вам нужна помощь в поднятии саркофага сюда?       Амос кашлянул в кулак, чувствуя, как за его спиной съёжилась Анна. Он ненавидел попадать в ситуации, исход которых непредсказуем.       — Видите ли… Саркофаг украден…       — УКРАДЕН?! — похоже, зазвенели стекла за спиной Князя.       — Он… — только пискнула из-за спины брата Анна.       — Украден?!       На мгновение показалось, что даже Шериф шарахнулся от своего хозяина.       — Как?! — продолжал бушевать и визжать Князь. А судя по тому, что из персонала никто не заглянул в кабинет, то его стены были сделаны звуконепроницаемыми как раз для таких случаев. — Каким!.. Кто посмел?!       А вот Миллеры в дружном порыве отшатнулись от стола ЛаКруа. Но, похоже, первый эмоциональный всплеск прошёл, потому что плечи Вентру сникли, а сам он вцепился в край стола с такой силой, что дерево затрещало.       — Гэри… Ах ты чертова канализационная крыса! Ну, конечно, кто же ещё!       Амос и Анна с опаской приблизились к столу снова. Они ожидали очередной «волны», но Князь почти успокоился, больше не собирался вопить или швыряться предметами во что попало, тем более, что на его столе на самом видном месте лежал древнего вида кинжал. ЛаКруа отпустил стол, отозвавшийся жалобным треском, и, резко отвернувшись, прошёл к окну. Пара минут прошла в молчании, пока Миллеры посматривали то на Князя, то на Шерифа, а виновник эмоциональной бури созерцал успокаивающе действующие виды ночного Лос-Анджелеса.       — Канализационная крыса? — решился уточнить Амос спустя мгновение молчания. В самом деле, не могли же они держать до утра столь драматичную паузу.       — Гэри Голден, Первородный Носферату. Вы его видели несколько ночей назад, — ЛаКруа вернулся к столу и опёрся на спинку стула, испытующе глядя на неонатов. Анна снова поёжилась. — Это очевидно! Именно Носферату были в курсе всего процесса вокруг саркофага. Они получили первые данные, когда он ещё находился на «Элизабет Дейн», они же следили за его транспортировкой в музей. Какое коварство!       — То есть…       Но невинная попытка Амоса продолжить разговор сыграла роль катализатора для нового витка истерики.       — Найдите его! — взорвался ЛаКруа, хлопнув по столу. Анна уже явно видела на полированной поверхности новые трещины. — Я хочу, чтобы его нашли! Хочу… Чтобы нашли…       Вторая часть фразы, очевидно, должна была освещать судьбу коварного Первородного, но Князь сумел себя сдержать. Негоже скидывать неонатам такой козырь.       — Этот саркофаг… — Князь словно сглотнул неприятный ком в горле. — Его могут… использовать в корыстных целях, если он попадет не в те руки…       ЛаКруа говорил медленно, а дрожащий голос, казалось, вот-вот сорвётся на истерический визг.       — Это может вызвать катастрофу в городе, — более спокойно закончил он и покосился на неонатов.       — Вы хотите, чтобы мы его нашли? — обречённо вопросила Анна, поравнявшись с братом.       — Именно! — ЛаКруа едва ли не щёлкнул пальцами перед её носом. — Просто замечательно, что вы это поняли. Отправляйтесь в Голливуд, именно там, по канализационным стокам шныряют Носферату. Голливуд, увы, не предан Камарилье. Барон Голливуда — анарх по имени Айзек Абрамс. Он несколько отличается от здешних Анархов, но всё равно не доверяет мне. Ему может быть известно, где прячутся Носферату.       — Но подождите… — попыталась было возразить Анна, но Князь прервал её небрежным взмахом руки.       — Не показывайтесь мне на глаза, пока не добудете саркофаг.       ЛаКруа повернулся к Шерифу, давая отмашку. Огромная ручная горилла медленно подошла к неонатам, зашла за их спины и положила руки им на плечи.       — Выведи их.       Шериф коротко кивает и, сграбастав Анну и Амоса за шкирки, идёт к выходу из кабинета. Дверь ему предусмотрительно открывает одна из секретарей.       Ральф и Мадлин       После того, как птенцы благополучно скрылись за дверями высотки Вентру, они вернулись в небольшую квартирку на окраине Даунтауна. Ральф упоминал, что она принадлежит кому-то из Анархов, условно считается общей и временным пристанищем для любого нуждающегося вампира.       Проверив холодильник на наличие пакетов крови, Вернер благополучно завалился на диван и уснул в обнимку с подушкой, клятвенно заверяя, что проспит несколько дней, а то и вечность.       — На что торжественно тебя благословляю, — пафосно произнесла Мадлин, присев рядом и положив руку на его лоб.       — А то со всеми этими событиями… — уже на грани сна и реальности, пробурчал Ральф.       Понаблюдав за спящим вампиром, Мадлин поднялась с дивана и прошла на кухню — небольшую комнату, где большую часть занимал гарнитур блёклого желтого цвета, с бежевыми стенами и деревянным столом. Коснувшись рамы пластикового окна, Крафт захлопнула его, но руку не спешила убрать.       — «Первые часы, первые ночи… Я помню его, помню страх. Я снова хочу увидеть Отца», — в голосе Неваляшки слышатся плаксивые нотки. Мадлин безучастно смотрит на улицу, на припозднившихся прохожих. Она и появилась первой…       Всё началось с маленькой девочки, знавшей о будущем больше, чем её сверстники. Мама, любимая мамочка, испугавшись за судьбу нежно лелеемого чада, взяла с неё слово: никогда не демонстрировать чужим свой дар. Она казалась самой обычной девочкой, лишь сочиняющей немного странные, но красивые стихи.       Всё изменилось, когда она в одном из «снов наяву» увидела гибель молодого учителя истории и его монструозное превращение. Когда на следующий день события из «сна» стали происходить в действительности, Мадлин всеми силами старалась задержать учителя, не дать ему оказаться в «нужном» месте, в «нужное» время. Все вокруг шутили насчет её влюбленности, но Крафт сделала всё, чтобы спасти учителя. С этого момента она начала замечать, что за ней наблюдают. Почти неотрывно, из тени, из-за угла. Словно оценивают, на что она способна. Что видит во сне и наяву? Ей исполнилось девятнадцать, когда таинственный наблюдатель вышел из тени. В её родном городе, Салеме, появился некий ученый. Сказал, что путешествует по Америке, изучает психиатрию и что-то ещё, но на глаза людям показывался только ближе к вечеру. В его комнату в гостинице невозможно было попасть; это он объяснял сложностью и ценностью исследований. Люди верили. Почти все, кроме Мадлин. Она чувствовала, что этот ученый появился не просто так, ему что-то нужно. Призраки старого кладбища вопили об этом же… Но именно они стали косвенной причиной её Вознесения.       Они столкнулись у ворот кладбища. Мадлин вжалась в каменную ограду спиной, когда увидела перед собой рыжие, спутанные патлы учёного, его безумный взгляд тёмных глаз. Тело окутывало тёмно-фиолетовое свечение. Со старых могил тут же взвились призраки, взвыли, словно пытаясь этим защитить. Но это не помогло. Учёный чуть поклонился ей.       — Призраки уже сказали тебе о родителях?       Испуганная девушка неопределенно замотала головой, то ли соглашаясь, то ли отрицая сказанное. Нет, с её родителями всё в порядке! Нет! Нет! Нет!       — Я знаю тебя, я вижу твой секрет, — мужчина протянул руку. — Позволь тебя спасти.       Последнее, что помнила с тех дней Мадлин, это сильная боль в шее и холодная кровь во рту. Дождавшись её пробуждения, Граут вручил сумку, дал указания, как найти землянку в лесу, а сам на время остался в городе — замести следы. Он видел публичную казнь мистера и миссис Крафт, на время словно вернувшую город в проклятое Средневековье. Он знал, что казнили невиновных. И знал, что со временем нечистые на руку судьи будут наказаны самой Мадлин.       Они переехали в Лос-Анджелес, в недавно отстроенный особняк, за которым присматривали гули. И Алистер знал, что правильно выбрал своё Дитя, когда Крафт без труда в лабиринте Малкавиана нашла его кабинет, колбу, свою комнату.       — Все правильно, Папа? — звонко смеялась она, до ужаса походя на себя десятилетнюю. Тогда Граут заметил, что доминирующее место заняла маленькая девочка, которую необходимо учить и воспитывать. Словно это защитная реакция на произошедшее. Мадлин называла себя Неваляшкой, громким голосом читала те стихи, которые сочиняла в детском возрасте, вызывая аплодисменты гулей. Она словно заново переживала ту пору. Продолжая наблюдать за Дочерью, Граут заметил, что иногда Неваляшка пропадает, взгляд Крафт затуманивается. Она смотрит в одну точку, а потом произносит, казалось бы, не связанные меж собой слова. Потом он осознал, что её дар усилился, снова начинает проявляться, оставляя на характере Мадлин свои «царапины».       — Наша Дочь растёт не по дням, а по часам. Она очень быстро учится, а её стихи с каждым разом становятся, как сказал бы критик, тяжёлыми. Малютка всё ещё прибегает, крепко обнимает и требует читать ей сказку перед сном. Особенно обожает труды Фрейда. Но всё чаще меня начинает затягивать в пучину её взгляда. Я чувствую, я знаю, что её Зверь пробуждается, её дар будоражит его. Придёт время, когда мне придётся принять меры, обучить её контролю или самостоятельно обуздать его. Я знаю, знаю, что всё может рухнуть вмиг, и наше маленькое чудо вместо отца будет видеть безумца, причиняющего боль. Но я стерплю, пусть отец во мне будет захлёбываться собственной кровью, а учёный — счастливо вопить и кататься по полу. Я сделаю ради неё всё, всё мыслимое и немыслимое.       Сначала свои мысли он записывал в дневнике, потом приобрёл диктофон. Мадлин стала утаскивать записи, с удовольствием слушая их по нескольку раз. Она и вникала в умные мысли, высказываемые Отцом и учителем, и воспринимала его голос как музыку. Граут старался спрятать некоторые из записей, надеясь, что о своём прошлом Мадлин вспомнит…не так скоро. Но допускал, что всё может случиться не так, как он планировал. Однажды Мадлин внезапно появилась на пороге его кабинета рано утром. Граут повернулся было с улыбкой, но по взгляду Дочери понял, что Неваляшка ушла, спряталась где-то в уголке сознания Крафт. И что Эхо всё же донесло до неё «весть о родителях». Она не плакала, не визжала, ничего. Просто сидела и слушала. А потом также молча встала и вышла из кабинета, а часом позже гули доложили, что «маленькая госпожа» покинула особняк.       Крафт не было почти неделю, а в новостях передали, что в Салеме, во внезапно возникшем пожаре, погибла семья бывшего шерифа. Тела были обнаружены в гостиной, судя по всему, отравились угарным газом, не смогли добраться до выхода. В особняк Мадлин вернулась с пустым, холодным взглядом, словно месть не дала ей нужного результата. В этой пустоте Граут увидел зачатки двух новых личностей, способных защитить Малютку в похожих ситуациях. Но для их появления нужен был мощный катализатор. Что-то, что запустило бы защитный механизм и спасло бы Мадлин.       Новый Князь Лос-Анджелеса насторожил Граута. Он чувствовал, что Себастьян ЛаКруа разительно отличается от предыдущих, но что же в нём не так? Мадлин тихо называла его шутом, но больше ничего не говорила. Словно какая-то пелена не позволяла ей увидеть полную картину. Начав чувствовать за собой слежку, Граут подготовил записи для Крафт, спровоцировал Зверя и, не рассчитав силы, вышвырнул бедняжку в окно. Так было нужно, лучше для её же безопасности. Граут прекрасно понимал, что так просто Мадлин не оставит его. Но этот бой он должен принять в одиночестве.       Мадлин отпустила оконную раму и отошла. Отголоски боли тут же вспыхнули в рёбрах, в спине. Правда ли, Отец тогда спас её? Или что это было?       — «Спас, Отец сделал все возможное для твоего спасения», — прошептал Кардинал. Всё возможное… А ведь Кардинал появился как раз после того падения. Он возник внезапно, оттолкнув истерящую Неваляшку и велев Эху молчать. Уверенной рукой он заставил Крафт подняться, сопротивляясь боли, идти в город. Несколько дней Мадлин шаталась по окрестностям, напоминая собой жертву ужасного нападения. Кардинал каждый раз угадывал время и место появления патруля, заставляя её прятаться там, где никто бы не стал искать. В канализации Мадлин сторонились даже Самеди. Одному из них хватило её взгляда, пропитанного болью и безумием, и он отстал. Спустя пару недель она набрела на заброшенную больницу. Кардинал, несмотря на полный упадок сил, заставил её буквально доползти до тёмного угла под лестницей. Свернувшись клубочком, Крафт попыталась уснуть. Шёпот Кардинала: «Я сделаю все, чтобы ты была в безопасности…» — было последним, что она слышала. Но одного Кардинал не предвидел.       Крафт вернулась в комнату, где видел красочные сны Ральф. Напротив дивана с тяжёлой мужской тушей висело зеркало в витиеватой оправе. Мадлин медленно подошла к нему, провела по металлическим узорам, очерчивая каждый изгиб. Затем приложила ладонь к отражающей поверхности. Когда перед ней присел незнакомый вампир, Кардинал дёрнулся и попытался было реализовать план спасения, но его остановили, словно схватив за плечо.       — «Стоять на месте и не рыпаться!» — командный, хриплый голос бывалого моряка, тяжёлая поступь, суровый взгляд. Словно отражение нового знакомого, вытащившего её из больницы. Да, всё верно. В её душе отражаются те, кто дороги. Те, кто желают ей помочь. И те, благодаря кому она теперь способна себя защитить. Кардинал сведущ в «магических искусствах», Корсар — навыках боя. Неваляшка способна раскроить психику противнику, Эхо же… Эхо, бывшее с ней с самого её рождения, давало ей необходимые знания.       Мадлин чуть сильнее надавила на зеркало, и в чувство её привел неприятный треск. По отражающей поверхности пошли изломанные трещины. Она медленно отняла руку, глядя на тёмно-красные, кровоточащие порезы.       — Мадди? — с дивана приподнялся Ральф, щуря глаза. — Ты чего? Что случилось?       Крафт лишь покачала головой, продолжая рассматривать порезы. Кряхтя, Вернер сполз с дивана и подошел к вампирше. Взглянув на зеркало, лишь покачал головой, прикидывая, во сколько обойдётся такая покупка.       — Эй, что-то случилось? Плохие воспоминания, кошмар… Что?       Крафт чуть усмехнулась.       — Ты храпишь.       — Что? Да быть не может!       — Храпишь, как паровоз, аж амальгамная гладь треснула.       Ральф возмущённо всплеснул руками.       — Да ты шутишь!       — Может быть.       — Да не мог я храпеть, мне снилась первая тренировка с Найнсом!       Мадлин поднырнула под руку Ральфа и прыгнула на диван, удобнее устраиваясь на нём и запуская подушку в Вернера. Бруха с лёгкостью одной рукой поймал снаряд и сжал его. Мадлин легла на бок, положив сложенные руки под голову.       — Раз хотела лечь на диван — могла бы сразу сказать. А не разбивать зеркало.