Первая ночь покоя

Теплым августовским вечером с авиабазы Тадфилда выехал военный джип и направился в сторону Лондона. Из кассетника, которого не было в других джипах этой модели, звучал Гендель. Когда они проезжали мимо обгоревшего остова «Бентли», Азирафель искоса взглянул на Кроули и осторожно похлопал его по плечу. Кроули устало приподнял уголки губ, пытаясь показать, что с ним все в порядке, не о чем тут беспокоиться. Некоторое время они молчали. Азирафель смотрел на свои руки, будто видел их впервые, и ерзал на сиденье, устраиваясь поудобнее в собственном теле. Потом он спросил: — Ты ведь подбросишь меня до магазина? Джип резко затормозил, хотя дорога перед ними была пуста. Потом снова набрал скорость и ехал все быстрее и быстрее. Кроули сглотнул и бросил как можно небрежнее: — Поехали ко мне, а? Я устал. Вино у меня есть, закуски полный холодильник... Азирафель поджал губы: — Хорошо, дойду пешком от твоего дома. Не так уж там и далеко. Видишь ли, я покинул магазин не совсем привычным способом, и, боюсь, дверь осталась незапертой. Кроули стиснул руль так, что побелели костяшки пальцев. Азирафель не мог понять, что происходит с демоном, но было очевидно, что тот похож сейчас на пистолет со взведенным курком. Может, он не хочет оставаться один после всего, что на них свалилось? Ангелу стало немного стыдно, что он в последние дни настолько увлекся книгой пророчеств, что забыл о Кроули. Он попытался разрядить обстановку: — Я только на пять минут, удостоверюсь, что все в порядке, и сразу же назад. Отпразднуем вместе… — Он сгорел! — выпалил Кроули, и джип чуть не съехал в придорожную канаву. — Я приехал и... там всё было в огне... и тебя нигде нет!.. Я чуть не... — Он оборвал себя. — Сгорел? Но... как?.. Перед мысленным взором Азирафеля начали мелькать отдельные картины последних минут перед развоплощением: наставленный на него палец с грязным кривым ногтем, Шедвелл, размахивающий книгой, попытки дозвониться до Кроули, равнодушный голос Метатрона, зажженные свечи... Свечи! Неужели этот фанатик решил поджечь магазин? Если бы Азирафель узнал об этом тогда, на авиабазе... Хотя что бы он мог сделать — придушить экзорциста-любителя руками славной женщины, которая так ему помогла?.. Кроме того, это бы уже ничего не исправило. Азирафель неподвижно застыл, пытаясь осмыслить случившееся.

***

Кроули пытался прийти в себя и отдышаться. Он вел машину медленнее, иногда искоса поглядывая на ангела. Тот сидел как статуя: положив руки на колени и молча глядя прямо перед собой, — а его лицо ничего не выражало. Это изводило и пугало Кроули: ну как можно быть таким бесстрастным? Было бы проще, если бы ангел накричал на него или разрыдался. Кроули понятия не имел, как утешать плачущих ангелов, но это хотя бы заставило его искать решение, заставило действовать. А что делать с ангелом, который казался бы безмятежным, если бы не стеклянный взгляд, направленный в никуда? Что угодно было бы лучше этой ледяной неподвижности. Кроули уже подумывал, не врезаться ли в фонарный столб, чтобы как-то заполнить невыносимую пустоту, когда Азирафель наконец тихо произнес: — Мы должны быть благодарны за то, что у нас остался мир. То, что мы потеряли, — лишь небольшая его часть. Кроули облегченно выдохнул. Начало положено: если ангел будет повторять это достаточно часто, то в конце концов поверит и сам. Азирафель продолжил: — И все же я хотел бы... — А еще у меня в квартире лужа святой воды. Это стало решающим аргументом. Через некоторое время в квартире Кроули Азирафель возился с черным пятном на полу («Да уж, дорогой мой, я знал, что подобные розыгрыши в твоем вкусе, но на этот раз ты себя превзошел») и избавлялся от термоса с остатками святой воды, а Кроули расставлял на столике бокалы и закуски. Оба они сейчас не были склонны к светским беседам и пили в основном молча, но Кроули все время ерзал на диване и наконец, после второй бутылки, произнес, глядя в пол: — Я был там и даже не попытался потушить... Я слишком... — Послушай, Кроули, — Азирафель накрыл его руку своей. — Я знаю, как горят книги, знаю, как трудно тушить старые библиотеки. — Его глаза на миг затуманились давними воспоминаниями. — Если бы тебе и удалось что-то спасти, у тебя могло не хватить сил добраться до Тадфилда, а то, что ты туда доехал, — гораздо важнее. Кроули грустно усмехнулся. Ангел не всегда умеет дослушать до конца, но если надо придумать виртуозное оправдание, то к нему можно смело обращаться.

***

Вечер прошел очень тихо, и вскоре Кроули уснул, прислонившись к Азирафелю и устроив голову у него на плече. Ангел немного подождал, потом осторожно, чтобы не разбудить, уложил демона поудобнее на диван и незаметно покинул квартиру. Через двадцать минут он был на месте. Соседние дома, к счастью, не пострадали, но от магазина остались только почерневшие стены. Провал дверного проема был перегорожен желтой полицейской лентой, но это не помешало ангелу войти. Осторожно переступая через куски обвалившегося потолка, он пробрался в помещение, которое меньше суток назад было уютной задней комнатой книжного магазина, и присел на закопченную потолочную балку, лежащую поперек нее. Он должен был попрощаться. Люди в жизни Азирафеля появлялись и исчезали слишком быстро, и для сохранения душевного равновесия не стоило к ним привязываться, но получалось это не всегда. Раз в сотню-другую лет он начинал потчевать Кроули восхищенными рассказами об очередном кумире. Кроули вздыхал: «Ангел, ну опять ты за свое, сам ведь знаешь, какие эти люди... непостоянные». Азирафель тактично не напоминал ему, как после смерти Леонардо демон пил дольше, чем после визита в подвалы инквизиции. Но Кроули в итоге всегда оказывался прав. Рано или поздно — нет, всегда рано! — это случалось. И часто бывало так, что Азирафель, глядя невидящим взором сквозь некролог в газете или письмо «Верному другу семьи А.З. Феллу. С прискорбием сообщаю...», вдруг ощущал рядом с собой присутствие Кроули. Азирафель всегда со страхом ждал фразы «Я же говорил» — но вместо этого обычно слышал тихий плеск, с каким льется в бокалы вино. Иногда люди оставляли после себя книги. Конечно, кому, как не ангелу, знать, что душа неделима, и все же, вопреки всем разумным соображениям, он хотел верить, что частичка души остается в вещах и произведениях, сотворенных с любовью, что творец не умирает полностью. И если со временем Азирафель начал уделять книгам больше внимания, чем людям, их писавшим, то это вполне объяснимо: книги не покидали его так быстро, не причиняли боли своим уходом... Во всяком случае, так было до вчерашнего дня, когда те, кого он знавал когда-то, умерли для него во второй раз. Азирафель вглядывался в почерневшие руины. Он легко мог восстановить по памяти, где хранились тома его любимых авторов, где лежали пророчества, которые было так забавно читать пару веков спустя, а где — Библии с опечатками, в которые он заглядывал после особенно затяжных небесных совещаний, чтобы немного приглушить всепроникающий дух благочестия, неуместный на Земле. Если разворошить пепел в правом углу комнаты, дальнем от двери, то можно найти оплавленные куски стекла от шкафчика, где бережно хранился свиток с «Откровением». Азирафель вспомнил, как завидовал (белой, конечно же, завистью) полету фантазии Иоанна. Да, то, что написал пророк, походило на горячечный бред, но это был талантливый бред. Азирафель даже простил старику нелепый случай, когда тот под влиянием особенно сильнодействующих грибов отобрал у ангела книгу и попытался ее съесть... Ну что ж, по крайней мере, после смерти у Иоанна все сложилось хорошо — и здесь, и на небесах. Рядом хранились другие книги пророчеств. Азирафелю часто приходилось общаться с пророками по долгу службы, но сближался он только с некоторыми из них. Он вспомнил, как Нострадамус, подарив ему экземпляр «Центурий», заодно составил его личный гороскоп, в котором, желая сделать другу приятное, обещал удивительное долголетие — до восьмидесяти, а то и до девяноста лет. Бедняга Мишель так и не понял тогда, почему так грустно улыбался мсье Азирафель, произнося слова благодарности. Сам Нострадамус дожил до шестидесяти двух. Под упавшей балкой у правой стены погребен небольшой сейф, внутри которого только пепел — всё, что осталось от трех утраченных пьес Шекспира. Когда Азирафель узнал, что у господина Билтона, хозяина книгопечатни, находившейся по соседству, появился этот уникальный экземпляр, он не совладал с собой и незаметно одолжил его почитать. Конечно же, он собирался вернуть его, но времена были непростые — после закрытия театров люди Кромвеля могли перейти к изъятию неугодных книг, — и Азирафель решил, что у него Шекспиру будет безопаснее. Прошли годы, затем века. Азирафель подумывал, что надо явить пьесы миру, но что-то постоянно мешало этим заняться, он откладывал... И теперь ранние работы Шекспира потеряны для человечества навсегда. У левой стены еще вчера стоял стеллаж с книгами девятнадцатого века. Век этот был особенно богат на новые знакомства и, как неизбежное следствие, на горькие расставания. К счастью, в самом начале двадцатого века проснулся Кроули; он взглянул на Азирафеля — и тут же потребовал ввести его в курс политических дел, а заодно и познакомить с новыми ресторанами и картинными галереями — и не отставал от ангела несколько недель, не давая погружаться в безрадостные мысли. Азирафель сидел на обугленной балке и вспоминал. Лица, обложки, смех, горечь потерь, новые знакомства, истертые страницы, благочестивые иллюстрации, проказливые маргиналии, снова лица… Кто, если не он, вспомнит их сейчас? Когда живешь столько лет и на твоих глазах рождаются и рушатся цивилизации, неизбежно учишься справляться с потерями. Азирафель знал, что через какое-то время — может, год, может, десять — он вернет себе способность искренне радоваться. И, насколько он знает Кроули, тот не успокоится, пока не заставит его улыбнуться. Что ж, хотя бы ради этого стоит постараться вернуться к жизни. Он встал. Пора возвращаться в Мейфэр. Кроули сам предложил приютить его на время: «Поживешь у меня, пока снова, так сказать, не встанешь на крыло». По крайней мере, ему есть куда идти, и уже за это можно быть благодарным.

***

Кроули стоял посреди горящего магазина. В раскаленном воздухе кружились страницы книг и белые перья. Они вспыхивали и рассыпались, не долетая до пола. Кроули бросился наружу, прыгнул в «Бентли» — и руль обжег ему руки. Он почувствовал запах горелой кожи, увидел, как пузырится и оплывает приборная панель. Кроули выскочил из машины — и по щиколотку увяз в расплавленном асфальте. Вокруг него горели и рушились здания. Он расправил крылья и взмыл вверх — под ним полыхал Лондон. Еще выше — он увидел, как до самого горизонта Земля корчится в муках. Спасения не было. Крылья его начали тлеть, а потом ярко вспыхнули, и Кроули, потеряв управление и кувыркаясь в воздухе, устремился вниз, вниз, вниз... Он проснулся и резко сел на диване. Кошмар. Это всего лишь кошмар — они иногда случались, когда Небеса, или Ад, а чаще всего люди, проявляли особую изобретательность в искусстве разрушения, а Кроули приходилось это наблюдать или, хуже того, участвовать. В девятнадцатом веке он предпочел залечь в спячку заранее, чтобы пропустить все самое интересное, но, похоже, ошибся веком: следующий был еще страшнее, а Азирафель, которого Кроули застал в некотором унынии, напомнил про Соглашение и попросил не пропадать так надолго. Так что всю первую половину двадцатого века Кроули предпочел не спать — хотя, возможно, даже его кошмары были бы не так страшны, как то, что творилось наяву. Сейчас вокруг него были знакомые стены его квартиры, ничего не горело, на диване лежала подушка, которой раньше у него не было, а на полу — видимо, сброшенный во сне, — плед нелепой расцветки, который никак не сочетался со стильным лаконичным дизайном окружающей мебели. Азирафеля в комнате не было. Кроули решил сначала, что ангел воспользовался гостевой спальней, которую Кроули показал ему накануне (у человека, которым он хотел казаться, гостевая спальня быть просто обязана), но его туфли и верхняя одежда исчезли из прихожей. Кроули выругался. Упрямый, неугомонный ангел, куда его только понесло среди ночи?! Кроули прекрасно знал, куда понесло ангела, и меньше всего на свете ему сейчас хотелось ехать в Сохо... А впрочем, сейчас он все равно не найдет себе места ни дома, ни в уютном маленьком баре через дорогу, ни под жарким солнцем какой-нибудь экзотической страны. Чертыхаясь, Кроули выскочил из дома, направляясь туда, где не хотел быть. В единственное место, где он мог быть сейчас.

***

Азирафель стоял в дверном проеме, глядя на улицу. Жизнь в Сохо не затихает даже в чернейшие ночные часы — да в городе и не бывает чернейших часов. Откуда-то доносилась музыка, где-то в тенях слышалось хихиканье подвыпившей загулявшейся парочки. Люди не знали, чего им удалось избежать, не помнили событий вчерашнего дня. Они спешили насладиться своей короткой жизнью и не слишком вникали в чужое горе. Азирафель постарался простить их за это. Он вслушался в эфир. Какофония всевозможных эмоций и чувств, обычно переполняющая Лондон, сейчас звучала тише, и, если постараться, можно было различить отдельные мелодии... Да, вот она! Не такая ошеломительная, какую он почувствовал в Тадфилде; маленькая, человеческая — но все-таки живая и настоящая любовь. Азирафель тихо благословил пару — ничего сверхъестественного, просто чуть больше удачи, чуть больше взаимопонимания, а уж дальше они справятся сами. Он жестом очистил костюм от сажи, выпрямился, расправил плечи и шагнул с крыльца. И вдруг — где-то на другом плане существования — ему послышался нетерпеливый возглас: «Ну наконец-то!» Позади него что-то изменилось. Ангел застыл на месте, а потом сделал то, чего обещал себе не делать, — обернулся. Магазин смотрел на него неразбитыми витринами, приоткрытая незакопченная дверь приглашала войти, внутри горел неяркий свет. На первый взгляд магазин не изменился, но Азирафель сразу заметил, что вместо старых книг по домоводству на полке появились детские издания в ярких обложках. Он бросился в заднюю комнату, начал лихорадочно осматривать воскресшие книжные шкафы — и с облегчением обнаружил их в неизмененном виде. То, что было действительно важно, осталось на своих местах. «Спасибо, — прошептал Азирафель, взглянув не вверх, а куда-то на северо-запад. — Спасибо!»

***

Кроули запрыгнул в «Бентли» и сорвался с места. Только через пару кварталов он осознал, что накануне вечером никакой «Бентли» возле его дома не было, и сильно ущипнул себя. Нет, он не спит и все еще несется в своей машине по ночному Лондону. И если это так, то, может, и магазин... Не успев додумать мысль, Кроули прибыл на место и увидел его - дом стоял спокойно и невозмутимо, словно, спроси его сейчас о вчерашнем пожаре, он ответил бы: «Не понимаю, о чем ты, дорогой». Припарковавшись прямо на тротуаре, Кроули заглянул в витрину — свет горел, но никого видно не было. Он уже хотел было распахнуть дверь магазина, но остановился: возможно, сейчас не время вставать между ангелом и его книгами. Он прошел вдоль стены здания. В задней комнате никогда не было окон, но сегодня маленькое окошко появилось — как раз на уровне глаз Кроули. Азирафель переходил от шкафа к шкафу и осторожно, почти нежно, прикасался к корешкам. Потом взял двумя руками одну из книг, прислонился к ней лбом и начал что-то тихо нашептывать. Кроули завороженно смотрел сквозь окошко, потом смутился, потерял концентрацию — и снова увидел вместо комнаты кирпичную стену. Он мог бы создать окно заново и попытаться прочитать имя на корешке, но решил этого не делать. Кроули давно приучил себя не ревновать Азирафеля к смертным — даже если они в каком-то смысле бессмертны. Он немного постоял, ощущая под пальцами теплую шершавую кирпичную кладку, а потом вернулся к машине. Всё еще будет — и прогулки в Сент-Джеймсском парке, и обеды в ресторанах, и какой-нибудь блокбастер, на который Кроули затащит Азирафеля. Тот, конечно, произнесет пространную речь о том, какой у фильма непоследовательный сюжет и неправдоподобные диалоги, а лет через двадцать начнет эти диалоги цитировать. И будут ночные посиделки за бутылкой — или десятью — винтажного вина, и Азирафель будет демонстрировать свое непостижимое занудство — но раз это занудство помогло спасти мир, Кроули, так и быть, будет подначивать его немного реже. Всё еще будет — а пока не стоит беспокоить ангела в его новоприобретенном мире. По пути домой Кроули сделал крюк в несколько лишних кварталов — просто чтобы порадовать «Бентли», — поднялся к себе, завернулся в нелепый плед, от которого уютно пахло какао, и снова заснул, потому что был оптимистом. На этот раз он спокойно проспал до утра.

***

Уже светало, когда Азирафель очнулся и оторвался от сборника странных, грустных, завораживающих своей красотой сказок. Что-то тревожило его, будто он забыл о чем-то важном. Вспомнив, он поймал такси и отправился в Мейфэр. Если его догадка верна, ему останется порадоваться за Кроули, если нет — что ж, придется снова поехать в Тадфилд и попросить бывшего Антихриста об услуге. Раз уж мальчик простил ангела, который собирался его убить, то и в такой мелочи не откажет. «Бентли» — целая и невредимая — стояла на обычном месте и лоснилась так гордо, будто самостоятельно доехала из Тадфилда этой ночью. Азирафель улыбнулся и ласково похлопал машину по капоту, который показался ему теплым, будто машина была живым созданием. — С возвращением, исчадие ада, — негромко произнес он. — Кроули будет счастлив увидеть тебя снова. Он решил не подниматься в квартиру Кроули — бедный мальчик так извелся и устал в последние дни, не стоит его беспокоить, раз всё и так наладилось. Пусть поспит недельку-другую. Ангел огляделся — улица чудом оказалась пуста — и расправил крылья. Сегодня хорошее утро для полета. Жители столицы редко смотрят вверх, торопясь по своим делам. Но даже если бы кто-то из них поднял голову, он не смог бы увидеть ангела, парящего в утреннем небе над своим городом. Но он там был. Точно был.

***

В четверть двенадцатого Кроули пришел в Сент-Джеймсский парк — почему бы не погулять в такую отличную погоду, скоротать время до того момента, когда приличия позволят зайти к Азирафелю и «удивиться» возвращению магазина. Ангел, конечно, еще занят, перебирая свои драгоценные книги, но в чашке какао и улыбке не откажет. На берегу пруда он заметил знакомую фигуру. Азирафель стоял к нему спиной, но почувствовал демоническое присутствие — как-никак практиковался тысячелетиями, — обернулся и просиял, конкурируя с не по-лондонски ярким солнцем. Кроули зашагал к нему прямо по газону, но ангел забыл сделать замечание и радостно воскликнул: — Кроули! Я так рад, что ты не спишь! Ты не поверишь, но… Ангел взял демона под руку, будто делал так всегда, и повел по парковой дорожке, рассказывая про возвращение магазина. Демон не возражал. Пусть он и не обладал даром провидца, но сейчас был твердо уверен, что сегодня их ждет обед в «Ритце».