Давай любить друг друга так...

      Ингрид редко пела дочери колыбельные. Больше предпочитала читать заумные методички из лаборатории, что для неокрепшего детского мозга казались причудливыми историями, при монотонном чтение которых глазки мигом закрывались. Но временами, когда сомнительные лекции не усыпляли, а Пятого не было рядом, она включала запись с тихим женским голосом, тоскливо исполнявшим песню под шум леса и несколько жуткое карканье ворон. Любого другого могло бы не на шутку удивить и напугать, но малышку это и в самом деле успокаивало, даже когда воспроизводилась повреждённая часть — пение обращалось в странное завывание.       Харгривз слышал чужое пение лишь однажды — в день, когда Долорес родилась. Он не сильно придал значения посторонним звукам, ведь в тот момент было не до неизвестной исполнительницы. Но запомнил мотив. А в этот раз застал его вновь, поскольку вернулся раньше.       Напрягала. Проносила по телу странный мороз. Внушала некий колючий страх, пока он, сглатывая нервный ком, поднимался по лестнице, держа путь к спальне — перемещением мог бы спугнуть. А потом голос, полный тягучей меланхолии, погрузил во мрачную, но притягательную сказку, стоило лишь увидеть супругу.       Ингрид, сидя в кресле и прижимая к груди раскрытый сверток из детских одеял, плавно качалась. Почерневшие пальцы мягко поглаживали головку дочери, чуть ероша тёмные прядки. Рыжие волны волос прикрывали бледный девичий лик, но не губы, что беззвучно лепетали слова причудливой колыбельной.       — Привет, — чуть взволнованно прошептал Пятый, стоило мелодии затихнуть.       Трафэл медленно подняла голову, обращая на супруга чуть затуманенный взгляд. И ласково, с толикой грусти, улыбнулась. С ней что-то было не так. Встала с места, чтобы, мягко поцеловав в лобик, уложить ребёнка в кроватку. Поправив одеяльце, короткое мгновение ещё смотрела на Дол, но отвлеклась, услышав вновь заигравшую запись и отключая небольшой проигрыватель. После чего, чуть пошатываясь и лениво волоча ноги, подошла к парню, позволяя аккуратно взять за руку и увести себя из спальни на кухню.       Он с трудом усадил возлюбленную за стол, поскольку стоило ему выпустить тонкое запястье, как к нему тут же прижались. Не хотелось думать о чем-то дурном, и благо малоприятные домыслы не подтвердились — алкоголем и химическими веществами не пахла. Да и вряд ли бы она, будь в подобном состоянии, полезла б к дочери. Но легче не становилось, а даже наоборот. Чересчур вялая, горячая, словно температура подскочила. Потому, пусть и с осторожностью разрывая объятия, помог опуститься на стул и быстро приготовил супруге чай с травами и мёдом, которые она сама заваривала, если кто-то из пары хоть немного простужался.       — Гри, — тихо позвал Пятый, замечая некое оживление. Она аккуратно обхватила горячую чашку, притягивая её к себе. — С тобой всё хорошо?       Девушка не реагировала на голос, но продолжала держать на лице грусть и слабую улыбку. И наконец-то парень заметил, что же именно так беспокоило. Её глаза, подобные голубому небу, словно заволокло густым серым туманом. Тот редкий, но противный признак того, что возлюбленную что-то задело. Очень сильно и возможно больно задело. Благо, когда он обратился во второй раз, Ингрид слабо кивнула и отпила немного чая, явно приходя в себя.       — Да, мой свет, — пусть пелена немного и сошла с лазури, но собеседница словно частично находилась в трансе, отчего и ответила лишь спустя мгновение. — Просто... песня...       — Говоря о песне, — Харгривз напрягся сильнее, поскольку запись и так его встревожила, а видя собственными глазами эффект, решил узнать правду. — Она же звучала, когда родилась Долорес?       — Да...       — Тебе не кажется она жутковатой?       — Долорес нравится. — Отставив чашку, Ингрид, чуть шмыгая носом, забралась на стул ногами, пряча колени под тканью растянутого светлого свитера, и без того висевшего мешком. Сложив на них руки, уронила голову и перевела взгляд на мужа. — Пока тебя нет рядом, эта запись успокаивает её.       Говорила очень медленно, словно во рту её что-то растекалось. Двигалась неспешно, будто всё тело было неподъемным. А сидя в странной, немного глупой и даже детской позе, учёная чуть пошатывалась, лепеча себе под нос текст колыбельной.       — А мне не нравится, что на тебя она так странно действует, — не скрывая недовольство, признался Пятый, накрыв девичью щеку ладонью и мягко поглаживая пальцем.       Дернулась, якобы не понравилось прикосновение любимых рук, но на деле это вырвался сладкий протяжный зевок, который так хотели скрыть за коленками. Лениво утерла лицо рукавами, а поняв, что не способна разлепить веки, принялась тереть пальцами уже глаза, прогоняя так остатки сна.       — Колыбельные должны усыплять, — заговорила уже бодрее, однако новый зевок застал врасплох. — Для этого они и были придуманы.       — Я понимаю, но почему именно эта?       — Потому что её когда-то пела мне моя мама.       — Ч... что?..       Харгривз замер, понимая, что впервые супруга заговорила о собственной матери. Нет, пару фраз были как-то странно брошены в адрес давно почившей женщины, но они особо позитивной информации не несли. А тут...       — А мрачная такая, потому что жили мы близ леса, — вновь засыпая, пролепетала Трафэл. — Там постоянно летали вороны. Да, есть в этом своя странность, но...       Улыбка. Мягкая, полная нежности. А в глазах светлая тоска.       — Это единственное, что я запомнила о ней действительно хорошего, — тяжело вздохнула. — Поэтому, зная о своих паршивых вокальных данных, до рождения Дол я вывела своё воспоминание в запись.       Пятый с трудом верил своим ушам. Однако голова мигом воспроизвела своеобразную сказочную картинку, как снежной норвежской зимой, где-то между старым деревянным домиком и тёмным безлиственным лесом, безымянная женщина, держа в руках сверток, пела эту самую песню. Умилялась, слыша довольное кряхтение дочери, на красные щечки которой медленно падали крупные мягкие снежинки. Тихое карканье уже не казалось таким гнетущим и жутким, ведь тёплые руки матери крепко прижимали к груди малышку и были готовы уберечь от любого зла.       — Увидел, верно?       Голос Ингрид мягко вывел из неожиданной дремы, в которую парень сам погрузился, пока память прокручивала мотив необычной записи воспоминаний. Тело налилось приятной тяжестью, а голова показалась такой неподъёмной, что была готова вот-вот склониться к столу.       — Иногда, — сдержал зевок, но не руки, которыми усиленно начал тереть глаза. — Меня пугают твои метафизические достижения.       — Но? — протянула девушка, придвигая мужу чуть остывший чай. Пусть и не особо любил травяные настои возлюбленной, но сейчас ему хотелось согреться и сбросить с себя ощущение лесной зимы.       — Но восхищаюсь ими всё же больше, — отставив пустую чашку и улыбнувшись, признался Пятый. — Потому что так я узнаю тебя и твоё прошлое лучше.       Сон как рукой сняло, отчего Трафэл выпрямилась, опустив ноги. Она просила не расспрашивать, так как многие темы задевали и без того с трудом восстановленное ментальное состояние. А он не пытал своими расспросами, потому что прекрасно понимал — всему своё время. Ей было неприятно вспоминать прошлое, ну а Харгривз любил, когда, пусть и по крупицам, учёная делилась своей историей.       — Я буду только рад, если ты станешь включать нашей дочери эту запись. Хоть какая-то память о единственной родной бабушке, — чуть заметно заерзала на месте, стараясь увести взгляд, но он продолжил, привлекая к себе внимание лёгким поглаживанием похолодевшей ладони и спокойным шепотом. — А ещё, пока меня нет дома, я бы хотел, чтобы ты рассказывала Долорес о краях, в которых ты родилась и, если будет желание и настроение, о своей матери. Возможно, когда-нибудь, ты познакомишь нас с ней.       — Ты же знаешь, что она... — дрожащим голосом начала Ингрид, но затаила дыхание, когда костяшек ладони мягко коснулись губами.       — Знаю. Также я в курсе того, что ты каждый год в одно и тоже время перемещаешься к себе на родину, с одним и тем же букетом тёмных лилий.       — Следил?       — Просто сопоставил факты.       Тихо усмехнувшись, Трафэл поднялась с места и, встав за спиной супруга, крепко обняла. Уткнувшись носом в тёмные волосы, тяжело вздохнула.       — Ты слишком внимательный. Особенно к таким мелочам.       — Я внимателен ко всему, что касается моей горячо любимой жены и нашей драгоценной дочери. На всё остальное мне плевать.       — Продолжишь в том же духе, и я тебя прям на...       Пятому хотелось дослушать, что же именно могла бы с ним сотворить возлюбленная, но всё резко отошло на второй план, ведь из радионяни послышался громкий детский плач, взывавший к родителям. Взявшись за руки, пара мигом переместилась в спальню дочери.       Вот только Харгривз не стал брать Дол на руки, уступив девушке, которая, пусть и не сразу, но вытащила малышку из кроватки и, прижав к груди, села вместе с ней в кресло. Ингрид что-то неуверенно и тихо лепетала, но затихла, когда негромко воспроизвелась запись, а парень, опустившись на пол перед любимыми, устроил голову на девичьих коленях. Просто смотрел на них, вновь отправляясь в тихий зимний лес, к маленькому домику, но представляя уже не одинокую женщину, а возлюбленную, что держит на руках их дочь. И застыл, никак не ожидая услышать...       — Знаешь, куколка, — девочка, тихо хныча, взглянула чуть приоткрытыми глазами на мать, с трудом подбиравшей слова. — Сегодня, вместо чтения сказки, я хочу рассказать тебе о... твоей бабушке Нанне...