Пять бутылок блейзера

А пока парни играют в шашки, посмотрим, что же там у Саныча. А этот прохиндей снова начал кадрить нашу Свету. — Светочка, душа моя, ты ведь хочешь ещё сыграть? Ну… Скажем, в «Сказке о царе Салтане»? Тоже от Красной Плесени! Царицу, может?.. Не, не то. О! Леблядь сыграешь? У меня костюмчик как раз есть! Света глотнула пива, и закатила глаза под лоб. Вообще-то, она хотела отдохнуть душой, прибухнуть и отыграть-таки свою роль в спектакле. А может, прикольнуться над Пахомом и Епифаном. Но ресторатор был всё настойчивее. — Светочка, — говорил Саныч, уводя учительницу в подсобку. — Это конфетка! Говорю тебе: заебательская роль! Без хуёв! Костюмчик примерь! Светлана Юрьевна мысленно сосчитала до ста, думая, куда на этот раз извращённая фантазия занесёт Саныча. — Саныч, ты больной что ли? — Света аж почувствовала, что бухло просится назад. — Ты серьёзно думаешь, что я это говно надену?! Что за костюм? Сам его носи! — Ну чего ты? Классный костюм же! Без хуев! — Блядь, это что, крылья?! — шипела Света. — Говно это, а не крылья! А это что?! Горлышко от бутылки вместо клюва! А это что?! Вязаный гондон?! Сам эту хуету носи! — Светочка, душа моя, ну хочешь, я налью тебе за это? За счёт заведения, — Саныч достал из шкафа припрятанную бутылку «Джеймсона». — Никому не показывал — только тебе! Спой одну арию! А эти-то? Так отберу телефоны у них, чтоб не снимали! И снова мечты о хорошем бухле затмили брезгливость. В конце концов, он же не предлагает, чтобы её в спектакле по-настоящему отодрали. — Только из любви к искусству, — сдалась Света. — И бухлу халявному, — добавил Саныч про себя. — Хотят наебать… На всё пойдут! Даже блейзуху спиздили, суки. Света всего этого не слышала, и, надев на себя этот горе-костюм, отправилась в зал, на сцену. — Ну вот, это ж конфетка, — улыбнулся Саныч. Света же вышла в этом, с позволения сказать, костюме, на сцену. Все уставились на неё. Даже нигга, который сегодня даже не доставал свой агрегат, и на это были причины — он у него болел и пух. Саныч с утра подогнал ему шабашку, чтобы он починил крышу, и разумеется, забивал гвозди нигга своим агрегатом. Но, видимо, даже у такого шланга есть свой предел, и нигга сегодня тихо поскуливал, жалея свой детородный орган, которым не так давно чуть пополам не разорвал одну педовку, которая поспорила на ящик яги, что сможет ему дать. Зазвучала музыка, и учительница начала петь:

Коршун крылышки, падлюка, За спиною мне загнул, И чуть-чуть мне было в сраку Свою шишку не задул…

В этот момент нигга снова начал плакать над своим распухшим агрегатом, а Пахом и Епифан от неожиданности чуть не упали со стульев. — Бля, ну и песни у нее, — ошалел Епифан. Пахом сухо кашлянул и в смущении отвернулся. Что ни говори, а видеть свою любимую училку (хоть она и была поехавшей) в таком костюме, он не хотел. Сейчас был его ход, и он сделал над собой огромное усилие, чтобы сосредоточиться на партии в шашки. — А? — он выстроил новую цепочку из чёрных шашек, нацелив батарею на позиции Епифана. — Хуй на! — ответил товарищ и сделал удачный ход, лишив соперника «боевой единицы» — Здорово у тебя, бля, получается, — обиженно пробурчал Пахом. Надо сказать, и Епифан был далеко не новичок в этом деле. Он и в шахматах был прошаренный, хоть и не имел разряда. Он был чисто любитель. Пахом же когда-то на компе натренировался, ещё когда у него было слабенькое железо, едва тянущее многовесные игры. Он мечтал обыграть чемпиона школы, и во время первенства был близок к этому, но вышла ничья. Пахом снова бегло оценил положение. Ещё пара таких комбинаций, и дамка Епифану обеспечена. Контрмеры не заставили себя долго ждать, и вскоре шашечные «островки» были ликвидированы. Тем временем со сцены донеслось:

Ты пиздуй к своей мамане и спокойно спать ложись. Завтра утром охуеешь, но от счастья не уссысь…

— Заебала она петь, — посетовал Пахом. — Не текст, а моча какая-то, — поддержал Епифан. — Ну, это же Красная плесень-то… — Пахом на секунду растерялся. Был его ход, но от волнения ровно выстроенный замысел вдруг рассыпался на мелкие кусочки. Сейчас, наверное, он чувствовал себя, как его недавний соперник, который заметил батарею, и, в общем-то, правильно всё оценил — ему надо было конём защитить пешку, но дотронулся он до слона, а правило «дотронулся — ходи», священно для всех, кто хоть немного шарит за шахматы. Пахом отвёл шашку к краю доски, и только теперь заметил, что разорвал свою цепочку. — Ну и хуле ты сделал? Ты что, играть совсем не умеешь, блядь? Пахом схватился за голову, поняв, что жестоко просчитался. Епифан мастерски воспользовался этой ошибкой, и провёл скоро одну из своих шашек в дамки. — Ёбаный насос! — послышалась в зале ругань Светланы Юрьевны. Она с отвращением бросила этот костюм и стала фанатично себя отряхивать. Пахом снова скосил глаза на учительницу. Так он пытался отвлечься от уже практически проигранной партии. — Я занимаюсь здесь не хуйней! — крикнула Светка. — Верно, — одобрительно кивнул Саныч. — Ты актриса. И певица! Ну просто конфетка! Где этим голосисьтым певичкам ртом до тебя! Ну, всё ясно — если Саныч подлизывается, то ему точно чего-то надо. Тем временем, Пахом свою партию благополучно продул. — Ну что, на интерес, да? — хохотнул Епифан. — Так… Сходи попроси у Саныча бухла на халяву. — Да ладно тебе, ну что ты… — Пахом густо покраснел, зная, что Саныч за копейку удавится. — Да чо ты очкуешь?! Давай, проси! Я тыщу раз так делал, — слукавил Епифан. Пахом набрался храбрости и тут же метнулся к Санычу. — Саныч, — обратился парень к нему. — Налей нам коктейля. За так, а? Как друзьям. Мы же актёры! Ресторатор посмотрел на эмаря и, хитро улыбнувшись, сказал: — Без хуёв! Только сперва помоги мне кое-в-чём! Он вышел из-за стойки и буквально ухватил Пахома за руку. — Идём-идём-идём-идём-идём… Щас придём… Он завёл подростка в сортир и буквально толкнул к загаженному толчку. — Чисти говно, блядь, на! Он всучил ему не тряпку, не ёршик, и даже не зубную щётку, а простую столовую вилку. — Ну чего вы… Как вилкой то?.. — Заебу, как козла! — Саныч отвесил Пахому подсрачник. — Чисти, блядь, чисти… Говно! — Люди зли… — сорвался на мову Пахом и в голос заревел. — Саныч! Ты чё устроил тут? В ответ — молчание. Пахом принялся с визгом, точно умирающий осёл, шкрябать вилкой по ободку загаженного унитаза. Вилка противно скрипела, и Пахому приходилось марафетить толкан, пересиливая отвращение к этим скрипучим звукам. — Заебу как козла! — причитал Саныч. — Ты пять бутылок брал? — Я не крав у тэбэ взагали! — разревелся Пахом, продолжая шкрябать вилкой по унитазу. — Це физрук спиздыв, щоб дивки смоктали його хуяку писля цього… — Мудачье! — разозлился Саныч. Ресторатор оставил Пахома наедине с его «работой» и метнулся к Светлане Юрьевне, которая прихорашивалась перед зеркалом в зале. — Светочка, душа моя, ты ведь завуч? Там никто у учителей хуяку не смоктав за бухло? Ты многое знаешь про этих козлов ёбаных… — А с чего такие вопросы?! Саныч! Я занимаюсь в школе не хуйнёй! — Ну да, тебя эти пиздюки уважают — вон, как дрожат, — глаза ресторатора стали, как у кота в сапогах. — Но разве ты не видишь, что у тебя в школе происходит? Ведь ты, по факту, там всем рулишь. Да, когда директор — абсолютно аморфное создание, приходится самой всё разруливать. Тут, конечно, Саныч был прав. Свете, по большому счёту, было всё равно, кто у кого и за что сосёт, но история со спизженной блейзухой ей порядком приелась. Может и правда физрук… Того? — Проверим, что этот муфел натворил, щоб йому повылазыло, — бросила Света. — Слушай, Светочка, — продолжал наседать Саныч. — Может кого из этих… Мелких, как девственницу продашь? — Ты что, ебанулся, бля?! — не по-детски возмутилась Света. — Я тебе, педодеду, такое устрою… Сидеть будешь! Кто мне тогда «Хеннесси» подарит? Конь в пальто? Саныч и сам пришёл в ужас от этой мысли. Посадят его за такие «художества», да и не только его, сколько ж бабла уплывёт! И эту рыгаловку тоже кто-нибудь у него умыкнёт, и тогда всё — гаплык. Разочарованный ресторатор вернулся за стойку. Нигга всё ещё страдал над своим шлангом. — Я устал! Я уста-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-л! — кричал стриптизёр, инстинктивно накрывая руками свой агрегат. — Нехуй было гвозди им забивать, — фыркнул в ответ Саныч и попросил работницу намешать ему коктейля. Ресторатор снова выпил, и тут из толчка донеслось: — Саны-ы-ы-ы-ы-ч! Выругавшись, ресторатор отправился в толчок, оставив Свету наедине с собой и посетителями рыгаловки. Откровенно говоря, Свете было похуй, что там творил физрук. Этот педодед всех достал, её — в том числе. Но он явно перегнул, решив блейзер спиздить. Надо сказать, подозрения Пахома и Епифана были отнюдь не беспочвенны: мало просто малолеток, благоухающих блейзухой после спортзала. За ними непременно в проёме рисовалась довольная рожа физрука. Несложно было догадаться, что там творилось. Кто-то из учеников и учениц был доволен, кто-то — не очень. Вот же дешёвки! За блейзуху очко продадут! Пахом бы даже за ящик ядрёного бухла этого не сделал, и не только потому, что был очень воспитанный, а ещё и потому, что у него было понятие о чести. А Епифан и вовсе скорее бы умер, чем попробовал двадцать первый палец извращуги-учителя. Собственно, как друзья пришли к такому выводу? Недавно Епифан сосался с педовкой. И вдруг почувствовал до боли знакомый запах и привкус: — Трясся твоий матыры, пишла геть звидце, блядь! — закричал парень. — Что, что случилося-то? — недоумевала девушка. — Ты что, хуяку смоктала что ли, дурепа блядь?! — Я не смоктала взагали! — разрыдалась несчастная педовка. Только что она была счастлива — Епифан обратил на неё внимание. Сам Епифан! А до того её только пиздили все, кому не лень. Теперь он её горит от себя. Епифан сам считал себя зашкваренным, и потому усиленно полоскал рот. Даже кусок мыла сожрал. — Навже ты це зробыла?! Ты що, зовсим лярва, чи що?! Если Епифан срывался на мову, это значило, что он, мягко говоря, в не очень хорошем настроении. — Я не сосала, я тебе честно говорю, — разревелась педовка, а вслед за ней — и Епифан. — Отсосала… Эта сука отсосала, — приговаривал он, сев на лестницу и поджав колени. В это время к нему прибежал Пахом. — Ой, братишка мой… Ну что ж ты грустный-то такой? Все ж мы люди. — Крутил-крутил с педовками, и вот, плачешь теперь… — Ну что? Что такое? — Ну что, ну все они такие… поебутся — пожрут, поебутся — пожрут… Ну чего, ну ты же у нас топчик, правильно? Нормально так педовок охмуряешь… Слушай, давай лучше Яжки бухнём, а? Епифан в ответ только отмахнулся от Пахома. Вспоминая привкус поцелуя, он поморщился и снова захотел сожрать кусок мыла. — Физрук, свинья ёбаная, это он спиздил блейзуху у Саныча! Этот муфел и спиздил! — воскликнул Епифан и снова в голос заревел, а следом за ним — Пахом, огорчённый таким состоянием своего горячо любимого братишки. — Ну чего ты сердишься? Сердиться будешь — себе дороже! «Заложу этого гада», — мимолётом подумал Епифан, имея в виду, конечно же, физрука. — Саны-ы-ы-ы-ы-ы-ыч! — донеслось из толчка. — Чего?! — Саныч, ты чё мне тут устроил? Это был Пахом. Та какофония звуков, издаваемая вилкой, карябающей ободок унитаза, противно резала ему слух. — Что я устроил? — не понимал Саныч. — Чего такое? — Как я вилкой-то это говно чистить буду? — блажил Пахом, хотя и помнил, что он проиграл партию на желание и теперь должен отработать халявное бухло у этого жмота — Я тебе должен показать как надо?! — возмутился Саныч. — Этот муфел у тебя блейзуху спиздил, а мы тут отдуваемся… Отдуваемся, Саныч… — Ну так делали бы, как я. Одевались бы так же, — надменно произнёс ресторатор. — Галстук — Италия. Пиджак — Латинская Америка. Рубашка — Финляндия… — Это китайские вещи! — резко ответил Пахом. — Ты бы хоть, Саныч, ёршик дал! — А ершик — Польша! Такому быдлу нельзя давать. Пахом снова разревелся. Ресторатор в ответ выхватил вилку и, раздражаясь, процедил: — Чисти-чисти, сука, вот, как, блядь, нужно чистить! Быстро! Раз-раз-раз-раз-раз… Чисти-чисти-чисти… Говно… Чисти! В этот момент у Пахома как будто лопнули уши. Он откровенно боялся злить ресторатора, опасаясь нарваться на оглоблю нигги, потому принялся марафетить толчок с удвоенной силой. — Мама!.. - заплакал вдруг Пахом. Да, видела бы сейчас мать, чем он тут занимается. Точно бы расстроилась. Ну ничего, он устроит ещё матч-реванш. Это придавало юному эмарю сил и он продолжал скрести вилкой по унитазу. Но мать не видела. К сожалению. А может, и к счастью. Снова Пахом позвал Саныча. Ресторатор, недовольный, что его отвлекли от разговора со Светой, пришёл в толчок, и, оглядев унитаз, повеселел. — Молодец! Бухло получишь! Без хуёв! «Вот только хуёв мне и не хватало», — обиженно подумал Пахом, принимая банку «Отвёртки». — Саныч, у тебя же работники… — Чё работники? Их дохуя! — хохотал ресторатор, пока Пахом пил шмурдяк. — Вот такие же муфелы, как ты, охочие до бухла — чем плохо? Вышел, выбрал любого, он тебе порядок навёл, ты ему — синьки! — Правильно… — нехотя согласился эмарь. Он поплёлся снова к столу, где сидел, обмякнув, Епифан. Доволен, поди? НУ да, не ему это говно марафетить пришлось! — Ну, насчёт матч-реванша-то решили? — Пахом решил сразу в лоб задать этот вопрос своему другу. Он поплёлся снова к столу, где сидел, обмякнув, Епифан. Доволен, поди? НУ да, не ему это говно марафетить пришлось! — Ну, насчёт матч-реванша-то решили? — Пахом решил сразу в лоб задать этот вопрос своему другу. — Ты меня уже доебал блядь! — А я тебе, братишка, говорил! На интерес-то играть… Ну давай, а? Ну, шашки-то… — Да с тобой играть… — отмахнулся Епифан. — Одна партия охуительней другой просто. — Да уж, воспользовался моей ошибкой-то… Вот я сейчас выиграю… Давай? Ну что, играть? Епифан даже почувствовал укол совести. Он и не думал, что Саныч решит так поиздеваться над Пахомом. Мало ему в школе проблем, так ещё и Саныч добавляет. — Ладно, давай. — Ты только это… Не отвлекай меня, хорошо? — Не-не, я буду просто играть и получать от этого охуительное удовольствие, — бросил Епифан. — Мои белые. — Ну, ты мужик, то белый… Епифан по-своему использовал право победителя. Если в этот раз белые зашли, зайдут и в следующий. Да он чёртов расист! Эта мысль развеселила парня, и он начал вальяжно расставлять свои шашки на доске, потягивая «Отвёртку» из того, что не допил Пахом. А тот судорожно собирал мысли в кучу. Эту партию он точно выиграет!