Пять бутылок блейзера

Парк, не парк, сквер, не сквер, в общем, типично городская зелёнка. Здесь полно лавочек, крашеных покрышек и страшных, как моя жизнь, скульптур, которые покажи кому среди ночи — придётся простыню в химчистку сдавать. Вот у облезлого Маугли сели и наши эмари. Епифан косился то в сторону «Уссаныча», то в сторону площадки, где часто разъезжали роллеры, скейтеры и велосипедисты. Были тут небольшие трамплины или что-то в этом роде, разрисованные граффити вдоль и поперёк. Пахом поправил свой значок и достал пачку сижек из кармана. — Хочешь? Покури, — предложил он Епифану, но тот лишь отмахнулся. — Если бы я хотел курить, я бы сказал тебе: дай, блядь, сигарету. — Ну… Я ж просто хотел тебе… — Дыхалку испортить? Охуенно, блядь, — вздохнул парень. — Ну ты здоровый, тебе же такие привычки… — Что «привычки»? Что ты несешь вообще?! — Ну, чего ты? — вздохнул Пахом. — я хотел сделать тебе доброе дело. Сигареткой хотел угостить… — Я снюс кидаю только! Я ж снюсер! — отчеканил Епифан и выхватил у товарища пачку. — А я курильщик вот… — Пидорас ты, а не курильщик! Брось, на хуй, раковую соску свою! У Пахома аж слёзы навернулись от такой несправедливости. Он знал, к чему приводит курение, но сам бросить не мог. Неужели и Епифан ему никакой не друг? — Ну чего ты сиги-то у меня отобрал? — захныкал Пахом. — Слышь ты, бля, тебя хуище метровый ждёт, а он сиги. — Ну ты… — Хороший я такой, да, — перебил он Пахома. — Пять бутылок блейзера ты спиздил? — Да не брал я блейзер! — крикнул в отчаянии Пахом. Честно говоря, вор из него, как из дерьма пуля. Епифан испытывал табачную ломку, но курить тот мусор, который курит Пахом… Да от такого посинеешь через сутки! — Может, яги хочешь? — примирительно спросил Пахом. — Чёрт, денег нет… Тут только он вспомнил, что все карманные деньги растратил, а бухлишка у него не завалялось. — О, слушай, может я на скейте твоём прокачусь? Меня научили ребята… — он взял скейт своего товарища и покатил на рампу, но стоило ему въехать… — Слышь ты, бля, аккуратнее — щас башку разобьёшь! — воскликнул Епифан, заметив, что Пахом зашатался — того и гляди упадёт. — Вот, как надо! Он тут же вскочил на свой скейт и показал пару трюков, которые новичку едва ли были по силам. — Здорово у тебя, бля, получается, — с завистью произнёс Пахом. — Я вот тоже как-то хотел… — Не, у тебя нихуя не получится — тут тренироваться надо. — А сколько тренироваться надо? У меня скилл есть то… — Где ты скилл набрал-то? — хмыкнул Епифанцев. — Ну, игра такая есть… — Tony Hawk чтоли? — Правильно! Наконец-то новая общая тема! Пока до сходки ещё есть время, надо его как-то убить. И насрать, что поэма не ждёт, что училка будет муштровать по-чёрному. Впрочем, не им одним было насрать на школьную программу. Тем временем, Света прихорашивалась у себя дома. — Хм… Это ещё ничего… Нет, как-то пресно. А вот так слишком ярко. Не идёт. И чего она так для тошняка наряжается, будто туда почтенная публика стечётся? Да там разве что всякий сброд и ходит. А всё равно, училке хотелось выглядеть привлекательно, всё же она теперь и певица. Какая-никакая, но певица. Мало того, актриса. Едва ли бы Света подумала, что ей придётся играть в панк-мюзикле и петь матные песни, но она же филолог, а значит, должна использовать всё богатство родного языка. Выбрав, наконец, нужный наряд, Света отправилась в тошняк. Саныч сразу радужно принял её и услужливо налил пива. — Так… Что там у нас? — спросила Света, взяв листы. — А, «Спящая красавица»? Хули ты мне такую маленькую роль дал? Не уважаешь что ли? — Ну Светочка, ну это ж только сейчас, — Саныч посмотрел на неё, как кот из «Шрека». — Хочешь, потом Золушку сыграешь. Света аж скривилась, поскольку помнила эту сказку, и там как раз фигурировал негр-лакей, с которым, по сценарию, Золушке пришлось заняться вполне определёнными вещами. — Учти, если твой нигга попробует достать свой агрегат, я его кастрирую самолично, — строго сказала Света. — А ты давай, врубай минусовку! Пока никого нет, разгуляемся. — Да скоро, походу, придут, — задумчиво произнёс Саныч, заметив, что в парке собираются эмари.  — Блейзуху заранее выстави! — подсказала мужчине Света. — Щас-щас выставлю. Без хуев! Саныч засуетился. Бегал в подсобку, а оттуда возвращался с полтарашками разноцветной жидкости, которую выставлял в баре, и лепил ценники с заоблачными цифрами. Старого прохиндея не изменить. Тем временем, наши герои продолжали свою тусовку. Эмари, что называется, запели кто в лес, кто по дрова. Один из них пришёл с гитарой и начал бренчать Бахыт-Компот, хоть это было и не совсем в духе эмо — слушать такую группу. — На экране идиоты, в зале — дураки! Мы не пойдём в киноооооо! — завывали дружно эмари. — Мы не пойдём в кинооооооооооО!!! — Бля, им бы минусовку нормальную, — подумала вслух Света, а сама приготовилась петь. — Что за клёвая изба? Там, наверное, жратва… В это время Пахом и Епифан, почувствовав, что у них начинается глушняк, отошли чуть в сторону. — Слышь, — окликнул Пахом. — Там концерт что ли у Саныча? — Какой концерт? Ты что, мудак что ли? — А что там? — Да хуй его знает, — Епифан подошёл поближе к окну и глянул туда. Он не хотел попасться на глаза Санычу — опять этот урод будет его в краже пяти бутылок обвинять! Мало того, что ягу в прошлый раз компотом разбавил, так ещё и требует пять бутылок вернуть, иначе нигга лишит его (Епифана) девственности. — Не, там не концерт. Там училка наша. Песни мочит — пиздец. Вот, послушай. — Щас послушаю, — ответил Пахом и подошёл поближе. — Все проблемы похую, — донеслось из рыгаловки. — Эту хавку тихо жру… — Здорово у неё, бля, получается, — вслух решил Пахом и тут же заметил, что Шарманка манит его рукой. — Пошли туда? Ребят с собой возьмём тоже… — Чтоб мне опять этот алкаш пятью бутылками в морду тыкал? — скривился Епифан. — Да ладно тебе, ну что ты… Ты ж парень здоровый, правильно? У тебя руки здоровые, ноги… — Заткнулись все! — от этого крика Пахом чуть не обосрался. Очень уж грозно звучал голос училки. — Давайте, идите, блядь, сюда — репетировать будем! Эмари дружно ринулись в рыгаловку, а Саныч потирал руки, визуализируя выручку за сегодня от продажи блейзера. Епифан лукавил, когда сказал, что не пошел бы к Санычу. Он бы пошел, но при условии — что там будут играть песни группы «Дубовый Гаайъ», под которые он любил сэлфхармиться, держа шведский снюс под губой. Но, депрессивных, и воистину, панковых текстов Дельфина с рыгаловки не доносилось. Поэтому, эмарь не мог решить: стоит ли туда вообще идти? Саныч заметил толпу и начал голосом рассказчика: — И пока царевна сралась, с унитазом обнималась, — под эти слова Света корчила страшные рожи и тягала по импровизированной сцене ведро. — Кто-то к дому подрулил и ворота отворил. Вот за дверью слышен мат: «Кхе, ты — мудила»! «пшёл ты, гад»! — донеслось из толпы эмарей. — Это семь богатырей плотно встали у дверей и не могут поделить, кому первому войтить. Но ослаб гнилой косяк, что-то треснуло в дверях… — И братья толпою шумной с криком ёбнулись в сенях! — прокричала Света, когда нигга, подкравшийся сзади, толкнул эмарей так, что они растянулись по полу. — А теперь жопы чешите по сценарию! Ну? Я жду! — Слышали, что она сказала? По сценарию давайте! — скомандовал Саныч. Эмари синхронно стали чухать пятые точки, затем — обследовать столы под гундонсный голос Саныча, повествовавший о том, что было дальше. Но вот арию обкуренного богатыря никто не помнил, впрочем, Света от этого ничуть не огорчилась. — Попробуй только намекни, — она угрожающе посмотрела на парней. — Без яиц останешься. Я знаешь, у папы одна была. Он сына хотел, но родилась я. Эх, сколько страданий в этой жизни! — вдохновенно воскликнула Света. — Но я любила папу. И у меня были другие увлечения: гребля, бокс, ядро. Она-то может стукнуть, и больно. В этом убедился Пахом, у которого после удара указкой по жопе пятая точка ещё долго саднила, как и те дебилы, что срывали уроки. Света ни с кем не церемонилась. Такая училка в обиду себя не даст, это уж понятно Поэтому, все очень старались вспомнить сценарий, чтобы не навлечь на себя гнев подруги Саныча. Иначе будут маты, побои, да и блейзер с сигами могут не продать. — Ну что, щеглы, — Света посмотрела на эмарей с высоты своего роста, — Мы тут собрались спектакли ставить. Нужны актёры. И актрисы. Отыграете хорошо — получите по банке яги, плохо — нигге подарим. Так, Саныч, что ты там хотел поставить? Давай, размножь сценарий и раздай всем. Я-то уже в курсе… Ах, да! А ты, Епифанов, пока спой нам что-нибудь. Там, кажется, про корт ты пел? — Зараз спробую, — мрачно ответил Епифан. — Это… Бахыт-компот исполняет… И там, значит, первые аккорды такие… — Молчать! — рявкнула Света, и Епифан вытянулся в струнку, потеряв от шока дар речи. Саныч включил минусовку. Заиграло вступление. Епифан, почуяв прилив вдохновения, и заметив, что Света указывает ему на бутылку блейзухи, взял микрофон и начал петь. Саныч слушал с удовольствием, но когда пришло время строчки про «вонючий заблёванный бар», рассердился и шикнул про себя: — Не такой уж он и вонючий. Сзади к Епифану уже пристроился Пахом. Настало время припева. — Теннисный коооорт, я ловок, как чёоооооорт, оплатит папаша твой ранний абооооорт! — с чувством завывали эмари, а одна малолетняя педовка в голос ревела. Света с размаху опустила руку на её плечо. — Да, сколько страданий в этой жизни! не оплатил папаша, да? Да, для этой девки эта песня была актуальна, как никогда. Ей не повезло дать негру — она поспорила на ящик яги, что сделает это, но вот от такой оглобли её чуть пополам не разорвало. Врачи стукнули ментам, а те попожимали плечами и записали в протоколе: «Лазила к соседям пиздить яблоки и напоролась на сук». — Видишь, вон твой Буратино, — хохотала Света, указывая в сторону негра. — Тебя пополам разорвало, а ты ягу… За бесценок продала дырку свою, дешёвка ты сраная! А сифак за сколько бы словила? За сижку? Да, и папаша твой алкаш, куда ему за твои залёты платить? Водяра сама себя не купит, а что будет с тобой, ему по-ху-ю! Похую ему! — кричала Света несчастной педовке в самое ухо. — Ты, как разродишься, продай приплод в ростовский зоопарк — им-то явно горилла нужна. — А хотите другую классную песню? — спросил Епифан. — Какую? — Ну, слушайте. Ее Дельфин в 90-е сочинил… — Ну, пой! Давай! — подгонял Саныч. — Дооождь! Я весь на хуй промок. Я вышел из дома, все дальше порог, за которым я оставил сам себя… — И кто-то другой уводит в ночь меня, — подхватил кто-то из толпы. Епифан продолжил: — Мне мой папа сказал «иди ты на хуй, сынок!»… В это время заревел уже Пахом. Ему папа давно говорил, что он — разъебай, и только матусенька верила. Пахом был очень воспитанный, и даже не курил в школе и не бухал в толкане, как другие это делают. А ещё у него был слоник. Зелёного цвета, что характерно. — Он говорил, что я разъебай! — плакал Пахом, пряча глаза за чёлкой. — Ты и есть разъебай, — Света подсела рядом. — Ну ладно, тебе ещё мне Некрасова отвечать. Так… Ещё раз: чего желал Пахом у пташки? — Хлебушка-то… Хлебушка хотел… — сквозь всхлипы произнёс Пахом. — Да, вот так вот они и жили! Всё им на халяву — и бухло, и хлеб… А ты нашёл себе халявный хлеб, а? Скатерть-то самобранная есть? а не будет её у тебя. Не будет. И яги халявной не будет. И сижек не продадут просто так. Ну как, сладка ли жизнь у школьника? — Охуительно просто, — вставил Епифан — как группа называется, чьи песни ты пел? — спросил Саныч. — «Дубовый гаайъ». — Аааа, а этот фуфел чего ноет? — Я кому сказала: не смей их фуфелами называть, — вмешалась Света, — Это топчик! Любимые мои эмари, — она подошла к стойке и осушила ещё одну кружку пива. А ноет-то… Да жизнь говно. Но у эмарей всегда так. — Заебал сентябрь ваш гореть, — сплюнул Саныч. — Так сожги его, — хохотнула Света. — Ну что, орлы, блейзуху хотите? — Да! — Купите, — расхохоталась училка, а вслед за ней — Саныч. — НУ, Светочка, знатно ты их наебала, — шепнул Саныч на ухо училке. Света хлопнула Саныча по ладони и снова принялась хлестать пиво, наблюдая, как толпа чёлочников судорожно роется в карманах и ищет деньги на бухлишко. Вечер удался на славу, да. «Придут с бодуна, я им диктант устрою», — злорадно думала училка.