ОДИН ВЗДОХ ДО РАССВЕТА

ТАНЕЦ ЧЕТВЕРТЫЙ: СЛЕЗЫ ОГНЯ

Знание рождает понимание. Понимание рождает мудрость. Мудрость рождает любовь. (Девиз Меркурианской Академии Пределов Познания) Нет мучительнее казни, чем прощение. (Пословица древнетеррианского Юга)

Ночной ветер был холоден, свеж и крепок, как старое вино. И, как вино, его можно было разобрать на оттенки и вкусы. Богатые, темные тона просыпающейся земли, острая, игристо-соленая горечь океана, искрящаяся свежесть снега с горных вершин, и терпкая, едва уловимая сладость древесного сока в ветвях, готовых взорваться цветами… Ветер пьянил и бодрил, от него ломило зубы и кружило голову – а разум, наоборот, обретал кристальную, почти болезненную ясность. Нефрит зажмурился, глубоко вбирая в себя ледяной, обжигающий воздух. Здесь, на крыше токийской многоэтажки, куда почти не долетал городской шум, можно было представить себя в далеких западных горах, в давно ушедших горах его детства, в том, эпохи назад разрушенном доме, который все равно рядом, в памяти, только закрой глаза, и… Впрочем, сейчас его дом здесь, несколькими этажами ниже, там, где спит Литана – спокойно, несмотря на все метания этой ночи. Уж об этом он позаботился в первую очередь, поставив мысленный блок, чтобы она не ощутила его тревоги, как только началась вся эта кутерьма. Надо же, собирался лишь на часок заглянуть в особняк, только чтобы проверить, как там дела – а вот как оно все обернулось! Воистину, никогда нельзя загадывать наперед, даже ему. Особенно ему. Нефрит сжал пальцы на металлических перилах ограждения. Холодный металл обжигал кожу, раздражая и трезвя одновременно. Он откинул голову и, закрыв глаза, подставил лицо ледяным, плотным воздушным потокам, позволяя им хлестать кожу, почти наслаждаясь ощущением колких, горько-соленых игл морского тумана, уносящих напряжение проходящей ночи. Крепче стиснул руки и заставил себя вдохнуть – глубоко, с усилием, преодолевая сведенные напряжением ребра. Ледяной воздух ворвался в горло, обжег гортань, отозвался головокружительным ознобом в легких. Холодно… Ему пришлось сжать ладони еще крепче – напряжение уходило крупной, мучительной дрожью, выворачивая наизнанку, наполняя тошнотворной слабостью, впиваясь горячим льдом в позвоночник, отзываясь на коже мурашками. Нефрит чувствовал, как медленно расслабляются закаменевшие, ноющие мышцы, как растворяется комок в горле и холодный, ледяной сгусток ужаса под диафрагмой. Как болезненная судорога пронизывает тело – и отдается блаженным теплом и расслаблением каждой клетки. Как по крупицам ссыпается в пустоту удушающая тяжесть на сердце – и на ее место приходят досада… и гнев. Насколько же они утратили бдительность! Совсем забыли, что они воины, а рядом с воином всегда ходит смерть. Вот и сейчас она прошла близко, так близко, что дыхание ее осело невидимым инеем на висках, и тонкий, плачущий звон ее лезвия все еще вибрировал на окраине памяти. Наверное, только сейчас Нефрит осознал, насколько близко они все были к грани – и это запоздалое осознание накрыло, как лавина. На один жуткий, ледяной миг ему подумалось, что он мог бы не вернуться. Вполне мог бы. Совсем. И от этой мысли обожгло холодом и жаром – и захотелось немедленно к Лите, обнять ее, зарыться лицом в волосы, слушать ее дыхание и каждой клеточкой чувствовать себя живым. Лита… Теплые, сухие ладони, зеленые глаза, мягкие, длинные ресницы, сладкая солнечная пыль на губах. Лита… Сердце заныло от жажды прямо сейчас, немедленно ощутить ее рядом. Спуститься с этой продуваемой всеми ветрами крыши в теплую комнату несколькими этажами ниже, лечь на кровать, обнять ее, спящую, поверх одеяла, зарыться лицом в мягкие волосы, пахнущие сладкими травами… Нет. Нельзя. Нельзя, сказал он себе. Не сейчас. Нельзя приносить с собой весь этот ужас, гнев, страх и агонию едва не наступившей смерти – туда, в уютный сумрак комнаты, где, свернувшись в клубок под теплым одеялом, спит его сердце. Нельзя идти к ней сейчас. Сейчас он слишком растерян, слишком испуган, слишком зол. Не надо ей видеть его таким. Надо успокоиться, хоть чуть-чуть. …Странно даже: он всегда умел сохранять самообладание лучше всех, кроме, может быть, Джедайта. И вот, вывели Джеда из игры, и куда делось его, Нефрита, спокойствие? …А ведь знал же, знал, что что-то случится! Ведь чувствовал, смутно, сумбурно, но чувствовал! Но этого было слишком мало, чтобы понять… если бы он только не был так позорно, бесполезно слеп, как сейчас! Никогда еще он так остро не осознавал свою беспомощность. И это тошнотворное чувство выворачивало наизнанку. Нефрит нахмурился, вспомнив то тягостное, гнетущее ощущение тревоги, которое привело его в библиотеку этой ночью. Давно оно в нем не просыпалось, и лучше так и спало бы, подлое, как можно дольше! Потому что каждый раз оно предвещало беду. Каждый проклятый раз. Да, он в самом деле не любил предсказывать. Просто ненавидел, если честно. Особенно если предсказания проявлялись вот так…страшно. Потому что каждый раз он боялся услышать неизбежное. Он не обманывал себя. Этой ночью все висело на волоске. На надорванном волоске – и достаточно было малейшего колебания, чтобы все они рухнули в пропасть. Все – потому что, лишившись Джеда, они – каждый из четверых – потеряли бы не восполнимую ничем часть себя, потому что они слишком долгое время были единым целым, чтобы существовать поодиночке. Нефрит, мысленно содрогнувшись, вспомнил Эндимиона, который смог прожить без этой части – четырех частей – целую жизнь. И впервые по-новому увидел – и понял – то темное, яростное, исступленное выражение в глазах своего принца. «Я не отдам никого из вас. Никому. Никогда!» Нефрит содрогнулся уже не мысленно, только сейчас осознавая всю глубину этой боли. … А ведь Эндимион его понял. Когда они, опустошенные и взвинченные от ожидания, тревоги и надежды, привалились к стене под дверью злополучной библиотеки, он поймал хмурый взгляд Второго Лорда и коротко сказал: «Не казни себя, Неф. Ты сделал все, что было возможно». Нефрит не стал возражать, лишь кивнул, но оба они знали, что Звездочет мог бы гораздо больше, если бы… Если бы. …Как они могли так потерять бдительность. И что это было? Что, во имя всех галактик, это было? Нефрит поморщился, вспомнив мерзкое ощущение падения в пустоту, смертельного холода, ползущего по нитям души. Даже с Металлией такого не было… или было? Он смутно помнил себя в то время. Хорошо, что Куну пришло в голову привести Рейану. Хорошо, что она согласилась пойти. Благородная девушка – что бы там между ними с Джедом ни было, она пришла и без промедления согласилась помочь. Впрочем, сейчас уже не осталось сомнений, что там между ними было и есть, с улыбкой подумал Нефрит. Это стало понятно в тот самый момент, как они почувствовали полог беззвучия, наброшенный на дверь. Магический фон, не только не приглушенный, но намеренно усиленный, настолько очевидно указывал на Джедайта, что яснее подписаться было невозможно. Заклинание было фактически аналогом сообщения о прекрасном самочувствии – и аккуратно, но решительно запертой двери. Умно. Очень умно. Остается только надеяться, что этот ум поможет Лорду Иллюзий, когда он будет выяснять отношения со своей огненной марсианкой. Хотя, если верить чутью, они были выяснены в тот момент, когда Рейана согласилась прийти. Остальное – формальность: сенши Марса не выпускала из рук то, что считала принадлежащим себе. Как, впрочем, и Джед. Интересно, как они решат между собой, кто и кому принадлежит? Остается только надеяться, что их книгочею хватит осмотрительности не заходить слишком далеко. Или, наоборот, хватит безрассудства как раз туда и зайти. И кто бы знал, что сейчас для них лучше? Кто бы знал… Ну и мысли ему иногда приходят в голову! Наверное, это от напряжения. Да, точно от этого. Нефрит непроизвольно запрокинул голову. Здесь, в городе, небо было почти беззвездным, несмотря на ясную ночь. Все звезды, казалось, были внизу: разноцветные, пульсирующие, мерцающие неоном, мечущиеся, визжащие. У них не было настоящих голосов, только бестолковый, назойливый шум. Они были мертвыми, искусственными. Что за время, Великое Небо! Что за эпоха… … Стареет он, что ли?.. Нефрит прикрыл глаза, мысленно воспроизводя знакомые узоры созвездий. Их очертания успели исказиться за все прошедшие эпохи – и только ясная, чистая красота осталась неизменной. Красота, которую ничто не затмит и с которой ничто не сравнится. Красота, отвернувшаяся от него. Заслуженно. Нефрит стиснул челюсти, не отрывая глаз от редких белых огоньков. Заслуженно, но от этого не менее больно. Все равно, что музыканту утратить слух, а художнику зрение. Все равно, что утратить себя. Но не о нем сейчас речь. Самое горькое то, что когда в нем как никогда нуждались, его дар был бесполезен. Они снова встали лицом к лицу с неведомой силой, с безымянным пока врагом. Невидимым – и от того стократ более опасным. Да, смерть не раз подходила к ним близко. Но они были совершенным целым, их сильные и слабые места идеально дополняли друг друга, и в их союзе не было слабых звеньев, и им всегда успешно удавалось отвести удар… А теперь он, Нефрит, оказался этим слабым звеном. Он, Звездочет, от которого отвернулись звезды. Он запрокинул голову. Небесные Сестры смотрели ему в глаза с черного неба, перемигивались белыми лучистыми зрачками. Холодные. Бесстрастные. Молчаливые. – На самом деле только кажется, что они молчат. Негромкий детский голос прозвучал столь неожиданно, что Нефрит, оборачиваясь, едва инстинктивно не принял боевую стойку – и мысленно выругался, потому что голос был ему хорошо знаком. Эти хрустально-ясные, бесстрастные нотки трудно было спутать с чем-то или забыть. – Леди Сатурн. – Он чуть поклонился. – Удивлен видеть вас здесь. – Но не рады? – уточнила она. – Не то, чтобы не рад, маленькая леди, – тепло улыбнулся Лорд Звезд. – Просто сегодня, мягко говоря, немного не до радости. – А, – ничуть не удивившись, кивнула та. – Трудный день? – Трудная неделя, – вздохнул Нефрит. Сатурн не ответила. Молча подошла к перилам, оперлась о них, повернувшись спиной к краю крыши. На детской ладони, резанув глаз, мелькнуло ярко-белое, окрашенное красным. – Леди, – нахмурился Нефрит. – Вы поранились? – Как вы бы сказали, милорд… – она слабо улыбнулась, – …это просто царапина. Не имеет значения. – Это для нас, грубых вояк, царапины не имеют значения, – нахмурился Лорд Звезд. – А не для маленьких девочек. – Маленьких девочек?? – Прекрасных воительниц, – очаровательно улыбнулся тот. – Тем более, когда они – маленькие девочки. На тонком, всегда бесстрастном лице Хранительницы Теней мелькнула причудливая смесь удивления и почти-желания-рассмеяться, сделав ее на пару секунд и впрямь похожей на обычного ребенка. Потом все исчезло, сменившись привычным, чуть грустным выражением. – Похоже, у вас тоже был нелегкий день, леди, – мягко заметил пристально наблюдающий за ней Нефрит. – Нелегкая неделя, – в тон ему почти-пошутила Сатурн. Лорд Звезд хотел было улыбнуться в ответ, но резко помрачнел, подумав о чем-то. – Наше появление… многое усложнило, не так ли? – Да, – бесстрастно ответила та. – И многое упростило. И многим вернуло надежду. Так и бывает в жизни: у каждого шага тысячи граней, и никто не знает их все. Даже Хронос. Так что не берите на себя вины больше, чем следует. – Вот как? – Нефрит оперся на перила с ней рядом, машинально наблюдая краем глаза, чтобы поддержать, если что. – Вы оправдываете нас? – А вам нужны оправдания? – Нет. – Голос ее собеседника стал жестким. – Мы сами себе их не дадим никогда. – Тогда, может… прощение? – А это уже решать не нам. – Но вы именно это и делаете. Решаете за судьбу, за мир, за всех. Предоставьте событиям идти своим чередом, милорд. – Сатурн чуть приподняла бровь в ответ на его удивленный взгляд. – Никто из нас не совершенен. Никто из нас не безгрешен. Мы живые люди. Будь мы иными – как бы мы могли защищать жизнь? – Мы ее отнимали, леди, – почти беззвучно выдохнул Нефрит. – Я тоже, – невозмутимо пожала плечами та. – Вы делали это во имя справедливости. – Не имеет значения, милорд. Мне кажется, вы забываете, кто я. – Ровный, хрустально-чистый голос неожиданно легко перекрыл свист ветра, не становясь ни на ноту громче. – Я не судья. Я – палач. Лорд Звезд обернулся, пристально смотря на нее. Сатурн стояла, глядя на небо, все так же спиной к металлическому ограждению – и между ней и сверкающей огнями реклам пропастью не было ничего кроме пары стальных прутьев. Она казалась тонким черным пером, зацепившимся на миг на краю крыши – и вот-вот готовым улететь на ветру. Хрупкая, как ломкое темное стекло, и такая юная. Она совсем не боялась – хотя воин, легко шагающий за грань теней, уж точно не испугается высоты. Да и может ли вообще смерть бояться? И чьим это разумом определено, чтобы смерть ходила в теле ребенка? – Если это так… – медленно проговорил он. – Если это так, то, да простит меня Хронос, у нашего мира палач более милосердный, чем судья. Воительница Теней повернулась, смотря ему в лицо. Короткие черные волосы трепетали на ветру, словно траурное покрывало. – Спасибо, – прошептала она. И нечеловечески ясные глаза ее казались в эту минуту более человеческими, чем у кого-либо. – Моя дорогая маленькая леди, – очень мягко сказал Нефрит. – Это вам навеки спасибо. Как бы ни сложилась наша дальнейшая судьба, ничто не перекроет того, что вы для нас сделали. – Я… исполняла свой долг. – Долг тоже можно исполнять по-разному, – вздохнул Лорд Звезд. – Спасибо вам за то, что исполняете его – так. – За это не благодарят. – Возможно, – улыбнулся Нефрит. – Но мне приятно это делать. Лиловые глаза Воина Разрушения изумленно расширились, и на бледной коже отчетливо проступил самый настоящий румянец. Потом она неожиданно рассмеялась – чистым, совершенно естественным смехом одиннадцатилетней девочки. – Милорд, – внезапно спросила она. – Скажите, вы скучаете по звездам? – Да, – удивленно ответил тот. – Да, очень. – Так может, и они скучают по вам? – Она улыбнулась в ответ на его изумленный взгляд. – Поговорите с ними. – Увы, – вздохнул он. – Небесные Сестры молчат для меня. – Звезды не молчат, – покачала головой Сатурн. – Просто вы к ним не обращались. – Как я могу? – прошептал Нефрит. – После всего, что было, как я могу? – Очень просто, – пожала плечами она. – Звезды не люди. Им безразлична месть. Они отвечают всем, кто способен слышать. Надо просто позвать. – Они не ответят. – Вы не узнаете, пока не попробуете. – Это… не так легко. – Как знать? – улыбнулась Сейлор Сатурн. И, легко шагнув в тень, исчезла в ней прежде, чем Нефрит успел ответить хоть что-то. Но он мог поклясться, что, делая последний шаг, она улыбалась. … Ами не спала. Она сидела, поджав ноги, прямо поверх покрывала на неразобранной кровати и молча смотрела в окно. Тревожная, полная огней и суеты городская ночь отражалась в глубокой синеве ее глаз – и сама становилась иной, волшебной, безмятежно-синей, полной покоя, бликов и шепотов. Только в душе ее покоя не было. Ни капли. Она глубоко вздохнула, пытаясь унять смятенное сердце. Самым верным способом прийти к равновесию для нее всегда оставалось размышление. Ее логичный и ясный подход к событиям не раз спасал их всех, подсказывая выход из самых безвыходных ситуаций. Вот и теперь… …А что теперь?.. …В течение всей этой жуткой, нервной, звенящей как натянутая струна недели Воительнице Меркурия относительно легко удавалось сохранять спокойствие. Как всегда, ее поддерживало ясное осознание долга и смысла: она знала, что в их команде у кого-то всегда должна быть ясная голова, и знала, что этот кто-то – она. Она – разум, здравый смысл и якорь Внутренних сенши. Воин мудрости. Опора для всех. Вот только сама себя она мудрой не считала. Ей было тревожно, и причина была даже не в ее личных страхах – при необходимости ими она могла пренебречь. Ее тревога шла изнутри. С детства развивая свой разум, она привыкла доверять интуиции. В отличие от эмоциональных подруг, у нее это ощущение исходило из интеллекта, порожденной ясным умом способности видеть недоступное рассудку, лежащее на границе мышления. Она не была эмпатом, не умела предвидеть будущее и трудно сходилась с людьми. Но она не ошибалась никогда. И теперь она чувствовала в воздухе нарастающее беспокойство… ожидание… чего? Она привыкла сохранять самообладание. Всегда. В любом состоянии. В любой ситуации. Невозмутимость и ясность духа были источником ее силы – тихого мужества, ясного разума, той незаметной, несокрушимой стойкости, которая становилась заметна лишь в самые трудные моменты – и выручала их маленькую команду. Хрупкая с виду, воительница льда, дождя и тумана имела волю, прочную, как высокомолекулярная сталь. И столь же несокрушимую. Но сейчас сталь дала трещину. Сталь гнулась и плавилась в клокочущем огне сильнейшего смятения, которого она не знала уже давно. Никогда в этой жизни. … Огонь! Ее тайный, глубокий, неистребимый страх с самого детства. Приученная ко всему относиться рационально, Ами неоднократно пыталась подвергнуть анализу эту досадную черту своего характера – но каждый раз натыкалась на пустоту. У нее не было ни одного факта, ни одного воспоминания, которое могло бы все объяснить – кроме иррационального, темного, упорного знания: огонь – это боль. Сильная боль. Да, всю свою жизнь она не могла найти тому причины – пока два с половиной года назад ее мир не изменился резко и бесповоротно. И она вспомнила все. И поняла, что вся ее борьба с собой безнадежна. Некоторые раны не затягиваются никогда. Ами, как дочь врача, хорошо знала это. С ними остается только жить. И она жила. Жила, стараясь не вздрагивать при шипении зажженной спички или пламени зажигалки. Стараясь сохранять холодный рассудок при атаках Рей. Стараясь избегать шумных новогодних гуляний с их взрывами и фейерверками. Стараясь не загорать лишний раз на солнце, потому что жгучее ощущение его лучей вызывало в ней что-то похожее на бессознательный дискомфорт. Стараясь не замечать белого пятна на сгибе локтя, почти не заметного на фоне ее никогда не загорающей кожи – но не исчезающего со временем. Тонкая полоса, тянущаяся по линии вены к сердцу. Как шрам. Этот след был столь мал и незаметен, он не портил внешности, и его со временем перестали замечать – или не замечали вовсе. Но Ами знала. И вот уже два года носила его как клеймо. Родимое пятно, незначительный дефект внешности. Шрам, въевшийся в душу настолько глубоко, что прожег насквозь память тысячелетий и отпечатался на новом облике ее души. Боль, которую невозможно забыть, как бы она ни хотела. Ибо, видит Небо, она хотела. Но Мицуно Ами, Сейлор Меркурий, не умела забывать. Прощать – умела. Забывать – нет. И она не знала, что ей теперь с этим делать. …Ами ясно отдавала себе отчет, в какой ситуации они все находились. Может быть, яснее своих подруг, охваченных эмоциями. У нее не было пророческого дара Рей, эмоционального чутья Минако и абсолютно непредсказуемой интуиции Усаги, всегда попадающей в точку ей самой неведомыми путями. Ее преимуществами был дисциплинированный ум, привыкший отделять мысли от чувств, гибкий, ясный и проницательный, терпеливый и хладнокровный, как ее стихия. И сейчас ее ум подсказывал ей, что отведенного им спокойного промежутка времени осталось немного. Если вообще осталось. Эта неожиданная вспышка Рей… Странное, несвойственное ей, тревожное выражение в глазах Усаги. Непривычно задумчивая Минако. Все уже начало меняться. Неотвратимо изменился сам расклад сил на их общей «шахматной доске». На ней появились еще четыре фигуры, значимые фигуры. Фигуры на поле белых, бывшие некогда черными. И, по закону баланса это значит, что и на противоположной стороне должны появиться равновесные им. Не могут не появиться. А это, в свою очередь, значит… Ами вздохнула. Ну почему все проблемы возникают как раз, когда им предстоит сдавать экзамен? Как назло… Впрочем, почему как? Зло – оно и есть зло. Она покачала головой, поймав себя на том, что мыслит так, словно гипотетический враг уже обнаружил себя, и война уже объявлена. Ее разум никогда не оперировал пустыми фантазиями, а своему разуму она за все прожитые годы привыкла доверять. Увы, ей катастрофически не хватало информации для анализа – она не привыкла выносить суждения на основе беспредметных предположений. Мельком пришла мысль, что неплохо было бы обсудить это с Лордом Иллюзий – единственным, кто мог соответствовать ей по силе разума и скорости интеллекта. Когда-то в прошлом их диспуты были весьма интересны… К сожалению, это было пока что неосуществимо: они, все четыре пары, были рядом, но еще не вместе. Еще не командой, не единым целым. Но они должны будут им стать. Ами, возможно, единственная из своих подруг ясно понимала, какие последствия будет иметь возвращение их вторых половинок. Изменить ход истории – это все равно, что проложить новое русло реки: без катастроф не обойдется. Ибо время подобно воде: пока оно течет гладко и плавно, его не замечаешь, но стоит только сделать шаг наперекор потоку, и… Пощады не будет. Откат ударит в обе стороны, в прошлое и будущее, Ами не сомневалась в этом. Если уже не ударил. Цепочка событий выйдет из-под контроля, и к этому времени в их маленькой компании не должно быть трещин и разногласий – чтобы они встретили бурю, будучи единым целым. Малейший разлад одного звена может оказаться роковым для всей команды, ведь до сих пор они выдерживали только благодаря абсолютному единодушию и сплоченности. Но сейчас… Появление Ши-Тенно было великой радостью и великой тревогой для всех. И оно же может стать великим козырем – при условии, что они преодолеют пропасть, все еще лежащую между ними. Все они. Потому что иначе они упадут в эту пропасть – тоже все. В отличие от подруг, она не ждала от Лорда Огня первого шага: она точно знала, что тот его не сделает. И, в отличие от подруг, она знала, почему. Не из гордости или равнодушия – о нет, она не сомневалась ни в его чувствах, ни в силе привязанности, ни в силе раскаяния. Но именно из-за силы этого самого раскаяния – Ами точно знала – он не позволит самому себе подойти к ней. Из-за чести и бесчестия, как их понимал лично Зойсайт. А она хорошо понимала его. Она вообще понимала многое – ясно и очевидно. Только, увы, это не спасало ее ни от памяти, ни от таящейся в ней боли. Но и это следовало преодолеть. Ради себя. Ради них обоих. Ради всех. Ами всегда была очень сдержанной, очень рассудительной, очень вежливой. В чем-то застенчивой. Она никогда не проявляла первой инициативу при знакомстве или беседе – если тому не возникало насущной необходимости. Она предпочитала наблюдать и ждать. Но ум и сердце подсказывали ей, что ждать больше нет времени. Именно поэтому она первой шагнула навстречу – тогда, на том солнечном храмовом дворе. Именно поэтому она шагнула навстречу и теперь. Шагнула, отдавая себе полностью отчет, на что идет. Полностью контролируя себя – ибо хоть кто-то из них двоих должен сохранять самообладание – и, помня Лорда Огня, она точно знала, что это будет не он. И, Небо свидетель, она была уверена, что ей это самообладание удастся сохранить. До той секунды, пока не увидела его глаза – горящие, встревоженные, надеющиеся, отчаянные – и Зойсайт шагнул ей навстречу. – Амелия, – сказал он. И ее сердце рухнуло в бездну. …Он смотрел на нее с голодной, какой-то исступленной нежностью, с такой отчаянной, безумной жаждой, словно она была единственным родником в пустыне размером с планету, единственной надеждой на жизнь. Он смотрел на нее, как смотрят в последний раз в жизни. Как в первый раз в жизни. Как смотрит слепец, впервые увидевший свет. И от этого взгляда что-то дрожало и отзывалось в ней, где-то глубоко внутри, что-то шептало, отвечая. То, что отзывалось тогда, неделю назад, когда он протянул к ней руку. То необъяснимое, древнее и одновременно юное, невыразимое логически и невместимое в сердце, далекое и близкое, созвучное одновременно жизни и смерти. То, что было всегда чуждо ей нынешней – и в то же время было намного больше, чем та Мицуно Ами, которую она привыкла считать собой. Певучий, лучистый и звонкий отклик своей стихии. Воды, ответившей огню. … Зойсайт смотрел на нее, и никак не мог насытиться. Она была такой нежной и свежей, такой… пленительной, как весенний цветок. Такая беззащитно-мягкая ямка между ключиц. Мягкие прядки волос у висков и на затылке, мягкие, длинные, темно-серые ресницы, мягкие, плотно сжатые губы – нежные, как розовый жемчуг, нетронутые, невинные. Она была такой чистой – как дождь, как родник, как капля росы на лепестке. Она была такой настоящей – каждой клеточкой тела и души. Она была все такой же прекрасной. – Амелия… – не сказал, выдохнул – беззвучно, одними губами. Шагнул вперед – неловко, словно вслепую, потянулся рукой к щеке… Ами дрогнула и зажмурилась прежде, чем поняла, что делает. Рука Зойсайта упала на полпути, как подстреленная. – Амелия… – Голос его сорвался. – Ты… Ты… боишься меня, да? – Нет! – почти с ужасом, быстро воскликнула Ами, и поняла, что лжет. Да. Она боялась. Она боялась – не его, но памяти о его руках, о его холодных, смеющихся глазах, его стихии, пляшущей на кончиках пальцев, гладящих сейчас ее волосы. Да, он был ее радостью. И – ее смертью. Он был огнем. А значит – он был болью. Зойсайт покачал головой и медленно отвел руку назад. – Ты боишься, – ровно и как-то безжизненно сказал он. – Все правильно. Ты не забыла. Она не забыла. Зой понял это по мгновенно потемневшим глазам, по едва заметной тени боли, исказившей линию бровей. По отголоску древней агонии, отразившейся в зрачках, по плечам, бессознательно напрягшимся, будто в ожидании удара. Она казалась сейчас такой уязвимой… Светлая кожа, почти прозрачная, без тени загара, голубые венки проступают сквозь перламутровую белизну. Тонкая шея, острая линия ключицы упирается в нежную, такую невыносимо, мучительно беззащитную ямку в вырезе воротника. Он боялся опустить взгляд ниже, на грудь и плечи – ему казалось, что под взглядом его ткань одежды опалится гарью, и кожа под ней разойдется страшными шрамами, обнажая ожоги. Глупо, конечно, Терра выткала ей новое тело, и время стерло все шрамы… Только над шрамами души время не властно. И тени прежней боли видны на дне ее глаз. Она не забыла. В тот самый миг, как он потянулся к ее щеке, что-то внутри нее дрогнуло и болезненно надломилось. Вспышка фантомной боли сжала руку, прожигая от локтя к сердцу, и оно на несколько секунд забыло биться. Ами зажмурилась, не желая признаться себе самой в причинах этого – и не имея возможности этого от самой себя скрыть. Ясная, прозрачная гладь ее внутреннего мира была разбита на сотни бликов и отражений, и отражения эти были остры, как осколки льда, они резали память сладостью и болью, не давая сосредоточиться, не давая думать, не давая понять. И оттуда, со дна взбаламученного озера ее души поднималась тяжкая дымная мгла. И у нее был запах гари и пепла. Запах страха. Она неосознанно провела рукой по скрытому одеждой белому следу, и он отозвался резкой, рвущей болью. Такой болью, которую может причинять лишь огонь. Огонь. Красивый огонь, веселый огонь, ласковый, дающий тепло и жизнь огонь. Убивающий. Мучительный. Беспощадный. Но – о Небо! – любимый. – Нет, Зой, – мягко сказала она. – Я не забыла. В зеленых глазах мелькнуло что-то страдальчески-обреченное. Зой дернулся, но Ами качнула головой, останавливая его. – Никто из нас не забыл, – продолжила она. – Ни Мако, ни Мина, ни Рей. Ни Усаги с Мамору. И вы ведь тоже. Но… – Она чуть шагнула вперед, преодолевая дрожь. – Но ведь это правильно. Кем бы мы были без нашей памяти? – А кто мы с нею, Амелия? – хрипло прошептал Лорд Огня. – Кто мы теперь? – Мы – живые, – твердо сказала Воительница Меркурия. – Это самое главное сейчас. А остальное можно исправить. – Исправить?.. – беззвучно выдохнул Зойсайт. – Ты… этого хочешь? Она улыбнулась: – А ты? – Я??! В глазах его был исступленный, голодный, отчаянный восторг, благоговение неверие, приговоренного к смерти – и помилованного в последнюю секунду. Он поднял руку снова – неуверенным, дерганым жестом. Ами вздохнула и, коснувшись его пальцев, приложила их к своему лицу. Лорд Огня дернулся, как от удара, и закрыл глаза. Слепо, наощупь провел по ее щеке, по виску, погладил волосы. – Мягкие… – Он шептал почти беззвучно, всегда горячие пальцы были холодны и дрожали так, что едва касались кожи. – Все такие же… …Все такая же, Великое Небо! Все та же, прежняя, нежная, светлая, хрупко-прозрачная, как ручей, как дождь, как сон. Мерцающий голубой хрусталь и серебряный туман, зеркально-чистая озерная гладь – дотронься и разобьешь. Волосы тусклее, чем раньше, скорее темно-пепельные, русые… но сквозь них все равно просвечивает мягкий незабудковый цвет, и сами они мягкие, нежные, как перышки птицы… Синие глаза, Небо, все такие же синие… Все те же, ясные, прямые, чистые до самого бездонного предела, прозрачно-темные, мягкие, чуть грустные, все понимающие, все помнящие, невыносимо чистые глаза. Как он – дважды предатель, дважды убийца – может смотреть сейчас в такие глаза?! Как он может касаться ее – ее! – не испачкав, не осквернив своей рукой, вот этой самой рукой, ласкающей лицо, которое когда-то ударила? Как?!! Но он не мог перестать. Он, убийца, отступник, подлец и предатель – не мог отпустить свет, коснувшись его после стольких столетий ада. Ему было страшно смотреть в эти глаза. Страшно смотреть на свою руку – ему казалось, что его пальцы оставляют кровавые, грязные следы на перламутровой коже. Ему казалось, что он обожжет, осквернит ее уже тем, что дышит рядом, в одном шаге от нее. Но он не мог перестать. Накажи его Небо, он не мог!! Она была так близко. Она была такой настоящей. Она была как родник в пустыне, как дождь для истерзанной сушью земли. Она была чудом и светом – для него, проклятого и отверженного, не заслуживающего ни света, ни чуда. Она была его казнью и его искуплением. Она была – всем. … Все такая же… – На самом деле нет. Мягкий, ровный голос ее прервал волшебство. Чистый, как и прежде, он, как и прежде, скрывал стальную силу. – Уже не та же, Зой. В реку времени не входят дважды. – К Хаосу время. – Он тряхнул головой – прихотливо рассыпанные вьющиеся волосы полыхнули в свете фонаря живым огнем. – Для меня ты всегда будешь прежней. – Мы не можем притвориться, что этих столетий не было. Рука у ее щеки дрогнула. Но не отстранилась. – Будь я проклят, если я притворюсь, что их не было, – севшим голосом проговорил Лорд Юга. – Но эта память – моя кара, Амелия. Не твоя. Он потянулся второй рукой, желая обнять, – и, натолкнувшись на ее настороженный взгляд, отпрянул. – Я не трону тебя, – хрипло прошептал он. – Даже не прикоснусь. Хочешь? Только… только не уходи. … Он был огнем. Жизнью. И огонь стал величайшим ужасом ее жизни. Не потому ли она так боялась – не огня, а самой жизни – все эти годы? Не потому ли предпочитала тишину библиотек и прохладу бассейнов, ясность ума и спокойствие сердца? Огонь однажды остановил ее сердце. И оно помнило это. И оно отчаянно хотело снова – жить. – Я… – Ами тяжело сглотнула: горло пересохло и саднило, как обожженное. – Я не уйду. Зойсайт дико, яростно, до паники ненавидел себя. Все, что угодно, лишь бы не видеть таких ее глаз – чистых, страдающих, мучительно нежных, понимающих все и прощающих все. Только не это! Только. Не. Это. За одну ее слезу он бы убил и умер, бросился бы в пропасть и воскрес, отправился на край Галактики, прошел за врата ада… собственно, он их и прошел. И теперь стоит, как олух, и не знает, что сказать. Что сделать, чтобы ей не было больше так больно. – Ами, – напряженным тоном сказал он. – Я знаю, что я подлец и предатель. Нет, молчи, это было. Я знаю, что был врагом и знаю, что делал в то время. И то, что я сделал еще раньше, на развалинах Луны… – Его голос сорвался, и он замолчал на несколько секунд. – То, что я тогда… сделал… я тоже… знаю. Помню и никогда – никогда! – не позволю себе забыть. И знаю, что и ты не забудешь. – Зой, – прошептала Ами. В груди у нее застыл холодный, горький комок. – Зой, я не… – …Не забудешь, – тихо сказал он. – Я знаю, что я такое, Амелия. Я знаю, что я тебя недостоин. Особенно после… после всего, что было. – Я никогда не считала, что ты недостоин, – покачала головой Ами. – Неважно. Достаточно того, что я так считаю. – Не надо так, Зой, – мягко ответила она. – Я прекрасно знаю, на что способно зло и как оно может подчинить душу. И далеко не всегда мы оказываемся такими стойкими, как бы нам хотелось. – Это меня не оправдывает. Есть вещи, которые нельзя простить. Ами улыбнулась. – Я так не считаю, – сказала она. … Ее улыбка разрывала ему сердце. Лучше бы она сердилась. Лучше бы кричала и ненавидела! Лучше бы посылала проклятия, лучше бы ударила! Или облила бы презрением, отвернулась бы, как от грязи. Все, что угодно, только не смотрела бы так печально, так душераздирающе нежно, прощая его прежде, чем он осмелился это прощение попросить. И как ему его просить? Его уста слишком грязны для этого священного слова. Он не смел просить о прощении. Потому что знал – она простит. Потому что знал – не простит – он. – Ты… разрешишь мне быть рядом? – медленно проговорил Зойсайт. – Я не трону тебя, обещаю, даже не прикоснусь, если не захочешь. И надоедать не буду. Просто… – Рядом? – непонимающе переспросила Ами. И неожиданно для самой себя покраснела, не к месту вспомнив все возможные варианты смысла этого выражения – и рассердившись на себя за это. Ведь ясно же, что он не о том! – И краснеешь ты точно так же, как и прежде, – завороженно прошептал Лорд Огня, не отрывая от нее глаз, и лицо его стало на миг таким мечтательно-счастливым, словно он увидел чудо. – Ты все такая же… – Какая это? – Красивая. – Ну-у, только если в твоих глазах, – весело улыбнулась Воительница Меркурия, всегда трезво оценивающая свое отражение в зеркале – А у остальных глаз, что ли, нет? – искренне удивился Зойсайт. И от этого непритворного удивления Ами невольно рассмеялась. – Почему же, – возразила она. – Как раз-таки есть. – Ну, тогда значит, у них нет мозгов. – Зойсайт возмущенно скрестил руки на груди. – Иначе они поняли бы, какое сокровище упускают. – Ох, Зой… – покачала головой Ами. – Ты опять… – И опять, и снова, – категорически отрезал тот. – Ты что, и здесь считаешь себя некрасивой? Серьезно? – Обычной, – пожала плечами Ами. – Самой обычной. – Ты – обычная? – воскликнул Зойсайт. – Ты?! Амелия, да ты… Он осекся, взмахнув ладонями, явно не находя слов, чтобы выразить возмущение. Потом уронил руки, вздохнул и замер. Обернулся к ней, осторожно взял за плечи – едва касаясь. – Ами, помнишь, у нас в пустынях когда-то были такие родники, в скалах? – сказал он. – Ну, тогда… давно. И вот представь, идешь ты по этой пустыне. Долго идешь. Кругом песок и камни, и опять камни, и снова песок, много песка, и ничего больше. И вот видишь ты скалу, и ползешь к ней из последних сил, потому что пить хочется до смерти, и солнце жалится, как саламандра, и вообще. И ты надеешься, что там будет вода, ну хоть маленькая лужица, и пятнышко тени. И вот подползаешь ты к скале, и протискиваешься в щель, из последних самых сил, а там… Зойсайт не смотрел сейчас на нее. Его руки все сильнее сжимали ее плечи – скорее всего, совершенно бессознательно – но эта теплая тяжесть ощущалась странно естественной, правильной и… надежной. Зеленые глаза поблескивали золотым, напоминая хризолиты, и смотрели куда-то вдаль и сквозь – казалось, Огненный Лорд видит что-то давно исчезнувшее, сказочное и прекрасное. – … А там – родник, Амелия. Не просто лужица или тонкий такой ручеек – а самый настоящий маленький водопад, и вода льется сверху, и рассыпается на капли, как бусы, и они горят огоньками на свету, такие холодные-холодные, и сладкие… А вокруг цветы, прямо на камнях – такие маленькие, светло-голубые, прозрачные почти, страшно тронуть – ну ты помнишь, росли раньше у родников… и пахнет вокруг водой, и светом, и свежестью, и все живое – после песка и камней. И вот ты стоишь, и смотришь, и смотришь, и насмотреться не можешь, и пить уже не хочется, а хочется то ли летать, то ли плакать, и умирать уже не страшно, ничего не страшно, потому что увидел – вот такое. Он осекся, спохватившись, отпустил ее плечи. – Вот такая ты, Амелия, – тихо сказал он. – Как вот те цветы. Рядом с садовыми, пышными, их, может и не видно. Но кто шел по пустыне, кто видел их там – других цветов уже не заметит. Потому что они означают жизнь. Потому что они настоящие. Как ты. – Белокаменки, – тихо прошептала Ами. – «Слезы земли». Так они назывались. Я помню. Сейчас их уже нет. – Ты все помнишь, верно… Амелия? – Все, – тихо сказала она, смотря ему в глаза. – И… ненавидишь меня? – Нет, – выдохнула она. – Все мы тогда следовали своей судьбе. – А вот я ненавижу себя, Ами, – прошептал Лорд Юга. – Ты не представляешь, как я себя ненавижу. Он улыбнулся – беспомощно и горько, – потом взял ее руку, и, склонившись, уткнулся в нее лицом и замер. Ами тоже замерла, чувствуя теплое дыхание на тыльной стороне ладони, его волосы, щекочущие запястье… его боль, проходящую сквозь душу, как разряды тока. И не знала, что сказать, что сделать. Хотя нет, знала. Разум подсказывал ей единственно правильное и четкое решение. А сердце… сердце разрывалось от смеси страха и ничем не объяснимой радости. Возможно, будь у них время, она – они – во всем бы разобрались. Но что-то подсказывало Ами, что этого времени у них не будет. Что его уже – нет. Медленно, очень медленно она протянула вторую, свободную руку – и коснулась ею склоненной огненно-рыжей головы. Зойсайт дернулся, как от удара и стиснул ее ладонь, горячо выдохнув, касаясь губами пальцев. Потом замер, явно боясь даже пошевелиться, пока она гладила его волосы. Удивительная красота, вздохнула мысленно Ами, кожей ощущая пышную, шелковистую теплую мягкость, зарываясь в блестящие пряди, роскошные, как и всегда. И это ее он называет красивой, ну чудак!.. – Ами, что мне сделать? Голос Огненного Лорда был тихим, почти беззвучным – теплый, щекочущий шепот в ладонь. – Скажи, что мне сделать, чтобы тебе было хорошо. Как мне быть рядом, как радовать тебя? Как это… ухаживать, да? Я не умею, скажи, как это делают люди? – Зой… – Ами не знала, плакать ей или смеяться. – Зой, я не знаю, ведь у меня… Со мной никого не было рядом. – Слепцы. – Ну, – пожала плечами она. – Просто они видят меня объективно. – Это я вижу тебя объективно. – Зойсайт выпрямился, смотря ей в лицо. – А это стадо баранов не видит дальше собственного носа. Но им же хуже. Теперь никто тебя у меня не уведет. Скорее это тебя уведут, покачала головой Ами, глядя на живое, горящее золото, рассыпанное по плечам Южного Лорда, его заразительную улыбку и яркие глаза. Поразительно, и именно ее он считает красивой! Зойсайт, заметив ее жест, внезапно нахмурился, вспомнив что-то. – Ами, а ты… – Он замялся. – Скажи, а был кто-то… ну, кто бы тебе нравился? – Был, – честно сказала Ами. И, заметив его изменившееся лицо, спросила, почти в шутку: – Ты… ревнуешь? – Нет. – Он помрачнел, но глаз не опустил. – Жалею. – Кого? – Их, – пожал плечами тот. – Рядом с ними была такая драгоценность, самый замечательный шанс в их жизни, а они его упустили. Теперь пусть пеняют на себя. – Вообще-то это я принимаю решение, Зой, – осторожно заметила Ами. – Да. Но я сделаю все, чтобы ты выбрала меня. – И что именно? Побьешь их, чтобы разбежались? – Нет. – Выражение лица Четвертого Лорда было неожиданно серьезным. – Я докажу, что я лучше их всех вместе взятых. – А ты лучше? – тихо спросила Ами, Ярко-зеленый взгляд Четвертого Лорда потемнел до черноты. – Я знаю, что не заслуживаю тебя, Амелия. – Зойсайт отпустил ее руку, которую все еще держал в своей. – Я знаю, что есть те, кто умнее, благороднее меня. Я знаю. Он шагнул еще ближе, смотря ей в лицо – отчаянно, умоляюще, упрямо. – Но никто из них не любит тебя так, как я, Ами, – звенящим голосом проговорил он. – И никто не сможет любить тебя сильнее. Потому что сильнее уже просто невозможно. Вот так. – Я… – Ами забыла, как дышать. Никто и никогда не говорил ей таких слов – более того, она с неожиданно проснувшейся горечью поняла, что и не ждала их, считая… невозможными для себя. – Знаешь, на самом деле этого «никто» нет и не было. Кроме девочек… я никому особенно и не была нужна. – Мне. – В ярко-зеленых глазах сверкнуло что-то, от чего невеселый смех ее застыл в горле. Что-то исступленно-нежное, упрямое, отчаянное, благоговейное. – Ты нужна мне, Мицуно Ами, – сказал Лорд Огня непреклонно и твердо. – Ты нужна мне любая. Ами, Амелия, Сейлор Меркурий, Принцесса Первой планеты. Кем бы ты ни была. Ты мне… очень нужна. Ты нужна мне любая, везде, всегда. Ты нужна мне больше жизни, больше воздуха, огня и ветра. И я не отступлюсь и не уйду, пока однажды ты не позволишь мне… – Позволю… что? – пораженно выдохнула Ами, отчаянно краснея. – Ну хотя бы нести за тебя портфель, – невинно пожал плечами Зойсайт. И заразительно улыбнулся: – Как я понял, на Земле сейчас так принято ухаживать за девушками? И Ами все-таки рассмеялась. Однозначно, влияние Огненного иногда просто… непредсказуемое. В прошлую эпоху он заставлял ее своими речами краснеть, и сейчас опять за свое… И как ему это удается? – Амелия, – тихо сказал Зойсайт. – Не надо нам тут стоять, уже ночь и холодно. Тебе домой пора. Можно, я тебя провожу? – А ты знаешь, где я живу? – удивилась она, и тут же оборвала себя: – Хотя что это я. Конечно, наверняка уже все знаешь. – Все, – серьезно кивнул тот. – Со второго дня еще, как нас… как мы сюда вернулись. А как иначе? Мне надо знать, чем помочь и где защитить. – Зой, – очень мягко сказала Ами. – Этот мир вполне безопасен. И потом, я воин. Я могу защитить себя сама. – Можешь, – согласился он. – Но не должна. Для этого есть я. – И, не слушая возражений, добавил: – Пойдем, а? Ты замерзла. И протянул ей руку. Мягко, не касаясь. Предоставляя ей решать самой. Ами вздохнула. Почему-то ей совершенно иррационально казалось, что очень многое будет зависеть от того, примет ли она сейчас эту, протянутую ей руку или оттолкнет ее. Очень многое. Все. Секунды текли одна за одной. Он ждал. Терпеливо. Молча. Не опуская руки. И что-то подсказывало ей, что порывистый, импульсивный, непоседливый Лорд Огня будет ждать так всю ночь, если это потребуется. И дольше. Всю…жизнь? И где-то очень глубоко внутри ей стало тепло от этого. – Пойдем, – сказала она. И протянула навстречу ладонь.